Рождественские истории Затонска

Че­рез дверь сно­ва пос­лы­шал­ся над­рывный плач, и Ни­на, в раз­дра­жении дёр­нув пле­чом, плюх­ну­ла на лоб оче­ред­ной мок­рый ком­пресс. Врач дав­но ушёл, гу­вер­нан­тку она от­пра­вила от се­бя с чет­верть ча­са на­зад, но лег­че без её за­бот­ли­вого фран­цуз­ско­го ку­дах­танья по­чему-то не ста­нови­лось. Те­ло всё го­рело из­нутри, отёк­шая от при­лив­ше­го мо­лока грудь раз­ры­валась на час­ти, а мозг пла­вил­ся, не в си­лах вы­носить бес­ко­неч­ных кри­ков ре­бён­ка. Этот ду­рак Вивь­ен на­нял це­лых две кор­ми­лицы, но за три дня ни от од­ной не бы­ло тол­ку… Ока­залось, что сте­ны в этом ста­ром особ­ня­ке с вы­ходом на веч­но шу­мящий прос­пект Бур­до­не бы­ли не толь­ко хо­лод­ны­ми, но и от­да­вали не­воз­можным эхом. Она слы­шала каж­дый шо­рох в кон­це ко­ридо­ра, и бес­ко­неч­ная су­ета воз­ле дет­ской вы­води­ла её из се­бя. Док­тор пе­ред ухо­дом нас­то­ятель­но ре­комен­до­вал ей хо­тя бы раз при­ложить ре­бён­ка к гру­ди, но ма­дам Ро­бер-Флё­ри дав­но уже для се­бя ре­шила, что не поз­во­лит ма­лень­ко­му су­щес­тву в пе­лён­ках ис­портить ей жизнь: рас­плыв­ше­еся от ро­дов и кор­мле­ния те­ло ни­как не вхо­дило в её пла­ны. Ког­да Ни­на год на­зад в па­нике бе­жала из Рос­сии, зах­ва­тив с со­бой все­го один че­модан, она и пред­ста­вить се­бе не мог­ла, к че­му всё это мо­жет при­вес­ти. Она пла­ниро­вала доб­рать­ся до Ан­глии, где у неё ещё ос­та­вались до­верен­ные лю­ди, но пос­ле слу­чай­но пе­редан­ной ей Жа­ном вес­ти о том, что Кром­вель пус­тил её в рас­ход, до­рога в Лон­дон бы­ла за­каза­на. Ни­ну Ар­кадь­ев­ну Не­жин­скую, быв­шую фрей­ли­ну Её им­пе­ратор­ско­го ве­личес­тва, те­перь ниг­де не жда­ли. И стра­на ля­гушат­ни­ков не бы­ла ис­клю­чени­ем. Од­на­ко ког­да она уже сто­яла в пор­ту Ка­ле, вы­бора у неё не ос­та­валось. Она как раз ку­пила об­ратный би­лет до Па­рижа, где и на­де­ялась за­терять­ся, ког­да вдруг у сту­пень­ки в ва­гон ей по­дал ру­ку фран­цуз­ский офи­цер в фор­менном го­лубом мун­ди­ре.В чрез­мерно лю­без­ном муж­чи­не с уже се­де­ющи­ми вих­ра­ми чёр­ных во­лос и ху­дым ли­цом, ис­пещрён­ным ус­та­лыми мор­щи­нами, Ни­на сра­зу раз­гля­дела прек­расную воз­можность. И мед­лить не ста­ла. Этим же ве­чером в ва­гоне-рес­то­ране она нав­зрыд рас­ска­зыва­ла фран­цу­зу прек­расно со­чинён­ную ис­то­рию рус­ской вдо­вы, по­теряв­шей всю семью в по­жаре и от­то­го вы­нуж­денной ехать во Фран­цию за но­вой жизнью. Для убе­дитель­нос­ти Ни­на да­же пе­чаль­но ка­салась спеш­но на­дето­го в ку­пе коль­ца с брил­ли­ан­том, по­дарен­но­го ей в прош­лом мяг­ко­телым не­удач­ни­ком Гор­до­ном Бра­уном. Мыс­ли о вы­нуж­денной бли­зос­ти с ним она пос­та­ралась тща­тель­но сте­реть из