In between the lines

Свет просачивается через неплотно прикрытые жалюзи, первые солнечные лучи нового дня, бледные и холодные, они раскрашивают стены мастерской всеми оттенками желтого. Юнги сбивается со счета на восьмом и трет красные от недосыпа глаза. Часы над дверью показывают начало седьмого, Юнги хмурится – он снова проработал всю ночь. С мольберта в центре комнаты на него смотрит причина его бессонницы – его наваждение, граничащее с помешательством – огненные волосы, глаза-полумесяцы и яркая завораживающая улыбка. Юнги порой кажется, что этой улыбки хватит, чтобы осветить маленький городок. Чон Хосок. Юнги искренне ненавидит это имя. Его обладателем заполнены блокноты, альбомы, поля тетрадей, где вместо того, чтобы записывать лекцию, Юнги делает один набросок за другим. Он даже перестает реагировать на смешки друзей, тех немногих, кто в курсе его помешательства. «Познакомился бы ты, что ли, с ним», – вторят они друг другу, а Юнги обливается холодным потом, только представляя это. Подойдет он к нему, а дальше что? «Привет, я Мин Юнги с художественного, и я тебя ненавижу, потому что не могу перестать рисовать?» Это звучит полнейшим бредом даже в мыслях. Их первая встреча проходит в закутке между корпусами, где Юнги курит сигареты, одну за другой, в надежде унять сотрясающую тело дрожь, а Хосок прячется от кого-то. Он и имени-то его не знает, пока не слышит крик: «Чон Хосок, твою мать, ты мне должен!» Что и кому должен Чон Хосок Юнги не интересует, окинув взглядом сутулые плечи и красные волосы, он тушит окурок мыском ботинка и, засунув руки в карманы, возвращается в мастерскую. Юнги забывает об этой встрече уже к вечеру, и спустя пару дней, налетев на кого-то в столовой не сразу узнает того самого парня – Чон Хосока. – Прости меня, – бормочет Хосок, улыбаясь во весь рот, и у Юнги мороз по коже проходит, а кончики пальцев начинают дрожать от желания нарисовать эту улыбку. Юнги не любит рисовать людей, они кажутся ему скучными, искусственными, со всеми своими ужимками, масками и завышенными ожиданиями. Раз, за разом, рисуя морские волны, бьющиеся о скалы, птиц, улетающих за горизонт, Юнги чувствует удовлетворение. Но Хосок вносит сумятицу в его жизнь, в его мысли, в запачканные красками руки – он против воли рисует его лицо, врезавшееся в память, да так сильно, что никаким растворителем не стереть. Юнги глазами ищет его в толпе, наблюдает издалека, изучает и не может понять – почему он? Чон Хосок – парень с отделения танцев – слишком шумный, слишком суетливый, тощий, несуразный, некрасивый, но у Юнги снова и снова пальцы сводит от желания нарисовать его вот такого – неидеального. Он ходит на открытые репетиции в соседний корпус, прячется за спинами других людей и смотрит – впитывает как губка чужие движения, разворот плеч, прищуренные глаза, взмахи руками. Хосок яркий, необузданный, как настоящее пламя, и Юнги поражается, как не замечал его раньше – такого искреннего, такого живого. Юнги ненавидит его настолько же, насколько восхищается, не переставая спрашивать – почему он? Вокруг много людей – ярких, шумных, талантливых, но на мольберте перед ним раз за разом одно и то же лицо. Юнги кажется, что он знает расположение каждой родинки, каждой морщинки, каждого, даже самого незаметного шрама на теле Хосока. Он знает его расписание лучше, чем свое собственное, он наблюдает за ним с трибун, с другого конца зала, из окна. Иногда подходит ближе, борясь с отчаянным желанием коснуться своего наваждения, почувствовать под ладонью не холодную ткань мольберта, а горячую кожу. И ловит каждую улыбку, пускай адресованную и не ему. Когда-нибудь у Юнги хватит смелости, чтобы подойти ещё ближе, чтобы сказать «привет», или спросить «как твои дела?». Чтобы познакомиться по-настоящему и рисовать, уже не таясь. Когда-нибудь, когда расстояние начнет душить Юнги, а желание быть рядом станет невыносимым – он сделает этот шаг. Ну а пока, ему достаточно просто смотреть издалека, любоваться таким неидеальным Чон Хосоком, и кончиками пальцев обводить улыбку на страницах блокнота.