Рождественские истории Затонска

      ...- А сейчас место для рождественских чудес выберет Яцек.       Я так и подпрыгнул от восторга, ура, наконец-то, дождался! Расправив прозрачные бело-голубые крылышки, я порхнул к большому магическому глобусу, на коем был изображён весь мир, даже одинокие избушки и охотничьи шалашики, о существовании которых не каждый человек знал. Но мы, будущие Рождественские Духи и Хранители, знали обо всём, для нас ничего тайного, как и невозможного, в мире людей не было.       - Профессор Сугробус, - проскрипела госпожа Льдина, которая всегда меня терпеть не могла и постоянно искала повод придраться, - осмелюсь напомнить, Яцек не справился с двумя предыдущими испытаниями, а потому я считаю, что доверять ему устройство Рождества у людей не только неблагоразумно, но ещё и небезопасно.       Ну вот, а я о чём говорил? Не любит она меня, всё не может простить, как я с помощью увеличительного стекла прожёг ей дыру на платье. Да, в том самом месте, на котором обычно сидят, так что с того? Я же не из озорства, а этот, как его люди называют, о, вспомнил, эксперимент ставил! А она кричать начала, к директору меня потащила, жалобу написала. Между прочим, меня из-за неё мороженого на три недели лишили, но я же не жалуюсь! Наоборот, чуть ли из крыльев не выпрыгиваю, чтобы получить звание Духа Рождества. Ну да, получается не очень, признаю, прошлый раз, когда мне надо было устроить праздник в замке, я немного перестарался и дело закончилось грандиозным побоищем, но, клянусь, я же не хотел! И вообще, эти рыцари такие грубые, некультурные, фу! А позапрошлый раз я такие снежинки приготовил, прелесть просто, думал порадовать динозавриков, а они взяли и замёрзли. Вечный мрак, ну не знал я, что они такие мерзлявые, я, между прочим, болел, когда мы эту эпоху изучали! И вообще, не надо меня далеко в прошлое отправлять, лично мне нравится настоящее, я этот, как его, реалист, вот!       - Госпожа Льдина, - профессор Сугробус мягко улыбнулся, - Вы не хуже меня знаете о правиле трёх испытаний.       Да, да, да, обожаю это правило!       - Яцек не справился с двумя, признаю, но мы не имеем права не допускать его до третьего, а вдруг…       - Профессор, Вы готовы рискнуть людьми и светлым праздником? – госпожа Льдина презрительно дёрнула уголком рта. – Соглашусь, людей в достатке, если мы потеряем пару… сотен… тысяч, потеря будет невелика…       - Госпожа Льдина, Вы забываетесь!       Бледно-синие глаза госпожи сверкнули гневом:       - Прошу меня простить.       - Извинения приняты, - профессор поманил меня рукой. – Лети сюда, Яцек.       Я восторженно пискнул, перекувырнулся в воздухе, вызвав недовольное фырканье госпожи Льдины, и подлетел к профессору, преданно глядя ему в глаза.       - Яцек, это твоё третье и самое последнее испытание, - профессор Сугробус смотрел строго, у меня даже крылышки инеем покрылись. – Поскольку с двумя предыдущими ты не справился, количество мест для организации праздника у тебя будет ограничено. И помни: если не справишься, то мы исключим тебя из нашей школы, и ты никогда, повторяю, никогда не станешь Духом Рождества.       Ух, сурово, это значит, что меня лишат не только крыльев, но и магии, я стану обычным духом и, скорее всего, развеюсь, ведь и при жизни-то я никому не был нужен, иначе не замёрз бы в канаве в канун Нового года. Ну что ж, не будем унывать и сдаваться, примем вызов!       Я благовоспитанно поклонился, шаркнул ножкой:       - Благодарю, профессор, я Вас не подведу.       - Очень на это надеюсь, Яцек. Выбирай.       Я потёр ладошки, подлетел к глобусу и разочарованно вздохнул. Легко сказать, выбирай, было бы ещё из чего! Для меня призывно сиял лишь один крошечный огонёк, чтобы прочитать название этого местечка, мне пришлось припасть к глобусу и изо всех сил сощуриться. Первая снежинка, что же это?       - За… тонск… - кое-как разобрал я и повернулся к профессору. – Профессор, а это, простите, где?       - Увидишь, - фыркнула госпожа Льдина, которую я вообще-то ни о чём и не спрашивал, и махнула рукой, выпуская рой колючих льдинок.       