Ирония любви (Irony of love).

***       День перед крестинами был словно затишье перед бурей — все заказы уже были сделаны, подробности оговорены, а организация самого праздника перепроверена не менее десяти раз. Флёр с самого утра занялась заключительным этапом: посчитала гостей, проверила их время прибытия и, убедившись, что всё схвачено и учтены все детали, ощутимо расслабилась. Она действительно всё предусмотрела: мебель для праздника, деревянные столы и тенты, украшения из цветов и иллюминация были сложены в оранжерее, посуда — в столовой, вино — в погребе (там же была львиная часть продуктов), а огромный торт, уже готовый, ожидал своего часа где-то в магазинчике местного городка, откуда Билл намеревался забрать его следующим днём.       В общем, всё было настолько хорошо, что вполне удовлетворяло педантичную, любящую порядок Флёр.       Она даже не стала препятствовать тому, что Пенелопа, Джинни и Габи уехали вместе в город — в спа и на тот «чудодейственный омолаживающий массаж», о котором всю последнюю неделю говорила Пенелопа и на который Джинни хотела попасть во что бы то ни стало. Омолаживаться, как она сказала, ей было конечно ни к чему, а вот к чудодейственности она была бы не прочь прильнуть. В их дуэт попросилась Габи, что было встречено крайним одобрением, так что вся троица с очень довольным видом и предвкушением отличного времяпровождения сразу же после раннего завтрака отправилась в город.       Дом будто опустел.       Билл и Флёр были в своей комнате наверху, занимаясь малышкой, Крама нигде не было видно (и слава богу), так что Гермиона осталась в полном одиночестве — впрочем, её это более, чем устраивало.       Сходив в библиотеку за книгой, она уложила на большой тарелке любимые фрукты — персики и клубнику и устроилась за большим столом в саду, развалившись в широком плетёном кресле, а свои босые ноги пристроила на мягкую подушку соседнего. Ветер мягко шелестел в кроне пробкового дуба, под которым она сидела, солнце лениво светило сквозь листья, грело плечи, скользило по коже. Рядом жужжали насекомые, привлечённые сладостью сока фруктов, книга была увлекательной, а чувство покоя, охватившее Гермиону, было настолько…       — Гермиона! — раздалось со стороны кухни.       Это была Флёр, которая не просто спешила, а почти бежала к ней.       — Дорогая, ты мне срочно нужна!       Гермиона отложила книгу в сторону:       — Что случилось?       Флёр остановилась перед ней, глубоко вдохнула, выдохнула, а потом произнесла:       — Я почти в бешенстве.       — Невозможно, — констатировала Гермиона явным комплиментом.       — Увы, да, — стоило отметить, что злость Флёр выражалась лишь в том, что её причёска была немного растрёпана. — И в бессилии, что много ужасней.       — Какие-то неприятности?       — Они самые, — кивнула Флёр. — Оказывается, что-то случилось с нашим заказом — ошибка какая-то или путаница — и поставщик отправил наши закуски по другому адресу. Не знаю точно куда, но кажется, они повезли их совсем в другое место, на какую-то свадьбу, — Флёр позволила себе слегка презрительно фыркнуть и тут же провозгласила: — Нам нужно срочно разобраться с этим. Мы не можем остаться без закусок.       — Понимаю, это важно. А… как я могу помочь?       — О, я всё сделаю сама, не волнуйся. От тебя потребуется сущая малость, — Флёр сказала очень непринуждённо: — посидеть пару часов с Викторией.       Гермиона моргнула несколько раз, а потом произнесла очень медленно:       — Вик… Викторией?       — Да, моей малышкой.       — Но я… никогда не…       — У нас нет времени искать няню, — отчеканила Флёр и посмотрела укоризненно: — Не могу же я мчаться куда-то с маленьким ребёнком на руках.       — Я-то не против, — поспешила объясниться Гермиона. — Но я боюсь, что не справлюсь.       — Ну что ты! Поверь, тут ничего сложного, — улыбнулась Флёр, тем временем давая знак появившемуся со стороны главного входа Биллу, который одной рукой катил коляску, а другой держал у груди дочь. — Просто прогуляешься с ней по саду и приглядишь за ней. Она наверняка сразу же заснёт. Это же сущий ангел — она не составит тебе хлопот.       — Ну не знаю, если ты мне доверяешь… — с опаской сказала Гермиона.       — Я тебя умоляю! — Флёр уже забирала дочь с рук мужа и передавала её Гермионе. — Ты самый ответственный человек, которого я знаю.       Держать в руках младенца почему-то ощущалось так же, как держать в руках бомбу — только вздумай уронить, и тебе конец.       — А если она проголодается? — уже очень слабо попыталась воспротивиться Гермиона. — Что мне тогда делать?       — Не переживай — тут всё есть. — Флёр передала Гермионе большую сумку, точнее повесила на плечо. — Молочная смесь, вода, игрушки и пюре в баночках. Выбрать можешь любое — подходит всё. Там же её любимое одеяло — просто расстели на полу и положи Викторию на него вместе с игрушками. А, — спохватилась она, — и подгузники.       — Под… что?       — Да всё легче лёгкого, не волнуйся. Главное, не показывай ей своего страха, дети же — они сразу его чуют.       — Как акулы кровь, — растерянно пробормотала Гермиона.       — Маленькие чудные рыбки, волшебные создания… — не замечая настроя Гермионы, ворковала Флёр над своей дочерью, напоследок целуя ту в кончик носа. И тут же переменила настрой, скомандовав: — Билл, ключи от машины!       — У меня, — отрапортовал он, демонстрируя их в ладони.       — Тогда поехали.       — Но… как же…       Слова Гермионы потонули в быстром диалоге, который вели Флёр с Биллом, пока удалялись в сторону главного входа, около которого стояла машина. Они сели в неё, Флёр помахала на прощанье рукой, а после машина вырулила на аллею. Гермиона, стоя с ребенком на руках, сумкой через плечо и коляской под боком, рассеянно смотрела, как Ситроен доезжает до поворота, сворачивает, а потом скрывается где-то за лесом.       В тот же момент, как машина исчезла, Виктория повернулась к Гермионе и совершенно осознанно посмотрела на неё — долго и пристально.       А потом скривила своё милое личико.       — Нет. Только не это.       Гермиона с ужасом начала осознавать, что грядёт.       — Милая, всё хорошо…       Уголки губ малышки задрожали, поползли вниз и она тихонько хныкнула.       — Боже, только не плачь! Умоляю!!!       Гермиона всё ещё надеялась, что беда её минует.       И зря.       Окрестности сада огласились громким детским рёвом.       Гермиона решила сделать так, как ей сказала Флёр — посадила малышку в коляску и стала прогуливаться с ней вдоль дома, но так стало ещё хуже. Виктория буквально зашлась плачем, попыталась подняться и Гермиона испугалась, что она вывалится из люльки. Пришлось снова взять малышку на руки, и теперь Гермиона пыталась делать два дела одновременно — катить коляску и держать на руках ребёнка. С непривычки это ощущалось примерно так же, как жонглирование несколькими предметами к ряду, к тому же Виктория крутилась и выгибалась, что делало миссию вообще невыполнимой. Гермиона пробовала её успокоить, отвлечь, как-то развеселить, но та была безутешна.       — Да что такое? — воскликнула она на особенно громкий вопль.       Она остановилась, не зная, что делать.       — Ну ладно, — решилась Гермиона и направилась в дом, бросив коляску.       В гостиной она последовала совету Флёр — полезла в сумку, достала оттуда одеяло и расстелила его на полу. Одеяло оказалось чем-то вроде развивающего коврика с вшитыми в него элементами для игры — мягкими фигурками животных, завязками, колечками, шариками с погремушкой внутри и кнопками, при нажатии на которые раздавалась музыка. Викторию Гермиона посадила сверху, понажимала несколько кнопок, вручила какого-то зайца и попыталась заинтересовать им девочку, но та упорно игнорировала всё, продолжая плакать.       В итоге Гермиона сдалась.       Может, всё дело в том, что малышка голодная?       