Коты всему виной

Серая холщовая ткань, выданная девочке, волочилась по полу вслед за ее ногами-палками, что шлепали мелким топотом по круглой мозаике холодного камня. За шкирку, почти у самого горла, ее держала цепкая, как у гарпии, рука, что тащила ее вперед долгими, выматывающими перебежками. От стен отталкивались гул их шагов и тяжелое, прерывистое дыхание ребенка, которое время от времени перебивалось всхлипами и шмыганьем носом. Но это было отнюдь не от слез, а от общего состояния организма, что перенесло смертельный удар по всем фронтам: тело не слушалось, заваливалось на бок. Но человек с холодным отчуждением продолжал катать ее по полу такой же холодной крепости, безмолвной в ночи. Около сорока минут назад ее руки были не руками — лапами. С длинными когтями, белой латной чешуей и ороговевшими участками неровных отростков. Их можно было бы назвать по-своему привлекательными, но, в том-то и дело, что можно было. Сейчас ее пальцы мелко дрожали, поддаваясь возбуждению нервной системы, что дергала ниточки в ее организме, принося резкую, тянущую боль во всех конечностях. На спине, где у обычных людей были лопатки, торчала оголенная кость, под тканью напоминающая горб шута-урода. От соприкосновения накидки с розовым мясом по детской спине струилась горячая кровь, прокладывая гороховую дорожку капель в сырых коридорах. Она изо всех сил старалась не упасть, но слабость и немощность имели над ней гораздо большую власть, чем сжатая ладонь у загривка. Когда жалкое подобие человека в очередной раз со стоном боли и сожаления повалилось на разодранные, тощие колени, чародей лишь раздраженно окинул этот процесс колючим взглядом, только сильнее дергая за ткань-удавку, выбивая удушливые бульканья из горла, что вдруг наполнилось жидкостью, которой был один путь — наружу. Обождав, пока время конфуза пройдет, они молчаливо двинулись дальше, повторяя придуманную систему истязаний. Коридор стал суше и, кажется, немного теплее, но это нисколько не обрадовало подопытную крысу — она попросту не чувствовала температур, шагая измазанными пятками по загаженному грызунами полу. Вдали полыхнул факел, обдав дальнейший проход светом: появились очертания широкой лестницы, ведущей в мир, откуда веяло новыми запахами, среди которых четко обозначалась ель и сосна… Но они завернули, уходя за поворот, что показалось девке слишком неожиданной переменой — она дернулась и чуть рванула по направлению к громоздкой двери, чей протяжный, старый скрип ей доводилось слышать еще в камере. На действие маг оказал противодействие, встряхнув облезлую зверюгу, что едва ковыляла на кривых ногах, но порывалась выползти на свободу. Горло, еще не способное ни на что, кроме вытья и животных звуков, произвело каркающий рык, что раззадорил ободранное нёбо. Ребенок по-звериному поднял верхнюю губу, оголяя все еще острые зубы, но не решился кинуться на высокого мужчину, зыркнувшего в черные роговицы, что обрамляли полопавшиеся капилляры белков. В помещение они все же дошли без происшествий. В ребенке не было ни капли доверия, Дахладыш это видел, но, по-видимому, воспаленный разум не до конца понял, что представление продолжается, а занавес еще не упал. Возможно, драконица просто оказалась тупой. Этого он не исключал, когда под ее вдруг перепуганным взглядом начал пристегивать тонкие исцарапанные запястья к столу, выдыхая полной грудью в настигнувшей насмешке, осознавая, что гадина не рыпается. Снаружи раздались грубые голоса. В Дахладыше поселилось подозрение: когда в комнату, что была освещена иллюзией сотни свечей, зашли уставший Имунд и мрачный Клемен, драконица невообразимо сжалась, не до конца скрывая наготу. В ее омерзительных глазах плясала животная гневливость и очередное желание оскалить рожу. Ремни звякнули, и она гаркнула про себя, высунув чересчур длинный язык, наконец принимаясь вырываться из оков стола, предназначенного для Испытания Травами. Прошедший дальше Клемена мастер заметно замедлился, впившись кошачьей желтизной в взбесившуюся тварь, причмокнув нижней губой. Он не одобрял всех действий над бестией, но что он мог сделать против Тройдена? Ничего, да и надо было это ему? В школе Кота не всегда, но действовало негласное правило — своя шкура дороже. Мастер размял плечи и отошел к столику с алхимическими ингредиентами, где уже разместился набор зелий из подпольного производства Франтзека. Второй же ведьмак не