Меня втянуло в ледяной круговорот, повертело, покидало из стороны в сторону, а потом выплюнуло в пахнущую морозом и елью ночь. Или вечер, поди разбери, зимой у людей темнеет рано. Я ошалело оглядывался, пытаясь понять для начала, где земля, а где небо, и вдруг над моим ухом раздалось истеричное ржание. Я оглянулся, да так и обмер, не сразу узнав в оскалившемся, косящем на меня круглыми карими глазами существе лошадь.       - И-и-и!!! – истерила коняшка, словно я был голодным волком, а не худеньким мальчуганом в синем костюмчике и колпачке с белым помпончиком, надвинутым на льняные вихры.       И чего она, спрашивается, так бесится, Рождественского духа никогда не видела, что ли?! По годам уж не маленькая, чай, не первый канун Рождества в её жизни.       - Да что ж ты творишь, бисово отродье! – раздался громкий и сердитый голос сидящего на телеге мужчины, и на спину лошадке обрушился кнут. – Пошла!       Стерпеть подобного безобразия я не мог, пошевелил пальчиками, насылая на негодяя рой мелких чихучих снежинок.       - А-а-апчхи-и-и, апчхи, апчхи-и-и, - так и зашёлся возница, после одного особо громкого чихания не удержавшись и рухнув на спину, нелепо задрав вверх ноги в подшитых валенках.       Лошадка, испуганная мной, оглушённая болью, а теперь ещё и переставшая чувствовать сильную хозяйскую руку, рванула с места и помчалась так, словно была призовым скакуном, увидевшим финишную черту. Телега за её спиной моталась, точно флаг на башне недоброй памяти рыцарского замка, правда, в отличие от обычной ткани была не столь гибка, а потому в поворот не вписалась, врезавшись в стену дома. Стена, хвала свету, выдержала, а вот телега не устояла, сломалась. Хозяин вылетел вон, неудачно приземлившись прямо на прилавок к горшечнику, успевшему перед ярмаркой красиво расставить свой товар. Грохот, крики, ругань, причитание баб, истерическое ржание убегающей прочь лошадки… да, что и говорить, в Затонске, если это, конечно, он, я появился с оглушительным успехом!       Я отлетел подальше от шума и суеты, пристроившись на ветке дерева, и огляделся по сторонам. Мда, праздничным настроением тут и не пахло, в воздухе витала горечь обид, тёмным смогом клубились обвинения, неприятно царапали разрушенные надежды. И как, спрашивается, мне всё исправить, если я не умею время вспять поворачивать? Я задумчиво потянул помпончик, переводя взгляд с городового на стоящую неподалёку румяную девушку с пирогами. Хм, а что, мысль не дурна… Я дунул в сторону девицы, та зябко передёрнула плечами, улыбнулась и крикнула городовому:       - Михаил Иванович, а вот пирожочков не желаете ли? Самолично стряпала.       Городовой улыбку таить не стал, так и расцвёл весь, но ответил строго, даже сурово:       - Не положено, Авдотья, на службе я.       - Так служба не волк, в лес не убежит, - белозубо улыбнулась девица. – Может, хоть чайку горяченького выпьете? У меня в туесочке вку-у-усный, на меду.       Городовой сделал шаг вперёд, я уже восторженно потирал ручки, когда строгий окрик заставил служивого вытянуться во фрунт, а меня чуть не сверзиться с ветки.       - Ульяшин!       - Слушаю, Ваше Высокоблагородие.       Романтичный флёр, а вместе с ним и ощущение праздника исчезли безвозвратно. И кто же это такой пакостный мне испытание портит, а?! Я внимательно посмотрел на стоящего рядом с городовым мужчину. Ух, какой, силой веет так, что даже мне захотелось склониться пониже, а ещё лучше улететь подальше. Глаза серо-голубые, строгие, каждое движение выверенное, чёткое, такой, поди, и не догадывается, что праздник скоро. Я нахмурился, по сторонам быстро огляделся и бросил в сторону этого сурового небольшую льдинку. Конечно, пакостить нам нельзя, но, во-первых, никто не видит, а во-вторых, вдруг на сего статуя после падения озарение снизойдёт. Только задумка моя не исполнилась, незнакомец лишь покачнулся, но не упал, головой досадливо качнул. Обстановка вокруг стала совсем не праздничная, на меня даже слабость накатила, а потому я быстро, пока крылышки ещё держат, поднялся и улетел.       