* * *
На утро доктор Пейдж вела себя вполне естественно, как тогда, пару недель назад: что-то приготовила на завтрак, потом быстро оделась и накрасилась — Дженсон снова волей-неволей ею залюбовался — она была слишком красива, чтобы что-то в ней менять. У нее все отточено до идеала: каждый шаг, каждое действие, она точно знала, сколько времени ей надо потратить на сборы и во сколько выйти из дома. Этот распорядок жизни у канцлера сложен годами и в нем мало что когда-либо менялось. — Ты во мне дырку сделаешь, Дженсон, — произнесла Ава, слегка улыбнулась, когда в очередной раз бросила взгляд на заместителя. Он все это время, пока она собиралась, сидел на кровати и внимательно наблюдал за каждым ее движением, наслаждаясь каждой секундой в ее обществе. — Тебя это напрягает? — Нет. Просто полагала, что ты уже вдоволь насмотрелся. Да и я уже не в том возрасте, чтобы собирать на себе пылкие взгляды. Дженсон поморщился и неодобрительно посмотрел на женщину, думая, как сильно она не права. — В свое время ты лишила меня этой возможности, так что теперь не говори мне про возраст. — О чем это ты? — Не важно. Мужчина не хотел еще глубже удаляться в свои воспоминания о прошлом. Сейчас это было бы лишним. — Хорошо, — мягко произнесла Ава. — Тогда я готова. Очередной сложный и насыщенный день можно считать начатым. Весьма шокирующие новости моментально дошли до канцлера и ее заместителя, как только они вошли в главное здание. Джойя мертва. Тело обнаружили полчаса назад на рельсовых путях в метро. И теперь движение поездов временно приостановлено. Доктору Пейдж понадобилось какое-то время, чтобы переварить в голове услышанное. По правде говоря, она сначала не поверила в то, что ей сказали, принять смерть этого ребенка, который так сильно повлиял на ее судьбу — испытание не из легких. Что она почувствовала в секунду горестного известия — тоже вопрос непростой. Сначала легкое волнение, а потом пустота, пропасть. Никакого просвета. Возникло одно единственное желание — увидеть тело. Наверное, изувеченное тело. Стало уже не важно, как девочка оказалась на улице одна, главное другое — она сумела добиться желаемого каким-то своим, особенным путем.* * *
Доктор Пейдж медленно подошла к самому краю платформы. Опустила голову вниз, чтобы взглянуть на тело ребенка. Оно лежало параллельно шпалам головой вниз, правая рука вытянута, вторая согнута в локте, на одном рельсе и перед лицом девочки виднелись несколько клякс алой крови. Ава подумала, что смерть долго возле Джойи не ходила, а мгновенно забрала к себе эту почти невинную душеньку. В груди женщины стало тесно. Однако, ни боли, ни горечи она не ощутила. На ее душе было по-прежнему пусто и серо. Никаких эмоций. Ава даже слезы не проронила и слова не произнесла на месте трагедии — ничего. Женщина была похожа на какое-то безликое существо, которое в один миг перестало что-либо чувствовать, словно какое-то время назад ее сердце вырезали из организма. Канцлер подумала, как это прекрасно ощущать себя бревном, особенно в таких трагичных ситуациях. Никаких чувств, никакой боли, никакой ответственности, никакого тепла и нежности. Все ушло. Она слабо услышала, как где-то неподалеку ее заместитель как обычно на кого-то прикрикнул, приказал молчать, ибо показания человека уже ничего не значат и не изменят. Потом увидела, как смотритель приюта убивалась слезами и винила себя за то, что не уследила за ребенком, раз он сбежал и нашел конец своей жизни здесь, в метрополитене. Затем обратила внимание на толпу людей, уже давно кучковавшуюся на платформе. Каждому было интересно и любопытно увидеть своими глазами умершего ребенка, о котором, кому не лень, говорили во всем ПОРОКе. А теперь еще больше станут обсуждать. Но все это Аве стало безразлично. Пусть говорят, сколько влезет, может, хоть им станет от этого легче. Хоть кому-то... Но только не ей самой. Она, не торопясь, подошла к Дженсону и попросила отвезти ее домой. Мужчина без лишних слов вернулся на свое водительское место и подождал, пока Ава удобно расположится на заднем сиденье. Сейчас женщина никого не хотела видеть рядом с собой, даже заместителя. Никто ей не поможет пережить эту трагедию, кроме нее самой и времени. Дженсон проводил канцлера до квартиры. А дальше для него стало некой неожиданностью, что на сегодня его миссия помощи закончилась. — Я хочу побыть одна, Дженсон. Спасибо, что довез. Она толкнула дверь на себя, но мужчина приостановил рукой ее действо. — Я не оставлю тебя одну в таком состоянии. Он вовсе не хотел, чтобы с канцлером еще что-нибудь приключилось после такого известия. Доктор Пейдж ясно дала ему понять, что Джойя стояла отнюдь не на последнем для нее месте. И поэтому, как бы Ава не показывала свое безразличие и невозмутимость, Дженсон понимал, что в ее душе полыхает огонь. Этот ребенок даже после смерти еще долго никому не даст покоя. — Со мной ничего не случится. Приходи вечером. А лучше завтра. Все завтра. Иди и не волнуйся. — Ава!.. Женщина холодно на него посмотрела. Под ее пристальным взглядом Дженсон решил лучше не спорить. Он опустил руку, дав Аве закрыть перед ним дверь. Потом проклянул всех, кто имеет хоть какое-то отношение к погибшему объекту, и вернулся к своей машине. Минимум до вечера дорогу до дома канцлера ему придется забыть, что сильно его напрягало.* * *
