Зевнув, прикрывшись ладошкой, Зиамира закрыла книгу и отложила в сторону гусиное перо. Обтерев о тряпку руки, избавляясь от темных разводов на сухоньких пальчиках, она оглянулась по сторонам: все мальчишки, с которыми она сидела здесь, давно дочитали заданную мастером главу и убежали кто куда. Из-под толстых балконных дверей дул морозный ветер, доносивший крики и редкий детский смех, толкающий на очередную игру с молодняком. Девочка не велась на подобные соблазны, доставая осколок зеркала из-за поношенного кушака. На щеке осталась маленькая чернильная клякса, потерявшая свою первоначальную форму. Зиамира вздохнула и, возведя глаза к потолку, попыталась стереть её слюной и рукавом серой рубашки.
Она торчала здесь уже года три, примкнув к обучающимся с помощью мастера, с его же подачки зубря страшно скучные книжки о теории Сопряжения сфер. Будучи не от мира сего, в прямом смысле, Зиамира поначалу испытывала интерес, но этот самый интерес, как выяснилось, быстро проходил. Видеть сплошные массивы текста без картинок ее удручало. Закрепляющим фактом стало то, что язык ведьмачьего мира она знала не на высоком уровне, хотя, опять же, с помощью отлучившегося эльфского мага у нее была возможность связывать целые предложения в осмысленную речь. Не без ошибок, конечно. В этом ей помогало одно — живое общение со «сверстниками», которые то и дело обсмеивали девку без причиндала. Очень приятно знать, что тебя недооценивают лишь потому, что у тебя между ног нет шланга.
О том, что она дракон, за три года, как она думала, не узнал никто, кроме четверки в лице двух ведьмаков и двух чародеев. Приезжающие на зимовку впечатлялись, увидев в крепости девчонку, но открытого сопротивления супротив ее присутствия не проявляли, удерживая хваленый нейтралитет. Общение с детьми было вынужденной мерой: хоть они и были старше, но особо поговорить с мальчиками было не о чем, а выслушивание сальных шуток в свой адрес девушку нисколько не прельщало. Ее злили вечные подколы, но она понимала, что ненависти или других нехороших умыслов они даже не питали. И все же, опасение быть обесчещенной тайно росло в ней несмотря на то, что будущие ведьмаки не особо ей и интересовались. Это были вполне нормальные мысли для женщины, оставшейся в обществе мужчин эпохи чуть ли не средневековья. Тем более, ее и за женщину никто не воспринимал… Так, животное.
Крепость была самой настоящей, воплощая в себе всю громкую славу подобных мест. С холодными серыми стенами и кучей дверей, в которые было запрещено заходить, она заведомо давила своей пустотой, неуютностью и равнодушием. Однако… если привыкнуть и втянуться в темп ее колючей, острой как бритва жизни, то окажется, что чистая отеческая привязанность может родиться и к подобному месту, где обиды копилось снежным комом. Высокие потолки и вечно не горящие канделябры, пустующие коридоры и плохо заделанные щели во внешних стенах, кладовые, полные пропитания и алкоголя, лаборатории, оружейные… Каер Орхтанг нравился Зиамире той болезненной любовью от которой больше теряют, чем приобретают. Спустя недели привыкания и несколько заплаканных наволочек она наконец смогла прийти в себя, перестав мучиться от кошмаров и накатывающих болей понятного всем происхождения.
В один из зимних дней, когда пурга уступила белому не греющему солнцу, на подходах к крепости среди частых крон елей и сосен замелькало темное пятно. Оно увеличивалось, перемещалось будто бы с ноги на ногу, пробираясь через подстилку снега, что укрыла спящий вечным сном лес. Ведьмак возвращался в крепость, ведя под узды мерно качающего головой коня в синей попоне. В этом зрелище было столько таинства жизни, столько непередаваемого, сокровенного действия, что природа вокруг замолкала, уступая дорогу сильному, ищущему свой дом. Именно в этой простоте Зиамира нашла для себя стимул и желание рваться вперед, как тот ведьмак сквозь белое море, что доставало ему до самых колен. Тогда она не отрываясь смотрела в свое окно до последнейшего момента — мужчина скрылся под самыми стенами, ныряя в ворота и появляясь вновь, стуча копытами идущего рядом животного по мощеной дороге, обходя замершее дерево и ненужный колодец.