Во время полёта я окончательно убедился, что попал в Затонск. А ещё, что настроение в городке праздничное, но так, слабовато, есть над чем поработать. Я поднялся повыше, огляделся и, почувствовав слабую искорку предвкушения праздника, направился к ней. Так, посмотрим, что тут у нас? Судя по стойкому запаху лекарств, девицам в белых косынках и мужчинам в белых халатах, угодил я в больницу. Отлично, это именно то, что мне и нужно! Я потёр ручки и сел на одиноко стоящую в углу и явно позабытую в хлопотах ёлочку. Сейчас мы её украсим.       Из кармашка я достал маленькую зелёную шишечку и запустил её в хорошенькую девушку, пробегавшую мимо. Та остановилась, посмотрела на ёлку, улыбнулась, вспомнив о том, что скоро праздник, и повернулась к крупному мужчине в круглых очках:       - Александр Францевич, а давайте ёлочку украсим? Праздник же скоро.       Мужчина поправил очки, улыбнулся благодушно:       - Ваша правда, Марья Никитична, давайте, украсим. Олег Петрович, голубчик, принесите-ка коробку с игрушками.       - Сей момент, доктор, - почтительно поклонился молодой, словно бы весь составленный из углов, парень и почти побежал по коридору.       Отлично, всё идёт, как надо. Я подлетел к окошку и принялся вдохновлённо рисовать на нём узоры, воодушевляя людей на новые праздничные подвиги. Вскоре одна из украшавших ёлочку барышень запела, к её тонкому голосочку присоединился приятный баритон, в воздухе запахло хвоёй, корицей и праздником, замелькали невидимые глазу людей искорки самого настоящего чуда, как вдруг…       - Александр Францевич, - раздался за моей спиной уже знакомый голос.       Волшебная карета, которую я так старательно изображал, рассыпалась колючими льдинками, пение смолкло, одна барышня ойкнула от неожиданности и уронила балерину, кою держала в руках. Та упала на пол и с печальным звоном разлетелась на куски. Искорки волшебства поблёкли, уступая суровой и совершенно не праздничной реальности.       - Слушаю Вас, Яков Платонович? – доктор поправил очки, вопросительно глядя на уже знакомого мне мужчину.       Так, значит этого вредителя зовут Яков Платонович. Вот ведь человек, словно специально мне всё портит, родственник госпожи Льдины, не иначе!       - Прошу прощения, если помешал, - в серо-голубых глазах мелькнуло что-то похожее на снисходительную усмешку, - но мне нужна Ваша консультация.       А до конца праздников, льда ему под ноги, не подождать?! Вот ведь статуй снежный, и сам не празднует, и другим радоваться не даёт! Честное слово, я не удержался, даже плюнул с досады и покинул больницу, признавая своё поражение.       Подставляя лицо свежим порывам ветра, я пришёл к выводу, что злиться и сдаваться пока рано, у меня есть целых три дня, конечно, теперь уже меньше, ночь скоро, но это не повод унывать, я такие сказочные сны напущу, завтра все, даже этот льдиноподобный Яков Платонович, начнут празднику радоваться.       Я едва дождался, когда жители Затонска начнут ложиться спать. До чего же, право слово, народ в этом городке непоседливый! Редактор, некто господин Ребушинский, лёг далеко за полночь и был так погружён в размышления о какой-то статейке, что я не смог к нему пробиться. И ладно бы только к нему, хозяева магазинов, некоторые купцы, куафёры, кондитер тоже погружены были в дела суетные и меня не слышали категорически. В полицейском управлении, где, как оказалось, служил Яков Платонович, свет горел вообще всю ночь, там спать не ложились, видимо, стражам порядка сон не нужен. Даже в семьях некоторых мужья допоздна засиживались в кабинетах, а для их супруг предпраздничные хлопоты были столь обременительны, что никакой радости не вызывали. Честное слово, к утру я приуныл так, что даже крылья с трудом тащил, приткнулся в нише окошка спальни какой-то барышни, всю ночь тоскливо вздыхавшей и вертевшейся, и задремал.       Пробуждение моё было не из приятных. Во-первых, окно открыли, спихнув меня на землю, а во-вторых, упал я неудачно, прямо на крылышко, даже вскрикнул от боли.       - Кто здесь? – встрепенулась выглянувшая из окна барышня.       Кто-кто, Рождественский Дух, теперь ещё и нелетучий. Я горестно шмыгнул носом, кулаком стёр слезинку и хмуро посмотрел на девицу.       Та в ответ взглянула на меня ясными голубыми глазами и удивлённо приподняла брови:       - Ты кто, мальчик?       