‖ ‖
На улицах Вэй Ин находил не слишком много еды, но если и везло, то, как правило, еда не отличалась от той, что выбрасывают животным. Некоторые старые тётушки не часто, но выносили ему свёрнутые в платочек остатки от ужина или обеда, сами имея горстку феней в рукаве. Но они не могли иначе, видя, как ребёнок сосёт листья мяты со вселенской скорбью на лице — и Вэй Ин тоже не мог иначе, вызывая жалость и придумывая новые способы добычи еды. Бывало и такое, что он не ел по несколько дней, поэтому возвращался к тётушкам и просил несколько ложек риса. Воду, по сравнению с едой, было легко найти, однако, как водится, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, поэтому по первой наивности он отравился и быстро расстался с так трудно добытой едой. Каждый день с наступлением вечера он спешил в заброшенный сарай, который обустроил как собственное жилище, заворачивался в одеяло — кое-как связанные между собой старые тряпки — и ждал. Оно, это чувство, день изо дня приходило в одно и то же время; его язык ощущал вкус мягкого риса, словно это он наслаждался каждой сладкой рисинкой, нежной курицей или рыбой, и тогда он чувствовал себя сытым. Даже если сам ничего не ел, сытость, приходящая из ниоткуда, наполняла его. Вэй Ин благодарил духов своих родителей — должно быть, это они кормили его призрачной едой — и пораньше ложился спать, чтобы закончить день на счастливой и вкусной ноте. (Зачастую ночной лай собак или топот людей тревожили его чуткий сон, заставляя вжиматься в самый дальний угол гниющей хибары, — и тогда голод снова давал о себе знать, но, по крайней мере, трепетное ожидание от съестного завтрака, обеда и ужина дарили надежду и лёгкое спокойствие.)‖ ‖
Вэй Ин задумчиво созерцал раздавленного на обочине повозкой голубя, на тушке которого уже пировали мухи. Пусть это мало походило на рационную еду, но это могло ему помочь. Прошло уже три дня, когда у него во рту побывала последняя крошка, и к тому же, видимо, у людей закончился лимит доброты. Точно бездонная дыра в его животе вызывала тошноту и обморок. А птица не могла убежать. Он облизнул сухие губы и, не обращая внимание на слабое отвращение, сделал это. Ему не составило особого труда поверить, что дух его матери даст ему ещё одну сладко-кислую конфету, чтобы убить тошнотворное ощущение. Она была очень лакомой, поэтому послевкусие гнилой плоти не задержалось надолго.‖ ‖
Мужчина, дружелюбно представившийся именем Цзян Фэнмянь, с улыбкой наблюдал за ним, пока он пробовал суп. Морщась, стоило специям обжечь его горло, Вэй Ин всё равно в один присест выпил всю тарелку. Отставив посуду, он посмотрел на мужчину. — Добро пожаловать домой, — сказал он с мягкой улыбкой на губах, прежде чем показал на женщину в пурпурном. — Следуй за ней, она покажет, где ты будешь спать.‖ ‖
— Что?! — воскликнул Цзян Чэн, не скрывая отвращения на своём лице. — Ты ел такую гадость? Твоя родственная душа должна ненавидеть тебя! Вэй Ин оторвал взгляд от мёртвой птицы, которая напомнила ему о беспризорной жизни на улице: — Родственная душа? Цзян Чэн перестал брезгливо морщить лицо и нахмурился, махнув на него рукой: — Не строй из себя дурака, а! Твоя родственная душа чувствует всё, что ты ешь, а ты заставлял её пробовать вместе с собой дохлых птиц! Очевидно, теперь она ненавидит тебя! Вэй Ин посеменил за своим братом, на лице которого играл праведный гнев, по топтанным дорожкам, ведущим в Пристань Лотоса. — Если бы у меня была родственная душа, я бы с ней так не обращался! И ел только самое лучшее! — Что такое «родственная душа»? Его брат остановился так же резко, как спешил в Пристань, однако на этот раз гнев сменило искреннее удивление. Цзян Чэн сократил расстояние между ними, сжал губы и вперился прищуренным взглядом в лицо Вэй Ина, который ничего не мог поделать со своими рефлексами и показал брату язык. — Аргх! Я знал, что ты издеваешься! — воскликнул Цзян Чэн, развернувшись на каблуках и с гордо поднятым