***
Теперь в душевой рядом с двумя баночками стояли ещё две – такая же ванильная и цитрусовый шампунь. И в кухонном шкафчике прибавилось посуды, без этого никуда, эти двое полюбили вечером молчаливо пить чай с ромашкой. Прошло всего каких-то три дня после больничной койки, а они уже успели выбросить несколько чайных пачек. Никори знала, что рано или поздно увидит лицо Хатаке, но эта затея ей представлялась более эффектной и пафосной, а тут получилось проще – в один из дней он незамысловато снял маску, чтобы пригубить горячий чай. Какаши красивый, подумала она тогда, и всё, больше ничего не почувствовала, даже удивления. Наверное, так и должно было быть. Вот и сейчас они избавились от ещё одной пачки, и Никори принялась споласкивать свою цветочную кружку от приставучих к стеклу чаинок. — Выпрями спину, — долетели до её ушей слова Какаши. Она непонятливо склонила голову к плечу и с приятным стуком поставила чистую кружку на стол. — Это ты мне говоришь? — М-м-м? — Сам постоянно горбатым ходишь. — Я не об этом, — подорвался он со стула, подходя близко к ней. — Нужно проверить. Никори растерянно забегала глазами по кухне, понимая, что он догадался. — Эм... дурацкий разговор какой-то, тебе на задание идти не надо? — попыталась она сменить направление разговора, но безрезультатно. Какаши продолжил выжидающе смотреть на неё сверху вниз, поэтому девушка решилась на трусливое бегство, но и тут ничего не вышло. Какаши схватил её за предплечье, останавливая. — Выпрями. Никори знала, что почувствует боль, если выпрямит спину, но ничего не оставалось и она подчинилась. Как только нервное ощущение пробрало её грудь, она вновь приспустила плечи книзу, несуразно сгибаясь. — Ясно, — уныло заключил Какаши. — Так болит? Он провёл большим пальцем по её выпирающему позвоночнику, прощупывая каждую косточку, на что девушка сдержанно запищала. — Болит, — призналась она, понимающая, что её совсем раскрыли. — Больше всего в груди тянет, но отдаётся в спину. Как Хатаке и боялся, у неё всё же осталась травма после их первой тренировки. О чём он только думал, когда бил так сильно в уязвимое место? Постоянно делает всё наоборот. Постоянно калечит людей. Виноватый во всех бедах. — Ты не виноват, — схватилась она за его руку и мягко опустила её со своей спины, сжимая и успокаивая. — Я почувствовала в тот раз суть настоящей битвы, не дерись ты со мной так сильно, я бы до сих пор думала, что бой состоит из одних только швыряний кунаев. Сказанное ею – наполовину ложь, она уже тогда знала, что бой подразумевает не только кунаи, но и боль с эмоциями, однако как-то утихомирить чувство вины у Хатаке ей нужно было. Что удивительно, кажется, это сработало. — Ладно, — нейтрально сказал он и выдернул руку из её ладони. — Мне нужно идти. — Надолго в этот раз? — В восемь часов уже объявлюсь. — Не как тогда? Или мне идти до больницы, не раздумывая, когда ты снова не вернёшься? — задорно спросила она, провожая его до двери. — Точно объявишься? — Точно, точно, — помахал он ей. Сейчас бы ему самое время искренне посмеяться, но он смолчал. — Это... — заикнулся он, почёсывая затылок, — в аптечке возьми бинт и перевяжи им всё от груди до пояса. Должно помочь. — Хорошо! Всё сделаю! — заголосила Никори, радуясь тому, как мастерски ей удалось вырулить настроение Хатаке. — Далеко бинт не убирай, завтра на тренировке понадобится. Обмотаешь им руки и ноги, чтобы мышцы не потянуть, поняла? — Да, сэнсэй, будет сделано. Сказано в шутку, а в воздухе теперь одно большое неловкое чувство. Сэнсэй. Она и правда назвала его так. Серьёзно? Нет, Никори, ты серьёзно? Потерянно она попыталась заострить внимание на чём-нибудь, пробегая дёрганным взглядом по полу, помятой её обуви около двери, серому зонтику, но ничего в голову не лезло. Провалиться сквозь землю – именно это она сейчас хотела. Пришлось смотреть ему в глаза. — Я... эм... — попыталась Никори оправдаться. — Пока, — неуклюже перебил её он и вышел, хлопнув дверью. Хорошо, что Никори не увидела, как Хатаке смутился, раскрасневшись. Они научились говорить, это, конечно, хорошо, но когда-нибудь научатся и прощаться без неловкостей.***