Оп-па, вот это новости, она что же, видит меня? Пока я растерянно хлопал глазами, барышня торопливо прошептала: «Никуда не уходи» и исчезла, в смысле, от окна отошла. Чудно, право слово, нас, Рождественских Духов, могут видеть лишь дети да животные. Она человек, это факт, причём из поры детства вышла, это тоже факт, но при этом явно видела меня. Блаженная? Не похоже. На всякий случай я пошевелил пальцами. Проверяя, подвластна ли мне снежная магия. Уф-ф-ф, всё в порядке. В самом худшем случае, смогу дать отпор, жаль, убежать быстро не получится с одним-то крылом.       - Мальчик? – барышня выбежала на крыльцо, огляделась, а потом уверенно направилась ко мне, присела, ничуть не пугаясь, словно каждый день, да ещё и не по одному разу, видит Рождественских Духов, ручку протянула и улыбнулась. – Здравствуй.       Я шмыгнул носом, поправил колпачок, вежливо поздоровался:       - Здравствуйте.       - Я Анна, а тебя как зовут?       Пугаться Анна явно не собиралась, и вообще запах от неё был изумительный: приключенчески-шоколадный и романтично-вишнёвый.       Я с наслаждением втянул носом воздух, улыбнулся:       - А я Яцек, Рождественский Дух. Меня вообще-то никто видеть не должен, кроме детей и животных.       Анна серебристо рассмеялась:       - А я часто духов вижу, я медиум.       Ух ты, вот это новости! Счастливая звезда явно повернулась в мою сторону! Я покосился на протянутую ко мне ладошку, но залезать на неё не стал, постеснялся. Я же благовоспитанный дух, а не бесёнок какой-то, хотя госпожа Льдина и считает меня едва ли не порождением зла. Вспомнив о наставнице, я загрустил, ведь отведённое мне для испытания время утекало, словно снежинки сквозь пальцы.       Анна уловила мою грусть, осторожно, самыми кончиками пальцев, погладила меня по голове, спросила:       - А почему ты такой грустный? Ведь скоро праздник.       - Вот то-то и оно, - я поколебался, но потом всё-таки перелез барышне на ладошку, зажмурился от блаженного тепла. – У меня последнее испытание осталось. Если провалю, стану обычным призраком и, скорее всего, вообще исчезну.       Анна, в отличие от других девчонок, охать и ахать не стала, сразу перешла к делу:       - А что нужно сделать?       - Создать в городе Рождественское настроение, - я вспомнил о льдинообразном Якове Платоновиче и сердито махнул рукой, - а некоторые всё портят!       - И кто же у нас праздник не любит?       - Яков Платонович, - буркнул я и увидел, как вокруг Анны закружились золотисто-розоватые искорки, а в воздухе разлился аромат роз. Странно, что это, раньше я с подобным не сталкивался…       - Знаешь, Яцек, я готова тебе помочь, - Анна улыбнулась, отчего её голубые глаза засияли, словно фонарики. – И уверена: Яков Платонович нам мешать не станет.       Я лишь плечами пожал. Похоже, милейшая Анна просто не знакома с этим человеком, словно созданным из промороженного гранита.       Пока мы беседовали, на крыльце показалась стройная привлекательная дама, тщательно закутанная в платок, окликнула строго:       - Анна! Немедленно домой, ты даже платок не накинула, простудишься!       - Иду! – отозвалась барышня и поспешно шепнула. – Не волнуйся, тебя никто не увидит, если только дядюшка, но он добрый.       Когда никто не видит – это хорошо, проблем меньше. На плечике Анны я торжественно въехал в дом, огляделся по сторонам. Ух ты, как тут мило: нарядная ёлка, почти полностью украшена, то тут, то там стоят коробки с игрушками, лежит блестящая подарочная бумага, в воздухе витает запах корицы и ванили. Прелесть, у меня даже крылышко болеть перестало.       - Анна, я запрещаю тебе, слышишь, запрещаю выбегать на улицу без шубки, - маменька явно вознамерилась испортить ощущение праздника, модно подумать, без неё желающих мало!       Анна, к счастью, не растерялась, обняла маменьку, поцеловала в щёку, проворковала:       - Маменька, я Вас так люблю.       Дама тут же растаяла, засияла внутренним светом, обняла дочурку:       - Я тоже тебя люблю, милая. Продолжим подготовку к празднику?       Я встрепенулся. Нет, конечно, это всё чудесно и замечательно, но мне-то нужно весь город осчастливить, а не одно семейство, кое и без моего вмешательство со всем прекрасно справляется!       