Ирония любви (Irony of love).

***       Утром следующего дня Гермиона проснулась поздно. Но тому была причина — жара, которая началась в первый день их с Джинни приезда, ещё более усилилась. Поэтому полночи Гермиона промаялась, крутясь с одного бока на другой по нагретой от тепла её тела простыни, и окончательно заснула только под утро — когда небо на востоке начало светлеть.       Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, Гермиона спустилась вниз.       — Утро доброе, — сказала она сидящей там Джинни.       — Не ври. Никакое оно не доброе, — пробурчала та.       Её рыжие волосы были небрежно собраны в висящую набекрень гульку, а сама она сидела не с традиционным кофе, а с чашкой охлаждённого чая с мятой и лимоном.       — Тоже плохо спалось?       — Спалось? Ты это о чём?       Джинни с характерным звуком прихлебнула чай и выдала:       — Не создана я для подобных испытаний моего организма и слишком стара для этого…       — Девочки, вы только встали? — Флёр выглядела отвратительно свежей и бодрой. Ещё и с маленькой Викторией на руках.       — Восстали, — пояснила Джинни и снова смачно хлебнула чаю.       — Какие планы на сегодня?       — Лежать, пока какой-нибудь Роберто или Мануэль обмахивает меня опахалом из павлиньих перьев, — раздался тяжёлый вдох, а потом смиренное: — Ладно, пусть не Роберто. Я и на домашнего эльфа согласна.       — Честно говоря, я тоже не готова к какой-либо активной деятельности, — сказала Гермиона.       — Ну и славно. Занимайтесь прекрасным ничегонеделаньем.       — А где все? — поинтересовалась Джинни.       — Пенелопа поехала в город на какие-то грязевые обертывания, а Билл с Виктором собираются к месье Арно.       — А, к вашему соседу-пивовару.       — Он очень милый старичок. Часто наведывается к нам, зазывает к себе и угощает новыми сортами пива. Мне кажется, он не равнодушен к Пенелопе.       — А бывают равнодушные? — спросила Джинни.       Все разом улыбнулись.       — В общем мальчики уедут, как я подозреваю, на весь день. Я буду занята Викторией и выбором платья на крестины. Дом в вашем полном распоряжении.       Ухватив из вазы спелое яблоко, Флёр вышла в сад.       — Ладно, а теперь серьёзно, — сказала Гермиона, — чем займёмся? Я не хочу сидеть весь день в своей комнате. А ехать куда-то тем более не хочу.       — Тогда нам нужно последовать совету Флёр. Заняться прекрасным ничегонеделаньем. Пошли на озеро?..       Эта идея показалась Гермионе самой удачной, так что спустя полчаса, надев купальники и прихватив с собой необходимое, девушки уже были на берегу у тихой озерной заводи. Поначалу они расположились на песке, чтоб немного позагорать, но, когда солнце вошло в зенит и набрало полную силу, лежать под его палящими лучами стало попросту невозможно. Окунувшись в воду ещё раз, они устроились под тенью раскидистого клёна, вполне вольготно развалившись на широченном покрывале для пикника, что им выдала Флёр. Рядом стояла корзина со всякой снедью, включая стеклянные бутыли с мятно-лимонным чаем, которые Джинни нашла в холодильнике и благополучно оттуда стащила.       — Знаешь, а мне нравится жизнь богатых. Лёгкая и беспечная. Чувствую, я для неё создана, — сказала она, прикладываясь к горлышку покрытой конденсатом охлаждённой бутыли.       — Я бы с тобой поспорила, но сейчас не способна, — выдала Гермиона, блаженно рассматривая шелестящие над её головой листья.       — Я уже подумываю о том, чтобы выйти замуж за деньги.       — Но Гарри ведь отнюдь не беден. — А? … — оторвалась от своего напитка Джинни. — Да, точно. Я забыла об этом.       Она прыснула со смеху, а за ней и Гермиона.       — Значит, пойду по пути Пенелопы, — с наигранной гордостью сказала Джинни.       — Надеюсь, это будет всего лишь раз, а не пять.       — Кто знает…       Раздался новый взрыв хохота, но постепенно веселье девушек пошло на убыль.       