Пошарив в сумке, Гермиона нашла там бутылочку с молочной смесью и несколько разноцветных баночек. Не зная, что выбрать, в итоге она взяла всё, плюс Викторию, и пошла со всем этим добром на кухню. Кажется, именно здесь был детский стульчик, в котором полагалось кормить детей.       Однако, не всё было так просто.       Усадить туда Викторию оказалось той ещё задачей. Ко всему, эта маленькая сирена продолжала громко возмущаться существующим положением дел.       — Ну не плачь, пожалуйста, — увещевала её Гермиона, одновременно пытаясь усадить на стул…       — Что тут происходит?       Обернувшись, она увидела в дверях кухни Крама.       Одетый в черные тренировочные штаны и такую же спортивную майку, с небрежно собранными в хвост волосами, он явно не так давно проснулся и намеревался спокойно позавтракать, и определённо был не очень доволен, что планам этим не суждено было сбыться.       — Ничего, — буркнула Гермиона, сражаясь с ножками малышки, которые никак не хотели попасть по разные стороны сиденья.       — А где Флёр?       — Они с Биллом уехали в город.       Крам взял паузу, а когда у Гермионы ничего не вышло с её манипуляциями и она взяла передышку, лениво спросил:       — Так тебя за няньку оставили?       — Ну… типа того.       Она выдохнула, вытерла со лба испарину и вновь прижала к себе хныкающего ребенка. Крам же наблюдал за её мучениями очень спокойно, даже бесстрастно, сложив на груди руки и опираясь плечом о дверной косяк — в своей излюбленной позе.       — Справляешься ты не очень, — констатировал он.       — Я за ребенком первый раз вообще-то смотрю, — возмутилась Гермиона. — Я и держала-то детей на руках всего пару раз в жизни.       — Оно и видно.       — Знаешь что, — взвилась она, — посмотрела бы я как ты…       — И давно она плачет?       Этот вопрос почему-то сбил с толку и остановил поток возмущения, который она собралась вылить на него. Вместо этого Гермиона вздохнула и как-то грустно ответила:       — Как Флёр уехала. Ну, с перерывами.       Крам изучающе посмотрел на Викторию и сказал:       — Думаю, она просто боится…       — Меня? Ну спасибо, — надулась Гермиона.       — Боится, потому что мамы нет рядом, — пояснил он. — Ну и чувствует, что ты боишься её. Попытайся успокоиться. Дети очень чувствуют эмоции других, буквально считывают.       Тоже мне умник!.. хотя в его словах было разумное зерно.       — Я правда пытаюсь успокоиться, — выдала Гермиона почти обречённо. — А она всё равно плачет.       — Не думаю, что от голода, — заметил Крам глубокомысленно. — Да и живот у неё вряд ли болит — обычно к такому возрасту колики уже проходят.       Интересно, откуда он это всё знает?..       Словно прочитав чужие мысли, Крам пояснил:       — У меня у друга сын, которому год. Знаю все эти истории не понаслышке, — усмехнулся он. — Надо бы проверить подгузник.       — Чего? То есть…       Гермиона дала себе время на осознание проблемы, а потом отстранила от себя Викторию, осторожно вытянула на руках и приподняла, рассматривая, будто так могла понять менять подгузник или нет.       — Gospodi boje, — пробормотал Крам, закатывая глаза, — дай мне её сюда.       Он подошёл, забрал малышку на руки и совершенно спокойно проверил её подгузник.       — Нет, всё в порядке. Ложная тревога.       — Фухх… — облегчённо выдохнула Гермиона. — Я пока не готова столкнуться с такими трудностями.       — Ты просто не достигла ещё нужной степени отчаяния.       — Не достигла? — посмотрела она на него — взъерошенная, на взводе и порядком уже потрёпанная.       — Неа, — хмыкнул Крам. — Поверь, после дня плача ты была бы готова на что угодно.       — Дня? — невольно расширились глаза Гермионы. — Я и полчаса-то выдержать не смогла, а уж день…       — Или ночь. Там вообще веселее.       — Упасите меня от такого веселья! Я вряд ли выдержу… Погоди, ты слышишь?       Гермиона замерла и Крам невольно сделал то же самое.       — Что?       — В том-то и дело.       Они оба перевели взгляд на Викторию, которая… молчала. Более того — с очень даже довольным видом восседала на руках у Виктора.       — Ты чего сделал? — с подозрением спросила Гермиона.       — Ничего.       — Признавайся, каков твой трюк? — потребовала Гермиона (в первую очередь, чтоб знать его и использовать, если потребуется — уж что она поняла за короткое время, пока была нянькой, так это то, что относительно младенцев все средства хороши). — Ты эту… свою тёмную магию применил?       — Не говори глупостей.       — Тогда что?       — Просто ты отвлеклась и успокоилась. Вот и всё.       — Ладно, — сказала Гермиона.       Но было видно — не очень-то уж верила.       — Можешь забирать её.       — Эмм… — Гермиона аж невольно отодвинулась от Крама. — Ты знаешь, я пока не готова. Подержи-ка ты её ещё немного.       — Я есть вообще-то хочу.       — А я тебе всё сделаю, — сказала она с готовностью. Она мельком осмотрела его внушительную мускулатуру и выдала: — Как я понимаю, круассаны тебя вряд ли устроят. Яичница-глазунья с овощами подойдёт?       — Вполне.       Гермиона включила плиту, достала продукты и налила немного масла на сковороду.       — Томаты, сладкий перец и базилик? — уточнила она.       — Отлично.       Крам уселся на один из стульев и стал ожидать свой завтрак, попутно развлекая Викторию каким-то странным манером. Смысл игры заключался в том, что он покачивал её и легонько подбрасывал на коленях, изображая езду, а потом имитировал падение и делал вид, что роняет малышку. На удивление, подобный трюк ей очень нравился и теперь она довольно улыбалась, ожидая очередного «падения».       На сковороде уже была почти готова глазунья. Посыпав её мелко резанными фиолетовыми листьями базилика, Гермиона спросила Виктора:       — Сыр добавить?       — Давай.       — Пармезан или моцарелла?       — Моцарелла.       Положив сверху нарезанные пластами кружочки мягкого сыра, Гермиона осмотрела всю композицию с гордостью — это было не просто вкусно (как она надеялась), но и красиво — прежде чем потянуться наверх за большой плоской тарелкой. Выкладывая на неё свой шедевр, она вспомнила, что забыла сделать ещё одну важную часть завтрака:       — Чай или кофе?       — Кофе, — протянул Виктор руку за тарелкой в явном нетерпении. Поставив её рядом на стол, он коротко добавил. — Чёрный.       Он тут же начал есть, одной рукой цепляя вилкой расплавленный сыр и овощи, а другой придерживая малышку, и Гермиона не без удовольствия отметила, с каким аппетитом он поглощает её стряпню. Очень быстро она приготовила кофе, налила в чашку и отдала её Краму.       — Спасибо большое, очень вкусно, — поблагодарил он, отодвигая пустую тарелку.       — Тебе спасибо, — непринуждённо ответила Гермиона, имея в виду его помощь.       Впрочем, не сказать, что его слова ей не польстили.       — Кажется, она успокоилась, — кивнула она на Викторию, которая сидела на колене Крама, пока он пил кофе, и смешно болтала голыми ножками. — Я правда благодарна тебе за помощь, но злоупотреблять ей не стану. Всё-таки нянькой назначили меня, а не тебя.       Она подошла, намереваясь забрать девочку, но Виктор почему-то медлил отдавать её. В итоге он произнёс:       — Пожалуй, я посмотрю за ней ещё немного. А ты выдохни и тоже выпей кофе. Ты заслужила.       Он даже не представлял, насколько она была ему благодарна за это вроде бы незначительное предложение.       — Если честно — с удовольствием, — признательно улыбнулась Гермиона.       — Ну и отлично, — отставил он свою пустую кружку.       Поднявшись с места, он перехватил малышку поудобней и при этом легко подбросил в воздухе. У Гермионы в этот момент сердце зашлось… зато Виктория была более, чем счастлива — заливисто рассмеялась и что-то гукнула на своём младенческом.       — Ты куда? — поинтересовалась Гермиона, наливая себе из кофейника.       — В сад, наверно.       — Лучше в гостиную. Я там оставила сумку и все игрушки.       — Тогда туда мы и пойдём, — сказал он, адресуя это Виктории.       Боднув её лбом, отчего та снова рассмеялась, Крам пошёл в сторону гостиной, оставляя Гермиону на кухне в одиночестве.       Она думала, что дико обрадуется этому освобождению, и так оно и было, но… почему-то спустя минут десять одиночества ей стало неуютно и даже… скучно?       Допив свой кофе и заодно немного перекусив (неизвестно теперь, когда ей выпадет такая возможность) Гермиона как-то неуверенно, со странной неловкостью пошла в гостиную, где увидела забавную картину: Крам лежал на полу, прямо на развивающем детском одеяле, подсунув под голову первую попавшуюся подушку, а ноги закинув на диван, а рядом с ним (вернее по нему) ползала Виктория. Точнее пыталась, потому что удавалось ей это пока не очень — зато компенсировала она это рвением и упорством, цепляясь за всё, что попадало в зону доступа её цепких пальчиков, включая нос Крама и его бороду. Что, впрочем, его не особо беспокоило — кажется, при всём этом вторжении карапузов он вообще дремал, сложив на животе свои здоровенные руки.       — Я бы возмутилась твоим воспитательным методам, если бы не считала их гениальными.       — То-то же, — сказал Виктор, не открывая глаз, — Зато как удобно — я и есть главный аттракцион всего парка развлечений.       Виктор демонстративно обвёл себя рукой.       Гермиона не выдержала и рассмеялась.       — Можно попросить? — спросил Крам, открыв один глаз.       — Конечно.       — Сходи, пожалуйста, в библиотеку и принеси мне мою книгу. Я оставил её на столике у камина, она в зелёной обложке.       — Сейчас.       Гермиона отправилась в библиотеку и обнаружила книгу именно там, где сказал Крам. Она вспомнила про свою, оставленную в саду, так что сделала крюк, чтобы забрать её, прежде чем вернулась в гостиную. В итоге они оба занялись чтением — Виктор лёжа на полу, а Гермиона рядом в кресле, пока на удивление спокойная малышка играла сама с собой, то перебирая завязки с колечками, то дёргая погремушки и регулярно пробуя их на вкус. Поначалу Гермиону это встревожило, но Виктор уверил её, что это безопасно и таким образом дети в этом возрасте познают мир — через вкусовые ощущения.       На удивление, прежней неловкости между ними не было и в помине. Наверно, она исчезла перед лицом новой угрозы — полугодовалого малыша, который сумел заставить мир взрослых крутиться вокруг него.       Они просидели в таком спокойствии чуть меньше часа и Гермионе подумалось, что Виктория и впрямь может быть сущим ангелом, когда девочка оторвалась от Виктора, которого в этот момент немилосердно пыталась ухватить за короткую бороду, шлёпнулась на попу, выплюнула изо рта игрушку и недовольно закряхтела.       — Так, а это что значит? — спросила Гермиона (правда, без прежней паники).       — Я думаю вот сейчас она как раз проголодалась, — со знанием дела заявил Виктор.       — Тогда покормлю её.       Гермиона отложила книгу в сторону и подошла, чтобы взять малышку.       — Знаешь, что-то мне подсказывает, что это будет зрелище, которое я не должен пропустить, — изрёк Крам философски, пока наблюдал, как она уносит Викторию.       Он поднялся одним плавным движением и последовал за Гермионой на кухню.       Гермиона конечно же из всего арсенала еды выбрала бутылочку с молочной смесью, но почему-то этот выбор совершенно не одобрила Виктория.       — Странно, — пробормотала Гермиона, вертя в буках бутылочку. — Температура вроде нормальная, всё в порядке.       — Может, ей дать что-то из баночки? — спросил Крам, с любопытством осматривая разноцветные пузатые склянки, выставленные на столешнице.       Взяв одну из них, он прочитал:       — Овощной микс. Ну, это же полезно вроде?       — Вроде да, — согласилась Гермиона. — Дай мне его.       