Золотистая жидкость медленно наполнила собой часть низкого стакана с толстым дном. Несколько секунд погодя узкие женские пальцы обхватили стеклянную оболочку и поднесли ее ко рту. Доктор Пейдж сделала один маленький глоток. Напиток слегка обжег ей горло, но желаемого облегчения не принес. Нет, сегодня коньяк ей не поможет. Да и в принципе алкоголь не затмит собой ее душевные муки и терзания. Женщине слишком больно за судьбу этого маленького человечка, которого она успела немного узнать и проникнуться к нему теплом. Ава расположилась в гостиной на кресле и прикрыла глаза, постаралась расслабиться и не думать совершенно ни о чем. Правда, увы, сейчас это было не в ее силах. Память то и дело возвращала ее к событиям прошлого, связанного с Джойей. Она вспоминала, как только встретилась с ребенком, как первый раз увидела ее, как привезла к себе домой и попыталась с ней подружиться. Пускай последнее оказалось провальным, но Ава ни о чем не жалела. Девочка была трудным ребенком, она всего лишь хотела чуточку понимания. Никто не виноват в том, что она снова сбежала, забрела в метро и упала с платформы, разбилась на смерть. Может так распорядились высшие силы? Они посчитали, что за грехи нужно платить. Кто же мог знать, что расплата окажется такой жестокой и будет равняться цене самой жизни? Доктор Пейдж все еще никак не могла поверить в то, что Джойи больше нет. Что для нее настал конец. Черта закончилась. Ниточка оборвалась. Ей стало совсем не просто принимать смерть как должное в последнее время. Наверное, потому что она считала, что после окончания эксперимента жизнь возьмет верх над кончиной, однако этого почему-то не происходило. Куда-то делась ее былая уверенность и силы принимать гибели, как неотъемлемую часть природы, смотреть на все это свысока, размышляя: «Это правильно. Я поступаю верно». Наверное, ее изменила Жаровня, пришло осознание того, что ПОРОК с ней во главе не имеет право распоряжаться чужими жизнями так, как ему хочется. В смерти Джойи не было ее вины, но Ава не могла избавиться от мысли, что поступив в свое время как-нибудь иначе с девочкой, летального исхода можно было избежать. Можно было бы многое предотвратить, если бы знать наперед, где не окажется твердой поверхности под ногами. Ава распахнула глаза. Ее взгляд сразу же упал на фоторамки напротив. Ее семья, ее сын и любимый человек — они ушли от нее по воле ее тяжелой руки. Разрушены по прихоти ПОРОКа тысячи семей, уничтожены миллионы людей, сотни ни в чем невинных ребят, которые стали жертвой ее эксперимента. А она сама еще жива. Все еще жива. Почему? Почему каждый раз, когда кажется, вот он, конец, финал ее жизни, смерть вновь и вновь обходит ее стороной? Ее, такую грешную, истерзанную и потрепанную от жестокого мира. Ава не могла дать ответ на этот вопрос. Видимо, женщина сделала не все в этой жизни, чтобы отправляться в потусторонний мир. Иногда ей начинало казаться, что родилась заново. Сколько вторых и третьих дней рождений у нее уже было? Сначала ранение от пули по воле Дженсона, потом этот пожар в лаборатории, заражение вирусом и теперь ножевое ранение, лишь изредка напоминающее о себе болезненными ощущениями. Доктор Пейдж ведь не особенная, чтобы выдержать все эти испытания. Но тем не менее, по-прежнему нужная в этом мире. И она прекрасно знала кому. И не только Дженсону. ПОРОКу. Она должна закончить свое дело. Она обязана найти истину и с гордостью объявить всем, что Вспышка окончательно побеждена. Это нелегкий путь, но ничем простым ей грезить не приходится. Канцлер знала, что если для дела снова нужны будут иммуны и лабиринты, она будет вынуждена вновь и вновь проводить эксперименты и станет уже не важно, какие бури будут царить в ее душе.* * *
