Бездна или шизофрения?

 — Тринадцать минут седьмого, — задумчиво прошептал он, прежде чем вспомнил о случившемся, — Мишель…       Джентльмен привстал, корча недовольную гримасу — сейчас его конечности сильно затекли. Он вытянулся, слегка прогибаясь в спине, слабенько дернув губой от сокрушительного спинного хруста. Позвоночник ныл от недостатка отдыха, и мужчине хотелось в этот же момент нырнуть в удобные постельные простыни, укутаться в сладкой мягкости, хоть до полудня.       Однако цель состояла в другом. Едва волоча окаменевшие ноги, он дошел до прихожего коридора, где на комоде красовался не имевший места, почти нетронутый чемодан. Мужчина приподнял темно-бордовую крышку, устало улыбнувшись.  — Значит не сон, — с упоением проговорил он, не наблюдая внутри сестринского свертка. В своей голове он тут же надумал план дальнейшего дружеского общения с соседкой. Его удивила сила этой женщины, не физическая — духовная. А, быть может, она сильна и физически, думалось ему. Он желал поближе узнать её чисто из дружеских чувств, хотел помочь.       На этой доброй ноте парень разобрал остатки нераспакованных вещей и принялся продолжать уборку, в последствии, упав без сил в царство грез.       Ближе к полудню порядком измученный парень, невольно разбуженный звуками бьющихся тарелок, недовольно встал с кровати. Он очень быстро привел в порядок спальное место, принимаясь за личную гигиену.       Он не был дотошным перфекционистом, таких как он ближе будет назвать чистюлями. Беспорядки в чужих домах особо не волновали его и не стесняли, но каждый раз, когда кто-либо заявлялся к ним домой, его лицо машинально наливалось стыдливой краской. Даже при сильном старании, когда семья держит хозяйство (тем более для бизнеса) не избежать ни небольших беспорядков, ни запахов, ни косых взглядов. Для высшего общества, отчего-то, считалась грязной сама мысль о том, чтобы посмотреть в сторону этой семьи. Дело, возможно, даже обстояло не в бизнесе так таковом, а в отношении самой семьи, или её истории, что для паренька осталась сокрытой. Её, может быть, и вовсе не существовало, либо порядком тронутые люди некогда распространили слух о неудачах, преследующих Зеленовских. Однако парень не думал, что именно слухи сделали семейство столь презираемым.       Впрочем ситуация эта мало заботила паренька, отступившегося от этой стези. Общественное мнение не изменишь, как бы он не старался. Но ему всегда было жалко свою работящую не покладая рук мать. Нахлынули не самые приятные отклики воспоминаний  — Да упокоится твоя душа, — перекрестился он.       Сейчас же он был спокоен, так как семейные дела рассредоточены меж братьями и сестрами, что держали меж собой просто прекрасные отношения. Он был уверен, что по возвращению его встретят с распростертыми объятиями и лучезарными улыбками. Добрая атмосфера, царившая в их общении, не могла не радовать, даже сейчас невольно вызывая улыбку у паренька. Он чувствовал оказываемую ими поддержку на столь огромном расстоянии, их переживания и веру. Под напором такой армады и сам начинаешь верить в себя, набираешься уверенности и позитива.       В дверь внезапно постучали. Мальчик, отходя от мыслей о прошлом, не сразу сообразил, что именно эта квартира является его домом, потому не поспешил открывать. Когда же дошло — одним рывком добрался до двери, уже собираясь извиниться за ожидание. Девушка, что стояла на пороге незамедлительно придала живости его мрачному виду. Он слегка отошел назад, молча пропуская Мишель внутрь, но та остановилась, как только переступила порог, жестом показав, что не сделает больше ни шагу.       Он не мог понять, в чем дело. Выражение её лица говорило, что она очень долго думала о приходе к нему и, в некоторой степени, думает до сих пор. Казалось, что она едва держит себя на ногах. Её изящное личико сейчас закрыла гримаса страха и ужаса происходящего, имевшая выделяющуюся бледность. На шее шарфом закрывался синяк, но, по словам Мишель, «небольшие драки с неумолимым пьяницей привычнее самих скандалов».       Заметив чужой жалеющий взгляд на своей шейке, она отшатнулась, стыдливо прикрыв глаза. Руками девушка немедленно заелозила по шарфу, натягивая его чуть ли не под нос, даже с некой злостью посматривая на паренька.  — И снова здравствуйте, — вяло начинала Мишель.       