В восьмом часу закат скрыли чёрные тучи, и деревню оглушил грохочущий звук дождя. Перемотанная бинтом Никори сидела у окна и смотрела на то, как капли ливня падают в образовавшиеся на земле лужи. Грустно вздохнув, она уселась спиной к окну, осматривая тёмную комнату. Она почти всегда думала о Шисуи. Но думать о брате ей сейчас совсем не хотелось, точнее – не хотелось плакать и портить воодушевлённое настроение. Понимание того, что она уже никогда не обнимет Шисуи и не уткнётся своим вздёрнутым носом ему в шею, не поговорит с ним, не услышит его голос, перекрывало ей кислород и отягощало и без того неподъёмный камень внутри неё. Дорого и близкого ей человека, чёрт возьми, нет. И никогда уже не будет. Поэтому она могла думать только об Итачи, он внушал надежду. Но и сейчас размышлять о её личном герое было слишком сложно, больнее, чем тяжесть в груди от тренировки. Ей очень жаль. Невольно Никори, потерянная в мыслях, вновь зацепилась взглядом за зонтик на вешалке и пробудилась от накинувшейся на неё грусти. Резко глянув на время, она всполошилась и метнулась к зонтику. Почти восемь. Успевает. Выбегая из квартиры и минуя подъезд, девушка испугалась глухой стук капель, разбрызгивающихся по раскрытому зонту. Но, быстро привыкнув к звуку, она по грязи и лужам побежала прямо по дороге, надеясь встретить Какаши. Ей холодно в такую погоду, значит, и ему будет. А ещё и дождь хлещет, поэтому зонт для Какаши будет как нельзя кстати. Она поможет, отблагодарит за всё хотя бы так. Делать приятное близким людям всегда облегчает любую болезнь в душе. Близким людям. Какаши Хатаке. Никори совсем не против такого расклада. Она нашла его у резиденции хокаге. На часах уже явно больше восьми, он всё-таки задержался, но Никори вовсе не злилась. Какаши, засунув руки в карманы, лениво поддерживал разговор со странным и активно жестикулирующим мужчиной в зелёном, стоя под козырьком красного здания. Девушке совсем не хотелось мешать беседе, она могла бы и подождать, не вмешиваясь, но Хатаке заметил её. Это заметил и незнакомец. — Знаешь её? — услышала Никори хрипловатый голос того мужчины. — Ну... — чуть ошарашенно донеслось от Какаши. Он не ожидал увидеть девушку, вот совсем не ожидал. Душевный порыв в ней сделал шаг вперёд, потом ещё один, пока она не дошлёпала по лужам к двум шиноби. — Привет, — мило и вместе с тем растерянно пробубнила она, съёживаясь не от холода, а от незнакомого взгляда. — Я... эм... я сестра Какаши... Никори. И довольно протянула руку. Какаши повёл бровью. Только не это, только не снова. Только не перед Майто Гаем. — О-о-о! Какаши, ты не говорил мне о том, что у тебя есть сестрёнка! — изумился он и порывисто схватился за её руку, дёргая и здороваясь. — Я Майто Гай, вечный соперник Какаши и его верный друг! Какаши, почему ты прятал от всех нас такую юную и подающую надежды куноичи? Но Хатаке проигнорировал вопрос, всё больше хмурясь. — Что ты здесь делаешь? — грозно спросил он. — Зонтик принесла. Дождь же... Какаши смягчился, удивляясь. Удивляясь заботе, да. Невероятно, но её чакру он почти не мог прощупать и ощутить. — Зонтик?.. — Под ним поместятся и трое, вам не по пути с нами? — поинтересовалась она у Гая, чуть встряхивая свою защиту от дождя. — Я должен остаться, у меня ещё три отчёта по миссиям, который я обязан сделать или моё имя не Майто Гай! — торжественно