Коты всему виной

Время совсем не ощущалось в клетке, откуда она не выходила долгие недели, постоянно грызя от скуки толстую, соблазнительную косточку, принесенную человеком в длинном балахоне, что был расшит мелкими узорами в виде волн и треугольников. Бедренную кость девушка распознала сразу, не прекращая точить зубки и посматривать по сторонам, привыкая к новому зрению, способному засекать в сплошном мраке снующих крыс и мышей, обходящих ее угол стороной. Поначалу писк резал перепонки, раздражал и даже медленно выводил из себя, но, по исходу шестой испорченной конечности и второй слопанной порции внутренностей, бывшая представительница рода людского перестала обращать внимание на назойливых мышей. Правда, это не мешало ей смыкать челюсти от охотничьего азарта, когда кто-то довольно мелкий юрко проскальзывал мимо нее, вереща и призывая откусить облезлый, лысый хвост. Человек в робе приходил часто. Он даже говорил с ней. По крайней мере, пытался… Слова и их звучание точно придумывались на ходу — такого языка маленькой змее никогда слышать не приходилось, а память о другом мире точно была обширнее теперешней, поэтому старания «собеседника» всегда сопровождались упрямо тупым выражением на морде, которую мелкий дракон постоянно отворачивал, опасаясь выдать себя и свои умственные способности. Однако, если остальные люди и произносили изменённые акцентом слова, то этот яростно старался найти с ней контакт, впиваясь острым взглядом в шкуру, кривя губами при каждой неудаче, отчего зверюга еще больше отдалялась от него, забиваясь в излюбленный сырой угол с двумя, перекушенными пополам, грызунами. Нередко он приносил с собой листы желтой почти выцветшей старой бумаги с самым разным содержимым, что зачитывалось вслух протяжным, бархатным голосом на том же неизвестном наречии, камешки с — что было для нее удивительно — рунами, ранее позвякивающими в мешочке на поясе мужчины, и кристаллы с ровными прозрачными гранями, которые он некогда в темпе разложил по всему периметру тюремной комнаты, да так стремительно, что зверюга от возмущения не успела откусить ему палец, украшенный заманчивым колечком… Но все эти странности были только началом всей истории ее неудач. Освещения было мало, но глаза чудовища прекрасно видели в темноте, показывая мир в новых красках, к сожалению, состоящих пока только из палитры от черного до белого цветов. До нее не сразу дошло, что окружающие ее люди одеты старомодно. Хотя нет… Ужасно отстало даже от «старомодно», потому что являлись они не во фраках, галстуках и рубашках с кружевами, а, зачастую, в доспехах, робах и всегда при оружии. Девушка ясно помнила свое участившееся сердцебиение от близости меча, покоившегося у одного из посетителей за спиной. Она не была полной дурой и понимала, что место, где она сейчас находится, идет вразрез со временем ее прошлого пребывания. Возможно, это было средневековье или ренессанс — она не знала, но сильно переживала по этому поводу, про себя подметив, что оружие, броня, мантии и другие части гардероба мужчин еще не так плохи, как ей представлялись ранние одеяния их эпохи. Проявившаяся звериная четкость зрения так же помогла ей обсудить с самой собой внешность представителей противоположного пола, иногда забывая о своих животных потребностях и повадках. В минуты просветления, ящерица обычно сворачивалась кошкой, расслабляла обвисшие крылья-перепонки и начинала всматриваться в крысиную щель у дальней стены, где хранились, казалось бы, пустые коробки и отсыревшие бруски дерева. Шипение больше не беспокоило пространство и факел мог спокойно продолжать властвовать в нем, треща в полном одиночестве, ненасытно сжигая кислород оранжевыми лепестками огня. Всеми когда-либо приходившими к ней посетителями были поголовно мужчины. Запомнила она четверых, отчасти потому что столько их и было. Некоторые гостями были нечастыми и весьма неинтересными: двое неординарно