В комнате ненадолго повисла тишина, в которой будто тонули один за одним тикающие звуки часов. На улицах в это время сегодня пустовало. Идеальные условия для траура: грозные тучи, пустынные улочки, слабый ветерок и резкая потеря всякого настроения.       Он ещё раз глянул на Мишель, внезапно осознав какую-то жгучую ошибку. Её лицо было совершенно другим. Разрез глаз несколько шире, губы пухлее, да цвет кожи куда нежнее, чем у той девушки, что стояла перед ним. Девчушка вела себя совсем по-другому, чрезмерно скромно, иной раз нервно пошатываясь на месте, в то время как при одном взгляде на Мишель создавалось впечатление о бедной, усталой женщине, но отнюдь не скромной.  — Я даже и не знаю с чего начать, — продолжила она весьма спокойно, но с каждым новым словом её речь становилась многократно жестче и громче, — Я долго думала о вчерашнем. Как мне понимать ваш поступок? Что это было? Быть может, вы чрезмерно сильно устали вчера с долгой дороги и потому хотели решить все деньгами? Или же это из чистых побуждений доброй души? А может быть и подачка как бездомной шавке из жалости…       Она запнулась, припустив голову, но тяжко вздохнув, вновь изо всех сил показывая сильную и гордую женщину, размотала старую ветошь, доставая тот самый шуршащий сверток. Девушка с серьезным, будто каменным лицом протянула его жильцу, всем своим видом давая понять, чтобы он поскорее вырвал злосчастный, соблазняющий предмет.  — Забирайте, — более нервозно, — я не могу принять это. Какой бы подтекст это не несло, я просто не могу. Если я не принимаю подачек от близких мне людей, то от Вас я тем более ничегошеньки не возьму. Простите, если это покажется вам грубым. Но и для меня подобная доброта равна унижению.       Парень, в опешившем состоянии смотрел на еле сдерживающую себя женщину. Хрупкое худощавое тельце содрогалось, коленки подрагивали, а вытянутая рука тряслась в желании вернуться к хозяйке, так ничего и никому не отдавая. Жилец не спеша протянул руку, все ещё отходя от шока, ведь он даже не понимал что происходит.  — Да возьмите же вы его уже! — не выдержала Мишель, буквально насильно всучивая предмет в руки парня. После этого она поджала губы, встречаясь своими испуганными глазками с вопросительным взором джентльмена. Её щеки тут же раскраснелись и та, не в состоянии более скрывать свою стыдливость, нервозно убежала, громко хлопая тонкой дверцей. Парень оцепенел от шока.       Он не спеша присел на жесткое кресло гостиной и принялся аккуратно отгибать края плотной мятой бумаги. Несколько монет не звонко ударились друг о друга, падая на ладонь.  — Где… печенье, — прошептал он в пустоту.       Парень ещё долгое время сидел в шокированном состоянии, пустыми глазами смотря на изрезанную поверхность деревянного столика. Монеты глухо ударились о пол, тут же разлетаясь в разные стороны. Он вдруг вспомнил, что действительно любимая сестрица сделала для него небольшую заначку.  — Да, как вообще…! Что происходит? — нервозно прошипел парень, сильно стукая рукой по старенькому столику.       Он немедленно набросил плащ и поспешил на первый этаж, где не задумываясь постучал в дверь. Он ощутил чувство дежавю, когда та распахнулась, а за ней все та же Мишель с тем пугающим, озлобленным взглядом, что вот-вот должен исчезнуть. Но, почему-то, не исчезал. Она легонько подтолкнула молодого человека назад, после чего выбежала в общий коридор, тихонько прикрывая дверь, будто боясь кого-то разбудить. Поспешно обтерев руки чисто желтым, весьма стареньким полотенчиком, она гневно-испуганным шепотом обратилась к мальчишке:  — Ну, чего вам ещё? Вы же не собираетесь повторять этот номер?  — Какой ещё номер? Я вообще не помню произошедшего. Я пришел к Вам, где и остался чуть ли не до утра, мы с вами чай пили с печеньем…  — Это что за околесица? Вы издеваетесь надо мной? — девушка перешла на тихий крик, множество раз жестикулируя у виска, а после, тыча пальцем в самого паренька, — Молодой человек, вы вчера заявились ко мне в дом, столь бесцеремонно, как будто вас позвали, бросили на стол эти монеты и ушли, вальяжно разбрасывая нервный шепот направо и налево. Я решила, что вы, вероятно, были в состоянии аффекта, мало ли, какие могут быть проблемы у студента, но теперь убеждена, что вы всего лишь были пьяны! Боже, хоть кто-то из вас, «Мужчин», живет без этой бутылки, как будто приклеенной ко рту?  — Мы же вместе с Вами пили чай почти до самого утра, вы что, не помните?       Девушка странно посмотрела на него, а после нервно хохотнула и неровно выдохнув, повертела головой из стороны в сторону.  — Знаете, Мистер, у меня и так жизнь не сахар, забот хватает. Увы, мне не до чаепитий с такими, как вы. Итак, вон один, сидит на кухне, помирает от досады и боли. Я вас даже не знаю и по вчерашнему опыту, увы, узнавать не желаю. Не приходите, пожалуйста, сюда больше, живите сами по себе.  — Извините, Мишель, — виновато выдавил парень.  — Молодой человек, моё имя не Мишель. Меня зовут Рона, — возмущенно и весьма грубо выговорила девушка, — до свидания.       Молодой джентльмен не успел и опомниться, как перед ним оказалась лишь закрытая, тоненькая дверь, которая, вопреки своей тонкости, смогла раз и навсегда запечатать ему возможность общения с этой семьей.       Негодование, вина, непонимание, страх, воспоминания, досада, разочарования, печаль. Все чувства и события перемещались в единую смесь неразберихи и головной боли. Если все, что случилось, все что он помнил на самом деле не являлось правдой, то как это объяснить? Влияние алкоголя — стало бы одним из возможных и наиболее правдоподобных вариантов, если бы он его употребил. Но тот отроду не брал и капли в рот. Тогда на встречу вышла вторая теория, ведь приехав из провинции в промышленный, развитый город так резко он сделал весьма опрометчивый шаг, ибо воздух здесь загрязнен многократно сильнее, а то и вовсе случайно вдохнул ядовитые пары или газы определенных мест. Маловероятная версия, однако нечто другое совсем уж превосходило рамки возможного. Дойдя до квартиры он сразу же принялся все заново осматривать, но так таковых изменений не нашел, даже мельчайших. Картины и странный блокнот, выделенные им, непоколебимо лежали на своем месте. Вещи старого жильца аккуратно таились у окна и на одном из дряхлых кресел. Окна, цвет обоев, шершавость полов — все абсолютно идентично. А значит, касается провал в памяти только прошедшей ночи. И, что важно, он действительно не чувствовал себя достаточно отдохнувшим.       Тем не менее, от гнетущих мыслей и непонимания стоило бы отвлечься, ибо ситуация медленно, но верно, перерастала в сильнейшую головную боль. Заняться особо было нечем, кроме чтения, разумеется, сосредоточиться на коем не представлялось возможным. Идея пришла сама собой при распаковке оставшихся вещей (и как во время!). Он вдруг резко вспомнил одолжение, о котором чуть ли не слезно просил его отец. Во Фленуэнро — именно так назывался этот город — вот уже на протяжении двадцати с лишним лет проживает его старый приятель, о чем парень был наслышан лишь частично из, время от времени, подслушиваемых разговоров. Отец часто рассказывал старшим братьям о том, как проходили его годы в компании некоего тайного друга. Имени его он ни разу не упоминал, намеренно скрывая. Возможно, тому и была причина из разряда тех странных причин, что ими являются только из-за преувеличенного значения.       В любом случае, с этим человеком отец провел годы службы в морском флоте, и не раз упоминал, как сильно он их скрашивал. Отца часто убивала дичайшая однообразность проводимых дней и, как сам он говорил, «только с его появлением воздух набирал свежести».       То время, к несчастью, прошло. С тех пор отец ни разу не встречал настоящего друга, держась особняком от остальных. Он часто писал письма покинувшему его, а получив ответ — радовался как ребенок. Пареньку нравились такие дни, ведь тогда он мог увидеть живую улыбку на лице родного человека, померкнувшую одной отвратительной осенью. Семья, и без того терпевшая непростые времена, лишилась самого дорогого и ценного для каждого из них — матери. В добавок, в ту же осень, стоило пройти нескольким дням, как неистовое пламя обратило окружающее городок великолепие природы в пустоши и пепелища. Черное непроницаемое полотно дыма накрыло границы провинции, оставляя горожан в страхе ожидать прихода вестника смерти.       