***
Уже разобравшись с хламом, и сложив грязные вещи в кучу, он удивился проделанной работе, ибо это заняло на удивление меньше запланированного времени. Гору грязного белья он решил, чисто по доброте душевной, выстирать и аккуратно сложить, но уже завтра, с утра. К делам следующего дня приписывались и наружная сторона окон, ибо часы показывали давно за полночь. Однако в прихожей его ждал небольшой чемодан, — единственная вещь в этом доме, принадлежащая ему, — к сожалению, не разобранный. Сон сняло незамедлительно и он, еле волоча ноги, поплелся к багажу. Парень многого с собой не брал, лишь то, что жизненно необходимо и, конечно же, выходную, запасную одежду. Он понимал, что приезжать с большими сумками — уж слишком неудобно, а уж тем более затратно. Открыв свой чемоданчик, он с удивлением взглянул на странный сверток, которого выглядел довольно чужеродно. Это принадлежало его любящей младшей сестренке, что никогда и ничего не жалела для своей семьи. Он с улыбкой посмотрел на надпись: "На случай», а после успокоенно вздохнул. За свертком последовали непримечательные вещи мужского гардероба. Они благоухали чистотой, несмотря на то, что долгое время пролежали в закрытом чемодане. Брюки и пиджак сразу же отправились на вешалку, а вот несколько футболок и довольно поношенное трико он лишь свернул, положив на диванчик в гостиной. Гигиенические средства он не рискнул оставлять в туалете, предпочитая ему комод у входной двери. Большего в, с позволения сказать, багаже не было, кроме, разумеется, крошек и прочего мусора, тут же переброшенного в урну. Когда же он снова сумел услышать тиканье часов, стрелки медленно переходили ко второму часу ночи. Он молча проследовал в спальню и, открыв дверь, буквально сразу же подлетел к кровати, утопая в блаженной мягкости. На удивление постель выделялась из квартиры, словно кусочек детской сказки, вырезанный из успокоительных грез и бесповоротно вклеенный в этот гадюшник. У паренька сложилось впечатление, что этот дом некая загадка, а вот эта самая кровать является тайником. Впрочем, под ней не оказалось ничего, кроме нагроможденных пыльных банок, битого стекла и огромных паутинных комьев. Мальчишке сразу расхотелось спать на этой кровати, зная, что под ней. Он ощутил, как задел нечто ногой, пытаясь встать, и предмет глухо ударился о половицы. Дневник лежал невредимый, только одна его страничка надорвалась у основания, наколовшись на выпирающий гвоздь. Список уборки незамедлительно рос с каждой новой подробностью, подытожил парень, впредь стараясь поумерить свое вездесущее любопытство по крайней мере до утра. В руках находился старинный дневник, вызывая интерес одной своей шероховатой поверхностью, что парень уже почти забыл о заданном им же условии. Он колебался, что же ему сделать: лечь спать или же вновь засесть за просмотр уникальных творений. А спустя секунду уже ютился на стуле у письменного стола от раздирающего душу любопытства. Дневник сразу же отошел на второй план, уступая место картинам, а точнее одной из них. Он начал пристально изучать её содержимое, не забывая иной раз вслух восхищаться. Линии и контуры идеально подчеркивали изображенный пейзаж печального содержания. В верхней части картины красовались серые лужи, и разноцветные осенние листья в неисчислимых количествах. Немало впечатлила в них не сама немного обыденная красота, а довольно заметные отличия. Казалось, они имели души, нечто свое, оригинальное, чего, к несчастью, как успел заметить парень, многие люди попросту лишены. В этом прослеживался печальный мотив обреченности. Чуть ниже листьев располагался старый морщинистый пень, подрубленный чуть ли не под корень. Четко вырисовывались все шероховатости коры, малейшая впадинка, прослеживался и возраст дерева по очень скрупулезному труду над кольцами дерева. При желании можно было бы сосчитать каждый его годик, с удивлением вдумываясь в получившуюся цифру — это точно более одной сотни лет. Низ картины пересекало многократное повторение черных геометрических линий, разной толщины и длины. Они незаметно начинались в разных направлениях, столь же загадочно и оканчиваясь. Вместе линии создавали взволновавшую паренька