Это чёртово сердце

Из зала всё ещё доносился навязчивый шум, улавливаемый чутким слухом даже из гримёрки. Голоса сливались в общий гул и осколками буйной волны разносились по самым отдалённым уголкам театра. Джек молчал и не двигался, разбирая отдалённый говор и редкие выкрики восторга. Он теперь смотрел в зеркало, уставившись в собственные глаза в отражении и пока ещё не решаясь самостоятельно смывать с себя «штукатурку», ранее так старательно наложенную гримёром на и без того красивое лицо. Он уже переоделся, и думал, стоит ему остаться ненадолго, или ехать домой. Густые ресницы его медленно опускались и поднимались в такт тяжёлым вздохам, а из зеркала на Харкнесса глядел человек с обложки, молодой, перспективный певец, лицо театра и, пожалуй, одно из немногих стоящих зрелищ в нём. Джек — самый чистый и нежный голос современности, золотой мальчик из мюзиклов, счастливчик, обладатель очаровательной внешности и тысяч людских сердец. Он молча смотрел на себя, рассуждая о только что прошедшей опере. Пока ещё не решив, хочет он побыть в одиночестве или нуждается в компании, Джек не знал, как реагировать и что делать, когда в дверь пустующей гримёрки постучали. Он промолчал, даже не обернувшись на источник звука. Ненадолго за пределами гримёрки воцарилась тишина, принявшаяся дотошно звенеть и, тем самым, выводить Джека из себя. Харкнесс опустил глаза в пол и немного лениво зевнул. Ещё секунда агрессивной тишины ознаменовалась мыслью о том, что Джеку скучно, а завершилась тем, что дверь, нерешительно скрипнув, приоткрылась. Можно сказать, певец затылком почувствовал движение за его спиной, но, что удивительно, не уловил ни звука шагов, ни шороха хоть одного неловкого движения. Вошедший был невозможно тих. Его тень плавно скользнула под креслом Харкнесса, а затем незнакомец замер, уставившись в спинку этого самого кресла и, очевидно, только сейчас заметив присутствие театральной «примы». Некто учтиво обозначил своё присутствие неловким «ой», и лишь сейчас слух Джека уловил один его вздох, всего один, и немного тяжёлый. Вошедший сделал услужливый шаг назад, что Харкнесс смог заметить лишь по очередному движению его тени, ведь никаких звуков опять не было. Абсурд, но казалось, будто незнакомец в процессе ходьбы вовсе не касается дощатого, старого, неимоверно скрипучего пола. — Простите, сэр… То есть, мистер Харкнесс, — наконец изрёк вошедший. — Я думал, что тут никого нету, раз мне не ответили, когда я постучал. Мне стоит оставить Вас, верно? Голос незнакомца заставил Джека плотно сжать губы и прикрыть глаза, сосредотачиваясь на том, где он уже мог слышать этот тон. На ум ничего не приходило. Слова с чужих уст срывались нерешительно, но при том так звонко, да и голос был мужским, но… Но слишком высоким, чего уж таить. Если бы Харкнесс услышал этот голос раньше, он бы непременно решил, что такой тон достигнут нарочно, но вот сейчас, в тишине полутёмной гримёрки, Джек усомнился в таком варианте. Действительно важно то, что в мире нельзя найти двух людей с идентичными голосами, а за его спиной растерянно стоял и вовсе редкий экземпляр. Мужской голос, это точно, но быть такого не могло, чтобы его обладатель был старше двадцати. И тем не менее, Джек не решался обернуться и посмотреть на вошедшего, всерьёз заинтересовавшись только что придуманной игрой в «угадайку». — Нет-нет, всё в порядке, — Джек хитро улыбнулся, твёрдо решив вытянуть из вошедшего ещё хотя бы пару фраз для осмысления. — Как тебя зовут? — Джон, сэр, — немного успокоившись, ответил незнакомец. Теперь его тон слегка выровнялся, но оставался всё таким же по-детски высоким. В последней фразе Джона и вовсе, различалась лёгкая тень смущения, словно юноша — в возрасте уже не было сомнений — не ожидал вопроса про имя. А вот следующий шум безошибочно задал понимание о том, почему Харкнесс не узнал голос вошедшего. Тихий плеск, короткий стук, хлопок двери. Джон занёс ведро из коридора и поставил его у входа. Незнакомец со странным голосом был обычным уборщиком, вот, в чём дело. Люди такой профессии редко запоминались даже друг другу, не то что занятым актёрам и певцам вроде Джека. Такая мысль даже заставила Харкнесса усмехнуться. Пока Джек растворялся в собственных рассуждениях, Джон, теперь уже каменно-спокойный, взял швабру и направился в дальний угол комнаты, собираясь заняться своим делом. Сказать по правде, он был растерян, находясь на столь близком расстоянии от лучшего представителя театра, но всё же умудрялся удерживать себя от того, чтобы выдать собственное замешательство и спешно покинуть комнату. Впрочем, он всегда