тронулся с места, предпочитая смотреть издалека на брыкающееся получеловеческое тело, ожидая непонятно чего. Внутри у него давно жило какое-то странное чувство, название которому он просто не мог дать, но сейчас… Оно раскрылось в нем в полной мере, и Клемен четко мог сказать, что ему отчасти плевать на дракона, который оказался маленькой девкой. Ростки пускай и молчаливой жалости никак не могли в нем распуститься, и лицо его всегда оставалось непроницаемым булыжником. Избыточный свет бил даже сквозь полупрозрачные веки, заставляя корчиться и начинать ныть. Девчонка уже догадалась о следующем развитии событий, трепыхаясь как птица, глубоко и часто дыша и наблюдая за всеми глазами испуганной серны. Сейчас она потеряла свою уверенность, но едкая злость и тлеющие угли ненависти все еще крепко сжимали ее сердце. И еще долго не отпустят. Дахладышу нужна была помощь Франтзека, и тот явился в следующее мгновение, украшая тяжелую атмосферу пыточной своей очаровательной улыбкой, совсем не обращая внимания на живой, пышущий разум в девочке. С его, по мнению многих, гнилых губ срывались лишь поздравления об успешном переходе ко второй стадии их важной процедуры, чего она, к сожалению, никак не могла понять, не зная чужого языка. Пришлось зажмуриться, когда к ногам прикоснулось железо, прикрепляющее ее к столу намертво. Хотелось хныкать, потому что в ушах щелкнуло от знакомого чувства приближающегося потока магии извне, что будет мять ее своими лапами, доставляя наивысшую степень боли, которую ей когда-либо приходилось чувствовать. Внутри все надулось, будто ее наполнили кровью. По ощущениям тело стало напоминать шарик, гнойную мозоль, которой пора раскрыться. Продолжение тянулось настолько долго, что ожидать конца исправления ошибок, допущенных Дахладышем, стало до ужаса смешно — это само по себе было пыткой, поэтому затея была брошена почти сразу же из-за мигом ломающейся надежды. Но в этом мире было все по-другому. Теперь Зиамира знала, что что-то кончается и… что-то начинается.

***

— Ziа́-mi-ro-no-ten. Обернулась, откликаясь, сидя до этого спокойно. Нижнее веко чуть дрогнуло, едва не создав у человеческих глаз естественный им прищур. Маг возвышался над ней точеной, идеальной глыбой, проявляя каплю необходимой, обманывающей доброжелательности, слабо приподнимая уголки губ в мягкой, но скудной улыбке. В руке у него была книга в жестком переплете с металлическими вставками-уголками, чтобы та не распалась спустя несколько десятилетий, обращаясь в бесполезный прах. Девочка пташкой склонила голову, отвечая взаимностью, раскрыв блестящие чернотой глаза, навострив уши, улавливая сладкие нотки Старшей Речи. И подобное происходило почти каждый раз, когда чародей приходил к ней, отворяя дверь в ее, пропахшую хвоей и морозом улицы, комнату, где она была заперта от всего мира. В фигуральном смысле. Зиамиронотен — драконица, бывшая человеком, находится в сказке. В мечте. Правда, не такой радостной, как ожидалось изначально. Бредни о средневековье отчасти подтвердились — она, как бы грубо это не звучало, вылупилась в мире почти таком же жестоком, как выдумка Джорджа Мартина. Хотя сейчас ей уже мало верилось и в его выдуманность, потому что ее теперешнее местонахождение на корню убивало теорию о существовании только ее родной Земли во вселенной мироздания. Ей стоило раньше начать догадываться о таких простых вещах, как эта. Жестко поплатившись за нерасторопность, она теперь была готова принять удар судьбы еще раз, собрав все свои знания в кучу. Они, между прочим, оказалась ценнее золота всего континента, ибо информация для нее открывала многие дорожки, позволяя выйти в люди. Ну или хотя бы найти способ прожить несколько положенных десятилетий, надеясь на чудо, которое ее и закинуло в тело животного. Попрошу — мифического. Долгая жизнь взаперти обрела смысл, и терпеть ее она себя заставила, сменив дислокацию после недавнего инцидента. Цена оправдывает средства — вот, чем пришлось руководствоваться, запихивая хотелку в самые глубокие и темные жопные дали. Как она поняла, что находится в плоскости небезызвестного Белого Волка? О-о-о, это было настолько очевидно, что даже не бросалось в глаза. Мечи за спинами, режущий слух диалект и желтые моргала ее надсмотрщиков, казавшиеся ей когда-то больным бредом, говорили об этой значительной детали очень давно, только Зиамира не хотела в это верить, все еще