Его звали Морагоном, и по сущности своей он был весьма скромным, не проявляя ни к кому никакой агрессии, когда тот же Клемен только и знал, что цеплялся за чужие слова, мрачно взирая на всех с высоты своих лет. Позже Зиамире всё равно приходилось пересекаться с другими ведьмаками, пришедшими с тракта. Что очень примечательно, не знающие о том, что Зиамиронотен драконица, те обращались с ней, как с обыкновенным ребенком, правда толком и не зная как правильно поддерживать контакт с девочкой. В глазах других она была мелкой, но по поступкам и поведению этого сказать было нельзя. Мысли об этом в шутливой форме проскальзывали в большой зале и в обеденной, где стояло два отдельных стола — для взрослых и детей. Тогда-то Зиамира и узнала о том, что обязана этой жалкой жизнью в заточении тому, кого все хлопают по плечу в пьяном вдохновении.
Она, как вещь, была Предназначена ему, такому отреченному и скучающему большую часть времени. Ведьмак часто смотрел на Зиамиру своими желтыми, порицающими всех глазами будто пытаясь выцепить в ней что-то такое… неощутимое, важное, но у него все никак не получалось, и все повторялось снова. Девушка побаивалась сближаться с ним, потому что прекрасно знала о жестком чувстве юмора у той же судьбы — того же
Предназначения. Да, Клемен бесспорно пробуждал в ней невиданную ранее энергию, выход которой все никак не находился. Она хотела полюбить его не как мужа — как отца или доброго друга, но каждый раз ее стремление, притяжение к нему разбивалось о толстую стену молчания или насмешливого игнорирования. Клемен не делал это специально, но Зиамире было сложно понять такую простую вещь, как частичная потеря эмоций или неспособность к их проявлению. Ей казалось, что мужчина ее недолюбливает, каждый раз из кожи вон вылезая, говоря унизительное «привет», получая в свой адрес лишь незначительный кивок и пустое изучение без дальнейшего контакта.
Ее однозначно расстроил такой расклад, поэтому большую часть времени она общалась с чародеями, которые взялись обучать ее всем премудростям жизни. Франтзек, конечно, не был образцовым учителем, но свою лепту в ее понимание происходящего вложил.
Повисс… Далекий, незнакомый 1098-й год. Никакой опоры по датам. Ее якобы бесценные знания — ненужный мусор. Из всего этого дерьма ей самой не выплыть, это уж точно. К тому же, развернувшаяся вокруг нее деятельность нисколько не помогает ей разобраться с навалившимися неприятностями: с Предназначением нужно было что-то делать, как и с самой собой. Человеческое тело - это всегда хорошо, но как противостоять обидчикам, когда ей запрещают даже меч в руки брать? Что уж говорить о ее драконьих способностях… Маги только могут пичкать ее химией, да ведьмачьими грибами из их тайных погребов…
Некоторым молокососам было настолько скучно, что в будние дни по крепости ходила презабавнейшая байка: в подвалах под Каер Охтангом старшие ведьмаки держали чудовищ ради последнего испытания. Учитывая, где все это время сидела Зиамира, народная сплетня имела очень уж подозрительно правдивый оттенок, но, к счастью или сожалению, ей пришлось издохнуть в своем зародыше, когда мастер выпорол какого-то старшего мальчишку, после выгнав окаченным водой на улицу. Бедолага отморозил себе все пальцы и чуть не лишился своего достоинства, оставшись в одних подштанниках, стараясь отогреться у конюшни в сене, покрытом ледяным налетом.