Я возмущённо подпрыгнул у Анны на плече, та в ответ тихонечко погладила меня и прощебетала, словно птичка певчая:       - Я прогуляюсь немного.       Слушать возражения матушки Анна не стала, шубку на плечи накинула, шляпку надела, меня в платочек на груди закутала заботливо, да и выпорхнула из дома. А вслед нам неслось полное возмущения:       - Анна, Анна, вернись немедленно! Нет, это наказание, а не ребёнок!       На улице я вопросительно посмотрел на свою помощницу:       - И что мы будем делать?       - Как что? – удивилась Анна. – Создавать Рождественское настроение, разумеется.       Я посмотрел на насупленного мужчину, с озабоченным видом шагающего по дороге, на толстую тётку с таким кислым видом, словно она вообще улыбаться не умеет, на хныкающего мальчугана, коего волок за руку молодой парень, и тихонько вздохнул. Да уж, задачка явно не из простых.       - Не переживай, мы справимся, - подбодрила меня Анна и решительно зашагала по дороге в сторону, как я вчера успел узнать, полицейского управления.       Эй, туда-то нам точно не надо, там делать нечего! Я возмущённо завозился, но моя помощница лишь ободряюще погладила меня и звонко поздоровалась со стоящим у входа в управление городовым:       - Доброе утро, Михаил Иванович! С праздником Вас наступающим!       Красивое, с короткой чёрной бородой лицо городового озарила тёплая улыбка, в воздухе разлился запах хвои, предвестника празднества:       - И Вам доброго утра, Анна Викторовна! Благодарю за поздравление.       А может, не так уж всё и плохо? Недаром говорят, что ласковое слово и кошке приятно, вон, как бравый служивый расцвёл, может, всё и удастся? Я хлопнул в ладоши, сквозь низко висящие свинцовые тучи пробился луч солнца, заиграл на снегу, превратив ничем не примечательный сугроб в груду сокровищ.       - Красота-то какая, - Михаил Иванович с мальчишеским восторгом огляделся, потом вздохнул, посмотрел виновато, - а Якова Платоновича нет, час назад отбыл.       Да и хорошо, что этот гранит в человеческом обличье отсутствует, а то бы он опять всех заморозил!       - Ничего страшного, - Анна озорно улыбнулась, - я к Николаю Васильевичу.       Как оказалось, Николаем Васильевичем звали самого господина полицмейстера, человека в полицейском управлении наиважнейшего. Анна Викторовна предложила ему украсить управление к празднику. У меня даже крылышки затрепетали от волнения, я поскорее выпустил на полицмейстера облачко волшебной пыльцы, половину неприкосновенного запаса израсходовал, лишь бы добиться согласия. Магия, горячее желание, да ещё и обаяние Анны дали свои плоды: Николай Васильевич поколебался, но всё же согласился украсить управление. Мол, праздник же, да ещё какой, Рождество.       Ура, победа! От восторга я взмыл вверх, рассыпая золотистые искры безграничного счастья, а потом заметался по кабинетам, комнатёнкам, даже камерам, создавая нужный волшебный настрой. У деловито хлопочущей Анны нашлись и помощники: городовой Михаил Иванович, а ещё забавный, похожий на гимназиста, Антон Андреевич.       - Я снова летаю, - я перекувырнулся в воздухе, демонстрируя Анне Викторовне свои способности, - спасибо за помощь! Вечером увидимся!       Анна, с жаром обсуждавшая с Антоном Андреевичем, как лучше украсить кабинет, в ответ лишь кивнула. Решив более не отвлекать свою помощницу, я вылетел на улицу и направился к гостинице, по пути заглянув в пару домов, в одном из которых меня чуть не поймала озорная любопытная малышка с пышным бантом, висящим где-то в районе уха, а в другом обслюнявила мелкая собачонка, больше похожая на клубок шерсти.       В гостинице я с помощью волшебной пыльцы смог убедить захлопотавшегося, и потому не очень счастливого хозяина в том, что праздник – это не кошмар, созданный специально для того, чтобы постояльцы могли вволю поиздеваться над персоналом, а радость и веселье. Правда, мои труды чуть не пошли прахом, когда в самый разгар украшения лестницы появился Яков Платонович. Хозяин гостиницы, заметив его, вздрогнул, чуть не упал со ступенек и голосом, в коем отчётливо звучала обречённая покорность злодейке-судьбе, спросил:       - Чем обязан визитом, Яков Платонович?       