Кто бы не высиживал яйцо до его встречи с Ивоночкой, оно все-таки не подвело ни ведьмаков, ни чародеев, проклюнувшись через месяц, явив на свет нечто склизкое, маленькое и светло-розоватое, ну никак не вписывающееся в представление о детеныше столь кровожадного, озлобленного и могучего существа. Но, как ни странно, «люди» учитывали вероятность неудачи.
В начале зимы было решено дело о принесенном им яйце-подлиннике. Король был уже в курсе всех событий благодаря расторопному наставнику Котов и всячески старался оказывать помощь чародеям из крепости, спонсируя, но не особо углубляясь в ситуацию — почти что у самого его порога стояли враги, только и ждущие ослабления его бдительности. Но, стоило отметить, что Тройден заинтересовался идеей иметь ручную «летюгу», как он просторечиво выразился, жестоко ошибаясь с наименованием парящей твари. Впрочем, он все равно был слишком занят войной с Реданией, откуда его позорно отослал брат больше, чем десять лет назад, поэтому откладывал свои грандиозные планы на потом.
Франтзек из Понт Ваниса взялся вести наблюдение за возможно разумной тварью не только из собственной прихоти и желания изучать новое, но и из-за непосредственно вышеупомянутого Короля, что поручил чародею эту тварь. Позже, к нему по его же указу прибился эльф-сноб, чья харя заставляла одного из старших котов морщиться.
Смешно, когда Предназначение уводят из-под носа. Только вот Клемен не смеялся, хоть заранее и знал, на что идет, чуть ли не на золотом блюде преподнося загребущим рукам драконье яйцо. Это была несусветная глупость, ошибка, но по-другому он поступить не мог. И ведьмак знал это лучше всех. Где-то у сухого и черствого сердца медленно тлела злость за то, что у его брата по цеху не отобрали вонючего, облезлого пса, который отдал Богу душу, когда он рискнул натравить его на утопцев.
У Клемена всегда были прохладные, никакушные отношения с чародеями и эльфами. Люди ненавидели и боялись его, монстры отчасти тоже. Пойти с такой ценностью на руках в город или к деревенской повитухе-травнице просить помощи или совета означало потерю вещи в мгновение ока — от брызжущих слюной купцов и охотников за безделушками он бы точно отмахивался мечом, загремел в камеру, а там, под гнетом бюрократии, и до плахи недалеко. К тому времени яйцо бы растащили на сувениры и десять раз перепродали на аукционах магам и любителям экзотики… Пусть уж лучше злоупотребляют его добротой у него под носом, чтобы все было под контролем… Как он считает.
Всего в крепости было двое магов и оба — мужчины, ибо ни одна уважающая и ценящая себя и свою репутацию чародейка никогда добровольно не сунется в обитель мутантов в силу того, что слухи, распускаемые в широких и более узких кругах об их образе жизни, вызывают у каждой отвращение. Вторым убийственным фактором служило клеймо «создания изменников и перебежчиков», так что, даже после утверждения Каер Орхтанга официальной площадкой для выращивания борцов с нечистью, в него попадали только направленные королем или напросившиеся по личным причинам и интересам. Поэтому-то мало кто приходил по доброй воле копаться в кишках очередного мальчишки подростка, зачастую не пережившего закрепления мутагенов в теле — работа грязная и не созданная для чванных баб, которые только и делали, что сиськами на ежедневных приемах мерились.
Дахладыш и Франтзек из Понт Ваниса были совершенно не похожи друг на друга, как подметил про себя Клемен, всматриваясь в гладкое, свежее лицо эльфа с аккуратными, тонкими чертами. Он имел странное в произношении имя, подходящее больше гному или краснолюду, но никак не представителю
Aen Seidhe, постоянно перебирающему длинными, ровными пальцами алхимические ингредиенты и трухлявые фолианты, что покоились на полках библиотеки.
Поднявшись из нижних помещений, оба мужчины завернули в другой подвальный отсек, оказались перед клеткой, на полу которой валялось сено и тот самый приз, доставшийся Повиссу и Ковиру. Не ведьмаку.
— И долго он будет так лежать? Прошел месяц, а активности, свойственной молодняку драконидов, тут даже и не наблюдается, — задал Клемен вопрос, который не давал ему покою вот как несколько недель.
Эльф в тёмно-зелёной робе, едва скрывающей голенища кожаных сапог, постарался выдавить из себя как более можно участливую улыбку, но попытка не была оценена. Ведьмак одарил его нечитаемым взглядом, но маг лишь проигнорировал это, сверкнув глазами в ответ, к чему мужчина уже начал было привыкать.