Отбросив книгу, надоевшую за четыре часа, Зиамира поднялась с места, выпустив изо рта воздух, облачком пара вырвавшимся наружу. Камин, затопленный мастером Имундом, потух полтора часа назад, и комната знатно охладела, пропуская сквозь себя зимние дуновения дальше в крепость, что и так не была особо теплой. Зиамире было относительно плевать — она не чувствовала тихого дыхания смерти в ухо от жаркого огня, холода и высоких да низких температур, кусающих покрасневшие пальцы, грозя обморожением или ожогами. Чувствительность к ним была, но неприятных ощущений от сидения голым задом на снегу она не получала. Ей даже нравился мороз, рисунки на замызганных окнах, оставленных под утро ледяным шепотом зимы. Кажется, ее даже прельщала плохая погода, грязь, лужи и помет, лепешки коней, пахнущие переваренной сухой травой.
Воздух — морозный и душистый — не отравлялся газом машин и отходами человека. В этом мире им, несмотря на громкость слов, и вправду можно было питаться — настолько он был легок при вздохе, чист и по-особенному приятен ранним утром, когда ветер завывал в вечнозеленых темных иглах елей, так и липнущих густыми рядами к стенам цитадели ведьмаков.
Каждый раз нашаривая взглядом во дворе привыкающих к северному холоду мальчишек, стоящих ровными жиденькими шеренгами, Зиамира не отказывала себе в их изучении, смотря на едва дрожащие тела, закалённые старым ведьмаком. Гусиная кожа их была розоватой — под ней, несмотря на малый возраст, зиждились рельефные мышцы, полученные в результате нескольких лет тренировок и специальных подготовок к трем азам ведьмачества — Испытаниям. По спине девушки бежали мурашки, и тонкая струна внутри нее натягивалась от одной мысли, что через месяц смерть будет стучаться в окна крепости. Выживут не все: кто-то умрет мучительно, долго томясь в лихорадке, кто-то уйдет с миром во сне почти сразу, а кто-то останется здесь, сжигая себя заживо, переставая чувствовать разницу между добром и злом. Эти мальчики… они будут убивать таких как она. Виверн, озлизгов, вилохвостов — всех драконидов за достойную плату. Может быть, отчаянные смельчаки возьмутся и за драконов. Кто этих Котов знает?
Три месяца покорного сидения в башне - и ее начали выгуливать, потом и вовсе отпуская бродить по двору, где Зиамира облазила каждый угол с теми же будущими мутантами. В этот раз милсдарыня тварь вышла на улицу, преодолев длинную залу, заставленную нужным хламом: бочками с недавно выловленной рыбой, новыми мешками с мехами и тканью, бутылками с краснолюдским спиртом и другими поставками алхимических ингредиентов. Особенно воняли сушащиеся кишки накеров и утопцев, что были размещены аккурат возле большого очага. Взрослые на запах даже не обращали внимание, спокойно разделывая на столе рядом другие еще более благоухающие туши; младшие же считали подобное размещение разделочной забавным, тыкая в потроха пальцами каждый раз, как проходили мимо.
За колоннами в глубине помещения на всю стену раскинулась огромная толстая плита, прибитая намертво: все, что было под ней, скрывало пыльное полотно грубого пошива, которое отодвигали раз в восемь-десять лет лишь для того, чтобы выбить на ровной, печальной поверхности имена, что никогда больше не найдут своих хозяев. Памятный монумент, окруженный тисками красочных гравюр драконов и волколаков, стоял тут множество десятков лет, не прекращая принимать неаккуратные каракули чужих прозвищ.
Возле главных дверей с наружной стороны умещалось два больших валуна, мимо которых девочка спешно прошла. На них любили сидеть дети, но постоянное ворчание Имунда, что из принципа гонял юнцов, не давало им как следует отморозить себе задницу. Зиамира заметно повеселела, вспомнив о невозможности этого ужасного старика, шагая по потрескавшейся лесенке, где глыбами торчали льдины. Она с самой веранды увидела, как на другом конце двора двое мальчишек мутузили друг друга потертыми деревянными мечами под присмотром старика и, признаться, это зрелище вызывало гораздо больше интереса, нежели сухие книги с непереводимым содержанием.