Джинни полезла в корзину, достала оттуда сочную грушу и улеглась на покрывало рядом с рассматривающей зелень листвы Гермионой. Надкусив ярко-жёлтый бок, Джинни запачкала при этом брызнувшим соком подбородок и пальцы, но это её ни капли не смутило. Она снова вгрызлась в мякоть, причмокнув от удовольствия.       — Но знаешь… — сказала она после некоторых раздумий, — Я не думаю, что Пенелопа корыстна. Я думаю, она правда любила своего Пьера. Каждого из своих мужчин.       — Мне кажется, она очень искренняя, — кивнула Гермиона.       — Согласна. Честно говоря, я вообще не представляю, что Пенелопу может кто-то купить.       От груши остался только хвостик, который был выброшен куда-то подальше в кусты.       — Значит, между деньгами и любовью выбираем любовь?       — Однозначно, — подтвердила Гермиона с нарочито серьёзным видом.       Джинни снова полезла в корзину, выискивая чем бы ещё полакомиться, а Гермиона всё смотрела на волнующиеся от ветра листья, меж зелени которых пробивались золотые вспышки полуденного солнца. Когда они попадали ей на лицо она жмурилась, ненадолго закрывала глаза, слушая стрекот кузнечиков и жужжание насекомых, но потом снова их открывала и разглядывала большие пятипалые листья, что трепетали над её головой в густой кроне дерева и укрывали собой обеих девушек, которые нежились под играющими на их коже солнечными зайчиками.       — Но ведь Пенелопа права, говоря, что любви недостаточно, — вдруг сказала Гермиона.       — Чувства прекрасны, но они недолговечны. Они могут быть очень, очень обманчивы.       Немного подумав, она добавила:       — И опасны.       Со стороны дома послышался громкий звук заводящегося мотора. Он заставил Гермиону приподняться со своего места, и она увидела отъезжающий от дома Ситроен, в котором сидели Билл и Виктор. Она проводила силуэт машины глазами, наблюдая, как он мелькает на аллее между деревьями, а потом поворачивает в лес.       — Но как же жить без любви? — как-то тихо спросила Джинни.       — Многим это неплохо удаётся.       — А что насчёт тебя?       Гермиона отвела взгляд на ползущего по травинке муравья:       — Я иду за своим разумом, а не сердцем.       — И как? Так легче?       Она пожала плечами:       — По крайней мере я утешаю себя тем, что этот путь уберегает меня от многих ошибок.       — А Виктор?       — Джинни…       Если она и надеялась, что сможет остановить Джинни, то совершенно зря.       — Он был ошибкой? — спросила та с присущей ей прямотой.       Врать не было смысла.       — Нет.       Говорить об этом было почему-то всё ещё больно, но Гермиона должна была быть честной — и с Джинни, и с собой:       — Он был настоящим. Первым, кто увидел меня. Причём так, как я сама себя никогда не смогла бы.       Джинни очень долго смотрела на неё, а потом выдала:       — Знаешь, за что мне нравится Крам? Вот за это. Что он — незнакомец и чужак — смог разглядеть тебя, в то время как самые близкие друзья тебя не замечали. Все на Святочном балу шептались, мол, как он мог выбрать эту заучку Грейнджер, зануду и надоеду, что тот репей? … но я-то знала, что Крам был умней всех них. Он выбирал не по красоте, не по престижу или популярности. Не воплощая заезженную сказку о Золушке, в которой замарашка, не обладающая ничем, кроме как мечтой о собственном величии, становится королевой бала. У вас была совсем другая история.       Джинни мягко накрыла ладонь Гермионы своей:       — Ты заслужила идти с ним рука об руку. Ты единственная этого заслуживала.       Так странно, что от хороших вещей тоже бывает больно… успела подумать Гермиона, прежде чем неловко пошутить:       — Потому что день и ночь торчала в библиотеке?       — Иногда ты не замечаешь совершенно очевидного, ей богу, — пробормотала Джини будто про себя, а потом уже громче, оглашая для неё очевидное: — Потому что во многом была равной ему. Была и есть.       — Скажешь тоже…       Джинни ещё крепче сжала её пальцы:       — Я могу шутить и глумиться над многим. Но не над самыми близкими мне людьми в момент, когда они нуждаются в поддержке.       Гермиона хотела было что-то ответить, но горло перехватило и она просто кивнула, благодарно улыбаясь Джинни.       Они ещё недолго посидели так, в уютном молчании, а потом Джинни отпустила её руку. Потянувшись к корзине, она достала оттуда маленькие бисквиты в виде круглых печенек, запотевшую бутыль и протянула её Гермионе.       — Мне кажется, или ты думаешь о том, что сказал Крам за ужином, — сказала она, с хрустом раскусив один бисквит.       — О чём ты?       — Да ладно тебе. Об этом все думают.       Гермиона протянула:       — Тёмные Искусства…       — Он их преподаёт, ничего себе! Получается, он тёмный маг, как ни крути, — Джинни была явно больше воодушевлена, чем раздосадована этим фактом.       — Ну знаешь… не сказать, чтобы это было для меня новостью.       — В смысле? — Джинни даже перестала жевать печеньку.       — Ну…       Она медленно проглотила и выдохнула:       — Так ты была в курсе.       Гермиона постаралась, чтобы её слова не выглядели, как оправдание:       — Он никогда не скрывал, что практикует их. Дурмстранг, если ты помнишь, славится… славился особой лояльностью к тёмной магии.       — Так ты встречалась с ним, зная, что он чернокнижник? — рыжая бровь коварно поползла вверх. — Что ещё ты от меня скрываешь?       — Всё не совсем так. То есть… — Гермиона взяла свой привычный тон: — То, что не принято у нас не обязано быть отвергнутым и другими народами. Если в их культуре такие практики не считаются чем-то зазорным, то мы, со своей стороны, не можем навязывать другим собственные правила и убеждения. У них свои обычаи. И я считаю, их необходимо уважать. Мы должны, хотя бы в рамках магического сотрудничества, относиться лояльно ко всяким проявлениям национальной культуры, какими бы они ни были. Включая… иные виды волшебства и магов, которые им занимаются.       — Особенно если они такие же горячие, как Виктор Крам.       — Джинни!!!..       — А что, я неправду, что ли, сказала? Эти его длинные волосы, и мускулы, и тяжёлый взгляд…       Гермиона слегка покраснела. Скрывая неловкость, она проговорила:       — Слава богу, здесь нет твоей мамы.       — Так я бы и при ней это сказала. Как будто она меня не поняла бы.       — Ты о чём?       — Ой, я тя умоляю! Давай вспомним Златопуста Локонса, его чудные кудри и то, как мама завороженно на них пялилась.       — Ладно. Я официально сдаюсь, — выдохнула Гермиона. — Переспорить тебя и призвать к зову совести выше моих сил.       — То-то же.       Джинни сунула Гермионе в рот ещё одну печеньку и блаженно вытянулась на одеяле для пикника, мурлыча что-то себе под нос. На её рыжие волосы приземлилась было божья коровка, поползла по пряди вдоль виска, но, недовольная её сыростью, тут же сердито улетела.       Где-то уже через пару минут Джинни мирно дремала, убаюканная гармонией звуков жаркой летней поры. ***       Ужин прошел в спокойной атмосфере и без мужчин — они так и не вернулись от месье Арно, так что было принято решение сесть за стол без них. Никого из присутствующих это не смутило и уж точно не опечалило — наоборот, смеха и шуток за столом стало ещё больше: Флер острила напропалую, а Пенелопа не стесняясь учила «юных английских роз» женским премудростям, давая неожиданные советы и подкрепляя их своим немалым опытом и каким-то феерическим количеством историй из её бурной жизни.       Вечер выдался просто волшебным: девушки болтали, пили красное бургундское, хохотали и выглядели не в меру довольными таким вот поворотом событий…       Разошлись они рано — Флёр нужно было укладывать спать малышку Викторию, Габриэль вызвалась ей помочь, а Пенелопа сказалась утомлённой после дня, проведённого в спа. Джинни пошла в свою комнату, чтобы пообщаться с Гарри, а Гермиона осталась убрать посуду со стола и оставшуюся еду.       — Справишься одна? — спросила её уже стоявшая на пороге Пенелопа.       — Конечно. Мне не в тягость. К тому же это малое, чем я могу отплатить вам за ваше гостеприимство.       — Ой, прекрати все эти жеманства. Вы мне приносите только радость… Впрочем, надеюсь, ремонт у Флёр займёт не больше месяца. Слишком много радости может повредить такой степенной женщине, как я.       Подмигнув, Пенелопа удалилась.       После того, как Гермиона всё закончила, она пошла к себе в комнату и стала ожидать там Джинни — они договорились снова совершить вылазку в бассейн перед самым сном — но ждать пришлось долго, отчего Гермиона заскучала. От безделья она исследовала свою комнату, пошарила на полках, поискала в шкафах, но не нашла ничего путного для развлечения. Наверно, стоило было взять с собой какую-нибудь книгу для чтения, но поездка произошла так неожиданно, что думать о книгах времени не было… Боже, какая она глупая! Здесь же есть огромная библиотека, которая полностью в её распоряжении! Нужно будет пойти и поискать себе что-то…       — Ну что, ты готова? — объявилась Джинни.       В этот раз купание принесло им ещё больше удовольствия — в такую жару воды бассейна казались настоящим спасением.       Впрочем, ближе к полночи воздух немного остыл, духота спала и постепенно дом и его окрестности оказались погружёнными в спасительную прохладу.       — Ты не идёшь, что ли? — прошептала Джинни, когда они — мокрые и довольные — на цыпочках пробирались к лестнице на второй этаж, а Гермиона вдруг направилась в другую сторону.       — Иду.       — Тогда куда ты?       — В библиотеку. Книжку взять.       Джинни так драматично закатила глаза, что было совершенно ясно, что она об этом думает.       — Спокойной ночи! — махнула ей Гермиона и свернула в коридор налево.       Войдя в библиотеку, она снова поразилась её великолепию — а роскошно здесь было… всё. Точнее — сделано с чувством вкуса и утончённым изяществом. Настолько элегантно, насколько это бывает только у потомственной, исконной аристократии.       В одной половине комнаты были сплошные ряды полок с книгами — высоченные, до самого потолка, с проемами дверей, ведущих в сад. С потолка свисала огромная люстра, под которой был стол, накрытый изумрудной скатертью. Поверх скатерти лежали книги, стоял бюст какого-то поэта и канделябр со свечами. С обеих сторон вдоль стен здесь были установлены витые деревянные лестницы с резными балясинами, что соединялись в одну, а уже та поднималась до середины комнаты как своеобразный балкончик, и шла вдоль стены и полок с книгами. В другой половине комнаты полки отсутствовали (вместо них на стенах висели старинные картины), стояло огромное деревянное бюро со статуэтками и какими-то артефактами (вроде бы греческими и египетскими), круглый стеклянный столик, которому наверняка было лет сто, и такого же возраста ковёр с яркими пятнами бирюзы, охры и бежа. Но больше всего Гермиону впечатлил камин — огромный, тёмного мрамора — и подле него кресла из коньячной кожи с потёртой бронзой заклёпок и того же цвета головами львов на подлокотниках.       Гермиона подошла к бюро и зажгла стоящую там лампу. Та тут же окутала окружающее желтизной тёплого янтарного света.       Проходя вдоль полок, Гермиона мягко коснулась корешков книг и вдохнула знакомый, свойственный только библиотеке запах — смесь бумаги, кожи, дерева, щекочущей нёбо тончайшей взвеси пыли и невесомого аромата старины, чьей-то памяти, запечатлённой и навеки спрятанной меж покрытых типографской краской страниц.       Это был лучший запах на свете.       И самое безопасное на земле место.       