па­мяти, а вот его до­рогой по­дарок пре­дус­мотри­тель­но ос­та­вила. И, как ока­залось, не зря. Опь­янён­ный ею и ещё, по­жалуй, нес­коль­ки­ми бо­кала­ми ви­на, фран­цуз стал на удив­ле­ние бол­тлив, и Ни­на в пер­вый же час уз­на­ла о со­рока­вось­ми­лет­нем Вивь­ене Ро­бер-Флё­ри поч­ти всё, что ей бы­ло нуж­но. Дваж­ды вдо­вец, не име­ющий нас­ледни­ков, об­ла­да­ющий неп­ло­хим сос­то­яни­ем и боль­шим до­мом в ок­рес­тнос­тях Мар­со­ва по­ля, был ей как нель­зя кста­ти. Она не пла­ниро­вала вы­ходить за не­го за­муж и, Бо­же упа­си, ро­жать ему де­тей. Но этот иди­от, про­ведя с ней не­кото­рое вре­мя, вдруг взду­мал ста­вить ус­ло­вия и ог­ра­ничи­вать в средс­твах. А за­тем и вов­се стал зас­матри­вать­ся на мо­лодень­ких де­виц сво­его кру­га, го­воря, что не со­бира­ет­ся со­дер­жать её толь­ко из сос­тра­дания. В пос­ледний их ве­чер он впол­не нед­вусмыс­ленно за­явил, что ему нуж­на семья, и ес­ли она не со­бира­ет­ся ро­дить ему нас­ледни­ка, в ко­тором он так нуж­да­ет­ся, то не о чем и го­ворить. Взбе­шен­ная этим его уль­ти­мату­мом, Ни­на Ар­кадь­ев­на Не­жин­ская, ко­торая всег­да уве­рен­но чувс­тво­вала се­бя с муж­чи­нами, не сра­зу по­няла, что сно­ва мо­жет ос­тать­ся од­на. Этот ла­комый ку­сок на­ив­ности, ни­чуть не был по­хож на Штоль­ма­на, но страх быть в оче­ред­ной раз уни­зитель­но бро­шен­ной ох­ва­тил её пол­ностью. Кро­ме то­го, все её средс­тва, ко­торые она при­вез­ла с со­бой, бы­ли ни­чем по срав­не­нию с сос­то­яни­ем, ко­торое она мог­ла по­лучить от Ро­бера-Флё­ри. А ещё Ни­на по­чему-то вдруг по­дума­ла об име­ни, ко­торо­го она ли­шилась, ус­тра­ивая се­бе по­бег из Рос­сии, и… И раз­мышле­ния обо всём этом, в кон­це кон­цов, при­вели к то­му, что она, с юнос­ти не до­пус­ка­ющая мыс­ли о де­тях, но не раз сто­яв­шая на по­роге ма­теринс­тва, поз­во­лила се­бе за­бере­менеть от фран­цуз­ско­го офи­цера. Соб­рав це­лый кон­си­ли­ум вра­чей и убе­див­шись в том, что его обо­жа­емая Ни­нель но­сит ре­бён­ка, Вивь­ен та­ки ре­шил­ся сде­лать ей пред­ло­жение. И с это­го мо­мен­та для неё на­чал­ся нас­то­ящий ад. Ро­бер-Флё­ри нас­толь­ко за­душил её за­ботой, что она го­това бы­ла лезть в пет­лю, а по­тому ско­ро пот­ре­бова­ла от­дель­ную ком­на­ту на эта­же и ог­ра­ничи­ла встре­чи с ним до сов­мес­тных зав­тра­ков и ужи­нов. С каж­дым но­вым днём она всё боль­ше на­чина­ла жа­леть о том, что ра­ди мни­мого удобс­тва по­жер­тво­вала сво­ей сво­бодой. Вивь­ен, нес­мотря на та­кие свои чер­ты, как ос­трый про­филь и прон­зи­тель­ный взгляд, ко­торые она по­нача­лу да­же пос­чи­тала прив­ле­катель­ны­ми, быс­тро стал ей мер­зок, как бы­ли мер­зки ей те, ко­го она вы­нуж­денно зав­ле­кала в свою пос­тель. Ни­на лю­била лишь дваж­ды: в