Тяжелое дыхание усиливалось по мере приближения к цели — звуки боя и азартные восклицания тоже. Мастер, выглядевший строго, был таким не только на первый взгляд. В душе его закрепился несгибаемый, твердый стержень, который абсолютно никто в нем не мог сломать: человеком он был недобрым, любил помучить своих учеников, выискивая этим радикальным способом недочеты своей работы. Имунд ценил в других более зверские качества, считая, что в работе ведьмака отношения с людьми — шелуха, что стоит разрабатывать в себе больше злобы на монстров, чтобы потом не умирать с голодухи вечную повисскую зиму.
Зиамира его опасалась, ибо он, давая одними своими криками и привычными унижениями одну только критику, вызывал раздражение, как самый мерзкий, поганый преподаватель в университете. Но, к удивлению, несмотря на всю свою конченость, мастер мог нормально вести диалог, иногда поднимая очень интересные для девушки темы: рассказы о его молодости, заказах, снятых проклятиях, порубленных людях… Последнее слушать хотелось… никогда. Но что возразить разошедшемуся старому человеку, который на любое вяканье дает подзатыльник широкой ладонью? Рукоприкладство Зиамира ненавидела, буквально каждый божий раз чувствуя, как глаза наливаются кровью, когда к ней лезут с очередным пинком, лягая ее будто блохастую собаку. Одни только чародеи были толерантны к ней, предпочитая более изысканный метод пыток, привлекая в этом деле свою сраную магию.
Подскочив почти что под руку Коту, что смерил ее колким взглядом, Зиамира поправила расстегнутый жилет, который натянула лишь для вида. Мальчишки — Гыкар и Пьего — продолжали плясать, не удостоив ее своим вниманием, сосредоточившись на движениях друг дружки, страстно желая выйти из тренировочного боя победителями.
— Мастер! Мастер! — резвость с которой она поднырнула под другую руку, вызвала в ведьмаке волну раздражения, и он, смотря в эти черные глазища, с небывалой легкостью поймал ее предплечье, выбивая возмущенно-испуганный вздох.
— Чего тебе? Я сейчас занят… Пируэт, говорю! Отступай назад резко, быстро, так чтобы враг не успел подойти и растерялся. И ты, Гыкар, тоже рот не раскрывай, не то навозная муха, вылупившаяся в твоем же говне, тебе в него и залетит! — ручища непроизвольно сжалась, яростно сотрясая ни в чем неповинное тело. — Что ты делаешь, дурень?! Он же сейчас… Ай-ай, с вами нет мне покоя шпана… Заново!
Наблюдение чужой схватки — взмахов бутафорских мечей и искрящихся искрами глаз — было воистину одним удовольствием. Даже покалывание в предплечье, сжимаемом мастером Котов, нисколько не портило впечатление от такого красивого зрелища. Эти сильные кисти в будущем будут сеять росчерки на каждом, кто раскроет свой рот. Прелестное обладание силы дарует людям, этим мальчикам, безумную свободу, но какой ценой? У самого порога сознания пустота шепчет их имена, ожидая кривые царапины на сером монументе.
Гыкар был очень сильным, но несдержанным — Зиамира общалась с ним немного, но дальше коротких разговоров дело не пошло из-за хамоватости мальчишки. Пьего же владел собой не так идеально, как следовало бы, но в разы лучше своего товарища, пробуждая в нем искреннее соперничество, на которое этот ребенок совершенно не хотел отвечать.
Скользнув назад, ведущий темненький Гыкар прокрутил бутафорию в руке, описав впечатляющее колесо, пока второй зорко высматривал брешь в его защите, которой, впрочем, и не пахло. Повидавшая многое деревяшка рассекла воздух стрелой, метнувшись к груди коротко стриженного ребенка, но цели не достигла — Гыкар с нахальной улыбочкой выскользнул из-под длинной колющей атаки, медленным шагом обходя Пьего по дуге.