проговорил он, размахивая руками. — В следующий раз я буду рад разделить этот зонт с Какаши и его прекрасной сестрой. Друзья Какаши интересные. Никори так подумала и улыбнулась новому знакомому. — Хорошо, тогда всегда ждём вас в такую погоду к нам на чай, чтобы согреться. Она могла поклясться, что на глазах Гая выскочили счастливые слезинки. Прежде, чем Гай взорвался бы от радости, Какаши взял девушку под руку, нырнул под зонт и потопал в направлении дома. — До встречи, — махнул он ему. Наверное, Гай что-то кричал Какаши в спину, но никто уже не узнает, потому что скорейшей своей походкой Хатаке свернул заугол, таща за собой Никори. — Не очень вежливо по отношению к твоему другу, Какаши, — задумчиво сказала она ему, когда скорый ход сбавил темпы, и они пошли привычной размеренной скоростью. — Нет у меня друзей, — буркнул он ей. — Неужели ты и правда дурак? У тебя как минимум есть восхитительный Тензо и этот крутой Гай, с которым ты обошёлся отвратительно. И ещё у тебя есть я, хотела сказать она, но не сказала, прикусив губу. Назревала ссора, которой совсем не было места в приподнятом настроении Никори, но ей очень хотелось посмотреть на реакцию обескураженного Какаши. — Забудем, хорошо? — привычно для себя холодно ответил он ей. — Нет, не хорошо. Нужно ценить то, что имеешь, банально и элементарно, но ты, видимо, настолько идиот, что не понимаешь этого. Хатаке опешил. Странное это дело, когда тебя оскорбляет девчонка, не видавшая мира и не знающая твоей жизни. Но в затылке у него закололо от осознания, что эта девчонка в некотором роде права. Не совсем и абсолютно, но в чём-то точно права. — Давай не будем лезть в чужие дела. Это будет правило. Никори от чуть разъярённых чувств и обиды выпятила губы и немного отошла от Какаши, полностью не выходя из спасительного зонтика. Злость вскипала в ней с каждой секундой всё больше и больше, злость на глупого Хатаке, который творит нелогичные вещи. Друзья – те самые люди, важность которых необходимо понимать сильнее, чем что-либо другое. Хатаке этого не знал. Или отрицал. Эмоций было больше, чем словарного запаса, отчего девушка несколько секунд, запыхавшись, прошла в тишине. Но как только мысли сформировались в предложения, её уже было не остановить. — Не хочу соблюдать твои дурацкие правила, — решительно бросила она. — Твои друзья заслуживают большего. Она крепко стискивала в руке ручку зонта, шла и не ждала ответа – её слова поставили точку в их разговоре. Но девушка не заметила, как Хатаке остановился. Какаши под дождём стоять и мокнуть не впервой. Он сжал руки и пустым взглядом всмотрелся в круги на луже. Каждое замечание Никори, каждое её слово тонкими ударами прошлось по его и без того израненной душе. Царапина за царапиной. Главное – не заплакать, а то уже совсем крыша поедет. Если прольётся хоть одна слеза из его проклятых глаз, плач уже не остановить. Он в курсе этого, проходил всё с самого детства и помнит до сих пор. Что-то откликнулось в нём, поддалось навстречу девушке и её недовольству, заставило Хатаке открыть рот. — Я... знаю, что мои... друзья заслуживают большего, — вместе с ревущим громом в небе сказал он. — Они заслуживают лучшего. Не меня, ясно? Без меня лучше. Никори всполошилась, скорее подбегая к намокшему Какаши. Она испуганно установилась впритык к его боку и повыше взяла зонтик. Шмыгнув носом, она всмотрелась в глаза Хатаке. Он никогда не говорил о личном, о своём душевном и близком сердцу, а сейчас сказал. Поэтому она обязана что-нибудь ответить. Не грубое. Не колкое и не оскорбляющее. У Никори внутри заскреблась совесть. Она снова была слишком резкой. — Не будь так категоричен к себе, — попыталась она уловить его взгляд. — Всё поправимо, ты же... Неожиданно его серые брови