одетых монахов и столько же стражников. Причем один из вторых с оружием выглядел на редкость для такого века старым: морщинистый, вечно угрюмый и орущий на всех представитель этого жестокого мира смотрел на нее с оттенком меркантильного блеска. Он часто присаживался рядом с ней, осматривал ее с таким профессионализмом в глазах, что девушке становилось смешно от подобного снобизма. А еще ее очень огорчало, что никто ни разу не додумался просунуть сквозь узкие прутья пальцы, чтобы она могла опробовать свои инстинкты не только на заразных грызунах, чей вкус, впрочем, пришелся ей по душе. Еще один верующий спустя пару-тройку посещений вознамерился приходить в штанах и заткнутой за них рубахой, что поставило религиозные умозаключения под вопрос. Был еще один рубака с таким же колючим взглядом, как у старика, но, пожалуй, именно его зверюга избегала даже больше всех остальных. Он приходил к ней не часто, но всегда вызывал в ней бурю эмоций, то заставляя противиться его хриплому, больному голосу, то щерить морду, скрывая бу́хающее в груди сердечко. Всем своим видом этот человек напоминал ей головореза — легким, беззвучным шагом он останавливался у стены напротив возле факела и проливал на себя ту не хватающую палитру красок, скрещивая истинно мужским движением руки, подпирая склизкий от плесени камень. Из его образа не выделялась ни одна яркая деталь, но его внимание было так пристально, так молчаливо и одновременно навязчиво, что все это заставляло опасаться его на клеточном уровне, чувствуя внутри нарастающую дрожь и зарождающийся страх неизвестности. Хотя, несмотря на это стечение обстоятельств, нечто внутри ее маленького тела шевелилось, выдавая скромный интерес к этой загадочной персоне. Целым событием в ее жизни стала единичная, возможно, экспериментальная попытка научить заключенную летать, что отчасти была провалена. Девушку всего лишь выпустили из-за решетки и крепко заперли дверь, оставив в присутствии одного человека, что уселся на коробки довольно выразительно придерживая вытащенный из ножен меч. Шутки шутками, а драконица не хотела подыхать раньше времени, поэтому принялась за изучение территории, обнаружив из нового лишь жирных слизняков, которые на вкус были похуже мышей. Махание крыльями почти ничего не давало, потому что маленькие, хиленькие мышцы у начала кости совершенно не были развиты для полетов, хотя что-то отдаленно похожее на зависание в воздухе изредка получалось… Однако же, глупость… Пристальное внимание чужих глаз и ощутимое на физическом уровне присутствие мешали сосредоточению на конкретной цели — ритм махания постоянно сбивался, изо рта уже вовсю рвались усталые порывы воздуха, внутри все горело. Бочка из темного дуба послужила отличным трамплином и когтеточкой: летюга слишком увлеклась, когда забиралась на нее в первый раз и, повинуясь инстинкту, начала ее «копать» под напряженным взглядом мужчины, которого она специально игнорировала, чем, похоже, вводила его в некоторое… недоумение. Видимо, ему казалось, что раз она огнедышащая тварь и монстр, то обязательно бы полезла откусывать от него кусок побольше… Да… Ищите дуру, но другую. Девка хоть и была некогда слепышом, но сейчас точно видела яркий железный блеск на лезвии в том самом углу, где обосновался мрачный тип. Дракон настолько сильно впечатлил его своими выходками, пожиранием слизней и полным пренебрежением, что подобные обучающие терапии больше не повторялись. Этот человек стал заходить реже, чему маленькое сердечко безгранично радовалось. Будни снова казались скучными, мыши неинтересными, а факел на стене таким же ярким выделяющимся пятном на фоне сгущающейся тьмы помещения. Постепенно посещения уменьшались, но важный мужчина в балахоне продолжал свои визиты. Однажды он пришёл к ней при параде — с ног до головы обвешанный блестящими штучками, с еще бо́льшим количеством колец на пальцах, чем было ранее. Капюшон он благополучно