Они выглядели как дети, но Зиамира поджимала губы, зная правду — эти мальчики выучены до такой степени, что никакая книжная Цири, обучающаяся в Каер Морхене не переплюнет их, будучи в детском возрасте. Все потому, что им было по шесть, когда Цири — одиннадцать.
Вольт-уклонение со стороны курносого Пьего и яркий, красочный пируэт от Гыкара знатно подкрепили ее мысли. Хоть она и не знала техники боя Школы Волка, но то, чему так кропотливо обучал Имунд, было до ужаса гладко и плавно в исполнении, показывая невероятную гибкость и способность тела творить любые кульбиты. Пускай ученики не были полноценными ведьмаками, но их стиль полностью соответствовал гаденькой натуре их учителя.
Плавно перетекая из вольта в размашистый удар с правой стороны прямо по голове противнику, Пьего непроизвольно поменял стойку на более удобную, перенося вес. Глухой удар, еще и еще, Гыкар не может в уклонение, поэтому ставит блок деревяшкой, стиснув зубы. Ни от кого не секрет, что он разозлился, щуря глаза лишенные ресниц.
— Расслабь, мышцы на лице! Вы даже не коты, а подранные крысы, раз не можете выполнить структурный бой, как надо! В позицию и… Пируэт! Вольт! Первая стойка! Пьего, меч на уровне плеч… Ах ты ж курвин сын, выше!..
Когда бой закончился победой Пьего, оба мальчика решили без вопросов оставить Зиамиру и Имунда наедине, поймав на себе тот самый взгляд, от которого хочется убежать, поджав хвост. Разгоряченные и выдыхающие изо рта пар, они скрылись за небольшой смотровой башенкой, попутно натягивая второй слой мехов.
Её рука была отпущена под конец боя и теперь Зиамире оставалось только смотреть на профиль старика, что стоял в полуобороте, привычно морща свои густые, но почти незаметные светлые брови, до которых уже давно добралась седина.
— Слушаю.
Голос его совсем не напоминал старческий — он не был отдан на растерзание проверенным временем связкам и не вибрировал в горле при тихом шепоте обладателя. Чистый, мужской, полный силы, он совсем не подходил Имунду, хотя со временем издаваемые им звучания скорей заставляли Зиамиру сдерживать раскрывающийся в зевке рот , чем испытывать животный трепет. Большая палка в читальне быстро выбила из нее все желание спать на лекциях о травах — рука у мастера была тяжелая и находила цель без исключения, что в первый же день и было доказано. К слову, Имунд баюкал всех своих подопечных, будто специально применяя этот сонный эффект — все ученики понуро и без интереса листали предложенные трактаты, едва улавливая слипающимися глазами главную мысль витиеватого почерка автора, несущего полнейшую ахинею о целебных свойствах ромашки наравне с селезенкой водной бабы в день полнолунья. Новоприбывшую в этот мир три года назад уже не удивляла такая заезженная ведьмаками вещь, как «Бестиарий». Порой разумность троллей и существование вихтов с призраками, боящихся серебра, приводила вневозрастную точно-не-человечку в дичайший восторг, присущий интересующемуся биологу. Почему серебро? Какие мутагены в ведьмачьей крови при использовании «Черной крови» приносят вампирам дискомфорт? Как монстры-реликты приспосабливаются к окружающим условиям, несвойственным виду? Влияет ли это на флору и каким образом? Почему книг о межвидовом спаривании так мало?..
— В бестиарии сказано о ледяных троллях, обитающих на севере. В Повиссе они тоже есть, но встречаются ли им подобные дальше на востоке и юге? — интерес девочки был сугубо научен, но план разболтать старика никак не мог подействовать из-за его излишней подозрительности даже к своим бывшим, взрослым ученикам.
Забренчала тонкая кольчуга под ремешками, оббитая кругами телячьей кожи. Ведьмак развернулся, склонив к Зиамире голову.