пер­вый раз, ког­да бы­ла сов­сем ещё дев­чонкой, и вто­рой… Вто­рой она ста­ралась не вспо­минать. Пос­ле то­го как её собс­твен­ный отец бро­сил семью ра­ди дру­гой жен­щи­ны, ма­лень­кая Ни­на, зак­лю­чен­ная в жес­ткие рам­ки жен­ской гим­на­зии, стро­го для се­бя ре­шила, что не бу­дет за­виси­ма ни от од­но­го муж­чи­ны. Со вре­менем она лов­ко на­учи­лась ма­нипу­лиро­вать чувс­тва­ми про­тиво­полож­но­го по­ла, и, ког­да приш­ло вре­мя слу­жить дру­гому го­сударс­тву, эти её уме­ния ока­зались очень да­же кста­ти. Сна­чала это бы­ло иг­рой, и она ею от­кро­вен­но нас­лажда­лась. Ей ста­вили за­дачу — она её вы­пол­ня­ла. И вы­пол­ня­ла пре­вос­ходно. За свои иг­ры она по­луча­ла хо­рошие день­ги и чувс­тво­вала ту сво­боду, ко­торую мог­ли се­бе поз­во­лить сов­сем нем­но­гие жен­щи­ны её ста­туса и воз­раста. И о семье она, ра­зуме­ет­ся, не ду­мала ни­ког­да. Вер­нее, не ду­мала до тех пор, по­ка оче­ред­ным за­дани­ем ей не вы­пала роль осо­бен­но прив­ле­катель­ной кос­ти для не­веро­ят­но рь­яно­го по­лицей­ско­го, су­юще­го нос не в свои де­ла. И не­ожи­дан­но для се­бя она про­пала. За­была об ос­то­рож­ности, от­клю­чила ра­зум и по-нас­то­яще­му ув­леклась муж­чи­ной. Ув­леклась тем, кто не мог, в сущ­ности, ей ни­чего дать и кто вар­вар­ски топ­тался на её чувс­твах. Штоль­ман лю­бил её, но как-то по-осо­бен­но­му, не так, как лю­били её дру­гие. Он от­да­вал­ся ей со всей си­лой сво­ей страс­ти, за­бирал с со­бой ос­татки её са­мо­об­ла­дания и ухо­дил. Ни­на чувс­тво­вала его при­вязан­ность к се­бе, но Яков, как и она са­ма, боль­ше все­го це­нил сво­боду, по­это­му ни­ког­да не от­кры­вал­ся ей пол­ностью. И лишь од­нажды ей по­каза­лось, что у них мо­жет быть бу­дущее. Что он бро­сит ра­ди неё своё опас­ное рас­сле­дова­ние, так и не уз­нав о прес­тупле­ни­ях, в ко­торых она дав­но уже пог­рязла с го­ловой, что они сбе­гут ку­да-ни­будь за гра­ницу и бу­дут счас­тли­вы. Но он не бро­сил. Он про­дол­жил ко­пать, а она ре­шила не­мед­ленно за­быть о сво­их грё­зах, сде­лав, на­конец, то, че­го от неё из­на­чаль­но тре­бова­ли. Она вы­дала сво­им пок­ро­вите­лям пап­ку с ком­про­мети­ру­ющи­ми их до­кумен­та­ми, ко­торые Яков ус­пел соб­рать, и пос­та­ралась его вы­чер­кнуть из жиз­ни, как лю­бого дру­гого. Но не по­лучи­лось. Сна­чала азар­тно­го по­лицей­ско­го под­ста­вили в кар­точной иг­ре, и ей приш­лось по­могать ему круп­ной сум­мой де­нег. За­тем слу­чилась его ду­эль с кня­зем Ра­зумов­ским, в при­чину ко­торой для об­щес­твен­но­го ре­зонан­са пос­та­вили её, чуть поз­же со скан­да­лом от­пра­вив Штоль­ма­на в ссыл­ку. А пос­ле… Пос­ле Не­жин­ская встре­тилась с Яко­вом уже в За­тон­ске. И, ра­зыг­ры­вая свою пар­тию в боль­шой иг­ре двух ми­ровых