— Как мне кажется, этот вопрос я должен задавать опытному воину, охотнику на чудовищ. Ведьмаку. Почему же яйцо раскололось, треснуло, но сам виновник столь грандиозного проекта лежит на куче собственного дерьма? Может, стоит сменить сырое мясо и воду на свежее драконье молочко? Скажи мне, Клемен, что не так с твоим драконом? — закончив язвительную речь, едва не ласково и чутко поинтересовался он, немного приподняв подбородок, придавая светлому лицу мерзкое отражение действительности.
Почему-то именно сейчас, где-то глубоко внутри, Клемену стало до колик и хрипа смешно, но, ожидаемо, выражение лица его не изменилось вопреки злому уколу в груди. Зря Дахладыш волновался — дракон не подпирал задом свои же фекалии, что весьма удивительно для сопляка чудовища, не знавшего мамки в морду.
— Могу посоветовать только человечину, раз баранина ему не по вкусу, — отвечая колкостью на колкость, протянул неспешно ведьмак, краем глаза наблюдая, как за решеткой копается маленький уродец, подгребая под себя солому и зарываясь в нее головой.
— Умно, — кивнул тот, подыгрывая, — только вот не думаю, что подобное будет одобрено.
— Ты же не собираешь рыскать по округе в поисках людей? — как бы невзначай спросил мутант, на секунду усомнившись в здравомыслии
Aen Seidhe.
— Достаточно будет найти гулей или утопцев, а там и свежатина подоспеет. Часа не пройдет…
— Плохая шутка.
— Знаю.
Проверить стоило. Мало ли.
Тихо, стараясь не шаркать стертой подошвой и заложив за спину руки, Дахладыш прошелся до самых прутьев, взволновав воздух, из-за чего плененное существо приподняло гибкую шею, увенчанную маленькой головой, что была меньше его кулака в полтора раза, непроизвольно издавая гортанное бульканье. Солома зашуршала, посыпавшись с морды обратно на холодный пол.
— В который раз убеждаюсь, что сила — настоящая и неукротимая — может с завидным успехом прятаться, концентрируясь в настолько маленьких, хрупких… вещах, не поддающихся полноценному пониманию и осмыслению… Мне
по-настоящему жаль, что этот дракон не дотягивает до наших стандартов.
— Любому было бы жаль.
«Стандарты» подразумевали более глубокий смысл, чем прозвучало в разговоре. Все ведьмаки этого времени считали, что драконы — твари смышленые, до ужаса хитрые и ужасно корыстные, что, в свою очередь, иногда подтверждали эльфы, изредка вякая про них какую-нибудь дезинформацию. Но стоит отдать им должное — это, между прочим, они о их разумности твердят на протяжении… Нет, даже дольше пятисот лет. Тогда еще даже
dh’oine не приплыли на своих дырявых посудинах к берегам их континента.
— Почему один из
Aen Seidhe так пренебрежительно относится к существу, близкой вашей культуре? Драконы как-то сосуществовали с вами до прихода людей, так почему же? — интерес ведьмака пересилил, и он отвлекся от созерцания маленьких резцов, клацнувших за металлическим блеском решетки из темного железа.
Скучающий в меланхолии маг, заложив руки за спину и вместе с этим широко расставив ноги, вгляделся в тень, отброшенную огнем прямо на чешуйчатый голый хвост, на котором только-только зачерствели шипы и срослась кожица. Присущая надменность эльфов нашла свое отражение во всем, что он делал — одно неловкое движение уже казалось страшным оскорблением, которое ведьмак и все ему подобные терпели, имея иммунитет к общественной несправедливости.
— Глупо думать о том, что давно прошло. Враны покинули эти земли задолго до прихода вашей пошлой, недоразвитой, искаженной сплошными недостатками, расы. Они… М-м-м… Допустим, пропали, — в эти слова мало верилось из-за последующего смешка, что не нес в себе ни капли юмора. — Но с ними… С ними все не так. Избавление от драконов - самая глупая вещь, которую я только мог услышать, ведьмак. Такая грациозность, заочное внушение страха, опять же, сила и изумительные магические способности, расположенность к ее поглощению… — глубокий стелящий голос приобрел оттенок восхищения, но было в нем что-то, что не давало покоя. — Ведьмаки когда-нибудь пытались истребить драконов? Это непосильный труд, особенно если они сбиваются в стаи и жрут все подряд, не останавливаясь на напичканной серой овце, которую учтиво бы выделил солтыс разграбленной деревни… Но, стало быть, нам всем невероятно повезло, раз ни одна «разумная» тварь до такого не додумалась. Эльфы не убивают драконов не только потому, что уважают их… первенство первопроходцев, назовем это так. Это слишком сильные враги. Слишком злые и мстительные. Никому из нас не хотелось иметь проблемы с такими соседями… Они игнорировались, как вы,
dh’oine.