кривизну, каждую секунду обманывавшую бедное зрение. Некоторые исчезали, другие появлялись, что выглядело довольно реалистично, оставляя поддавшемуся искушению человеку безумно часами вглядываться в кусочек картины. Она так и трепетала о чем-то плохом, негативном, испорченном. Впрочем, и краски нарочно использовались мрачные и пугающие. Осенние листья, конечно, скрашивали рисунок, внося частицу цвета в блеклое и темное начало. Но она все равно не внушала той красоты осени, которую из года в год столь красноречиво лелеяли влюбчивые поэты. Да и не была целью художника скудная красота, описанная чуть ли не в каждой второй подобной картине и воспеваемая в многочисленных одах на века вперед. Здесь основную роль играл как раз мотив обреченности бытия, безысходности. Возможно, именно поэтому, данное творение искусства все еще пылится в этом догнивающем доме, вместо того, чтобы украсить чью-то богатую коллекцию — она обречена на это с самого своего написания или же задумки. Вероятно, и сам её автор знал об этом. Любой человек чисто на подсознательном уровне почувствовал бы к ней тягу, а то и частичную зависимость, не смотря на ярко выделенную художником опасность. И только после, явился бы страх, строжайше удерживая здравомыслящего человека от рассмотрения сего творения. Она заворожила паренька с самого первого взгляда, что он осознал только теперь, внимательно рассматривая каждую линию, описанную великим творцом. Он хотел окунуться в неё, тут же дивясь своему желанию, ведь прекрасно знал, что не является неким ярым поклонником искусства, да и вообще впервые переживает подобные эмоции. Это было сверх понимания уставшего человека, что он ни сразу заметил настигшую его головную боль. Вместе с ней явился и еще один предвестник изнеможения. Ему, пусть лишь на мгновение, меж геометрическими линиями привиделось нечто, подобное человеческой фигуре, такой серой, невзрачной, едва ли заметной на подобном фоне, но определенно внушившей мурашки одним своим видом. К счастью, наваждение внезапно исчезло. Попытки поймать эту фигуру под разными углами поглядывая на рамку — не увенчались успехом, и парень сильно выдохнул, с глубочайшим успокоением приняв возможность подобной иллюзии. Перевернув картину, помимо доски с небрежно натянутым полотном, он увидеть в нижнем левом уголочке инициалы, скорее всего того самого художника, чья картина, словно бы живая, довольно внушила к концу жути мальчишке. Конкретики они не несли, скорее являясь бессмысленными, ибо короткое «А. А.» не способно было привести хоть к какому-либо выводу. Впрочем, человек явно отлично владел навыками высокого письменного мастерства, так как вывести подобные буквы и понятные и очень красивые мог далеко не каждый человек. Тем не менее, автор картины был довольно противоречивой личностью: он явно специально выделил свои инициалы золотой краской, но при этом сократил их до степени анонимности, вероятно, стесняясь своего творения или страшась. На этой ноте, он решил перейти к обшарпанной книжонке, теперь только желая отвлечься, нежели горя интересом. Блокнот лежал прямо перед ним, когда его охватило странное чувство вины. Колебания. Ибо позволить себе изучать чужие записи становилось тем сложнее, чем дольше он посматривал на истертую, погоревшую поверхность книги. — Одним глазком, и все… — с трудом утешил себя парень, неким осуждающим тоном. Открыв, с дрожью в руках, на совершенно случайной странице блокнот, он резко прищурился, заранее жалея свои и без того замученные глаза. Желтая бумага исписывалась слово на слове на протяжении длительного времени, причем с многократным и бессмысленным повторением одной и той же фразы не ясного смысла. Почерк представлял невнятные каракули, а то и хуже, будто писавший был чуть меньше младшеклассника, а буквы шли поперек линиям и имели разную искривленную форму, что появлялся повод задуматься, а не нарочно ли шифруется так автор. Дневник точно нес в себе сокрытые тайны. Он не был таким уж старым, дело скорее обстояло во владельце, который и относился к книжке весьма небрежно. По бумаге беспощадно расходились брызги классических чернил, псевдо-рамочку этого листа выстраивали целые груды клякс, представленные