дер­жав, ока­залась не в си­лах бо­роть­ся с аб­со­лют­но дет­ской влюб­лённостью фа­ра­она в мо­лодень­кую ведь­му Ми­роно­ву. Да и вре­мени на сан­ти­мен­ты у Ни­ны боль­ше не ос­та­валось. С то­го мо­мен­та она всё ча­ще ощу­щала се­бя шах­матным ко­ролём, пы­та­ющим­ся выр­вать­ся из ма­товой се­ти. Жизнь свою она сох­ра­нить су­мела, но её от­ча­ян­ный гам­бит иро­нич­но при­вёл к то­му, что те­перь, из­му­чен­ная ро­дами, она ле­жала в пос­те­ли фран­цуз­ско­го особ­ня­ка в цен­тре Па­рижа. Ни­на ски­нула влаж­ную тряп­ку со лба и по­тяну­лась за ко­локоль­чи­ком. Ле­жать и ду­мать о прош­лом боль­ше не бы­ло ни­каких сил. Нес­мотря на ло­моту во всём те­ле, хо­телось прой­тись по до­му, раз­влечь се­бя пась­ян­сом или хо­тя бы пос­лу­шать ку­хон­ные сплет­ни… Бо­же, как же она сос­ку­чилась по Пе­тер­бург­ско­му об­щес­тву! Ин­три­ги, сло­вес­ные ба­талии, кол­кие фра­зы, и вся жизнь — на ос­трие но­жа! Во Фран­ции бы­ла ску­ка смер­тная, воп­ре­ки все­об­щим уве­рени­ям по­бывав­ших в Па­риже рус­ских гос­под. Ей, Ни­не Ар­кадь­ев­не Не­жин­ской, так и не при­вык­шей к но­вой фа­милии, ужас­но не по­вез­ло и нес­коль­ко ме­сяцев кря­ду при­ходи­лось иг­рать роль лишь скром­ной же­ны, сле­ду­ющей по пя­там му­жа на вго­ня­ющие в уны­ние соб­ра­ния. А те­перь к то­му же по­яви­лась не­об­хо­димость быть в гла­зах дру­гих при­мер­ной ма­терью… Дверь ти­хо от­во­рилась и внутрь вош­ла мо­лодень­кая слу­жан­ка. — Ма­дам, — ос­то­рож­но поп­ри­ветс­тво­вала она, де­лая не­реши­тель­ный ре­веранс. — Вы в чем-то нуж­да­етесь? Ни­на тя­жело вздох­ну­ла, раз­дра­жа­ясь этой не­видан­ной кро­тостью и, сбро­сив но­ги с кро­вати, ука­зала ру­кой на ви­сящий ря­дом с ко­модом пень­ю­ар. — Ка­кой се­год­ня день? — Двад­цать чет­вёртое де­каб­ря, ма­дам. Ка­нун Рож­дес­тва, — по­могая его на­деть, от­ве­тила де­вуш­ка. — В са­мом де­ле? — Ни­на, сов­сем по­теряв­ша­яся во вре­мени, спро­сила ско­рее се­бя, но слу­жан­ка ут­верди­тель­но кив­ну­ла. — Да, ма­дам. Без трёх ча­сов пол­ночь. Ма­дам Ро­бер-Флё­ри на­дела мяг­кие та­поч­ки и, пре­воз­мо­гая боль в те­ле, по­дош­ла к вы­соко­му ок­ну, вни­матель­но всмат­ри­ва­ясь в тем­но­ту за ок­ном. Подъ­ез­дную до­рож­ку ос­ве­щали га­зовые фо­нари, а за вы­соким ко­ваным за­бором вяз­ли в глу­боком сне­гу сну­ющие ту­да-сю­да эки­пажи. Ни­на по­ёжи­лась, вдруг по­нимая, что из-за сво­ей тя­жес­ти про­пус­ти­ла всю пред­празднич­ную не­делю. Не то что­бы она силь­но лю­била Рож­дес­тво, но на ду­ше зас­креб­ли кош­ки, и вдруг не­ожи­дан­но за­хоте­лось уви­деть ви­нов­ни­ка всех сво­их ли­шений. В кон­це кон­цов, это он зас­та­вил её без­вы­лаз­но си­деть до­ма и те­перь пусть не на­де­ет­ся про­вес­ти ве­чер в ком­па­нии дру­гих