На этот раз усадив малышку в детский стульчик без препятствий, Гермиона надела ей забавный фартук в виде лягушонка, открыла баночку и зачерпнула оттуда ложкой нечто зелёное. Выглядело это так себе, словно пережёванная трава, но это же еда для младенцев, витамины и всё такое, так что очень уверенно ложка с этим содержимым отправилась в рот к Виктории. Та проглотила, не разжёвывая и, воодушевившись сим фактом, Гермиона зачерпнула вторую порцию, сунула её в детский рот снова… однако сейчас же всё было выдано обратно.       — Эй, а ну перестань! — как можно строже сказала она.       И попыталась опять проделать эту процедуру.       В этот раз пюре было не просто выдано, а смачно выплюнуто, запачкав при этом всё вокруг.       — Виктория! — возмутилась Гермиона.       Она услышала, как Крам где-то за её спиной покатился со смеху.       — Прекрати издеваться! — бросила она ему, вытирая с плеча зелёную жижу.       — Всё-таки не зря я пришёл. Как знал, — продолжал он смеяться, нимало не смущаясь.       — Я всё равно покормлю её. Уговорю, если надо.       Исполнившись решительности, Гермиона попыталась воплотить задуманное… но все её попытки потерпели полный провал.       — Вот дерьмо! — не выдержала она, когда пюре полетело ей в лицо — и тут же спохватилась, прикрывая рот. — Чёрт, надеюсь, она это не запомнит.       — Поверь, именно такие вещи дети и запоминают лучше всего, — зловредно уверил её Крам.       — Ты меня вообще не успокаиваешь!       Овощи уже были повсюду, даже в волосах Гермионы, а Крам продолжал все так же подтрунивать над ней, однако в какой-то момент сжалился. Ухватив со стола полотенце, он ловко спрыгнул со стула и подошёл ближе, чтобы помочь ей вытереться, и она не стала возражать, когда Виктор мягко отёр ей плечо, щёку, а потом и волосы, аккуратно проведя по ним полотенцем.       — Слушай, а ты сама-то это пробовала? — спросил он, опустив взгляд на баночку.       Вместо ответа Гермиона взяла ложку, полную пюре, и поднесла ко рту Крама. Тот скосил на неё глаза с явным подозрением, но всё же попробовал — крайне осторожно.       И тут же скривился:       — Фу, гадость.       Почему-то в такие моменты не верится на слово и какое-то детское любопытство подтолкнуло Гермиону лизнуть остатки.       — Брр… Настоящая гадость, — высунула она язык, будто хотела стереть мерзкий вкус.       — Я б такое тоже не ела.       После секундного затишья они дружно и громко рассмеялись.       — Давай искать чего повкуснее, — внёс предложение Виктор.       — Давай.       С интересом кладоискателя они стали вертеть в руках баночки, перечитывая названия и состав.       — О, персик со сливками! — победно вскинула руку Гермиона. — Ну уж это точно будет вкусно.       И это оказалось сущей правдой.       — Вот это совсем другое дело, — улыбчиво приговаривала Гермиона, наблюдая, с каким аппетитом малышка уплетает пюре — только ложку успевай подносить. — Вот это мы умницы, такие молодцы… Виктор, там остался ещё кофе?       — Неа, — изрёк он, заглянув в кофейник. — Приготовить?       — Давай лучше чай.       Она продолжила заниматься Викторией, а Крам поставил на плиту чайник и полез по шкафам в поисках заварника.       — Ромашка или мята?       После раздумий Гермиона выбрала:       — Ромашка.       — Тосты с джемом будешь? Ммм… сливовый.       — Ага.       Виктор уже колдовал у плиты, нарезая масло, хлеб, поджаривая всё это и складывая иссиня-чёрной горкой в хрустальную мороженицу джем. По кухне поплыл характерный запах тостов, нагретого масла и сладости фруктов, а потом к ним присоединился и аромат ромашки — тёплый, травянистый, сладковато-яблочный.       Закончив кормить малышку, Гермиона вытерла её ручки и личико салфеткой, а потом сняла заляпанный фартук-лягушонка. Крам молча забрал его у неё и положил в раковину.       В этот момент Виктория зевнула и потёрла кулачками глаза.       — Так, это однозначно сигнал ко сну. Даже я это понимаю, — сказала Гермиона.       