как подобие искусства в сравнении с почерком. Он попытался что-либо прочитать, что, однако, совсем не вышло и, не задумываясь, продолжил листать, остановившись на случайной странице. Его взгляду предстали вновь похожие написания, столь же не понятные, как и прежде. И таковой была каждая страница в этом блокноте: грязно-исчирканные, насухо-исписанные, в некоторых местах потертые и заплывшие жиром и напитками, да ещё вдоволь заляпанные кляксами, между тем говоря, весьма не дешевых чернил. Сердцебиение несколько участилось, в дальнейшем стремительно нарастая, ведь эти уродливые страницы всё больше напоминали ему некие «записки психопата», но, тем не менее, просмотр он не прерывал, видимо надеясь там что-либо найти, или же разобрать. И сумел: — Молчание — золото, — с трудом зачитал парень, немедленно и очень пугливо (в некотором роде стыдливо) закрывая чью-то личную вещь. Некое чувство, охватившее его, очень навязчиво советовало не просто закрыть этот дневник, но и избавится от него. Ему даже послышался чей-то щекотливый шепот за ухом, вторивший написанную фразу, который тут же был приписан к собственным мыслям. Он посмотрел на картину и вновь испугался, ведь там теперь отчетливо вырисовывались прочитанные слова. Теперь картина повергла его тело в дрожь, а по коже маленькими капельками разошелся слабый испуг. Его тяга к рисунку резко спала, а в отместку ему пришло скорейшее желание отстраниться от нежеланного предмета. Он небрежно обернул её в пергамент и, схватив остальные, отправил в ящик стола, медленно отходя от пережитых эмоций. Следом отправился и дневник. Парень потряс головой, приходя в себя, что выходило весьма дурно. Отчасти он понимал, что при переутомлении и не такое способно привидеться. Однако увиденные очертания слов и серый силуэт казались настоящими из-за присущей им четкости, а не обычным плодом воображения, что, по обыкновению своему, предстают нам мутно и расплывчато. Из произошедшего же, он понял, что зря принялся за просмотр сегодня. Завтра, на свежую голову, он обязательно просмотрит все детали повторно, не примечая, однако, ничего движущегося или вырисовывающегося. Прежде чем сердцебиение пришло в норму, он одним глазком взглянул на улицу — стихший относительно недавно ливень вновь набирал обороты. Ворчливость и раздражительность дали о себе знать, но он тут же взял себя в руки, мотивируя к отдыху. Парень напрочь позабыл о пылящихся под кроватью предметах и испугавших его комках паутины, о чем утром точно пожалеет. И, стоило носом коснутся теплой приветливой постели, как он тут же провалился в мир долгожданных грез. Однако ночь его была отнюдь не столь спокойная и радужная.Глава I «Новый дом» часть 2
10 января 2019 г. в 16:20
Туалет представлял собой маленькую комнатушку с неярким освещением. Весь напольный кафель покрывался множеством разводов, пятен и царапин. Вероятно, поначалу кто-то весьма спешно пытался оттереть скопившуюся толстым слоем грязь, но вскоре понял бессмысленность сего занятия. Металлическая раковинка в некоторых местах покрывалась страшной ржавчиной, собственно, как и душевая. Унитаз же более-менее сохранял чистоту, но те же многочисленные царапины, чуть ли не резцы на нем, свидетельствовали о проделанной кем-то тщательной работе.
На кухне обстановка не менялась. Кухонный гарнитур пусть и прибывал в полном составе, все же по цветовой гамме сильно разнился, как будто тумбы время от времени стаскивали на этаж прямо со свалки, что прослеживалось по его состоянию. Наплывающие друг на друга слои уже не оттираемого жира тут же отпугнули паренька от подробного изучения его происхождения. Тем не менее, здесь был холодильник и полный набор когда-то белой посуды, да и за такую цену жаловаться не приходилось.
Следующей была спальня. Зайдя в комнату, первым делом его привлекла её изоляция от солнечного света — окна застилали огромные куски непроницаемой ткани. Подобная ткань являлась очень прочной и тяжелой, еще и прекрасного качества, но купить такую не каждому по карману. Она стоила, пожалуй, дороже трехмесячной платы за эту квартиру за метр. Вероятно, она куплена одним из жильцов, о чем домовладелец не знает. И сей факт весьма настораживал.