офи­церов и их жен, от­ды­хая и раз­вле­ка­ясь! — Где Вивь­ен? — Мсье с час на­зад выз­ва­ли в Во­ен­ную шко­лу. Они-с про­сили ска­зать, что ско­ро бу­дут и что­бы вы не вол­но­вались. — И по­чему ты не ска­зала? — про­шед­шее, ка­залось, раз­дра­жение вновь выр­ва­лось на­ружу. — Я… Вы-с… — в рас­те­рян­ности за­час­ти­ла слу­жан­ка, и Ни­на нер­вно взмах­ну­ла ру­кой. — Ос­тавь! Всё рав­но ведь ни­чего вра­зуми­тель­но­го не ска­жешь. Слиш­ком глу­па для это­го, — до­бави­ла ма­дам Ро­бер-Флё­ри пос­леднее уже на рус­ском и с си­лой на­дави­ла на вис­ки. — Иди луч­ше рас­по­рядись нак­рыть ужин. Я ско­ро спу­щусь. Де­вуш­ка лег­ко кив­ну­ла и убе­жала прочь. Ни­на ещё ка­кое-то вре­мя пос­то­яла у ок­на, впро­чем, не на­де­ясь при­вес­ти чувс­тва в по­рядок, рас­че­сала прев­ра­тив­ши­еся в мо­чал­ку от бес­ко­неч­но­го ле­жания на по­душ­ке во­лосы и за­коло­ла их сза­ди. За­тем по­меня­ла пень­ю­ар на до­маш­нее платье и спус­ти­лась вниз. Ужин её сос­то­ял все­го из трёх блюд, но ни од­но не лез­ло в гор­ло. Ут­ка бы­ла слиш­ком су­хая, фуа-гра слиш­ком жес­тким, а блан­манже слиш­ком прес­ным. Ви­но же так рез­ко уда­рило в го­лову, что ком­на­та поп­лы­ла пе­ред гла­зами в один мо­мент. Не до­ев, Ни­на бро­сила на стол сал­фетку и выш­ла в па­рад­ную за­лу, где в по­луть­ме пос­ре­ди не­боль­шой ком­на­ты сто­яла пу­шис­тая ель, ук­ра­шен­ная иг­рушка­ми и сер­панти­ном. Ма­дам Ро­бер-Флё­ри заж­гла боль­шую све­чу и мед­ленно прош­лась по пус­ту­ющей ком­на­те. Эхо от её ша­гов поп­лы­ло вглубь до­ма. Ста­ло как-то зяб­ко, и Ни­на, об­няв се­бя ру­ками, впер­вые за нес­коль­ко лет по­чувс­тво­вала се­бя опус­то­шен­ной, вы­мотан­ной и как буд­то бы из­би­той. Как-то в од­но мгно­вение она ли­шилась все­го, чем до­рожи­ла всю осоз­нанную жизнь: гром­ких ве­черов, яр­ких мас­ка­радов, ин­те­рес­но­го об­щес­тва — са­мой се­бя! Она всег­да бы­ла в цен­тре со­бытий, зна­ла, что без неё не об­хо­дит­ся ни од­но тор­жес­тво, ви­дела свою не­об­хо­димость в меж­го­сударс­твен­ных де­лах. Или ей толь­ко так ка­залось? Ни­на пос­та­вила под­свеч­ник на ка­мин­ную пол­ку и, раз­ма­шис­то сте­рев ла­донью с ще­ки по­катив­шу­юся сле­зу, пос­мотре­ла на пля­шущее пла­мя све­чи. А ведь, на са­мом де­ле, её ник­то и ни­ког­да не вос­при­нимал всерь­ёз. На ба­лах она бы­ла кра­сивой иг­рушкой, в ком­на­тах им­пе­рат­ри­цы — удоб­ной прис­лу­гой, в иг­рах кня­зя Ра­зумов­ско­го — рас­ходным ма­тери­алом, пре­вос­ходной под­стил­кой под вли­ятель­ных особ. Её пре­зира­ли, ею поль­зо­вались, её не­нави­дели. Был ли в этом ми­ре хоть кто-то, кто её по-нас­то­яще­му лю­бил, кто в ней нуж­дался? На­вер­ху сно­ва пос­лы­шал­ся про­тяж­ный мла­ден­ческий плач, и Ни­на вздрог­ну­ла от