Я стиснул кулачки, наблюдая, как испаряется волшебная пыльца, золотистые искорки праздника меркнут и сменяются серой дымкой напряжённости. Нет, это невозможный человек! Вот я его сейчас…       Я зубами вытащил из пузырька пробку и высыпал остатки волшебной пыльцы на Якова Платоновича. Пусть он хоть с помощью моей магии вспомнит о том, что завтра праздник и нужно радоваться, закупать подарки и выбирать костюм для бала-маскарада, а не портить людям настроение своими визитами! Только господин сей оказался для моей магии не подвластен, шляпу снял, пыльцу стряхнул небрежно вместе со снегом и продолжил свой разговор серьёзный, от которого только что цветы на окошке чахнуть не начали. Нет, ну что за невозможный человек!       Я обиженно отвернулся, удовлетворённо улыбнулся, заметив, что подготовка к празднику, пусть и осторожно, с опаской, продолжается, и улетел. В конце концов, у меня ещё столько дел, и никакой промороженный гранит в облике человека мне не помешает!       Я носился по городу, то влетая в окошки, то просачиваясь сквозь щёлочки приоткрытых дверей, везде рассыпая искорки предвкушения праздника, утешая плачущих, даря силы уставшим, ободряя тех, кто потерял надежду. К вечеру меня в прямом смысле слова крылышки не держали, пришлось до дома Анны Викторовны ножками топать. Сделал я немало, но из-за усталости мне казалось, что все мои труды напрасны. Да, вокруг сияют разноцветные фонарики, но какой от них толк, если едущий в коляске мужчина погружён в свои размышления и не смотрит по сторонам?!       Я печально вздохнул, а экипаж остановился у небольшого, украшенного разноцветными флажками домика, дверь распахнулась, и кудрявая малышка с криком: «Папочка!» повисла у мужчины на шее. Тот подхватил малышку, бережно закутал в пальто, поцеловал в круглое смеющееся личико. Что ж, признаю, в отношении этого господина я был неправ, он по-настоящему счастлив. А вон та строгая дама? Ух, какой у неё вид, точь-в-точь госпожа Льдина, у меня даже крылья замёрзли!       Только и в отношении этой особы я заблуждался. Она так и засияла, когда весь вывалянный в снегу после катания на санках мальчуган подбежал к ней, поцеловал в щёку и назвал маменькой.       - Опять весь в снегу, Ванюшка, - дама покачала головой, притворно хмуря брови, но её нарочитая строгость ни мальчугана, ни меня не обманула.       - Добрый вечер.       Я подпрыгнул на месте и скривился, словно разом гору ледышек солёных проглотил. Опять этот Яков Платонович, сейчас будет портить нам праздник и озадачивать людей делами суетными, веселья не приносящими.       Но вопреки моим опасениям, женщина не приуныла, а, наоборот, расцвела улыбкой:       - Добрый вечер, Яков Платонович. Всё в делах служебных?       И тут произошло самое настоящее чудо, какое не каждый даже очень опытный Рождественский Дух сотворит: Яков Платонович улыбнулся, отчего его серо-голубые с ледяным отливом глаза засияли, словно солнышко весеннее. Честное слово, у меня даже крылышки запереливались, будто я в волшебной пыльце искупался!       - Домой иду, Аннушка меня уже заждалась, наверное.       - Доброе дело, - женщина прижала сына, погладила его по голове, - Рождество и надо в кругу семьи проводить. Анне Викторовне поклон передавайте.       - Непременно, - Яков Платонович коротко поклонился и ушёл, оставив меня озадаченно хмурить брови и хлопать глазами.       Мне показалось, или они о моей помощнице толковали? Может, помстилось от удивления, уж больно преобразился Яков Платонович, когда про семью вспомнил. Пожалуй, стоит проверить.       Я полетел за Яковом Платоновичем и увидел, как он подошёл к уже знакомому мне дому, как распахнулась дверь, и на крыльцо выбежала, опять без шубки и даже платка, Анна. Как со счастливым смехом она бросилась к Якову Платоновичу, и как тот подхватил её, прижал к груди, поцеловал крепко-крепко, а потом на руках внёс в дом.       В воздухе остались витать золотистые искорки счастия и тонкий, нежный аромат роз. Самый настоящий дух праздника, коий зависит не от дат в календаре и даже не от красивых украшений, а от уверенности в том, что ты любишь и любим.