утешаясь мыслью переноса в средневековье. С драконами. Почему нет?.. У нее было огромное преимущество в виде бесценной памяти о своем бывшем мире с кучей технологий, которыми, увы, она не могла и не хотела делиться с этим миром, в связи с тем, что не знала как воссоздать и меньшую их часть, опасаясь быть сожжённой на костре храмовников. В физике она всегда была круглым ноликом. Зато с чтением у нее все было хорошо и даже прекрасно! Кстати, из-за этого судьба нового мира и была для нее решительно известна. Дикая Охота, Белый Хлад, Час Презрения и Северные войны, падение вранов… Итлина и ее пророчество, Предназначение в конце концов! Она все знала, и осознание этого вводило ее в состояние близкое к затяжной депрессии с перепадами настроения, как у загулявшего подростка. Цири, Геральт и Йеннифэр. Если бы Зиамира нашла хотя бы одного из этого маленького списка, то проблемы бы постепенно пошли на убыль, хотя… нет. Если уж и строить грандиозные планы, то без чародейки — в памяти свежим отпечатком ложилось желание магички получить золотую шкуру Борха, решившего пойти против людей в своей истинной ипостаси. Ей только пальчик в приоткрытый рот просунь — отгрызет по локоть не поперхнувшись. Три Галки… Хороший вариант, очень хороший, но где его искать? Странствующего рыцаря найти сложнее, чем ведьмака, который только и делает, что ошивается почти только на севере, да в окружении орущего барда… Несмотря на открывшуюся правду, Зиамире не стоило так отдаваться планам на будущее лишь потому, что планы эти за нее были уже построены и распланированы. Тем более, не зная языка и времени, в котором прозябала, она даже и не догадывалась, что находится на отшибе мира в Повиссе, где на улице стояла зима 1095-го года. А это аж около ста восьмидесяти лет до событий ее любимой игры, что воплотилась в ее окружении жестокой истиной и реальностью. Тем временем, прошло восемь дней после ее очеловечивания. Кости стали более крепкими, из носа все так же временами текла кровь, но это не доставляло ей дискомфорта, если не брать в расчет постоянно преследовавший запах едкого железа, полюбившийся из-за постоянной сырой свежатины на языке. К девичьей радости, разоблачать ее не спешили, относясь по-прежнему, как к животному, но на сей раз более прохладно и безынтересно. Человеческая внешность нисколько не обманывала бывалых ведьмаков, они знали, что под облезлой рожей находится диковатая, больная зверюга, и не спешили приравнивать ее к созданию, способному мыслить хотя бы на одну десятую, как те же люди. Никому не было известно, но эльф питал обоснованные подозрения, присматриваясь к девке все время после инцидента, известного старшему поколению Каер Орхтанга. Рот его оставался на замке до последнего только из-за того, что он не знал сущности проблемы и способов ее решения. Вдруг для драконов увиденное им нормально? По сути-то, он ничего и не узнал — просмотрел парочку образов, проскользил взглядом по нескольким более ярким лицам и получил заслуженный откат. Да, ему удалось обмануть чужую защиту, используя надуманное разрешение зверья, но цена за это была слишком велика. Что-то… не позволяло ни при каких условиях заглядывать за грань. За ней было нечто, что не предназначалось для его и каких-либо других глаз. Как в детской сказке, девчонку поселили в башне, вид из которой потряс ее до глубины души. Мерзлые реки в долине, что простёрлись у обрыва, холмы, покрытые белыми шапками снега, и леса, чей запах свербел сильнее крови, отдавая разносортными видами смолы и дерева… Красота природы, обрамленная в старую раму окна, показалась Зиамире лучшим, что она видела в этой жизни. В тот первый миг, когда ей удалось встретиться с внешним миром через эту иллюзию свободы, она по-настоящему почувствовала себя счастливой, перевалившись через подоконник и почти ослепшими от света глазами пожирая ранящий белый север. Дахладыш, которому пришлось вести девчонку под ручку, неистово зашипел, когда она чуть ли не с ревом бросилась к окну так, будто искалеченное тело не мешало ей передвигаться. Для него, коршуном, стоящим над мелкой соплей, было совершенно удивительно ее нежелание вываливаться из него. Даже злое, резкое бормотание формулы, чтобы схватить телекинезом летюгу, прервалось при виде ее задранной головы, что застыла мраморной статуей, наблюдая редких птиц в небе. Ему попался птенец, не знающий о полетах, вспомнилось ему спустя