— Страница восемьдесят девять, — проворчал он, качая высушенной временем головой. — Ты бы узнала все ответы на вопросы, не засыпай на моих лекциях. В крайнем случае информация в открытом доступе — переверни страницу и не мучай старика.
Об этом и говорила девочка. Этот почти не разбалтываемый, упертый баран, бьющий по голове своей учительской палкой так, будто желает выбить всем ученикам мозги, говорит в том случае, если сам того страстно желает. Припоминая нелестный отзыв Лютика о м-м-м… ебанутости ведьмаков из Школы Кота, Зиамира не до конца верила в слова барда, считая, что он, как обычно, слишком драматично воспринял славу цеха. Да, они были жестоки, но откровенных мутаций, третьей полужопицы и вылезающих из орбит зенок она ни у одного из них не наблюдала. Хотя, опять же, кто этих Котов знает…
Крепость пустовала, и, следовательно, мастер просто физически не мог капать на мозги старшим ведьмакам, поэтому дети всегда были под прицелом его рассчитанной системы наказания. Клемен давно не попадался на глаза, затерявшись в огромной цитадели, Морагон чаще был в окрестностях, чем в Каер Орхтанге, поэтому сразу же выпадал из списка. О чародеях и говорить не стоило — Имунд и сам был рад их игнорировать из-за размолвки с эльфом, произошедшей с месяц назад. Выдуманные чудовища в подвале, как поговаривали некоторые, и те залегли на дно.
Но все было не так плачевно, как казалось на первый взгляд — на прошлую зимовку в полку прибыло на четыре человека, однако, как только наступило подобие ранней весны, ведьмаки разъехались, оставив грустные воспоминания в длинной памяти Зиамиронотен в виде подранных, исполосованных шрамами, лиц. Подобие дружбы присутствовало в цехе и никой плохой характер не мог попортить
потребности ведьмаков друг в друге. Девочка могла сказать, что не зря оставляла компанию непонимающих ее мальчишек, с опаской ютясь на конце лавки в столовой, слушая пьяненькие истории о настоящих заказах на накеров, брукс и гигантских львов-тигров из Зеррикании. Естественно, ее гнали взашей, но… иногда ей позволял остаться вусмерть забытый Морагон — один из «постоянных» ведьмаков Каер Орхтанга. Он появлялся в крепости по меньшей мере раз в три-два месяца, привозя с собой мешок воняющих внутренностей для испытаний чародеев, оставляя себе забальзамированную рожу какой-нибудь твари, на которую Зиамира смотрела не с отвращением, а явным шоком. Увидеть вживую мгляка и потрогать его сухую кожу, посмотреть в белесые, высушенные глаза, уколоть указательный палец о торчащий клык… Само существование подобной магии до слез удивляло ее, потому что подаренный ей опыт стоил всех переживаний.
— Каким образом в бестиарий попадает информация о новых видах? Ну, если ведьмак или какой человек узнает что-то о неизвестных монстрах? — возмущенно набычилась девушка, скрипя зубами от постоянной халатности окружающих ее ведьмаков. Быть в обществе, где всем на тебя наплевать, как на личность, очень сложно. Зиамира на своей шкуре прочувствовала каково это.
Имунд моргнул, забегал глазами по ее лицу, смотря как на самую надоедливую мошку, мешающую ему преспокойно существовать в тишине нынешнего дня. Наконец, он покачал головой и, напрягая впалые щеки, на которых выступали светлые волосы, качнулся на подошве взад-вперед. По его мнению, Зиамире стоило ответить лишь для того, чтобы не видеть каждый раз при встрече ее так по-бабски обиженное лицо. Тот спектр эмоций, что могла воспроизвести диковатая животина в разумном обществе, отчасти восхищал его из-за неимения опыта в подобных наблюдениях. Иногда он даже специально подталкивал Зиамиронотен к проявлению искренних чувств гнева или злости, но эти низменные порывы ни в какую не шли с вполне человеческими настроениями и осознанными выборами, способностью излагать свои мысли не булькающими звуками и ревом, а обычной речью.