В его словах был смысл, верно… Как бы эльфы оборонялись от пламени в своих прекрасных городах, которые забрали люди после прибытия? Не знающие жалости, драконы бы истребили их, если бы только было мизерное желание. Но его не было. Драконы вообще питали презрение и неприязнь ко всем расам, а не только к людям, как укоренилось на слуху. Те же гномы и краснолюды издавна славились не только способностью ковать и изготавливать драгоценности величайшего мастерства, но и любовью обделять других своими сокровищами. А драконы любят сокровища. И свежее мясо.
— Они, конечно, сложные противники, но эльфские чародеи могли бы использовать свои невероятные способности в определенной сфере магии, чтобы защитить свои города или изничтожить пару-тройку голов, — проворчал Клемен, с укором воспринимая то, что информацию ему разжевывают как младенцу яблоко. — Но, насколько мне известно, те у кого есть хотя бы немного чести, не убивают существ, которые могут сделать выбор «жрать-не-жрать».
— Умозаключение достойно своего создателя. Эльфы не травят драконов и, конечно же, друг друга. Такого, надеюсь, никогда не будет.
Откуда ему было знать о гонениях на нелюдей, культе Вечного Огня? Мятеже Фальки, Северных войнах? Ниоткуда. Эльфы все равно вымрут, как мухи. Скоя’таэли будут вырезать не только людей, но и краснолюдов, гномов, низушков, четверть-эльфов, полуэльфов и наконец своих чистокровных собратьев, чья жизнь уже не будет цениться так, как ценилась раньше, во время нашествия людской саранчи.
С виду Клемен оставался непробиваемым и сосредоточенным на злополучной трещинке на напольной серой плитке под куском погрызанной деревяшки, на которой остались точечные отметины зубов. Однако, если бы хороший эмпат копнул глубже его односложных, вязких мыслей, то все копившееся в нем дерьмо полило бы фееричным фонтаном. Ведьмак негодовал — почему этот чародей умалчивает о реальных взаимоотношениях драконов и эльфов?..
Вышеупомянутый нелюдь приободрился и вытянулся, расправляя изгиб привлекательных плеч, будто вспомнив что-то важное, тут же ныряя кистью руки во внутренний карман робы. В тусклом свете, где Клемен видел просто прекрасно, замерцал желтый лист бумаги — можно сказать идеальный, если не считать загнутого конца и пару жирных капель от воска, испортивших его надлежащий вид.
— Это от Тройдена. Короля, — ничуть не саркастично подметил Дахладыш, раскрывая ранее распечатанное письмо, сложенное вдвое. Не слишком официально для такой особы, хотя скорей всего письмо было написано монархом лично и доставлено птичьей почтой для скорого получения, что позволяло простить его неформальность. — Надеюсь, вам всем известно, что он отстоял это звание, верно? С вашим обезьяньим уровнем эрудиции я не уверен даже в этом…
Клемен незамедлительно и, скорее, рефлекторно кивнул, на краю сознания вырывая ускользающую мысль. Прямая насмешка от Дахладыша воспринялась запоздало — весь Повисс знал, что «глупый» брат Радовида I провозгласил себя первым королем объединённого королевства Повисс и Ковир около десятилетия назад. Надо сказать, жизнь при его правлении действительно стала лучше, что так отчаянно игнорирует Редания, считающая весь север своими вассальными землями.
— Его Великолепие пишет своему подчиненному об очередном распоряжении? — ответил немного заинтересованный ведьмак, сложив руки на груди. Скалящаяся кошка на шее издала тихий звон, столкнувшись с железным замочком куртки, укрепленной верхним слоем кожи озлизга.
Благосклонно опустив подбородок, нелюдь раскрыл рот, не теряя блеска предвкушения в глазах. Метнув секундный взгляд на приподнявшего бровь мужчину он выронил ровно и не во весь голос, не торжествуя в открытую:
— Зиамиронотен.