откинул, открывая зрелищный вид на блестящие лоском белесые волосы. Сосредоточенное лицо человека настолько впечатлило бедняжку, что ей даже показалось, что она где-то оступилась и раскрыла несколько печальную, уродливую правду о себе, но эта теория полетела в тартарары сразу же, как только его внимание переключилось на те самые предметы, оставленные в пределах клетки. Легким движением изящные руки собрали все разбросанные вещи, после чего мужчина развернулся к ней спиной, рассматривая камни на свету. Его хмыканье еще больше настораживало, ибо в области солнечного сплетения завязался непонятный тянущий узел, причина дискомфорта которого была неизвестна и, можно сказать, даже больше — такого дракону испытывать ранее не приходилось, поэтому нарастающая пульсация и горячая энергия возбудили в ней первородные инстинкты. Из-под верхней губы показались мелкие, но очень острые зубы, проявившиеся в угрожающем оскале. По темнице прошелся тихий, но вкрадчивый, предупреждающий рокот, что мелко отталкивался от стен. Фигура дернулась, но не от испуга, а от какого-то своего позыва. Поглядев из-за плеча на припавшую к холодному камню змеюку, чародей с запоздалым удивлением вспомнил о том, что его единственный подопытный имеет сверхчувствительность к магии, спешно прекращая копить вокруг себя ее сгустки. Воздух стал легче, но потревоженный монстр никак не прекращал зубоскалить, жаться к полу в готовящемся прыжке, зыркая огромными, проявившими ядрено-желтый цвет, глазами прямо в его меланхоличное лицо. До этого зрительные контакты у них были, но ни разу Дахладыша не пробирало до дрожи. И страх не был тому виной, потому что в голову мага пробилась та истинная мысль, что являлась для него невероятным открытием, на которое он долгое время надеялся. Широко распахнутые большие глаза со зрачками-иголками, будто бы загорелись изнутри, вселяя давно ушедшую жизнь в эту пустующую оболочку. Они впитали в себя такой спектр разумности и осознанности, что зверская личина уходила на второй план, таяла, как последний зимний снег. Затрагивающий нервы клекот не прекращался, зверь начал играть оголенными от рождения мышцами бордовых жвал, обороняясь от невидимой угрозы — энергии стихий, которой ему никогда не приходилось видеть воочию. Безмолвный восторг захлестнул эльфа. Он развернулся к прутьям и опустился на корточки перед самым допустимым краем, искажая молодое лицо гримасой, которую не способен воспроизвести тот, кто хоть отчасти прожил свою жизнь следуя пути добродетели. В драконьей голове мысли обратились в грозовые тучи, стоило только мозгам начать шевелиться прямо в черепной коробке от густого, жгучего потока, что поплыл вверх от сердца, причиняя тянущую боль. Это ввело бывшего человека в диссонанс: нисколько не обращая внимания на начавшего было говорить чародея, зверюга метнулась в угол, опрокинула поилку и размела с гулким звуком кости, что тут же вылетели за пределы камеры. Дохлых мышей смыла вода, солома намокла, а эльф все продолжал вычленять из магической формулы нужные слова. Мыслечтец и драконий вредитель. Из глотки больше не изливалась угроза, нет… Теперь это был скулеж… Девушка наконец раскрыла глаза, сняла розовые очки, пригляделась… Только в страхе и боли она наконец поняла, что перед ней волшебник и эльф. Острые уши всегда были скрыты капюшоном и волосами, но сейчас, при должном рассмотрении, когда его рожа была так близко, эта деталь сразу же бросилась в глаза. Жаль только страдать от своей тупости ей не пришлось долго. Чародей заткнулся, но ненадолго. В его руке загорелся маленький белый огонек, осветив роговицу воистину дьявольским огнем. В тучах разразилась гроза, рассеивая все ее соображения, впуская иной разум через маленькую трещину. — Zia-mi-ro-no-ten… Ziamiron. Ziamira? Zimo? Zarmin?.. Раздваивающийся голос мага игрался в нее в голове, принося непередаваемые ощущения нарушения личного пространства на слишком интимном