не­ожи­дан­ности. Сер­дце её в этот раз отоз­ва­лось как-то ина­че: нап­ря­жен­но, но без при­выч­но­го раз­дра­жения. Оно коль­ну­ло и за­мер­ло в гру­ди, зас­тавляя сде­лать ко­рот­кий шаг впе­рёд, к две­ри, из ко­торой в тём­ный ко­ридор вто­рого эта­жа лил­ся тёп­лый свет. Не ус­пев мыс­ленно воз­ра­зить се­бе, ма­дам Ро­бер-Флё­ри под­ня­лась по рас­пашной лес­тни­це и ос­то­рож­но по­дош­ла к дет­ской. У ко­лыбе­ли, за­наве­шен­ной узор­ным бал­да­хином, сог­нувшись, сто­яла кор­ми­лица. До­род­ная жен­щи­на, за­нима­ющая со­бой по­лови­ну ком­на­ты, что-то ти­хо на­пева­ла. Ус­лы­шав по­зади се­бя ша­ги, она обер­ну­лась и, поч­ти­тель­но скло­нив го­лову и скрес­тив ру­ки на пе­ред­ни­ке, отош­ла в сто­рону. Ни­на за­мер­ла на по­роге, раз­мышляя, сто­ит ли вой­ти. Она не по­нима­ла, за­чем во­об­ще сю­да приш­ла. Пос­ле ро­дов она ви­дела сы­на лишь од­нажды и тог­да же ре­шила, что не за­хочет его ви­деть до тех пор, по­ка не пот­ре­бу­ет­ся по­явить­ся с ним в све­те. Мыс­ли о бес­ко­неч­ном пла­че, мок­рых пе­лён­ках и гре­мящих иг­рушках до­води­ли её до ис­ступ­ле­ния и вы­зыва­ли же­лание тут же соб­рать ве­щи и по­кинуть дом. Сей­час же что-то тя­нуло её пос­мотреть на ре­бён­ка, убе­дить­ся в том, что он на са­мом де­ле есть. Ина­че, чем про­буж­дённым лю­бопытс­твом, объ­яс­нить свои чувс­тва Ни­на не мог­ла. Она одёр­ну­ла на шее тон­кое ат­ласное оже­релье с ру­бином, ко­торое вдруг на­чало не­выно­симо да­вить гор­ло, и ре­шитель­но пе­ресек­ла ком­на­ту, ос­та­новив­шись у са­мой кро­ват­ки. Мла­денец, вновь на­чав­ший пла­кать, как толь­ко кор­ми­лица пе­рес­та­ла его ка­чать, уви­дев мать, не­ожи­дан­но за­мол­чал. Он смот­рел на неё не­видя­щим мут­но-зе­лёным взгля­дом, и Ни­на вне­зап­но по­дума­ла, что, дол­жно быть, точ­но та­кой цвет был и у неё са­мой при рож­де­нии. А по­том вдруг за­хоте­ла кос­нуть­ся ма­лень­кой ямоч­ки на крас­ной ще­ке ре­бён­ка. Сын в от­вет на её при­кос­но­вение не­ожи­дан­но улыб­нулся, и Ни­на, опе­шив, сде­лала шаг на­зад. Он улыб­нулся ей? Нез­на­комо­му че­лове­ку, ко­торый всё это вре­мя с усер­ди­ем из­бе­гал од­но­го фак­та его су­щес­тво­вания? Или всё-та­ки при­чина кры­лась в дру­гом, и та­ким об­ра­зом Ни­на Не­жин­ская пы­талась сбе­жать от осоз­на­ния то­го, что те­перь она не од­на? Что те­перь она от­ветс­твен­на не толь­ко за свою судь­бу, но и за судь­бу бес­по­мощ­но­го су­щес­тва, ко­торое це­ликом и пол­ностью за­висит от неё?.. Мысль о та­кой чу­довищ­ной свя­зи с кем-то ис­пу­гала её. Дрожь под­ня­лась по те­лу, го­лова зак­ру­жилась, а же­лудок пре­датель­ски сжал­ся. Быс­тро схва­тив­шись за край ко­лыбе­ли, Ни­на зак­ры­ла гла­за. Всю свою жизнь она на­мерен­но из­бавля­ла се­бя от не­умес­тных