подбородком продолжил путь. — Прекрати смеяться надо мной лишь потому, что у меня нет родственной души, это подло. Вэй Ин фыркнул и последовал за братом, однако за ужином он снова поднял вопрос, обратившись к дяде: — Кто такая родственная душа? — Это истинная любовь. Душа, которая дополняет тебя и вдохновляет стать лучше, — с улыбкой ответил он. Вэй Ин задумчиво промычал, окунувшись в свои беспорядочные мысли, но неожиданный удар по руке заставил его вскрикнуть. — Не валяй дурака. Идиот, — прошипел в его сторону Цзян Чэн. Вэй Ин не заставил себя долго ждать и шлёпнул того в ответ, после чего громко произнёс: — А-Чэн сказал, что моя родственная душа ненавидит меня, потому что я ел на улице! Это правда? — Прекратите дурачиться, — отрезала Мадам Юй. — Твоя родственная душа не будет ненавидеть тебя, когда ты скажешь ей, что это было ради твоего выживания, — подбодрил его Цзян Фэнмянь. Вэй Ин фыркнул, но решил, что этот ответ более или менее соответствует его ожиданиям. В любом случае, сейчас было куда важнее ударить Цзян Чэна и не быть обнаруженным, чем задумываться о том, почему его вторая половинка будет ненавидеть его за мёртвого голубя.‖ ‖
— Почему моя родственная душа ненавидит меня за то, что я ел? — в потолок пробормотал Вэй Усянь, лежа рядом с братом. Он должен был уже спать, но вопрос так и застрял на кончике его языка. — Потому что ты ел первое попавшееся дерьмо? — честно ответил Цзян Чэн, словно взрослый объясняя очевидное бестолковому ребёнку. Мальчик недовольно хмыкнул, поднял над головой руки, после чего расправил их в стороны, с шумом хлопнув по кровати, при этом задев Цзян Чэна. — Пожалуйста, брат. Я ничего не понимаю. — Твоя мама никогда не рассказывала тебе об этом? — гневно взъерошился Цзян Чэн, приподнимаясь на согнутых локтях. Вэй Ин не видел его лица, но услышал грустный и короткий вздох, после чего его брат сердито добавил: — Извини. Твоя родственная душа чувствует, что ты ешь, поэтому она тоже пробовала мёртвых птиц и прочую гадость. Вэй Ин опустил взгляд, уставившись на уже скрещенные руки. Вот почему его родственная душа ненавидит его. Он оттолкнул от себя человека, который мог любить его ещё до их встречи друг с другом. Молодец, что уж скажешь. — Я думал, что это души моих родителей давали мне еду, — пробормотал Вэй Ин, тут же вскакивая на ноги. — Спокойных снов, А-Чэн! Завтра снова поиграем с воздушными змеями!‖ ‖
Над головой в небесной бесконечности сияли звёзды. Вэй Усянь с удивлением и восторгом наблюдал за ними, ощущая тепло и забвенную лёгкость в теле и постоянно работающей голове. Вдыхая ночной воздух, чувствуя сладковатый аромат лотосов, не успевая зацепиться ни за одну беспокоящую мысль, словно оставляя их далеко позади, он вглядывался в бескрайний калейдоскоп звёзд. Ему нужны такие же сверкающие идеи, чтобы стать лучше и в этом же помочь брату. Звёзды танцевали под его веками. — Интересно, видит ли моя родственная душа эти звёзды, — засмеялся Вэй Ин. — Конечно, — зевнул Цзян Чэн, слабо сопротивляясь напускаемому алкоголем сну. — А? Я чувствую молоко? Вэй Ин приподнялся на одной руке и взглянул на брата, который уже сонно посапывал. — Молоко? Возможно… материнское молоко? — живой смех невольно вырвался из самого сердца, бессовестно нарушая мелодичное пение цикад. У его брата была родственная душа! Но она, должно быть, совсем крошечная. Вэй Ин снова растянулся на черепичной крыше, расправив в стороны руки. Он пообещал себе, что поможет Цзян Чэну найти его родственную душу, потому что он сделал всё, чтобы отыскать рецепт той самой кисло-сладкой конфеты Вэй Ина и его родственной души. (Цзян Чэн, как никто другой, испытывал крайнее отвращение к молоку и ко всему молочному, даже его запах вызывал в нём искреннюю ненависть. Но, несмотря на то, что рацион его второй половинки претил его вкусам, он никогда не говорил, что ненавидит её. Вэй Усянь видел в этом надежду для себя. Возможно, его родственная душа не ненавидит его.)