И стоило дымным облакам отступить, как людям открылся вид на истлевшие останки. Выжженные поля с черными, срубленными под корень огнем, стеблями смотрелись не так ужасающе, как мертвые тела могучих древ. Напротив, к, такого рода поджогам давно привыкли — поля часто становились предметом чьей-то шалости, когда как хозяева оставались без крошки. Здесь же, жертвой очередной шалости, стали обыкновенные травяные поляны, да загородный лесок. А вот с деревьями, как указывалось ранее, дело обстояло сложнее.       Их вид для некоторых людей стал, своего рода, предупреждением о том, что даже вековые представители флоры не всесильны, и уничтожить их, как оказалось, намного проще. И хоть многие не осознавали течения в их головах такой мысли, все же испытывали страх и грусть при виде ужасного зрелища.       Беду для семьи составляло то, что за городом находился их продовольственный склад, если можно так выразиться, и небольшой старый амбар.       В те дни, даже письма друга не скрашивали многократно постаревшее и осунувшееся лицо отца, в коих тот выражал свои глубочайшие соболезнования по этому поводу. Парень быстро достал со дна чемодана еще один сверток, отбрасывая подальше неприятные ассоциации и, завернув в пакет, положил у выхода. Отец несколько раз по отъезду напоминал ему о подарке и жаловался, что был не в силах написать поздравительное письмо. «Я настрогаю письмо к твоему уезду, тогда, думаю, у меня появится свободное время. Не хочу поздравлять старого друга словами, едва ли зародившимися в голове и начирканными на скорую руку. Оно придет к тебе, должно быть, на следующий день по приезде» — говорил он.       Нескольких минут пареньку вполне хватило, чтобы привести свой внешний вид в порядок, переодеться и собраться с мыслями. Утюга у него не было, а просить соседей — незнакомых, к тому же, не дружелюбных людей — он не мог. Конечно, когда дело коснется учебы, придется через силу обратиться за помощью, но пока была возможность обойтись без этого.       Теперь парень стоял у окна и караулил почтальона, что должен был явиться с минуты на минуту. Так и вышло. Как только в зоне его видимости появилась сонная фигура немолодого мужчины с толстенной сумкой бумаг, он ринулся к выходу, да так, что, должно быть, почтальон заметил молниеносное колыхание шторы второго этажа невзрачного дома и тут же перерыл доставляемые бумаги в поисках нужных адресатов.  — Здравствуйте, — толком не отдышавшись начал парень, — я тут новенький. Мне сегодня должно было прийти письмо…  — Да-да, вот оно, — лениво протянул мужчина, мимолетно поправляя фуражку.       Конверт был несколько измят и заляпан. На это, конечно же, была причина — у отца так и не выдалось свободных минут.       Парень хотел было слабо кивнуть в знак благодарности и поспешно уйти не задерживая работу человека, но тут же вспомнил о преследуемой им цели.  — Разрешите спросить (меня очень волнует данный вопрос). Это касается жильца, что ранее проживал в снимаемой ныне мной квартире. Он оставил кучу вещей и, как я понял, бесследно исчез. — последнее предложение он нарочито произнес с ноткой вопроса, ненадолго остановившись и, получив непроизвольный кивок почтальона, продолжил в нормальном темпе, — Я очень хотел бы узнать о нем поболее…хоть внешние черты.       За просьбой последовала жалостливая улыбочка, но только собирался почтальон что-то сказать, как парень тут же дополнил, что вовсе не собирается отнимать у него рабочее время:  — Этот разговор вполне можно было бы перенести на конец рабочего дня. — твердил он, — Уверяю, это не займет много времени.  — Хорошо. Мой рабочий день оканчивается в три часа. Я забегу к вам без десяти четыре. Устроит?  — Конечно. Большинство людей здесь по виду и вовсе не предрасположены к разговору. Меня не слабо напугала такая враждебность, поначалу.  — Ну, так повелось… — он виновато пожал плечами, — В прочем, Вы еще не всех знаете. До скорого.       Парень не заметил, что долгое время провожал удаляющуюся фигуру почтальона с улыбкой. Его поразила дружелюбность этого человека, что точно так же проживал здесь неподалеку. Собственно, потому она его и удивляла. Но, когда взгляды их пересекались, парень замечал, как почтальон время от времени нервно поглядывает по сторонам. Более того, в добродушных, но чем-то добротно загашенных, голубеньких глазках прослеживалось чувство дежавю. Ему определенно приходился подобный диалог не впервой, что отчасти объясняло такое быстрое согласие.