хорошо умел контролировать собственные эмоции. — Давно работаешь здесь? — поинтересовался Джек. — Больше, чем Вам кажется, сэр. — Хм, — Харкнесс ненадолго умолк, обрабатывая вновь полученную информацию. Как досадно вышло. Войдя, Джон назвал Джека «мистер Харкнесс», стало быть, узнал, а вот сам Джек даже не подозревает, кто сейчас моет пол за его спиной. Удивительная несправедливость, но вполне обоснованная. Джек известен, а настоящая известность, это когда людей, которых ты знаешь, меньше чем людей, которые знают тебя. Так и выходило, что Харкнесс ситуации вовсе не удивлялся, но от мыслей об этом отказаться уже не мог. — Не беспокойтесь об этом, — с удивительной проницательностью посоветовал Джон. — Я вижу, что Вас развлекают попытки вспомнить меня. Это пустое. Если Вы сейчас обернётесь, то подумаете о том, что точно знали, кто я и как выгляжу. Если Вы так и не взглянете в мою сторону, ни за что не угадаете, где раньше могли меня видеть и видели ли вообще. — Удивительно, что ты уборщик, — протянул Джек, всё так же не поднимая взгляда. — Ничего удивительного. В определённых ситуациях все люди ведут себя одинаково, так что я просто предположил, что с Вами сейчас происходит то же самое, что происходило с остальными моими собеседниками. Это не так трудно, как кажется. — Это даже звучит трудно, — Джек печально вздохнул, подперев щёку рукой, но так и не взглянув ни на самого Джона, ни на его отражение, маячившее в крайнем уголке зеркала. — Тяжёлый день? — как бы невзначай поинтересовался уборщик. — Ты даже не представляешь, насколько, — Харкнесс театрально закатил глаза. — В какой-то момент я думал, что просто на сцене лягу и больше не захочу вставать. Невообразимая тоска. — Если Вы позволите спросить… — Позволю. — Что же с Вами такое случилось? — Да так, ничего особенного, но я вдруг стал сомневаться в собственных силах. Я всегда получаю, что хочу, а тут моё минутное, но всё же влечение, одним взглядом показывает, что я ему неинтересен. Я. Неинтересен. Понимаешь? — Не понимаю. — Вот и я не понимаю. Я не влюблён, точно нет, но я просто хочу его себе хотя бы на один вечер. — «Его» — это Томаса? Нового пианиста? — Откуда ты знаешь? — опешил Джек. — Он мне сам рассказал. — Да ну? — Ну да. — Это как? — Как Вы сейчас. После пары секунд молчания уборщик добродушно рассмеялся. В смехе этом не было и тени упрёка или надменности, паренька просто веселила ситуация, и всё тут. Он не издевался, не насмехался, а просто был весел. Да и упрекнуть его за этот смех Джек не мог, теперь действительно поняв, что разболтался о сокровенном с обычным уборщиком, которого даже запомнить не мог. Закономерно, что ситуация была смешной, особенно для довольно добродушного, судя по всему, мальчишки, из низов социальной лестницы. Такому только повод порадоваться дай. Удивительно, сколько всего можно рассказать человеку, не зная его лица. Для того, чтобы абсолютно серьёзно разболтаться о собственном промахе с Джоном, Харкнессу хватило пары минут, если не меньше, а теперь он просто не знал, как реагировать на свои же действия. Впрочем, Джек привык оставаться тем, кто подстраивает ситуацию под себя, а потому не выдал собственного беспокойства. — Умник? — Джек расслабленно улыбнулся. — Именно, сэр. — Может, мне будет легче затащить в постель тебя? — Ни в коем случае, сэр, — самоуверенно протянул уборщик. — Почему ты так уверен? — Потому что я — не Ваш уровень. Плакаты с Вашими изображениями, Ваши главные роли, моё к Вам обращение «Вы, сэр» — это всё ничего не стоящий фарс. Красиво конечно, да, но не более ценно, чем блестящая обёртка на невкусной конфете, — с праздной умиротворённостью ответил юноша, заставив Джека на секунду вспыхнуть от подобных слов. — Я Вами безмерно восхищаюсь, Вы многого достигли, но Вам ещё не под силу обставить обычного уборщика. — И чем же я так плох? — поинтересовался Джек. — Ничем. Я ведь не сказал, что Вы плохой, я сказал, что Вы просто не лучше многих. — Никакого уважения, — буркнул Харкнесс. — Вы сами спросили, — казалось, Джон был невозмутим. Задумчиво закусив губу, Джек со скучающим видом свесил одну руку к полу, окончательно расслабившись в не очень удобном кресле. Уборщик действительно озадачил его на какое-то время, ведь сколь бы банальными и заезженными ни казались его слова, юноша был столь уверен в них, что не мог оказаться неправым. Непонятное настроение сейчас было у Джека, отчего он не мог решить, стоит ли ему прервать разговор, или продолжить флиртовать с уборщиком вслепую. В итоге решив, что неизвестный мальчишка интересует его гораздо меньше новенького пианиста, а