тягостное мгновение. Потом же, еще спустя недолгий срок, в омут его постоянного спокойствия упал ком сомнения. Может драконица знает о смертельной опасности? Специально ли не разбивается коровьей лепешкой у стен крепости? Зиамира вела себя прилично и обрывала в себе любые намеки на тягость к инстинктам, позволяя только самые малые поблажки: резкие совиные повадки, рык и оскал человеческих зубок, что ей подправили магией, подогнав под эльфийские стандарты. Выглядела она как нечто среднее между двумя расами, не причисляя себя ни к одной. Точнее Дахладыш не позволял, видя, что оболочка пока еще слабая, не остроухая и до ужаса худая, с задатками хищных черт, которые люди обычно презирают больше обычного, с головой окунаясь в предрассудки и забавляющую их самодурство злобу. Но стоило сказать, если в будущем девочку причесать, вымыть, обучить как цивилизованное дитя, то толк из нее был бы не малый. Комната, где ее поселили, как уже оговаривалось, находилась в башне, поэтому девчонка могла довольствоваться большим пространством, загаженным старыми бочками, сеном, паутиной и запахом сырости, что так или иначе напоминал о тюрьме, что была ниже костяка крепости. Какую-то часть проветриваемого помещения занимал закрытый каменный коридор с дубовой дверью, на которой уже по прибытию было слишком много нацарапанных знаков, что уводили взгляд в любую другую сторону лишь бы не открыть невольному наблюдателя правду о себе. Повсюду валялись мешки с полосками кожи и всяким мусором — в одном из таких Зиамира нашла погнутую ржавую ложку и непригодный подсвечник без ножки. У нее был камин, но топили его редко, заметив, что низкие градусы не причиняют ей никакого ущерба. Впрочем, проблема со светом никуда не уходила, поэтому в башню стабильно доставлялись сальные свечи и все та же еда в виде разного мяса, пучков трав и грибов. Ведьмаки не умели сервировать подаваемые блюда. Зиамира догадывалась, что ее пичкают мутагенами, от которых ее часто рвало в ведро, но прекратить их принятие не могла, сжирая с подносов все, потакая зверскому голоду, что измывался над ней самым худшим образом. Обстановка ее новой камеры изначально не была уютной, но после того, как мужчинам пришла в голову мысль заколотить дыры в окнах и стенах, эта проблема стала менее актуальной. На нее, переодетую в рваную вязаную рубашку, пахнущую мышами и терпким мускусом, смотрели как на ненормальную. Хотя в чем была ее вина? Девчонку не переодевали в другую одежду из-за неимения оной, да и случай того не требовал. Невосприимчивость к холоду отчасти была всем на руку: никто не хотел поднимать свой зад и ехать за детской одеждой в крестьянские селения у гор, когда склоны у Каер Орхтанга замело по пояс. Ну а чародеи просто скупились тратить магию на банальный взмах рукой, обращая обрывки старых мальчишеских тряпок во что-то более пригодное для применения. Они были слишком заняты ее иным внешним видом, отправляя весточки королю и тайно советуясь с некоторыми личностями. Если снаружи она уже выглядело приемлемо, то внутри у нее до сих пор была каша из перемешанных и перевернутых вверх дном органов, но, к бахвальной радости мужчин, ситуация постепенно исправлялась: воздействие магии, надзор опытных чародеев и прием различной гадости делали свое грязное дело против естественного природного хода событий. О, как смешно Зиамира видела себя со стороны! Она, сокрытая за семью замками, сидит и ждет чего-то непонятного. Чуда? Принца? Какого? Кто, черт возьми, о ней знает? Настолько зло девушка над собой никогда не смеялась, представляясь себе невероятно жалкой. Дракон, запертый в башне. Прямо, как всратая принцесса из сказок, только вот… Не принцесса же, да? Не принцесса. Бестия. Горло не пело соловьем, но членораздельную речь выдавить могло, чем и полюбилось почти сразу же. Болтать на русском языке было бы больше, чем просто «опрометчиво», поэтому свои уроки по развитию связок Зиамира проводила в полном одиночестве, пялясь в нарисованные пейзажи за рамой, кожей чувствуя как приятный, ласкающий холодок облизывает бледность лица, как выбивающиеся из потока наружного барьера трогают ее всю, вызывая у внутренностей вязкие порывы и судороги. Каждый раз, когда она пыталась слопать чужую магию, выбить ее из состоявшейся формулы эльфьей защиты, к ней незамедлительно врывались с оружием и такими минами на каменных лицах, что страх, которого она не должна