Climax

Сасори стоит сзади Канкуро и жестко направляет его — здесь сделай мазок с меньшим нажимом, сюда нужно больше светлой краски, — Канкуро четко выполняет все указания без пререканий. Они уже провели в студии Сасори несколько дней подряд — в очередной раз. Канкуро рисует все лучше, его уровень за короткое время вырос многократно. Сасори доволен своей работой, но желчная зависть колет у него где-то под ребрами. Когда Канкуро делает очередную ошибку, Сасори перехватывает его руку с кисточкой и направляет в нужную сторону. В этом есть даже какой-то эротизм, но Сасори к нему глух. Несколько дней назад они вот так же работали над скульптурой. Еще несколько — над фотографиями. И каждый раз Канкуро показывал себя талантливым и тонко чувствующим творцом. Сасори бесится от мысли о том, что только под его четким контролем Канкуро хоть что-то делает, но трепет перед ним гасит всю злость. На время, конечно. — Мне нужно выпить воды, — говорит Канкуро. — Сиди, — припечатывает его взглядом Сасори, — Я сам принесу. Без него, стоящего за спиной, зябко, несмотря на то, что ритмичная работа с холстом погружает в транс. Без Сасори за спиной это все не имеет смысла. Когда тот возвращается в комнату со стаканчиком, Канкуро отрывается, чтобы принять его из рук учителя. Когда их пальцы соприкасаются, он вздрагивает. Может быть, он влюблен, думает Канкуро. В конце концов, влюбиться в Сасори просто — и Сасори подпустил его к себе, а большего ему и не надо. Он заглядывает в глаза мастера по-щенячьи, с какой-то обреченной надеждой. Сасори знает, что Канкуро хочет, чтобы он его поцеловал. — Пей и заканчивай работу, — чеканит тот. Канкуро грустно улыбается и возвращается к картине. Он слышит скрип стула по полу — и на сердце становится тепло и приятно. Сасори сидит сзади, наблюдает за ним. Канкуро хочет обнять весь мир. Сейчас ему плевать и на Итачи, и на Дейдару, и даже почти плевать на Сая — в конце концов, Сай в хороших руках. И не может в его мире быть ничего ценнее и лучше немого одобрения его учителя. Ментора. Мастера. Мазки Канкуро по холсту чистые, правильные — Сасори донес до него, что сначала он должен подтянуть свой академический рисунок, а уже потом браться за деконструкцию… Каждую ночь, когда Канкуро возвращается из этой студии не домой, перед сном Сасори заставляет его рисовать продольные линии от руки — и к сегодняшнему дню они уже получаются почти идеально-прямыми. Гневливость и жестокость мастера Канкуро списысывает на тяжелый период — возможно, так сказались вещества и развод. Но даже если нет — Канкуро чувствует, что сейчас Сасори к нему благосклонен, если не сказать мягок. Он делает ему больно только тогда, когда Канкуро не против — и тот хочет думать, что это устраивает их обоих. — У меня получается? — зачем-то спрашивает он. — Да, — коротко отвечает Сасори. Он знает, что Канкуро жаждет его похвалы. Сасори скуп на нее, но проводит рукой ему по макушке — и тело Канкуро покрывается мурашками. Сасори усмехается. Никто еще настолько безропотно не принимал его авторитет, несмотря на то, что его репутация заставляла большинство людей смотреть ему в рот. Сасори чувствует, что имеет почти абсолютную власть над Канкуро, но заставляет себя оставаться настороже. Эта власть и пьянит, и раздражает до побелевших костяшек. Через несколько часов, когда пальцы Канкуро сводит судорогой, они заканчивают работу с картиной. — Все хорошо, — Сасори накрывает его руку своей, и щекочущее восхищение пробивает Канкуро даже через боль. — Вы довольны моей работой? — в присутствии Сасори обычно полуприкрытые глаза Канкуро распахиваются и блестят, как у трепетной лани. Тот коротко кивает. — Собирайся. Канкуро надеется, что и в этот раз Сасори позовет его в свою новую квартиру — без призраков признаков прошлого, но с отражением своего владельца в каждой детали. — Взял пижаму? — спрашивает тот, складывая инструменты. — Черт, — поднимает брови Канкуро. — Понятно. Возьмешь мои вещи, — говорит Сасори, и они выходят из студии вместе.

***

Канкуро кладет голову Сасори на грудь, млеет от тепла его тела, вдыхает терпкий древесный аромат и ему кажется, что он нашел свое место в мире. Оно здесь — на груди у Сасори. Со стороны беспокойного сердца — Канкуро чувствует его биение. Мастер вплетает пальцы ему в волосы, поглаживает, как будто говорит «хороший мальчик», и он чувствует себя хорошим и правильным. — Я горжусь тобой, — зачем-то говорит захмелевший от вина Сасори, и Канкуро зарывается ему лицом в шелковую рубашку. Он пытается не заплакать. Сасори целует его в макушку, приобнимает за плечи — и чувствует, что Канкуро больно. Но это совсем другая боль — она глубже, она ярче. И как будто бы слаще. Сасори не знает, что со всем этим делать. — Однажды я остался жить на улице, — шмыгая носом, мямлит Канкуро. — Я тоже, — говорит Сасори и смотрит в никуда, рефлекторно прижимая его к себе.