Стемнело. Звуки Последнего города постепенно стихали, уступая место ночной тишине и покою, неспеша небоскребы превращались в светящиеся башенки. Очередной день подходил к концу. Для кого-то он принес радостные и светлые вести, а для кого-то стал последним на этом свете. Судьбу не изменишь. Дженсон не был из тех слоев общества, которые бы задумывались о своей жизни, судьбе, уж тем более о будущем. Но теперь мужчина волей-неволей сам хотел строить жизнь так, как ему хочется, а не довольствоваться сложившимися обстоятельствами. Пусть он сам будет ими управлять. Он понимал, что теперь многое зависело от него самого и ошибок больше нельзя допускать. Думать и рассчитывать придется теперь на два шага вперед. Правда в отношении канцлера все казалось намного сложнее, хоть он и сумел немного раскрыть для себя тайну доктора Пейдж. Однако по-прежнему многое в женщине оставалась для него загадкой, ответы на которую он хотел получать постепенно. Скоро полночь. Но ждать завтрашнего утра для Дженсона слишком утомительно. Он считал, что нужен Аве в качестве поддержки после случившегося. Разве это лучше находиться в одиночестве в пустой квартире, сходя с ума от бесконечных мыслей? Он верил, что и сама Ава будет рада его видеть и поймет его светлые намерения. Стараясь как можно меньше шуметь в гостиной, мужчина тихо закрыл за собой дверь. Включил наполовину свет и медленными шагами прошел в спальню. Как он и полагал доктору Пейдж было не до покоя. При неярком, но теплом свете от двух торшеров она стояла спиной к двери и смотрела через окно на ночную красоту города. Ава слышала шаги мужчины, но не стала противиться его присутствию. Дженсон неспешно сократил до нее расстояние и остановился в шаге от канцлера. Поднял руку вверх, но не поспешил дотронуться ею женщины. Помедлив несколько секунд, он робко, словно боясь сделать что-то не так, что-то испортить, изувечить, коснулся пальцами ее плеча, а потом аккуратно убрал с него ее светлые волосы. Склонил голову чуть в сторону и легким поцелуем коснулся нежной кожи ее шеи. Ава прикрыла глаза, чувствуя, как на душе сразу стало заметно теплее. Весь тот черный осадок и грусть постепенно начали рассеиваться, уступая место новой, светлой страничке чувств. Дженсон томно выдохнул и обхватил женщину за талию, голову положил ей на плечо. Он ни о чем сейчас не хотел думать: ни о каком объекте, ни о каких смертях, ни о вирусе, ни о том, что творится за стенами, ни о чем-то другом, касающемся работы. Все его мысли были связаны только с Авой. Она пленила его собой, заставляла даже в самое нелегкое время терять последние капли рассудка, а уж сейчас и подавно. Теперь он знал — Ава его не выгонит и сегодняшнюю ночь он проведет с ней. Так обнявшись, не говоря ни слова, они стояли еще какое-то время, наслаждаясь минутами выстраданного покоя, и слушая свои сердца. Потом женщина первой нарушила тишину, почти шепотом сказав: — Пообещай мне, Дженсон, что не оставишь меня. Что бы ни случилось. Я одна не справлюсь. — Но я пока помирать-то не собираюсь. — Я серьезно, — произнесла женщина чуть громче. Для нее было очень важно знать, что тот человек, который по истине стал важной частью ее жизни, всегда будет с ней рядом. Довольно уже ей самой сопровождать смерти близких людей. Хватит. Она так от этого устала. Кончин на ее веку было в два, а то и три раза больше, чем рождений. — И я серьезно. Это ты как обычно все усложняешь. Ава медленно развернулась к Дженсону и тепло на него взглянула, а потом опустила голову и уткнулась лицом ему в грудь. — Просто пообещай, — снова прошептала она. Мужчина прижал ее к себе еще теснее и тихо ответил: «Обещаю». Сейчас Ава казалась для него такой слабой и уязвимой от всех мирных проблем, что ему очень хотелось огородить ее от всего и всех разом, дать ей свободно вдохнуть, чтобы затянулись все ее раны: и душевные и телесные. Он совершенно точно знал, что истинное спокойствие им с Авой будет лишь изредка сниться по ночам, а реальность слишком сурова, чтобы такое блаженство было к ним благосклонно. Сколько таких же безумных объектов будет еще в их жизнях? Дженсон без сомнений мог сказать, что завтрашний день вновь принесет им всем свои сюрпризы, и не обязательно они порадуют общество собой. Жизнь слишком несправедлива и не выносит поблажек даже избранным. Но в чем точно у мужчины не было сомнений, так это в когда-то ранее проснувшихся чувствах, которые стали намного глубже. Ничто другое в жизни не учит так, как свои ошибки. Дженсон на собственной коже убедился, как необходимо перебрать сначала все возможные варианты действий, а только потом выбрать из них единственный верный. Именно в этом случае можно получить тот положительный результат, который устроит всех. Почти всех. По крайней мере, тех, кто в нем заинтересован. Жизнь действительно слишком непредсказуема, чтобы делать в ней просчеты. Когда еще вчерашний день не предвещал никакой беды, сегодняшний может быть полон печальных известий и горестных моментов. Но Дженсон больше не желал предаваться печали наравне с Авой. Джойя всегда останется в сердце канцлера, а для него самого лишь объектом, причинившим массу проблем окружающим, желая добиться долгожданного высвобождения. Вот она и обрела свою свободу, именуемую расплатой.