До Луны и обратно

Красивый. Непозволительно красивый для человека. Непокорный. Отбрыкивается от рук, как дикий зверь – не привык к ласке. С опаской щурится, не запускает себе за спину слишком долго (почти мучительно выжидать момент, когда он доверится). Неохотно – первое время – позволяет перебирать ловкими пальцами длинные волосы. Разбирать прядь за прядью. В молчании, ставшим верным спутником. Слова не нужны – слишком громко. Они общаются прикосновениями, взглядами. Полуулыбками. Лишь изредка переходят на шёпот, почти беззвучный. В этой тишине слышно, как скатывается по плечам дорогой шёлк и глухо падает на пол тяжёлый камзол и плащ. Как оглушительно ударяется пряжка, звоном замирая в ушах. Слышно ровное биение сердца, что ничего и никого не боится. Всё вокруг интимно. Посторонних нет в царстве их безмолвия. Запахов – тоже. Чтобы Вампиру ничего не мешало вдыхать нотки горячей, загорелой кожи. Жадно, приоткрыв рот. Раз от раза он не сдерживается. Пробует её на вкус, проводит над бьющимся пульсом языком. Дразнит и себя, и Охотника. Подводит каждый раз к черте. Слишком близко, желая упасть в вечные объятия Ночи вместе. Навсегда. Недостаточно, чтобы кто-то из них потерял контроль полностью. Охотник стонет, не скрывая, насколько в неестественно сильных руках слаб. Выгибается. Подставляется. Доверчиво, по-человечески безрассудно. Но – где-то на грани терпения – он всё ещё контролирует себя. Одно неверное движение – и их затянувшаяся игра, сладкая и одурманивающая, оборвётся. Они сойдутся в ином танце. Не менее интимном, но отравленным запахом пороха, плоти и крови. Вампир наклоняется – слишком близко – и рычит, чувствуя дрожь в руках, прижимающих к себе человека. Голова от этого кружится. Запах сводит с ума, бьёт слишком сильно в чуткий нос. Ровный ритм сердца гипнотизирует. Всего один укус – вот там, над пульсацией, заметной из-под кожи – и они навсегда будут вместе под ликом Луны. Охотник на этот раз не пытается поймать за волосы. Сжать пальцами руку. Подать голос или напрячься. Расслабляется в удерживающей его крепкой хватке, прикрывает глаза. На рычание – улыбается, запрокидывая голову сильнее. Шепчет ответ на беззвучный вопрос одними губами, боясь нарушить момент. Всё ещё не боится. Никогда не боялся. И даже не вздрагивает, когда белые клыки прокусывают его плоть.