уровне. Первое мгновение драконица хотела ответить, но горло не воспроизводило человеческие звуки, издавая тонкое шипение. Она заметно вздрогнула и, услышав себя, будто бы даже испугавшись, подняла веки в удивлении. Зиамира… проснулась. В глазах мелькнул разум, побуждая эльфа ментально надавить на нее с еще большим напором. — Yes of course… Конечно, да… Oui!.. — как за спасительную нить начала цепляться она, но голос ее был глух и неслышен. Их разделяла толстая стена. Даже эльфская магия не могла ее пробить — маг лишь скреб ее ногтями, применяя колоссально большие усилия, впадая в ступор от такого открытия. Раньше он не пробовал связать себя и эту тварь подобным образом, опасаясь расплавить себе внутренности соитием с порождением хаоса. Но чудо произошло. Только в другой области. Дахладыш видел отклик и она — да, это была она — позвала его, поманила своими кипучими эмоциями. Подала знак и… кивнула. Глаза в глаза. Он сверлит неверием, она пересиливает себя и убирает оскал, становясь жертвой, глухо выдохнув животный стон. Душа, если она была, открылась для него, и чародей в который раз удивился, вспарывая это проклятое чешуйчатое тело своим острым отточенным магическим уколом. Образы… чего-то полились вязкой рекой в его сознание, но вот незадача… Он не мог разобрать их, но было как день ясно, что их количество зашкаливало, и в этом круглом числе не имелось ни одного из темницы Каер Орхтанга, где бестия была все это время. Яркий контраст обдал холодным душем. Безликая женщина без имени и цели существования, забытая, но натуральная, живая… Дракон. Мелкий, не умеющий летать, однако все еще надеющийся на то «чудо», за которым сегодня и пришел Дахладыш, лишь из любопытства проводя эту проверку на ясность ума. Он скривился. «Dh'oine»… В груди завязался тугой нервный узел. Ей показалось, что что-то пошло не по плану, не в ее пользу. Губы мага зашевелились в сером ночном свете, преображаясь в ухмылку и произнося нечто неприятное. Пожалуй, это и было началом всей истории. После этого случая ее рацион кардинально изменился, сменившись на вареное мясо, бульоны и супы с покрошенными грибами и овощами, что не могло не радовать истосковавшийся по разным вкусам язык. Гости опять зачастили, но ящерица не была против. Она чудесным образом крепла с каждым днем и прибавляла в массе, уже думая на магию раскрывшегося эльфа. Чешуя из тонкой и все еще детской начала преображаться в серые и белые жесткие наросты, крылья обзаводились крепкими костями и упругими перепонками, что могли выдержать полет на низких скоростях. Жаль, проверить их на практике она так и не смогла из-за неимения возможности. Не прошло трех месяцев, как клетка стала мала и скрипела при каждом давлении на нее изнутри, издавая милые драконьему сердцу скрежетания, играющие на нежном слуху ее окружения. Чудовище в бытие своем мало что могло удивить после осознания своей кровожадной натуры, но подтверждение магического происхождения приходящего гостя сильно ударило по ее чуткой нервной системе. Ожившая сказка очень интриговала, и она с трудом сдерживала себя, чтобы не попытаться сбежать да не посмотреть на мир вокруг без «помощи» мага и его приспешников. После того, как он предположительно узнал в ней мыслящее существо, его методы сбора информации изменились. Вопреки всему, второй его коллега почти не заходил в ее проем, отдавая эльфу священное право собирать ее божественный «ихор» для научных целей. В этот раз девушка чувствовала себя чересчур вымученной и измотанной. Черная кровь в привычном мрачном отблеске факела серебрилась на грязном полу, тонкими выпуклыми струйками стекая к крысиной норе, чьи обитатели ринулись в разные стороны от хищного аромата, исходящего от испарений. Тяжкое, злое дыхание разносилось по затхлому, закрытому помещению, прерывая уже ставшую вечной тихую трель, что звенела колоколами. В носу играл шлейф собственной крови, такой странной, теплой