В общем-то, парень сразу заметил, нелюбовь Григория Михайловича к снимаемой им квартире, и к дому в целом. Он не нежничал с входной ручкой, когда пытался закрыть уличную скрипучую дверь, а скорее предпринял очередную попытку вырвать её, тем самым избавившись от ответственности. Документы небрежно мялись в его руках, в добавок, небрежно хранясь в кармане пиджака, даже без должной защиты, а состояние ключей и вовсе оставляло желать лучшего. Но этот человек, пожалуй, слишком сильно любил деньги, чтобы так легко расстаться с источником хоть ничтожного дополнительного заработка. Потому и приходилось терпеть. Все бы терпели.
Парень схватился за уголочек полотна и, особо не раздумывая, резко дернул. Полотно тяжело упало, отдаваясь глухим звуком.
— Так вот в чем дело, — присвистнул парень, увидев обугленные обои и черные потолки. Сажа немаленькими кучками лежала в углах комнаты. На потолке же нависали черные, будто дегтевые, субстанции густого агрегатного состояния. Старые обои здесь были темных цветов, да и выцвели менее всего, а потому без солнечного света заметить такие ужасающие подробности в комнате с подобным освещением нереально.
«Пожар явно был, но почему никто не сообщил и об этом? Куда глядела Тетушка?» — подумал парень, попутно ища совок и другие принадлежности для уборки поблизости.
Как только он вошел в этот дом, его не покидало ощущение постоянного слежения, контроля за его действиями, но ощущение это столь незначительное и едва заметное, что он попросту не придавал ему значения, ссылаясь на усталость от длительной поездки. Недолго думая, он принялся разгребать громадный беспорядок, собирая еще цельное, способное сослужить и отправляя по нужным местам.
Его целью было протереть окна хоть изнутри, потому следом он довольно быстро собрал необходимые ему принадлежности и отправился в туалет, дабы набрать воды. К счастью она оказалась чистой, что несомненно радовало.
Когда он насухо вытирал стекла, то разницы не увидел, ибо с другой стороны стекло оставалось все таким же загрязненным. Следом он снял пыльные занавески и бросил в громадную кучу, которую основал именно в гостиной из-за хоть какой-то надежды, что деревянный пол будет несколько чище кафеля.
Однако на коротеньких подоконниках, помимо пыли, он нашел несколько пустых мелких склянок, одну битую банку и совсем маленький флакон с неким веществом, прочитав название которого он был немало удивлен.
— «Морфин», — повторил парень.
Несколько поразмыслив, он поставил флакон обратно в угол подоконника и следующим же днем планировал сокрыть его под складками занавесок, где он и был запрятан все это время.
Его внимание перескочило на странный блокнот с довольно интригующим содержимым, а так же очень уж впечатляющие картины, небрежно обернутые в пергаментную бумагу. Он нашел их под диванчиком в гостиной и поначалу вовсе спутал с какой-либо ненужной макулатурой.
Он аккуратно развернул их и бегло прошелся по одному из моментально поразивших рисунков. Какой именно смысл художник вкладывал в них — он не понимал, но одним своим видом они примораживали к месту, заставляя любоваться ими снова и снова. При этом он не знал, что чувствовал: то ли это был страх, заставляющий тело цепенеть, бояться вздрогнуть или же тихонько выдохнуть, то ли это восхищение, вызванное искусством настолько талантливого мастера, что просто завораживало на месте.
Он и сам не заметил, как простоял так около двадцати минут, смотря то на одну, то на другую картину всепоглощающим не сфокусированным видом — он мог надеяться осмотреть их сразу разом.
Всего их было четыре в довольно старых, сыплющихся рамах, причем каждая имела свою изюминку. И проявлялась она не в общем впечатлении, вызываемом всеми, а в конкретных частях, несших некую свою индивидуальную частичку, определенно вдыхавшую в них жизнь. Они на мгновение показались ему чем-то другим, чужим, не естественным, но затем это чувство прошло, и парень, лишь слегка передернувшись от мурашек, в следующую же секунду возложил груду картин на кровать, не забыв при этом и о блокноте, вызвавшем интереса не меньше. В охапку схватив и картины и блокнот, он унес их на кровать, дабы в последствии о них не забыть.