ННД - Никому Не Доверяй

С какой бы стороны Леви не подошел к размышлению над вопросом, который, по-хорошему, уже давно повис в воздухе, а именно: «Что связывает его и Эрвина Смита?», Аккерман всегда упирался в тупик, потому как думать нужно было не головой, а сердцем, которому и так было все ясно, но оно продолжало отрицать. Параллельно с этим Леви беспокоил тот факт, что время шло ему не на пользу: для побега ничего не было готово, несмотря на то, что, скорее всего, Фарлан в его отсутствие продолжает наблюдать и подмечать все значительные и незначительные детали, умело пользуясь своим незаурядным умом. Его наличие не укрылось от взгляда Леви. Погружаясь в свои мысли, Аккерман изучал каменный потолок в течение недели, которая пролетела, в принципе, незаметно. Леви привычно мало спал, усталости не чувствовал, как в былые времена на свободе. Кажется, Аккерман все отчетливее чувствовал порывы ее ветерка, и это придавало ему силы вновь не провалиться в бездну мучительного, бесконечного уныния. Дверь с грохотом открылась, надзиратель надменным голосом скомандовал «На выход, лицом к стене». Леви послушно встал со скрипящей железной койки и вальяжно направился к выходу. Оказавшись в коридоре, он прислонился лбом к стене, завел руки за спиной, расставил ноги на ширине плеч. Пока охранник, обыскивая, хлопал вдоль тела Леви, подошел его коллега и ключом-картой открыл другую камеру и дал ту же команду другому постоянному (в последнее время) клиенту карцера. Леви чуть повернул голову в сторону источника звука. Так же не отличаясь особой спешкой, вышел Эрвин Смит. Он, заметив краем глаза движение неподалеку, посмотрел на Леви в ответ, но на лице Аккермана не было никаких эмоций. Эрвин легонько кивнул, пока поворачивался к стене, Леви моргнул в ответ. Аккерман чувствовал себя довольно странно рядом с этим человеком, и это заставляло его злиться на самого себя, хотя он прекрасно понимал, как это глупо и бессмысленно. Потом зашла еще группа надзирателей, чтобы выпустить Зика и его товарищей, но в их сторону Леви не соизволил даже обернуться. Наручники на руках щелкнули. Товарищей по драке вывели по очереди, с небольшим интервалом по временем, развели по своим камерам. Их освободили из карцеров чуть раньше срока, ранним утром, так что остальные заключенные еще спали, но уже совсем скоро намечался подъем, и, значит, Леви перейдет в активную фазу боевых действий. Аккерман знал, что ему предстоит сделать сегодня: переговорить с Фарланом и что-то решить с побегом, а также закончить кое-какое дельце. Леви хоть и не был Ланнистером, но всегда платил долги. Пройдя на «отлично» уже привычную процедуру обыскивания, Аккерман, наконец, снова мог свободно (?) наслаждаться предоставленным ему обществом. Леви посмотрел по сторонам и, завидев Фарлана, который неуверенно (?) улыбнулся, хотел направиться к нему, но был окликнут незнакомым голосом:  — Эй, Аккерман, подойди. Надзиратель, сказавший это, лениво подпирал стенку, скрестив руки на груди и поглядывая на заключенного из-под скатившейся на глаза козырька фуражки. Леви, недовольно фыркнув, оставил дела с Фарланом и направился к надзирателю. Он выпрямился и поправил фуражку. Когда Аккерман подошел, надзиратель посмотрел на него с высоты своего роста таким взглядом, после которого Леви обычно пробивал между глаз и с одного удара ломал нос собеседнику. Леви молчал, просто стоял и смотрел, умело скрывая свой разгорающийся гнев. К надменному взгляду добавилась ублюдская ухмылка и слова: — Тебя успели выебать или просто подразнили хуем? Мышцы на лице Леви дернулись, когда он злобно сжал челюсть.  — Я просто че спрашиваю, нас, в том числе и меня, заставили оттирать сраную кровь в душевой, я как-то был не рад прибирать дерьмо за дерьмом, поэтому хотел бы знать, стоило ли оно моих усилий. Леви оскалился, стиснул до дрожи кулаки. Ногти впились в ладони, но эта боль позволяла еще хоть как-то удерживать контроль над бешенством. Надзиратель пытливо и насмешливо заглядывал в глаза Леви, с удовольствием угадывая вспышки гнева. Аккерман не отводил глаз, в которых посекундно расширялись зрачки. У этого урода напрочь было отбито чувство самосохранения, потому что нормальный человек поспешил бы убежать на расстояние пушечного выстрела, чтобы избежать этого уничтожительного, яростного взгляда Леви.  — Ты че, хочешь, чтобы я тебе въебал? — прошипел сквозь зубы Аккерман.  — Че ты там бубнишь? — вопросительно вскинув брови, переспросил надзиратель.  — Ты хочешь, чтобы я… — четко, скрипя зубами, начал повторять тот, но не успел договорить — в разговор бесцеремонно, но очень своевременно вклинился третий.  — Леви, доброе утро, как твои дела? — максимально добросердечно спросил Эрвин, улыбаясь и останавливаясь рядом. Надзиратель, упивавшийся властью, бросил на Смита недовольный взгляд — он еще недостаточно потешился над несмевшим в своем положении дать достойный отпор человеком — и, нахмурившись, клацнул языком, вновь надвинув фуражку на глаза, удалился. Эрвин проводил его глазами, а, когда того стало уже невидно, покосился на Леви, который все еще злобно сверлил тот угол, за которым совсем не давно скрылась спина наглеца.  — У тебя сейчас пар из ушей пойдет, — заметил Смит.  — Еще бы чуть-чуть и я свернул ему шею.  — И снова бы загремел в карцер. Не надоело? Леви исподлобья посмотрел на Эрвина:  — Пошли. Аккерман двинулся вперед, в неизвестном Смиту направлении. Эрвин сначала даже немного опешил от такого хода событий. Он огляделся, и его взгляд остановился на мостике, с высоты которого на Эрвина смотрел бывший товарищ, как-то стыдливо спрятав глаза за фуражкой. Брови Смита чуть спустились к переносице, он отвернулся и поспешил за Леви. Аккерман шел довольно быстро: вывел Эрвина во двор, обошел мимо турники, лавочки со столами, поле для игры в американский футбол и в итоге привел Смита к затхлому сарайчику. Леви зашел внутрь, Эрвин, оглянувшись на всякий случай назад, последовал за ним, с мерзким скрипом прикрыв трухлявую дверь. Леви остановился неподалеку от стены, рядом с веником и мешками с чем-то вонючим, и тщательно принялся ощупывать ногой пол, постукивая по старым деревяшкам. Эрвин с недоумением наблюдал за ним, но, когда Леви вдруг остановился, с нескрываемым любопытством наклонил голову, выглянув таким образом из-за его спины. Аккерман присел на корточки, приподнял одну из половиц, гвозди из которой торчали в разные стороны, и достал какую-то бумагу. Смит сразу же догадался, что это, и двинулся к Леви, который бережно подул на сложенное послание, сдув труху, и после протянул его Эрвину. Он посмотрел на руку Аккермана, взял письмо, быстро спрятал его в робу.  — Возвращаю должок, — глухо сказал Леви, наблюдая за тем, как тщательно Эрвин упаковывает драгоценную бумагу.  — Спасибо, — тихо ответил он, переведя взгляд на Аккермана. Тот покачал головой, намереваясь сказать, что это он задолжал благодарность, но не успел, потому что стремительно был прижат к стене массивным телом. Эрвин не шевелился, не предпринимал никаких активных и пассивных действий, просто стоял и наблюдал, тяжело дыша и ожидая разрешения. Леви же тупо смотрел ему в глаза, не шевелясь и не отталкивая. В последнем Смит увидел то, чего ждал, и жадно, как будто он хранил мечту об этом целую вечность, впился в чужие губы. Леви сначала не отвечал на порыв страсти, но уже через секунду закрыл глаза и приоткрыл рот, поддерживая и углубляя поцелуй. Сквозь щель в стенах деревянного сарайчика проник яркий лучик солнца, освящая танцующие и кружащиеся в воздухе крупинки мелкой пыли. Лучик толстой полосой лег на лицо и волосы Эрвина. Слишком затяжной поцелуй. На уголках губ появилась слюнка, намеревавшаяся стечь. Руки Эрвина, до того лежавшие на лице Леви, медленно, еле касаясь, поползли вниз, очерчивая контур мускулистой, напряженной шеи, по груди и ребрам, и уже хотели проникнуть одна под рубашку робы, а другая — внутрь штанов на слабой резинке. Леви вдруг очухался, резко распахнул глаза и попытался разорвать сковавший поцелуй, параллельно с этим перехватив чужие большие руки. Смит нехотя оторвался от его губ, но рук не убирал с того места, на котором они остановились.  — Ты, кажется, нихуя не понял, когда я сказал, что не позволю тебе вжимать меня в стенку, когда тебе вздумается? — прохрипел из-за учащенного сердцебиения Леви, забросив голову. Эрвин смотрел на него гОлодно, с желанием, но все же убрал руки. Оба вытерли уголки губ. Аккерман выскользнул из тисков сработавшихся между собой и успешно зажавших его между собой стены и Смита. Леви, не оборачиваясь, пошел к выходу из сарая. Эрвин, помедлив секунду, обернулся на голос.  — Все-таки я не дешевая девка и в сараях стоя не трахаюсь.  — А лежа на кровати? Леви, мгновенно нацепив привычно каменное выражение лица, обернулся. Уголки губ Эрвина были чуть приподняты.  — Посмотрим, — небрежно бросил Аккерман и вышел. Смит, дыхание и сердцебиение которого все еще были сбиты, усмехнулся и, посмотрев на гвозди, торчащие из поднятой половицы, через пару минут вышел следом.  — Фарлан! — окликнул Леви Черча, который без умолку трепался с каким-то заключенным и над чем-то громко ржал. Фарлан обернулся и, завидев хмурый взгляд Леви, спешно попрощался с собеседником и направился к Аккерману.  — Что у тебя это здесь, на губе? — показывая на свою нижнюю губу, на ходу спросил Черч. Леви коснулся указанного места двумя пальцами и, отведя руку, увидел на них кровь. Поспешил вытереть губы тыльной стороной ладони.  — Ударился что ли? — как ни в чем не бывало, продолжал задавать тупые, бесящие в данный момент Леви вопросы, — О шкаф? — хитро прищурившись и улыбнувшись, продолжал издеваться Фарлан, стрельнув глазами в сторону зашедшего следом за Аккерманом Смита. Леви посмотрел в ту же сторону и, нахмурившись, ответил довольно ожидаемо:  — Заткнись, Фарлан.  — Да я видел, как вы вместе выходили, че ты, я же ничего не говорю плох… Леви злобно зыркнул, и Фарлан замолчал, подавив приступ подступающего смеха.  — Как там наши дела? Черч многозначительно обвел взглядом окружающих и направился в сторону, подальше от любопытных ушей.  — Если честно, то херово: стены слишком укреплены, там хуй пролезешь, а крыльев у нас нет.  — И че, совсем пизда?  — Ну, есть одна идейка, но я в ней не очень уверен… Черч замолчал, не собираясь продолжать. Аккерман пытливо смотрел на него, не отводя взгляда — ему было все равно, как выбираться: через огонь, воду или медные трубы, но он должен выбраться из этого гадюшника. Фарлан вздохнул и продолжил:  — В том направлении, — он легонько, незаметно кивнул в противоположную сторону, Леви покосился туда, — есть дверь. Она слишком подозрительная — охраняется сразу двумя надзирателями, без присмотра не остается вообще никогда, даже во время пересменки.  — Как открывается дверь?  — Не знаю. К ней не подойти. Ключом-картой, возможно. Леви замолк, задумавшись.  — Если начнется паника, то большинство надзирателей привлекут к слежке за заключенными, степень охраняемости двери понизится. Уложить двух — ничего не стоит, они даже тревогу не успеют подать… — рассуждал вслух Аккерман, следя за тем, как двое надзирателей направились в сторону загадочной, такой манящей двери.  — Хорошо, а как ты планируешь создать неразбериху?  — Пока не знаю, но я знаю, кто нам в этом поможет. Он, похоже, в этом спец. Леви оставил Фарлана в недоумении и даже смятении, а сам направился к Эрвину. Черч наблюдал, как они о чем-то быстро переговорили, Смит, не задавая лишних вопросов, кивнул и, кажется, ничего и сам не объясняя Аккерману, направился во двор. Леви посмотрел на Фарлана, одобрительно кивнул и пошел в свою камеру, чтобы надзиратели ничего не заподозрили, обнаружив частые терки между определенными заключенными. Эрвин вышел во двор и, прикрыв от солнца глаза рукой, внимательно осмотрелся. Погода была теплая, не жаркая, благодаря приятному охлаждающему ветерку, поэтому заключенных на улице было много, да и надзиратели не особо хотели тухнуть и задыхаться в душном здании тюрьмы, поэтому повыползали покупаться в лучах солнышка и подышать свежим воздухом. Они курили сигареты одну за другой, стоя в небольших группках по два-три человека. Все надзиратели были на одно лицо из-за формы, мало того, еще и солнце предательски слепило глаза, все надвинули на глаза фуражки, да и Эрвину было тяжело смотреть, так что поиски того самого, нужного, надзирателя были затруднены, но он нашел его сам:  — Эрвин, — сквозь зубы из-за зажатой сигареты обратился он.  — Здравствуй, Найл, — узнав знакомый голос, не оборачиваясь, ответил Смит. Найл подошел к нему и замолчал, не зная, что еще сказать. Все то время, которое тут куковал Эрвин, Доук находил в себе силы только что поздороваться (но они делали это всегда, при каждой встрече), но дальше разговор никогда не заходил.  — Дашь сигарету?  — Ты же бросил курить, — удивился Найл, но сигарету все же из пачки достал без промедления и передал Эрвину, а затем и зажигалку. Эрвин прикурил.  — Я сегодня видел, как Бэн докопался до Аккермана, и ты вмешался… — тихо и неожиданно для самого себя начал Найл, не смотря Эрвину в глаза.  — А почему не вмешался ты? Ты все-таки заместитель начальника тюрьмы.  — Не успел. Ты подошел раньше. Они снова замолчали. Эрвин, выпустив дым из носа и рта, наблюдал, как он тает в воздухе.  — Как Мари, дети?  — Нормально, — совсем глухо ответил Доук. Тишина. Найл бросил под ноги окурок и растоптал его. Разговор все сильнее и сильнее давил на и так помятого самобичеванием Доука.  — Эрвин, я виноват, я… Я даже не знаю, как оправдаться перед тобой. Я просто проебался по всем фронтам: с Мари так получилось, да и когда тебе нужна была моя помощь в суде, я не смог тебе ничем помочь…  — Я не могу отрицать тот факт, что где-то в глубине души, Найл, я зол на то, что ты увел мою жену, — стряхнув пепел, начал Эрвин, — но, знаешь, у меня было ооочень много времени обдумать все и даже не один раз, и я понял, что, если кто в этом виноват, так это я. Я был слишком занят опасной работой, не уделял ей достаточно времени, так что она достойна лучшего. Она выбрала тебя, ты всегда любил ее, а сердцу не прикажешь… Эрвин затушил сигарету. Найл внимательно слушал его, потому что слова, которые сейчас говорил Смит, казались Доуку спасением от этой всей трясины — от этого чувства вины, терзавшего его столько лет. Цепи, которыми он сам себя сковал, начали разрушаться, даруя такое желанное прощение.  — … и я действительно рад, что у вас с ней все хорошо. А насчет суда… Я знал, на что иду, когда работал, я не ждал ничьей помощи, когда меня арестовали, был готов принять наказание с самого начала — тут я тебя никогда не винил. Я даже был благодарен, что ты пытался мне помочь. И то, что ты передал мне письмо от моего отца… Спасибо тебе за это. Эрвин слабо улыбнулся и, сплюнув, направился в здание тюрьмы. А Найл так и стоял, смотря ему вслед. Доук чувствовал поистине небывалое облегчение, как будто сердце, в которое вонзили тысячи копий и пик, вмиг перестало кровоточить. Они ведь всегда были друзьями, и все это время Найл думал, что теперь Эрвин ненавидит его всем сердцем, но это оказалось не так… И хоть на старую-добрую, бескорыстную дружбу Доук не смел рассчитывать, он все же надеялся, что они останутся хорошими приятелями. В честь этого Найл хотел выкурить еще одну сигаретку, чуть дрожащими руками достал одну из помятой пачки, после чего полез за зажигалкой, которую не обнаружил ни в одном из карманов…  — Вот, — Эрвин скрытно вложил в ладонь Леви зажигалку, зажав маленькую руку Аккермана между своими.  — И что ты предлагаешь мне с ней сделать?  — Ты говоришь, что тебе нужна неразбериха. Подожги что-нибудь, чтобы сработала пожарная тревога. Надзиратели сбегутся, соберут всех заключенных в одном месте, всех будут разводить по камерам, в такой толпе легко будет раствориться и исчезнуть. Навсегда.  — Ты тоже думаешь, что та дверь ведет на свободу?  — Да. Но я не знаю, куда именно она тебя выведет. Возможно, в лес.  — Меня? — переспросил Леви, — Нас. Будь готов. Не просри момент. Аккерман сверкнул глазами и ушел. Уже совсем скоро эта тюрьма и этот сраный период его жизни останутся позади. Леви знал это, чувствовал, а чутье его еще никогда не подводило…