ННД - Никому Не Доверяй

Эрвин проснулся из-за того, что в глаза что-то настойчиво светило — сегодня, как никогда за последний год, это был не желтый свет лампы накаливания, а встающее на рассвете красное, поминутно разгорающееся яркостью солнце. Смита чуть качало на волнах, мышцы тела как будто задеревенели, их ломило из-за долгого пребывания в неудобном положении. Лицо же обдувал слабый ветерок, приносящий с собой приятные запахи моря и свежести утра. Эрвин чуть приоткрыл один глаз, рукой потер переносицу, зажмурился и открыл теперь оба глаза — и тогда же полностью проснулся. Первое, что он увидел — это чистое небо, цвет которого менялся с розового на оранжевый, а где-то — уже на голубой. Облаков не было вовсе. День обещался быть жарким. Попытавшись подтянуться и хоть как-то сбросить скопившееся за ночь напряжение в мышцах, Эрвин ненарочно задел рукой Леви, который спал рядом. Тот проснулся от этого слабого прикосновения и сразу же нахмурился, готовый обороняться:  — Зик?  — Нет, нет, прости, это я случайно. Леви, растрепанный, принял сидячее положение и посмотрел сначала по сторонам, а затем на Зика, который, тоже неестественно скрючившись, еще сопел. Очки спали с его переносицы и свободно лежали поперек лица. Аккерман огляделся: их лодку прибило к какому-то берегу течением. С одной стороны была бесконечная морская гладь, с другой — непроглядный лес с вековыми деревьями. Последнее, что Леви помнил, так это то, как через несколько часов после пересменки он полусонный еле греб и не чувствовал при этом от усталости рук, и Эрвин, сидящий напротив него, тоже клевал носом, уже не справляясь с веслами. Видимо, они так и заснули.  — И где мы?  — Без понятия, — пожал плечами Эрвин и вылез из лодки, вставая серыми от грязи кроссовками на мелководье. Лодку качнуло, Зик проснулся и начал нервно крутить головой в разные стороны, поправляя при этом непослушные очки.  — Где это мы? — взволнованно спросил Йегер, судорожно соображая, что случилось за последние двадцать четыре часа.  — Было бы прекрасно, если нас прибило к материку, — сказал, подтягиваясь, Эрвин, — но, даже если это и так, нас ждет еще долгий путь. Леви тем временем тоже покинул лодку и вытащил походный рюкзак с припасами. Лодку качнуло еще сильнее, Зик еле успел ухватиться за борта, чтобы не вывалиться. Аккерман кинул рюкзак на гальку и грубо дернул молнию, потому что рюкзак был забит до отвала, и на простые уговоры не поддавался. Дядюшке Кенни ничего не жаль для единственного племянничка, который вляпался по самые «не хочу».  — Тут консервы, спички, фляжки, ножи, — медленно сообщал Леви, чуть прищурившись и выгребая припасы, чтобы видеть глубины рюкзака, — и еще бумажка какая-то. Аккерман развернул обрывок, на котором был написан адрес.  — Здесь нас, судя по всему, будут ждать, — показав листок, закончил Леви и принялся заталкивать консервы обратно.  — Мне кажется, будто у меня во рту кто-то сдох ночью, дай-ка флягу, — попросил Зик, протянув руку. Леви посмотрел на него исподлобья, потом брезгливо — на его руку, но все же протянул одну. Очень уж Аккерману не хотелось делиться драгоценными припасами с этим… неприятным товарищем.  — Ты там поэкономнее, нам еще долго пиздюхать.  — Пойдем не по берегу, а через лес, — смотря в даль, за горизонт, туда, откуда они приплыли, начал Эрвин, — погода солнечная, летная, за нами могут отправить поисковые вертолеты. Давайте еще десять минут и уходим. Все молча согласились и, раздевшись, полезли в воду. Смыв с себя пот, мужчины с удовольствием наслаждались свободой. Эрвин, надев обратно майку и подвернув штаны, зашел по щиколотку воду и снова умыл водой лицо и прошелся по волосам. Да, когда ты свободен, даже дышится по-другому. Смит еще долго просто стоял и смотрел то себе под ноги — на слабо колыхающиеся волны океана, то на кажущийся таким далеким горизонт — там была только вода и ничего больше лишнего. Она переливалась под лучами, волны шумели, лаская слух, бриз тихо шептал, приятно обдувая и путая влажные волосы. Казалось, что время остановилось, но небо уже сменило цвет на голубой, и солнце стало печь. Но все равно было так спокойно, что дни, проведенные за решеткой, остались позади — будто в другой, чужой жизни.  — Эрвин, пора, — обратился Леви, поравнявшись с ним.  — Море прекрасно, не правда ли? — не отвечая и не поворачивая головы, спросил Смит. Аккерман посмотрел туда же, куда смотрел Эрвин, но не увидел ничего, кроме воды и горизонта, а Смит смотрел, кажется, куда-то дальше и видел что-то большее. Леви тихо хмыкнул. Он потом еще долго думал, что же такого прекрасного заметил Эрвин, чего не увидел он.  — Пошли уже. Эрвин, поглубже вдохнув соленый воздух, побрел на берег следом за Леви, опустив взгляд вниз, но вдруг остановился, нагнулся и что-то поднял.  — Че там?  — Ракушка. Аккерман чуть нахмурился, в голове пронеслась мысль, что Смит действительно странный: он с нескрываемым любопытством крутил в руках ракушку, рассматривая со всех сторон, потом и вовсе приложил к уху, пытаясь что-то услышать, и по-детски наивно улыбался. Эрвин спрятал находку в карман и все-таки вышел на берег.  — Я первый понесу, потом поменяемся, — сказал Леви, рывком закидывая себе на спину огромный рюкзак и невольно ухнув под тяжестью. Консервы, ударившись друг о друга, загремели.  — Такое ощущение, что тебя им сейчас придавит, — отметил Зик, когда Леви первым направился в сторону леса. Аккерман благополучно послал его в пешее эротическое, Йегер усмехнулся и пошел за ним. Смит, кинув прощальный взгляд на океан, замкнул цепочку. Они долго шли молча, довольно быстро, не позволяя остановки и отбросив промедления, превозмогая жару. С них градом тек пот, поэтому мужчины шли в одних майках, завязав за рукава робу на талии. Повсюду жужжали насекомые, торопливо пролетая мимо, на деревьях щебетали птицы. В царящей тишине было отчетливо слышно, как они вспархивали крыльями, после чего улетали, потерявшись из виду среди бесконечной листвы. По утру была роса, сверкающая на солнце, но ближе к полудню она высохла — тогда началась самая настоящая, просто уничтожающая и иссушающая изнутри жара. Стояла невыносимая духота. Питьевая вода из фляг уходила молниеносно. Это заметили все, и создавало беспокойство. Эрвин скоро обогнал Зика, поравнялся с Леви, который шел, углубившись в свои мысли и просто смотрев под ноги, а смотреть нужно было внимательно, потому что ни о каких тропинках и речи быть не могло. Лес имел первозданный и девственный вид со всеми своими особенностями ландшафта, флорой и фауной. Сюда вряд ли ступала нога человека, так что здесь беглецы не нарвутся на какую-нибудь деревушку или даже заплутавшего грибника.  — Леви, я… — неуверенно начал Эрвин, смотря вверх — в небо, — я хотел сказать, что соболезную… насчет Фарлана.  — Ага, — бросил в ответ Аккерман, перед глазами которого все еще стояли бледное лицо и красные от слез глаза Черча. Фарлан первым поддержал его в первые и самые трудные дни в тюрьме… И в итоге стал Леви другом. Этому слову Аккерман придавал большое значение и не разбрасывался просто так. — А че за ребята были на той фотке? — перевел тему Леви, потому что сердце его неприятно защемило при имени Фарлана.  — Это мои друзья, — Эрвин, сделав вид, что не заметил, машинально полез в карман, чтобы проверить, на месте ли фотография и письмо, — Майк, Моблит и Ханджи. Мы вместе работали в крупной фирме, но, когда узнали, какими темными делами промышляет наше руководство, дружно уволились.  — Если ты такой дохуя правильный, как же ты умудрился загреметь на пожизненное в пизде мира? — Леви обернулся к Эрвину.  — Давай рюкзак, я теперь понесу. Аккерман сбросил со спины груз, и идти стало намного легче.  — У нашей фирмы был крупный счет в нескольких банках… В основном, все эти деньги — прибыль от теневого бизнеса. Мы узнали, где и сколько, и обчистили…  — То есть вы взяли налетом несколько банков? И сколько же вы вынесли?  — Три. Прямо подряд, в один день, копы даже очухаться не успели. Им не хватало людей, связь поддерживалась плохо, а мы двигались на нескольких машинах разными маршрутами так, что за нами просто не успевали. Мы никого не убили, просто вошли, взяли деньги — и вышли.  — Да уж, то-то я смотрю, ты в побегах шаришь. И куда вы дели это бабло?  — В общей сложности мы взяли три миллиона долларов, и эти деньги перевели на счета детских домов, на лечение больных детей, в дома престарелых, в питомники…  — Нихуя себе. Это… достойно. Теперь я понял, почему тебя называют Робин Гудом. Эрвин усмехнулся.  — Об этом не рассказывали в новостях, потому что наш шеф посчитал, что огласка такого дела больно ударит по его авторитету в криминальном бизнесе, и был, конечно прав, но слухи все равно расползались, с нашим шефом не хотели иметь дело как «с человеком, который не может найти кучку воров», тогда… Эрвин замолчал. Леви ожидающе посмотрел на него. Смит вздохнул и продолжил, смотря себе под ноги:  — … он обратился к твоему дяде за помощью. И он вышел на всех нас. Майк успел улететь в Индию, Моблит с Ханджи — в Японию, а меня взяли уже в аэропорту. Я был со своей невестой, и это было, честно, очень неприятно… Я тогда так испугался, но не за себя, а за то, что с ней что-нибудь случится, но помощник и защитник из меня был никакой, с мешком-то на голове…  — Эрвин, — перебил Леви, — я в этом не участвовал. Я даже не знал об этом.  — Я знаю, но… когда я узнал, что сижу в одной тюрьме с Аккерманом младшим и дышу с ним одним воздухом, то мне захотелось тебя придушить…  — А куда ты хотел улететь вместе с ней?  — В Италию. Хотел купить небольшой домик у моря и жить тихой, спокойной жизнью… Подожди, я не договорил. Леви, я прошу прощения за то, что поступил тогда так несправедливо по отношению к тебе, я должен был понимать, что ты не в ответе за своего дядю, что ты другой человек, но я был просто ослеплен яростью — я потерял дом, друзей, невесту…  — Ну вы еще поплачьте, блять, — вмешался Зик, — давайте лучше пожрем, я сейчас сдохну от голода. — Ты меня ужасно заебал, твою мать. С тобой говно хорошо хлебать — рта открыть не дашь. На перекус они все же остановились. За раз ушло сразу несколько банок тушенки, потому что есть, нет, не «есть», даже «жрать», как собака, хотел не только Йегер. Во время трапезы над их головами пролетел вертолет, так что вся троица, как угорелая, кинулась в разные стороны, прячась под кронами могучих деревьев. Вертолет пролетел мимо, и уже больше не возвращался. Беглецы окончательно ушли от преследования — теперь осталось лишь добраться до цивилизации… Потом они шли еще два дня по невыносимой жаре, питьевая вода из фляг уходила с молниеносной скоростью, так что ее в запасе оставалось катастрофически мало — приходилось жестко экономить. Никаких родников и прочих источников воды по пути не попадалось. Зато ночи были в те дни очень комфортными: воздух становился более прохладным, и дышать становилось легче, чего не скажешь о том же времени суток в течение последующей недели. Шли проливные дожди, которые останавливались лишь на короткие сроки. Скорость путников заметно снизилась, они покрывали меньшие расстояния, чем в дни засухи, будучи задерживаемыми плохой видимостью, стоявшими туманами и ливнями, зато в запасе появилась вода. Они подставляли фляги и наполняли их дождевой водой. Было холодно днем, а ночью — еще хуже. Приходилось спать на сырой земле. Они находили деревья, листва которых была более густой и потому лучше задерживала капли, и спали, облокотившись на их мощные стволы. Костер было невозможно разжечь на долгое время — стоило ему лишь разгореться, как с неба начинал капать дождь. Одежда и обувь промокала насквозь, не успевала высыхать. И