и горьковато-приторной, что хотелось спрятаться от собственной вони, не высовываясь из стога сена, чтобы кошмар из обострившихся на краю сознания чувств, что острыми иглами исходили из груди, прошел как можно раньше. Одно и тоже повторялось в бесчисленное количество бессмысленных для нее посещений. Раз за бесконечным разом, как бы она ни сопротивлялась, ни показывала мелкие зубки, все это не прекращалось. Создавалось впечатление, что чародей намеренно приходит пытать ее ради своей надуманной выгоды, о которой кроме него самого никому ничего не было известно. Настоящие иглы пошли в ход намного позже, клетка уже скрипела навзрыд, едва удерживая удары передних, окрепших от необычного питания, лап с бугрящимися под белой чешуей мышцами. Все было ради благой цели. Непонятной и туманной, до определенного момента. Тот день она плохо помнила, потому что сонное состояние передалось ей через утреннюю еду и дополнительные заклинания эльфа, что после всего принялся раздирать ее на части, заглушая пытку эффектом усталости. Память создала провал, но собственный рев, переходящий в сплошной вопль и обратно, она заставила себя запомнить. Об этом периоде своей жизни девушка думала бесчисленное количество раз. Наперекор ненависти, она нисколько не хотела менять его, даже если бы представилась возможность, считая, что все произошедшее с ней в 1095-м должно остаться в том промежутке времени. Все те события сделали ее… сильнее. Десять пальцев в склизкой, быстро сохнущей крови девушка увидела, когда ее прихватил рвотный порыв. Маленькие, тоненькие, как молоденькие стебельки гибкой осины, с ровными пластинками ногтей вцепились в шершавый камень тюремного пола, пока изо рта вырывался клубень из красной жидкости и мякоти мяса. Тело, обдуваемое ледяным ветром, тряслось не из-за низости температуры, а из-за насильственного акта магического воздействия, к которому драконы имеют стойкий, негласный иммунитет. Ее настоящая форма стремилась вернуть себе первоначальный вид, но инородная энергия подчиняла, выкручивала суставы и давила внутренности, убивая у природной магии всяческое желание сопротивляться подготовленному профессионалу, чьи методы оказались зверскими. Травы и грибы из ведьмачьих подвалов значительно повлияли на ход операции. Плоть лопалась и срасталась, жидкость пузырилась и кипела в разбитом сосуде, кожа меняла жесткость, окрас, плотным слоем устилая организм, заслуживший название самого мерзкого и грязного, что Дахладыш когда-либо видел. Если стандартные конечности хоть как преображали внешний вид, то хвост и крылья не сокращались, пока упрямая магия, не знающая пощады и милосердия, буквально не принудила их вмяться в обозначенные места. Крови было… много. Глаза все еще застилала белая пелена, оставшаяся после мгновенного обращения в человеческую шкуру. Даже в мутной, туманной дреме ее искаженные недоруки тряслись от неправильного соединения нервов. Ей не было известно о том, что она стала жертвой обстоятельств, не имея возможности видеть темное превосходство на искривленном лице Дахладыша, которого все это время считали dh'oine. В один из незатейливых приходов он все же сковырнул ее мозговую коробку, выпуская такие факты, что могли с легкостью завалить теорию магии лишь многогранностью своих законов и условий физики. Подумать только, что не найдется внутри столетнего яйца! Воистину серебряного, а то и золотого после этого открытия! Семь долгих месяцев чародей действовал по прихоти короля, с огромным энтузиазмом схватившегося за идею очеловечивания твари, выводя из крови подопытного дракона мутагены, способные раскрыть завесу тайн полиморфии — бесконтрольного обращения из одной формы в другую только от одного желания или ленивого дергания пальчиком. Молчание Дахладыша о драконах перед Клеменом никак не отразилось на его безразличной душонке, хотя тут стоило за что стыдиться — подозрения к нему всегда подпитывали его