перспективы на вечер ещё можно доработать, Харкнесс поднялся с места, подхватив стоящую рядом сумку. Тонкий слух Харкнесса уловил, как затих шелест ткани рубашки уборщика, а, стало быть, тот замер и в некотором замешательстве следил за действиями певца. Конечно юноша не ожидал, что Джек просто молча встанет и соберётся уходить. Вероятно, бедный мальчик даже решил, что задел певца. Ах, если бы Джека ещё можно было задеть! За свою весьма успешную карьеру, Харкнессу приходилось порой получать нелестные отзывы, так что невинные умозаключения Джона были для него абсолютно безобидны. Направляясь к двери, Харкнесс нарочно не бросил и короткого взгляда на лицо уборщика, мысленно убеждая себя в том, что он вспомнит, как на деле выглядит это сомнительное создание, а если не вспомнит, значит он просто никогда не видел Джона, и все сказанные юношей слова были обычным фарсом, коротким желанием выделиться. Меж тем сам Джон и вправду решил, что певец был оскорблён его словами, а потому поспешил объясниться. Голос его в тишине гримёрки зазвучал немного печально и даже жалко. — Простите, если я обидел Вас, — прежний звонкий тон теперь казался на удивление потерянным. — Я лишь выразился так. Многие говорили, что я неправильно понимаю слова, которые сам же произношу, так что… Сэр, я не нарочно, — в речи уборщика звучала виноватая улыбка. В ответ Джек только кивнул, прекрасно понимая, что Джон, как и прежде, смотрит ему в затылок. Но уже в следующую секунду, Харкнесс повернул ручку двери и скрылся в коридоре, оставив Джона в полном одиночестве. Стоило только двери за спиной Джека захлопнуться, как тот тяжело вздохнул и, спустя секунду, тихо усмехнулся. Ночной разговор со странным уборщиком, да ещё и за пару часов до того, как театр должен был закрыться, заставил Харкнесса понервничать по абсолютно непонятным причинам. Пожалуй, важную роль играла атмосфера полутёмной гримёрки, усталость после долгой и трудной оперы, нервы на дебюте данной постановки и, пожалуй, короткое увлечение новеньким пианистом, уронившее самооценку Джека на пару единиц. А так любой дурак бы понял, что уборщик неправ в отношение Харкнесса, и позже обязательно убедится в этом. Тем более, юноша сам сказал, что восхищается работой Джека, а значит, он мог просто подшутить над кумиром ради собственного удовольствия, да и в конце концов, позже Джон признался в собственной ошибке. Такие мысли успокаивали Джека обычно и успокоили сейчас, так что он с лёгким сердцем направился к служебному выходу. Когда до заветной металлической двери оставалась всего пара метров, Джек вновь понял, что за его спиной кто-то есть. Бессмысленно было упоминать чувство дежавю, потому что теперь шаги были тяжёлыми, словно человек нарочно ступал как можно твёрже. Подсознание даже услужливо подбросило Харкнессу образ того, кто это мог быть, и данной встречи Джек точно не желал, но, всё же, был не в силах спорить с судьбой. И как досадно, что человек не способен изменить сюжеты и персонажей собственных встреч, случайных или запланированных, ведь из-за этого всем хотя бы раз в жизни приходится говорить с тем, с кем не хочется, в нежелательное время, в неприятном месте. И Джек жалел о том же, разворачиваясь на чужой голос. — Какая встреча! — и без того ехидное лицо озарила хитрая, хотя и обаятельная улыбка. — Мистер «примадонна», Вы были просто великолепны! — Гарольд, я бы рад полицемерить, но я устал, так что давай я погляжу на твою надменную мину завтра, а сегодня я занят. — Чем, если не секрет? — Саксон надменно вздёрнул брови. — Я в поисках одного очаровательного создания высокой профессии. Я ищу нашего пианиста, и, мне кажется, он уже на парковке собирается домой. А знаешь, что досадно? — Ну же? — Что он собирается не ко мне домой! — Харкнесс нахмурился, выдавая неподдельное расстройство. — И ты мешаешь мне догнать его, и исправить это мерзкое недоразумение. — Дай угадаю, мерзкое как…? — Как твоё лицо, да, — фыркнул Джек и, резко отвернувшись от Гарольда, спешно распахнул служебную дверь, выбравшись на улицу из душного коридора. Серой шкоды Тома на парковке уже не было, отчего Харкнесс раздосадовано хныкнул, проклиная свою несобранность и оставшегося в помещении Саксона. Гарольд был отличным дирижёром, но отвратительным человеком. Во всём театре, пожалуй, нельзя было найти ни одной души, которая бы положительно отозвалась о нём. Превосходное музыкальное умение Саксона, как это часто бывает с гениями, перебивалось его характером. И как печально, что лишь с этими мыслями, Джек окидывал взглядом пустую тёмную набережную и тихую дорогу в две полосы.