Сначала ведьмак недоверчиво смотрел поблескивающими в темноте глазами на ожидающего его реакции Дахладыша, потом вскинул брови, ощущая наплыв нерадостных подозрений. Комок подкатил к горлу, и он сам того не понимая, распахнул глаза, заметно вздрогнув в ошеломляющей догадке.
— Что? — в его голос чуть угрем не проскользнуло заметное удивление, что, впрочем красочно отразилось на бледном лице мутанта, причисляя его к чувствующим и самым опасным тварям на земле — людям.
Взглянув расширенными зрачками в узкое, казалось бы, невинное лицо эльфа, что по-отцовски улыбался глупости ведьмака очаровательно-приторной улыбкой, все еще сжимая треклятое письмо, мутант подавил навязчивое желание переломать старику в теле юноши эти тоненькие, девичьи пальцы.
— Такова воля короля Тройдена. Он велел дать имя, цитирую: «монстру неубиенному, чудищу людоедскому, жрущему мясо человечье, как овечью сырую тушу, в жертву принесенную», — все еще улыбаясь, точно дело идет не о монстре, а о милом домашнем псе, которого по кусочкам смаковали утопцы под рекой Танго во время весенней оттепели, произнес эльф.
Клемен хотел возразить, даже подготовив душещипательную матерную речь, но дверь у узенькой длинной лестницы, что вела вверх скрипнула, ибо…
— Волчьи потроха… Сколько можно твердить, чтобы тут смазали петли?! — эхом разошлось по нижним ярусам, где было тихо, как в замурованном могильнике. Клемен и Дахладыш замолчали, как один, будто и не знавши разногласий. Пойманные на горяченьком, они с каменными лицами направились к Имунду, что горланил не хуже альпа или вампира-бруксы, проклиная их долгое отсутствие.
— Думаю, тебе стоило узнать об этом первым, — обыденным размеренным тоном бросил ему чародей, пряча письмо, которому, наперекор силе ума и разума, так и хотелось ляпнуть напоследок «отец».
Клемен намек понял, но не отреагировал. На секунду, всего лишь секунду, невидимые морщинки под глазами эльфа придали его мутным глазам прищур.
— Имя ему давать, как же… Дождался бы, королек пока гребень хотя бы отрастёт. Умник нашелся. Сразу бы стало ясно, что ящерица у нас мужской пол имеет, — незабвенно бурчал ведьмак, слышимый всеми, ибо слух эльфский и мутантский один лучше другого.
Но и тут Клемена жестко обмануло Предназначение. Ибо тварь оказалась не только побитым недоноском, но и представителем того пола, что рожает по пять детин на пять лет по расписанию.
***
Пока время размеренно ступало по дорожной колее, а снег покрывал сугробы на сугробах, людоедское чудище, ни разу не пробовавшее гнилой человечины с подачки Клемена, осознало себя и опасалось заедать горе мясом, то брезгуя, то с большим аппетитом сжирая его, вылизывая холодный пол в коричневых разводах. Все, что говорили люди было сплошным набором резких, малознакомых звуков. Язык лишь отчасти напоминал родной, но лишь отчасти. Из всего потока бесконечных тихих разговоров слух вылавливал одно, максимум два отдаленно привычных слова, что были искажены неизгладимым акцентом.
Все в мире было относительно. Сравнивая невероятное чудо, произошедшую непрошеную магию с каким-нибудь человеческим философским предметом — допустим, монетой — получатся две стороны, абсолютно идентичные друг другу. Противоположные и никогда не пересекающиеся, как нос с затылком.
Орел — одна сторона, главная и доминирующая. Аверс, отражающий приглядность монеты, ее внешний вид, блеск и привлекательность. Дракон.
И решка. Обратная сторона, скрытая за широким золотым размахом крыльев свободной птицы. Не хищная, а побитая, расцарапанная. Человеческая натура, внутренняя составляющая… Душа, провалившаяся в чужое тело. Или все-таки свое?
Никто не знал о том, что дракон был заперт не в клетке из темного железа, а в темнице намного-намного более непреодолимой и сковывающей, чем кусок ведьмачьей решетки. Собственное тело, слабое и почему-то склизкое, стало преградой на новой площадке жизни. Межа обозначена уже при рождении и это приводило в тихий ужас.
В скорлупке было тесно и в тот промежуток времени ее напугало это узкое, мокрое пространство, поэтому попытка проломить грубую стенку обратилась колючей и разъедающей болью на лице. Глаза, которые видели раньше, теперь упирались во мрак и страшно щипали.