чем дальше они заходили в лес, тем чаще сквозь звуки разбивающегося о землю дождя до них доносился волчий вой. Как в довершение ко всему этому, Эрвин заболел. Сначала он просто подкашливал, не подавая вида, что дело идет к серьезному заболеванию, но простуда начинала давать о себе знать: Леви просыпался и слышал, как ночью Эрвин кашлял на разрыв, до красноты и удушья, но Смит поутру отмахивался, что все, мол, нормально, справится, бывало и хуже, хотя сам все прекрасно понимал. Но Леви волновался и не зря: одним таким дождливым утром Эрвин уже не сказал, что спал, конечно, не очень, но «нормально», потому что Смит не проснулся в обычное для него время: грудь неровно вздымалась, брови были нахмурены, и сам он выглядел бледным и очень уставшим. Зик тогда еще спал. Леви подошел к болезненно спящему Эрвину и, чуть коснувшись тыльной стороной ладони его лба, сразу почувствовал, как тот горит. Смит от чужого близкого присутствия и прикосновения проснулся, чуть приоткрыл глаза и посмотрел на Аккермана, ничего ему не говоря. Взгляд был у Эрвина туманный, пустой, какой-то неосознанный и потерянный, голубые умные глаза казались серыми, потухшими. Леви, стиснув челюсть, еще секунду смотрел на ослабшего Эрвина, а потом глухо со вздохом сказал:  — Мне даже укрыть тебя нечем. Аккерман ножом отделил от своей робы (которая ему была все же велика по размеру в плане верха, а вот теперь стала в самый раз) кусок ткани и, намочив под холодной дождевой водой, бережно положил на пылающий жаром лоб Смита.  — Спасибо, — со слабой улыбкой на губах, прохрипел Эрвин.  — Спи, а не болтай. Сон — лучшее лекарство. Смит чуть кивнул и снова закрыл глаза. Аккерман сел рядом с ним, прижался поближе, чтобы хоть как-то согреть. Леви и сам не заметил, как задремал, положив голову Эрвину на плечо. Дождь продолжал нудно капать. Аккерман спал чутко и сразу услышал, как неподалеку под чьими-то ногами зашумела листва. Леви лениво приоткрыл глаза.  — Че вы дрыхнете? Я, бля, проснулся и подумал, что проспал и вы меня кинули, а вы тут разлезлись, голубки. Вставайте, пора идти, — громко начал Зик.  — Тшшш, заткнись, Эрвин спит, — прислонив палец к губам, зашипел Леви. Йегер недоумевающе смотрел на то, как Аккерман осторожно встает и тихо, прикладывая все усилия, чтобы не разбудить, отходит от Смита. Леви рукой поманил Зика чуть в сторону, чтобы стать подальше и разговором не потревожить сон больного.  — Не понял, — нахмурившись, сказал Зик.  — Эрвин не в состоянии идти сейчас, простуда слишком ослабила его.  — И че теперь делать? Ждать, когда он выздоровеет?  — Да.  — И сколько? Сколько ты планируешь ждать?  — Хотя бы пару дней.  — Пару дней? Пару дней в этом дубаке? Хочешь, чтобы и мы загнулись? — все больше и больше повышая голос, недоумевал Зик.  — Потише, блять, — злобно шикнул Леви.  — У нас и еды-то не так много, мы не можем терять так много времени. А если он и вовсе не очухается? — продолжал гнуть свою линию Йегер, чуть понизив голос. Аккерман замолчал. Смит закашлял. Леви и Зик обернулись на него.  — Не смей так больше говорить, понял? — грозно посмотрев исподлобья, сказал Леви и пошел обратно греть Эрвина. Когда Аккерман был рядом, Смит не кашлял.  — Брось его! Мы и вдвоем дойдем!  — Нет, — отрезал Леви и вновь примостился на плече Эрвина, — ты можешь идти куда угодно, но рюкзак ты оставишь нам. Зик ругнулся, сплюнул и продолжил:  — Такими успехами, мы все сдохнем… Но Леви не слушал его. Он слушал сердцебиение рядом и сбитое тяжелое дыхание. Аккерман точно знал, что поступает правильно. Смит сделал бы для него то же. И если Леви умрет в этом лесу, то он решил, что пусть так и будет, но Эрвина он не оставит. Аккерман был не готов потерять Смита. Если Фарлан для него был другом, то к Эрвину он чувствовал нечто большее. Это «нечто» притягивало и, кажется, связало их на всю оставшуюся жизнь, сколь долгой она не была бы.