Гермиона улыбнулась, когда указательный палец нажал на корешок книги и вытащил её из ряда ей подобных. Ухватив свою добычу, девушка устроилась в одном из кресел, усевшись на плоские мягкие подушки и забросив ноги на подлокотник. Стоило ей начать читать, как она тут же погрузилась в иной, созданный чьим-то страстным воображением мир…       Очнулась она где-то через пару часов, когда была уже глухая ночь. Уходить не хотелось, так уютно и спокойно было здесь, и всё же Гермиона, хоть и с сожалением, но покинула своё насиженное место. Книгу она брать с собой не стала, а поставила на прежнее место. Читать её она будет здесь, а не в своей комнате. Упустить такое удовольствие было бы совершенно глупым.       Широко зевнув и легонько потянувшись, Гермиона направилась к выходу, по пути щёлкнув выключателем лампы.       Библиотека погрузилась во мрак. ***       Следующий день оказался точной копией предыдущего — полностью, вплоть до мелочей.       Они с Джинни так же проснулись вместе, позавтракали, а потом провели на озере полдня, пока Билл с Крамом уехали к месье Арно — оказалась, у него забарахлило оборудование и ему нужна была помощь с его починкой и перевозкой уже готовой продукции. Билл сам вызвался помочь ему, так сказать «по-соседски» на что Флёр не то что не выказала раздражения, наоборот, поддержала мужа. «Таков он, мой Билл, сама поддержка и опора» произнесла она с мягким французским прононсом, после чего укатила с дочкой и Габриэль на прогулку.       Жара стояла всё та же и, как обещали прогнозы, она должна была остаться до конца недели. В этом свете вечерние вылазки к бассейну стали для Гермионы с Джинни не то что баловством — жизненной необходимостью.       — Фух, чувствую себя человеком, — благостно вздохнула Джинни, когда они шагали по саду обратно в дом. — Хоть засну спокойно.       — Тогда доброй ночи.       — А ты куда?       Гермиона уже знала приблизительное расположение комнат в доме, так что решила попасть в библиотеку через сад.       — Почитаю немного перед сном.       — А, ну ладно. До завтра.       Они разошлись — Джинни пошла в дом, а Гермиона двинулась вдоль высаженных розовых кустов, а затем стеклянного купола оранжереи. Когда он закончился она увидела знакомые высокие двери с тяжёлыми портьерами и бело-прозрачными занавесями, что мягко колыхались на ночном ветру, и поспешила в ту сторону. Внутри отчего-то не было темно, оттуда лился мягкий янтарный свет уже знакомого Гермионе ночника, и она подумала, что наверно, его попросту кто-то не выключил. Возможно, это была Пенелопа.       Отодвинув тонкую ткань, Гермиона вошла в библиотеку с чувством предвкушения от будущего чтения и проведённого здесь времени. В этот раз она планировала задержаться тут подольше и дочитать книгу если не до конца, то хотя бы большую её часть. Та самая книга была на месте — пройдя мимо камина и стоящих к нему лицом высоченных кресел, Гермиона забрала её с полки и развернулась…       Её дыхание перехватило, когда она увидела сидящего в кресле Крама.       Желудок сделал кульбит, а сердце забилось где-то в горле, но не от страха — она не испугалась столь внезапного его появления. Хотя…       Страхи ведь бывают разные.       Очевидно, Виктор был здесь за тем же, за чем и Гермиона — в его руках была книга. С величественным удобством он устроился в кресле, закинув ногу на ногу и опираясь предплечьем о подлокотник, и с отрешенным видом что-то читал. Лишь на мгновение он оторвал взгляд от страниц, чтоб посмотреть на нарушительницу своего спокойствия, а потом с таким же невозмутимым видом вернул его обратно.       — Добрый вечер, — произнёс он абсолютно ровно, как здоровался бы со случайным прохожим.       Гермиону его спокойствие выбило их колеи.       Но ещё более внезапным стала его следующая фраза:       — Если позволишь, я ищу здесь уединения.       Всё её волнение и смущение от их первой личной встречи спустя столько лет тут же схлынуло, дав место растерянному:       — То есть… ты предлагаешь мне уйти?       