После долгих дней в темноте, освещаемой лишь маленьким, расплывающимся источником света на стене, она, трудно собирала мысли в кучу, старалась осознать свое плачевное положение. К своему обновленному телу пришлось относиться бережно, но эта бережность и аккуратность не помогали ей не бояться того, что происходило вокруг. Тем не менее, память человека была полностью в ее распоряжении, вот только имя… Оно жирной чертой было вычеркнуто из ее новой жизни, будто она всегда была безличной тварью.
Каждый раз, лениво ползая по периметру клетки она подмечала, что новая оболочка удобна, хоть и чахлая, что чувство голода совершенно отличается от человеческого и что хищные повадки, превращающие в животное, вполне ее устраивали. Голос разума еще жил в ней, но полноценное перерождение сотворило с ней злую шутку, загнав решку в угол, покусав ее, задавив кипевшей горсткой сил, что едва формировались в ней заново.
Борьба личностей была проиграна, даже толком не начавшись.
Капающая с потолка вода настолько приелась, что уже даже не хотелось ни считать падающие шумные капли, ни новые посещения мутных силуэтов, ни даже порции мяса, которые в последнее время слегка изменили вкус. Мораль уснула. Проснулся голод, прогоняя отвращение, привив любовь к солоноватому железу на языке.
Когда-то она была девушкой: до сих пор помнила лица и голоса родителей, их индивидуальный, родной и приятный запах, свою комнату в большой хрущевке, брошенную работу и не надоевший университет… Гладкую шерсть дворовой кошки с двумя котятами, номер машины соседа, часто встававший не на свое парковочное место… Даже номер телефона тетки, с которой она не общалась полтора года из-за разрыва с младшим братом ее лучшей подруги. Чудеса, да? Особенно, когда не можешь назвать свое имя, откапывая в памяти такие глупые вещи, как характеристика отряда яйцекладущих, эволюция семенных растений, количество глаз у волосистой цианеи, первая помощь при отеке легких…
Конечно, это самое большое и неожиданно свалившееся свыше чудо в ее старой и новой жизни — кто не мечтал исполнить свою мечту? Вот и сбылся плод ее фантазии — стать драконом. Не виверной, конечно, но кто после такого подарка судьбы жалуется? Мечта биолога, блядь.
Изначально зубы у нее имелись, но маленькие, вопиюще остренькие и легко ломающиеся, если приложить чуть большие усилий, впиваясь ими в твердые, поскрипывающие на эмали кости, приносимые смотрителями. Изменения с телом, его постепенное укрепление, происходили отчасти благодаря человеку, что частенько захаживал к ней, навевая невероятную дремоту. После изнурительного сна его никогда не наблюдалось рядом, голову ломило как от постоянного присутствия симфонического оркестра. Но были и маленькие радости: однажды рацион поменялся и каждый раз после пробуждения чувствительный нюхательный аппарат касался аромат какой-то овощно-мясной каши, меняющей вкус в разный прием.
Для нее без определенного режима дня прошло довольно много времени, прежде чем устойчивая сила и крепость появились в мышцах, а худая, облезшая туша начала набирать массу и позволила безымянной, перевоплотившейся девушке видеть все в серых тонах, не учитывая одного оранжевого света факела в темнице, что разгонял мрак вечной ночи. Ей порядком осточертело торчать «здесь». Но где это «здесь»? Она не знала.
Первое правило, которое ей стоило запомнить — не кусать руку кормящую. Ее желтые глазки, что приобрели четкость зрения, не отрываясь следили за тенями над ней — огромными людьми. Они прекрасно дали ей понять о размере ее мифического тела, а так она и сама давно догадалась, что недавно вылупилась из яйца, разбив морду в кровь. Однако интересующий вопрос все никак не мог покинуть ее голову, игнорируя быстрое привыкание к новому существованию… Сможет ли она еще раз взглянуть на свои руки? Потрогать длинные волосы мягкими подушечками пальцев, не покрытыми ороговевшими чешуйками? Растянуть уголки губ и увидеть человеческие зубы, а не оскал острых резцов?
Ощущения крыльев за спиной были непередаваемыми. Их хотелось испробовать на практике, но в ее клетке не было достаточно места для маневра, что слегка приводило в бешенство. Немного испортившийся характер и обновленная гамма чувств и ощущений, что помогали воспринимать мир иначе, предоставили ей возможность хоть немного не заскучать, позволяя изучать себя с разных сторон.
И все-таки мечты сбываются.
Тюремный блок под крепостью Каер Орхтанг.
Зима 1096-го года. Повисс.