Она взяла малышку на руки и попыталась её качать, но той это совершенно не понравилось — она выгнулась и стала цепляться за Гермиону, чтобы подняться из лежачего положения. Между ними началась борьба — Гермиона старалась удержать её, а Виктория не уступала — так что в итоге девочка расплакалась.       — Божечки, из меня выходит какая-то ужасная нянька, — расстроенно проговорила Гермиона.       — Ничего подобного, — отрезал Крам. — И вообще — для первого раза ты отлично справляешься.       Он дал знак отдать ему малышку и Гермиона аккуратно передала её ему на руки.       — Просто тут нужен правильный подход.       Он оставил Викторию в вертикальном положении, прижал к плечу и пристроил детскую головку где-то на уровне шеи. Поначалу она сопротивлялась, елозила и крутилась, но потом замерла, успокоенная теплом, надёжной близостью и мерным ритмом движения. На месте Крам не стоял — он неторопливо, но постоянно перемещался, ходил из стороны в сторону, его большая ладонь поглаживала детскую спинку, а сам он мягко покачивался и при этом что-то тихо напевал себе под нос.       Прислушавшись, Гермиона разобрала:       Kot’a, kotenka-kotok       Kot’a seren’ki’ hvostok       Pridi kotik nochevat’       Nachu detochku kachat’       Она не смогла сдержаться и посмотрела на Виктора с умилением — ну что поделать, если мужчина, ещё и настолько суровый, с младенцем на руках и поющий колыбельные вызывает именно такие эмоции?..       Заметив её взгляд, Виктор проговорил тихо, но очень серьёзно:       — Это старинная болгарская боевая песня.       — А… понятно, — кивнула она. — Звучит очень воинственно.       Оставшись удовлетворённым её ответом, Виктор решил сменить локацию и вышел через двустворчатые двери в сад. Там он продолжил ходить взад-вперёд (Гермиона видела его силуэт сквозь колышущиеся занавеси), напевать и укачивать ребёнка.       Гермиона успела ухватить два тоста и даже съесть их, когда Крам показался в дверях и сказал одними губами:       — Прикати сюда коляску.       Кивнув и облизнув испачканный в джеме палец, Гермиона поспешила в сад.       Когда Крам уложил девочку в люльку, та даже не пикнула. Зато Гермиона выдохнула с явным облегчением, наблюдая за мирно спящей малышкой, и рассеянным жестом вытерла лоб — будто только что закончила тяжёлую и непосильную для себя работу.       Не верилось, что они справились.       — Фух, наконец-то, — прошептала она и обратилась к Виктору. — Я пойду пока уберу на кухне бардак, который устроила, а ты посмотри за ней.       — Нет уж, — возразил Крам. — Нянькой оставили тебя. Так что занимайся своим делом.       Отодвинув занавеси, Крам вошёл обратно в дом и оттуда почти сразу раздались шум воды и стук расставляемой по местам посуды. Что до Гермионы, она подкатила коляску ближе и с усталостью опустилась на стоящий поблизости стул. Она откинулась на него, прикрыв глаза и вытянув перед собой ноги, при этом её рука чуть покачивала люльку — для верности, чтобы окончательно усыпить детскую бдительность.       — Ты забыла.       В поле её зрения оказалась рука с чашкой золотистого чая.       Гермиона подняла взгляд, встретившись с глазами Виктора — спокойными, ласковыми, очень добрыми.       — А… спасибо.       Виктор улыбнулся ей, прежде чем снова уйти.       Она проводила его силуэт глазами, а потом глотнула из дымящейся чашки один раз, второй — снова возвращаясь в состояние блаженного покоя. Гермиона сидела, мягко качала коляску со спящим в ней малышом, пила ромашковый чай, щурилась под горячим летним солнцем, слушала жужжание насекомых, и то, как гремела посуда на кухне, которую мыл Виктор… и в этот момент её вдруг накрыло пронзительное, невероятное по остроте чувство.       Ей было до боли хорошо от всего этого: тепла, спокойствия, ощущения единения и заботы, семьи — настоящей; той, о которой она всегда мечтала.       И было до безумия страшно от того, насколько сильно ей хотелось всего этого именно с ним.       С Виктором. ***