Крам мягким жестом потянулся к стакану с виски, стоявшему на столике подле него, пригубил, и всё так же не глядя на Гермиону заметил:       — А разве не это я только что сказал?       От подобной бесцеремонности она попросту опешила. Нет, вы только посмотрите — заявился сюда, игнорирует её, еще и диктует ей свои правила!.. Неслыханная наглость!.. Ну и что, что он пришёл сюда первый, она имеет такое же право находиться здесь, как и он. Она не уступит ему. Пусть сколько угодно ему это не нравится, и он не желает её присутствия, потакать Краму она не станет.       Думаешь, я уйду?.. Не дождёшься!. подумала про себя Гермиона и решительно уселась в соседнее кресло.       Между ними воцарилась тишина.       Книга, однако, не читалась. Строчки путались, сбивались, и в итоге Гермиона поймала себя на том, что застряла на одном предложении в пятый раз, ещё и не понимает его смысла, не в силах сосредоточиться на повествовании. Однако, нужно было держать лицо, так что она упорно смотрела в книгу, изображая отстранённость и совершенно не зная, как ей выйти из этого дурацкого положения.       — Смотрю, твои методы со временем не меняются, — вскользь заметил Крам.       — О чём ты?       — Молчаливое осуждение, — пояснил он, перелистнув страницу. — Предупреждаю, оно и в этот раз не сработает.       — С чего бы мне тебя судить?       Виктор ухмыльнулся, по-прежнему не отрываясь от текста:       — С того, что это твоя любимая игра.       А вот это он зря. Он думает, она не ответит?       — Это было так давно… Как мило, что ты всё ещё помнишь, — сказала Гермиона холодно. — Однако, люди имеют свойство вырастать и оставлять прошлое в прошлом, менять свои привычки. Иногда они становятся совсем другими, до неузнаваемости. — Она пробуравила его острым взглядом: — И вот уже перед тобой не старый друг, а незнакомец. Человек, новая личина которого тебе полностью чужда. Однако, не придавай этому слишком много значения. — Её тон выморозился ещё сильнее: — К сведению — я не сужу людей. И не сделаю исключение для тебя.       Какое-то время Крам молчал, и кажется, его тёмные глаза наконец-то замерли на одной точке, но потом он произнёс:       — Гермиона, я мог бы много чего сказать тебе насчёт истинности людей, их самомнения и уверенности в собственной исключительности, но оставлю это для другого случая.       — Радует, что моё имя ты всё-таки выучил.       — Радует, что ты следишь за моими успехами в английском.       Он потянулся к своему стакану и вновь отпил из него.       — Но прости, я позабыл о манерах, — ставя его на место, сказал Крам. После чего впервые за всё время разговора посмотрел на Гермиону: — Мне же следует поздравить тебя с будущим радостным событием в твоей жизни. Как я понимаю, у тебя скоро свадьба?       Гермиона молчала, наблюдая, как пальцы Крама накрыли обод стекла и обхватили его, словно щупальцами.       — С тем самым рыжим юношей из твоего близкого окружения. Как так его… Риком?.. Диком? *.       Гермиона чуть подняла подбородок и упрямо проговорила:       — Роном.       — Ах да. Роном.       Крам очень медленно улыбнулся одними губами.       — Надеюсь, вы будете очень счастливы.       Отчего-то эта улыбка, не затрагивающая глаза, напомнила Гермионе скорее животный оскал, чем человеческую эмоцию.       Что ж, Крам умел быть пугающим, этого у него не отнять.       — Спасибо за пожелания.       — Ну что ты — от всего сердца.       Его рука медленно отпустила хрусталь стакана.       — Если вы, конечно, верите, что у тёмных магов оно есть.       Виктор держал Гермиону взглядом ровно столько, чтобы ей стало нечем дышать, а потом резко захлопнул книгу и встал со своего места.       — Что ж, уступаю пальму первенства даме. Приятного вечера.       Мягкой поступью он направился к дверям и вышел сквозь них, скрывшись в темноте ночного сада.       Гермиона с облегчением выдохнула и отложила свою книгу в сторону.       Ни о каком чтении теперь не могло быть и речи. *** * dick — член