при­вязан­ностей и лиш­них эмо­ций. Она уме­ла быть раз­ной, но, ча­ще все­го, же­лез­ной, кол­кой, яз­ви­тель­ной, не­поко­леби­мой, и о её ха­рак­тер и из­во­рот­ли­вость ло­мались не од­ни клы­ки. И она дав­но уже сми­рилась с тем, что её жизнь не по­хожа ни на од­ну дру­гую, а её пред­назна­чение — ру­шить и стал­ки­вать судь­бы. Но не со­зидать. А тут… Она сно­ва от­кры­ла гла­за и от­четли­во уви­дела в мла­ден­ческом ли­це собс­твен­ные чер­ты: пря­мые бро­ви, ак­ку­рат­ный раз­рез глаз, пух­лые гу­бы… Раз­ве что нос сын унас­ле­довал от от­ца, ко­торый щед­ро наг­ра­дил от­прыс­ка ха­рак­терной фран­цуз­ской гор­бинкой. Ни­на улыб­ну­лась это­му сво­ему за­меча­нию и по­тяну­лась ру­кой к лёг­ко­му тём­но­му пуш­ку на ма­куш­ке маль­чи­ка. Кор­ми­лица, как буд­то бы по­чувс­тво­вав нас­тро­ение хо­зяй­ки, ти­хо спро­сила за спи­ной: — Хо­тите взять ма­лыша на ру­ки, ма­дам? Ни­на за­мер­ла на се­кун­ду, а за­тем отс­тра­нён­но кив­ну­ла, поз­во­ляя ей дос­тать ре­бён­ка из кро­ват­ки и по­ложить его се­бе на ру­ки. — Вот так, — про­вор­ко­вала жен­щи­на. — Глав­ное, го­лов­ку дер­жи­те, и всё бу­дет хо­рошо. На ма­дам Ро­бер-Флё­ри сно­ва вдруг на­пало раз­дра­жение, воз­никшее в этот раз от­то­го, что кто-то пос­то­рон­ний с та­кой теп­ло­той от­зы­ва­ет­ся о ЕЁ сы­не и ука­зыва­ет на то, как пра­виль­но с ним об­ра­щать­ся. Ни­на и без то­го всё это зна­ла! — Иди­те, я по­зову вас, ес­ли пот­ре­бу­етесь, — су­хо ска­зала она, удоб­нее ус­тра­ива­ясь в крес­ле. — Как вам бу­дет угод­но, ма­дам. Жен­щи­на от­кла­нялась и выш­ла из ком­на­ты, и Ни­на с об­легче­ни­ем вы­дох­ну­ла. Она не зна­ла, сколь­ко прош­ло вре­мени, преж­де чем зад­ре­мав­ший на её ру­ках сын прос­нулся и тем са­мым вы­вел её из глу­бокой за­дум­чи­вос­ти, но, дол­жно быть, дос­та­точ­но, что­бы он ус­пел про­голо­дать­ся. Мла­денец слад­ко зев­нул и, сжав в ку­лач­ке рю­ши её платья, с усер­ди­ем прич­мокнул. Ни­на в рас­те­рян­ности обе­жала взгля­дом ком­на­ту, но, ра­зуме­ет­ся, кор­ми­лицы не уви­дела. Сер­дце в её го­рящей гру­ди за­билось ча­ще. Она прек­расно по­нима­ла, че­го про­сят блес­тя­щие в тус­клом све­те ком­на­ты гла­за ре­бён­ка, но не бы­ла к это­му го­това. Страх в ко­торый раз за день об­жёг её из­нутри, и она, поз­вав жен­щи­ну, быс­тро от­да­ла ей сы­на и выш­ла из дет­ской. Но­ги не слу­шались, и вол­на жа­ра сно­ва под­ня­лась в те­ле. Не пом­ня се­бя, она дош­ла до сво­ей спаль­ни и, без сил рух­нув на кро­вать, впер­вые за дол­гое вре­мя по-нас­то­яще­му зап­ла­кала. Слё­зы ли­лись не пе­рес­та­вая, и за сво­ими ры­дани­ями она да­же не сра­зу ус­лы­шала, как дверь в её ком­на­ту от­кры­лась и к ней под­бе­жал пе­репу­ган­ный Вивь­ен. — О, моя до­рогая Ни­на, — он взял её