свирепо свелись в одной точке. — Всё поправимо? — горько усмехнулся и перебил её Хатаке. — Кровь моего друга на этой руке тоже поправима? Он поднял свою правую руку и уставился на неё. — Какаши... — И этот кровавый подарок тоже поправим? — приложил он руку к закрытому глазу, прячущему шаринган. Падающие капли дождя давили на нервы. Кровь бурлила в жилах. — Послушай, я... — сожалеюще начала она, но вновь была прервана. — Я же попросил тебя не лезть не в своё дело. Или смерть Шисуи тоже поправима? Хатаке осознал то, что сказал, когда глаза Никори слезливо округлились. Не сдержался. Переборщил. Твою ж. Никори почувствовала, как защипало в носу. Она давно не ощущала подобное и сразу же подумала, что лучше уж терпеть боль после тренировки, чем плакать. Она же обещала себе не реветь, но этот глупый Какаши... — Ты дурак! — крикнула она в слезах и швырнула зонтик на мокрую грязь, убегая прочь. Хатаке остался один посреди улицы. Совсем один. Как только Никори убежала, стало максимально ясно, как сильно она дополняла его ужасные будни. Наваждение перед болезненными воспоминаниями отошло на второй план, теперь его тревожные чувства полностью были заняты обидой этой маленькой девочки. Он не хотел обижать. Докатился. Стал ещё хуже. Неожиданно даже привычно жалеть себе перехотелось. Хатаке адекватно понимал, что нужно исправить то, что он натворил. Он и правда дурак, наверное. Ну, побежала Никори в сторону его квартирки. И то хорошо.***
Она резко и грубо хватала свои вещи, которые попадались на глаза. Видно, к слову, всё было паршиво – слёзы мешали. Никори ухватилась за чайную кружку и застопорилась. Какой же этот Хатаке придурок. Так нельзя с людьми – холодно и бесчувственно, ну нельзя, даже если тебе очень плохо. Её сердце забилось быстрее, когда за запястье, останавливая, ухватилась крепкая мужская рука. — Прекрати, — сказал ей Хатаке. — Не буду я жить здесь, — трясущимися губами прошёптала она и попыталась высвободиться. Не получилось. Но Хатаке насильно и не держал, лишь придерживал, чтобы получилось выхватить немного времени для разговора, иначе девушка в одно мгновение собралась бы и убежала. Она двигалась чересчур быстро. — Никори, — спокойно донеслось до неё. — Я не хотел. Она только съёжилась и поморщилась, выдавливая мешающие слёзы из глаз. Ей нечего ответить. — Я знаю это чувство, — заговорил он вновь. — Очень паршиво. Но я правда не хотел. Сначала его рука улеглась ей на плечо, другая – неуверенно огибающим движением оказалась у неё на спине. Потом – странная вещь, Какаши прижал Никори к себе поближе. Он вроде как обнял её. Колючее и успокаивающее объятие, потому что Какаши Хатаке не умел обниматься. В голове Никори эмоциональный хаос, чёртова буря, сметающая всё до основания. Но вот её обняли и огородили от всего плохого. Спасли, заключая дурные мысли в тупик обнимающими руками. — Я так скучаю по ним, — заскулила она, смиренно обнимая мужское дрожащее тело в ответ. — Невыносимо. Скучаю по Шисуи, по Итачи. Чёрт... Утыкаться в его грудь мягко, сонно и, надо отдать ему должное, это действительно успокаивает. Грозный ураган в её эмоциях сменился на тихую скорбь. Она ведь с того самого дня никому так и не выплакалась. — Знаю, что скучаешь, — прохрипел Какаши, поглаживая её по кудрявым волосам. Вроде же так делают, когда предоставляют свою жилетку близкому человеку. — Несправедливо. Несправедливо, несправедливо, несправедливо! — сжимала она его за грудки и плакала, утыкаясь горячим лбом в грудь. Хатаке аккуратно без резких движений присел, оказываясь чуть пониже Никори, расцепил некомфортное ему и непривычное объятие. Он предчувствовал, что придётся говорить такие вещи, в которые он сам не верит. — Они здесь, — и пальцем ткнул ей в место, где