большое самомнение. Он, мастерски изворотливый, хитрый тип, как и все заметил тот подозрительный блеск на давно разбитой яичной скорлупе, предпринимая более выгодное решение, чем наблюдение издалека, что было сокрыто в тайной переписке с монархом, восседавшим в Понт Ванисе — своей летней резиденции. Дахладыш был уверен, что ящерица утаивала гораздо больше секретов, раз в ее глухо запертой голове были пустые оболочки воспоминаний в облике живого, половозрелого существа. Никто не догадывался о тайном заговоре чародея и короля. Ни ведьмаки, ни даже двор Тройдена не знали о масштабности действий, развернувшихся под Каер Орхтангом. Да, мутанты следовали печальной участи сторожей маленького мясоглотателя и даже покорно не задавали вопросов, потому что излишние покровительства монарха и огорчения оного означали лишь одно — смерть кошачьему цеху. Но все они испытывали не страх, а… вложенное, вдолбленное уважение перед суровой рукой закона, под которую не хотели попадать. Смысл работы мага заключался в изучении свойств драконьего организма, взаимодействия его с окружающей средой и другими разумными видами, их генами. Проводя аналогии с завалявшимися эльфскими легендами в его личных свитках и образами людей в памяти монстра, можно было предположить, что ящерица или попала под влияние природных энергий, будучи еще зародышем, или она все же была подвержена более древней, глубокой и непонятной магии, чем имелась в этом мире на данный момент. Все же был и другой вариант — Aen Hen Ichaer… Старшая кровь. Но это изначально было невозможно — ген его расы не был доведен до идеала. Он никак не мог ответвиться от эльфов именно сейчас, в период его пассивной активности. Сто, а то и двести лет назад Aen Hen Ichaer находилась под еще более пристальным надзором из-за прибывших dh'oine… Так что не так с этой тварью? Ген не ускользал, тем более в ветвь драконьего развития. Безумие!.. Тем не менее, золотые драконы являлись невероятно банальной легендой, но, черт возьми, в понятии приземленном и простом были допустимы наравне со агуарами, допплерами и другими антерионами. И это еще Дахладыш умолчал о продвигающихся экспериментах людей в сфере преобразования еще мыслящих и живых тел в животных… О неодушевленных предметах говорить и не стоило — любой уважающий себя чародей, закончивший Бан Ард или Аретузу, может обратить живое существо или даже своего собрата мага в банальную статую, вазу с цветами… Да что там! Даже предмет ночного туалета входил в этот список. Наблюдение, опыты и пробы крови показали, что дракон — существо магическое и волшебным, совершенно непостижимым для смертных, образом притягивает любые энергии, источающие диссоциирующую, первобытную магию, накапливая ее в пространстве вокруг себя. Таким образом, подвалы под Каер Орхтангом и день и ночь гудят и по сей день местом силы, не давая чувствительным ведьмакам спать. Факт магичности твари не был секретом, но ставил будущие планы под угрозу. Дахладышу, как сложно ни было признавать, но пришлось отправить запрос о своеобразном подкреплении королю, ибо он сам не мог распоряжаться делами и секретами, предоставленными монархом. «Боклер. Ваш ученый, окопавшийся в старой эльфийской крепости у берега Сансретура», — гласила короткая записка. Дела приобретали интересный оттенок. Дахладыш знал этого повисского… доктора. Если этот dh'oine и правда был тем, кого эльф представлял в голове. Ожидания оправдались лишь тогда, когда направленное, изуродывающее обращение помогло ящерице обрести вменяемую форму, не расплывшись багряным, рубцеватым пятном на камне и стенах нижнего яруса подвалов. Всего-то стоило кормить бестию тамошними мутагенами и грибами да поковыряться в ней, как в коровьей лепешке, впоследствии наложив для закрепления эффекта сложнейшее заклинание из разряда запрещенных даже в кругах той же Аретузы… Но все шло как нельзя лучше, независимо от маленьких погрешностей в формуле.