за ру­ку и рас­се­ян­но вы­тер слё­зы с её ли­ца сво­им кар­манным плат­ком. — По­чему вы пла­чете? Она не зна­ла, что ему от­ве­тить, и с но­вым ры­дани­ем ут­кну­лась в по­душ­ку. Ро­бер-Флё­ри тер­пе­ливо дож­дался окон­ча­ния её ис­те­рики и, ког­да она, на­конец, поп­ро­сила во­ды, ус­лужли­во при­нёс ей ста­кан. — Мо­жет быть, по­дели­тесь со мной? — с ос­то­рож­ной улыб­кой пред­при­нял он оче­ред­ную по­пыт­ку, но Ни­на ре­шитель­но по­кача­ла го­ловой. — Ты бро­сил ме­ня в са­мый Со­чель­ник! — при­выч­но быс­тро наш­лась она, не же­лая го­ворить ему нас­то­ящую при­чину сво­их слёз. Да она и са­ма тол­ком ещё не мог­ла в се­бе ра­зоб­рать­ся. Единс­твен­ное, что Ни­на зна­ла, так это то, что да­же при му­же не же­ла­ет ка­зать­ся сла­бой. — И это всё? — он удив­лённо вски­нул бро­ви и под­нёс её ру­ку к гу­бам. — Вам не о чем вол­но­вать­ся. Я был на служ­бе и, как толь­ко ока­зал­ся сво­боден, от­пра­вил­ся вам за по­дар­ком. Пос­мотри­те, что я при­нёс. Ни­на мыс­ленно за­кати­ла гла­за, при­гото­вив­шись к оче­ред­но­му до­рого­му ук­ра­шению, но вне­зап­но по­чувс­тво­вала до бо­ли зна­комый за­пах. Из кар­тонной бе­лой ко­робоч­ки, пе­ревя­зан­ной крас­ной лен­той, до­носил­ся лёг­кий аро­мат им­бирно­го пе­ченья. В юнос­ти ей не так час­то до­води­лось бы­вать до­ма, но ког­да зи­мой уда­вались ка­нику­лы, всег­да про­сила ма­му ку­пить ей на яр­марке за­бав­ных че­ловеч­ков. — С Рож­дес­твом! Она по­рывис­то вы­нула гла­зиро­ван­ную звёз­дочку из ко­роб­ки, с бла­женс­твом над­ку­сила её и, не­надол­го за­думав­шись, жар­ко по­цело­вала му­жа. На один ко­рот­кий миг ей по­каза­лось, что Вивь­ен — луч­ший че­ловек на све­те. Но это на­важ­де­ние быс­тро за­кон­чи­лось, ус­ту­пая мес­то при­выч­ной по­доз­ри­тель­нос­ти. — Как ты уз­нал, что я их люб­лю? Он ух­мыль­нул­ся: — Моя до­рогая, ког­да вы че­го-то хо­тите, ва­ши гла­за го­рят, а щё­ки за­лива­ют­ся ру­мян­цем. На прош­лой не­деле мы с ва­ми про­ходи­ли ми­мо кон­ди­тер­ской, и вы на­дол­го за­дер­жа­лись у вит­ри­ны. От та­кой не­ожи­дан­ной за­боты ей ста­ло не по се­бе. Она сов­сем за­была, ког­да в пос­ледний раз лю­ди за­меча­ли, что имен­но ей нра­вит­ся. Её ула­щива­ли до­роги­ми по­дар­ка­ми, но ни­ког­да не спра­шива­ли, че­го она в дей­стви­тель­нос­ти хо­чет. Это бы­ло неп­ри­выч­но и… при­ят­но. Она сно­ва пос­мотре­ла в тём­но-ка­рие гла­за му­жа и неж­но кос­ну­лась ла­донью его глад­ко­выб­ри­той ще­ки. Прос­то по­тому что за­хоте­ла это сде­лать. В этот ве­чер Ни­не во­об­ще мно­гое хо­телось де­лать впер­вые. Рож­дес­тво с бо­ем ку­ран­тов при­нес­ло ей уди­витель­ное чувс­тво на­пол­неннос­ти, и ма­дам Ро­бер-Флё­ри ос­та­валось толь­ко га­дать, как дол­го прод­лится эта её эй­фо­рия.