была знать, давил на нее непосильным грузом. Забавляться подобным образом она прекратила, наблюдая, как некогда интересующий и пугающий ее ведьмак по-особому медленно засовывает свой меч в ножны, как бы предупреждая о последствиях, осуществлять которые никто не хотел. Часто слыша имя эльфа от других ведьмаков, Зиамира запомнила его, с любопытством пробуя его на вкус. Грубое, неотесанное, совсем не подходящее для Aen Seidhe, так ей думалось поначалу, но, пробыв в более разумной форме рядом с ним, ей стало понятно, что оно ему подходит больше, чем кому-либо другому. К ней он был снисходителен, если расчетливость можно было так называть. В любом случае, открытой ненависти или пренебрежения, как ей казалось, он в ее сторону не питал. Идеальный слух не до конца, но испортился, глаза перестали видеть в темноте, лишние нечеловеческие конечности полностью пропали, а чешуя и роговые отростки растворились, будто обданные кислотой — Зиамиронотен стала искажением себя прежней, приобретая взамен утраты не серебро в волосах, нет… Сплошную воронью черноту и потухший уголь в глазах, что никогда еще не знал настоящего драконьего жара и пепла, оставляемого за гребнем, рассекающим воздух быстрее ножа. Мужчина любовался на свое создание, свое истинное творчество, отразившееся в болезненной фигуре диковатого, забитого ребенка. Ему доставляло наслаждение видеть вздрагивающие плечи, когда он подкрадывался сзади и отдергивал тонкое плечо, видя в черных глазах блеск опасения. Кто еще мог похвастаться тем, что напугал дракона? Подкрался сзади незамеченным? Пускай его народ уважительно относился к этой расе, но какая выгода с этого ему? Драконы глупы, раз прозябают в своих пещерах на горах золота, дожидаясь пока люди придут и в их земли, чтобы учинить то же самое, что и с его домом. Лан Эксетер, Новиград, Понт Ванис, Боклер, Вызима… И это эльфов называют нелюдями… Самые бесчеловечные твари этого мира — люди. Они хуже проказы, хуже тифа и мора, что приходит из-за гор. Хуже монстров, сидящих в своих норах. Человек сам ищет себе врагов. И находит их. У него было много времени, чтобы обучить ее их языку и Старшей Речи. Зиамиронотен бы осилила это ученье. Он был уверен в этом не потому, что возлагал на нее большие надежды и не из-за давящего на него людского короля, нет. Нет. Все было намного сложней и хитросплетенней. При воспоминаниях о клеменовой роже, когда тот узнал в своем Предназначении бабу, у чародея мелко дрожали уголки губ, грозясь выпустить надменный хохот и нескрываемое ехидство. Однако… холодная война тоже не была самым важным двигателем прогресса. Пожалуй, раскрытие его тайны обождет, ибо эльфья натура слишком ревностно оберегала свои секреты. Его святая обязанность — украсть первые слова, слетающие с сухих губ, первые шаги и первые вздохи жизни этого хрупкого, но опасного Ребенка-Предназначения. Любой ценой, любыми способами и действиями подмазаться и влиться в чужую жизнь сиамским близнецом, стать неразлучнее двух капель воды. Он и сам знал, что подобное вряд ли получится, смотря в пышущие разумом и… пониманием глаза. Но ведь хоть что-то из этого должно вытечь?.. — Gwynbleidd! Gwynbleidd! — просипела она ему в один их вечеров, когда он и Франтзек были у нее в башне, накладывая новые руны на стены. Голос ее был каркающим и почти что пищащим, как у птенца, что было естественно — выглядела малявка не старше четырех человеческих годов из-за стимуляторов в порошке и зельях. Удивительно сколько торжества может испытать его старая голова, услышав столь искривленные слова из уст щербатого ребенка. Немногим позже он нашел способ отдалить Понт Ваниского чародея от дел с драконом, подбросив и ему и королю пару идей о том, как друг друга занять. Франтзек и так быстро теряющий интерес к ящерице, как и к любой другой деятельности и занятию, снова почти мгновенно увлекся ведьмачьими исследованиями, уходя в еще одну лабораторию котов, что находилась дальше в хвойном лесу. Небольшую часть знаний о мутациях ведьмаки хранили там, складируя в старом подземелье большое количество информации о неудавшихся испытаниях и слишком нестандартных последствиях от Испытания Травами. Все трупы хоронились там же, у подножий гор, куда сходила лавина. Но Дахладыш все надеялся, что старания его не канут в бездну, и монашеские деньги не пропадут даром. Хоронить драконицу он ни в коем случае не собирался. Даже кому-то на зло.