бешено стучало сердце. — Понимаешь? — Не хочу их здесь, хочу в реальности, рядом со мной. Чтобы не выглядеть слабо, она принялась утирать глаза ладошками. Тогда Хатаке впервые заметил её активированный шаринган. Дело плохо. — Ничего нельзя изменить. Потом ты поймёшь, что всё хорошо, раз судьба распорядилась так, что в твоей душе осталось только самое лучшее о брате и Итачи. Радуйся тому, что имеешь и живи за вас троих. Наверное, так бы хотели твои близкие. — Тогда почему ты не живёшь на полную за своих друзей? Не радуешься? — всхлипнула она и краем глаза посмотрела на его правую руку. — Тут... немного другое. Я не силён в словах. — Заметно, — Никори в слезах улыбнулась. — Прости... за мою выходку. — А ты меня. Какаши увалил свою ладонь на макушку девушки и разлохматил ей волосы. Странный жест, забавный, дурацкий и дружеский. Тихое примирение продлилось ровно до того момента, пока Никори сама не тыкнула пальцем в грудь Какаши. — Получается, и твои друзья тут. Обито и Рин... в его сердце? По телу Какаши прошлись бодрящие разряды тока. Ненадолго, впервые он почувствовал уединение от всепоглощающих скорби и вины, которые сопровождали его почти всю эту дрянную жизнь. Но обретённое спокойствие продлилось секунды. Хатаке понимал, что с ним это навсегда, ничто не вернёт ему обычную спокойную жизнь. Никори тоже понимала, что мало чем могла помочь. Однако быть другом ему никто не запрещал. — Не думаю, что они со мной, — больно он ей улыбнулся в ответ. — Тот, кто умирает из-за тебя же самого, вряд ли остаётся рядом после смерти. Умирает из-за тебя же самого. Никори, выравнивая дыхание, прокрутила услышанное у себя в голове. Если она правильно поняла, то это ужасно. Как Хатаке вообще живёт с таким грузом в сердце?.. Непроизвольно девушка спроецировала наполовину покрытую тайной судьбу Хатаке на себя и поняла, что не смогла бы нести на себе ответственность за смерть близких людей. Боль, кажется, адская, если Какаши так мучается. Это не должно так больше продолжаться. Никори от не ушедших ещё толком щемящих и болезненных чувств в душе набралась отчаянной решительности. В конце концов, она ничего не потеряет, если спросит Какаши. Наверное, даже обретёт. — Р... ра... расскажешь обо всём, что с тобой случилось? — хлюпнула она. Хатаке изумился, но быстро его удивлённый взгляд сменился смиренным. Шаринган предательски заныл нервной тяжестью в глазнице. Он сжал руку. Рассказать? Давно он не называл их имён вслух. Да о таком и не рассказывают, только держат в себе и копят, копят и копят нарастающую холодность, ведь когда холодно, почти ничего не ощущаешь. Хатаке не хотел ничего ощущать. Но не факт, что его мысли были верны. Что-то внутри него и правда давно уже стремилось высказаться. А тут такой шанс. Вряд ли, конечно, сработает, но почему бы нет. — Расскажу, — задумчиво ответил он и порадовался светлой улыбке девушки, но потом дополнил: — Если расскажешь и ты. — Ч-что мне тебе рассказать? — Всё, — пожал он плечами. — Об Итачи. Он не учёл одну важную вещь – Никори тоже давно хотела высказаться о накипевшем. Всего пять тихих секунд на её раздумья и она заговорила. — Хорошо, если ты так хочешь, то ладно. Он помедлил. Ему действительно придётся всё рассказать? Мост Каннаби, подарок и пронзённое молнией сердце. Нужно только преодолеть себя. К чёрту. — Их звали Обито и Рин... Рассказ точно займёт немало времени, но за это время Хатаке успеет многое понять. Не измениться и принять жизнь такой, какая она есть без погибших друзей, без отца и сэнсэя, но действительно понять. Понять то, как здорово порой просто говорить. Высказываться. Быть искренним. Иначе эти двое не смогли бы уживаться следующие долгие и познавательные пять лет. А они ведь так и не купят новый зонтик...