— Умеешь же задавать вопросы, — вынырнув из темной бездны мыслей, мастер глянул на все еще ждущего ребенка, отречено застегивающего пуговицы на жилете. — Когда первые люди прибыли на континент, высадившись на…
— Берегах Понтара и Яруги. Я это уже читала в книге, которую вы мне дали, — опередила его она, блеснув зачатками разума. — А еще там сказано, что… Мастер… Я это, больше не буду вас перебивать… Сильнейше извиняюсь…
У Имунда был очень красноречивый, оскорбленный вид, и Зиамире не нашла ничего лучше, чем заткнуться и молчать пока ее в очередной раз ничем не огрели.
— Прекрасно, — вскинул он подбородок, говоря тем самым лекционным тоном. — Слушай дальше: ты наверняка знаешь «Бестиарий брата Альберта» — только самые отъявленные идиоты и лентяи в крепости о нем не знают. Что удивительно, ты хоть и введенная в него бестия, но такой — то есть тупой или глупой — я тебя не считаю… Дожили: всратый дракон глотает тома справочников лучше молодых ведьмаков…
Это не была похвала — ругательство, оскорбляющее Имунда до глубины души. Зиамира хоть и старалась задавить свой взрослый начитанный ум, но сделать это было проблематично.
Тем временем, старик произнес несколько незнакомых девушке слов, непроизвольно заставляя ее вслушаться в шипящее, змеиное произношение
польского языка.
-…Он умер, не открыв всех разделов тварей. Сделать нечто подобное может или какой-нибудь не щадящий себя эльф или больной ученый, каких сейчас по миру бродит слишком много, но, увы, на ведьмаков всем всегда было, мягко говоря, похуй, — прокряхтел мужчина, лязгнув зубами в злой насмешке. — Есть еще множество справочников, трудов и отдельных альманахов на отдельно взятых монстров, но кто будет объединять все в одно целое таким извращенным образом? Когда Альберт был еще жив, а идея его собрания казалось очень хорошей, книги дополнялась заметками на территории Северных королевств, проходя через комиссию в Оксенфуртской академии. Зиамира, когда открыли академию?
— А-а-а… Э-э-э…
— В 873-ем году, Зиамира. Плохо, что ты этого не знаешь, очень плохо.
Пристыженная, выведенная из зоны комфорта девочка стыдливо завертела головой, стараясь уменьшить напор давления от мастера. Сдался ей этот Оксенфурт… Как будто в жизни ей эта дата пригодится больше умения летать…
— Обычно такие мелочи короли не подтверждали, оставляя это все своим писарям, заместителям и прочей шушере. Изредка только маги совали свои носы в дела ведьмаков, но потом пошла мода на магию у баб, и мы совсем остались без их пристального внимания, что я считаю очень хорошим стечением обстоятельств… До сих пор помню, как ныне пропавшая Йянна из Мурривеля творила свою чертовщину в Каррерасе, разбрасываясь деньгами, как дождливая погода жабами… История не для детских ушек, но знай — чародейки те еще паршивые суки. Одна такая, уже упомянутая, стравливала мужиков с проклятой стрыгой, чтобы добыть себе очень — повторюсь — очень необходимые ей зубы бедолажки. Видите ли, у милсдарыни выпускницы Аретузы была особая нужда в подобных ингредиентах, что мешало мне работать…
— Мастер… — аккуратно вклинилась Зиамира. — Так… как вы поддерживаете общность информации в бестиарии?
Мужчина смерил ее испепеляющим взглядом. Это был тот самый момент, когда человека в его словесном поносе перебивать не стоило, но девушке настолько не хотелось слушать бахвальство о прекрасном времяпровождении старика с чародейкой, что она все же пошла на риск, положив свою пустую голову на плаху.
— Да-да… — зафыркал он недовольно, сложив худые руки на груди. — У каждого есть свой в седельных сумках, торбе — не важно. Обычно я заставляю конспектировать учебники и трактаты в юном возрасте, чтобы на большаке не загоняться с этим. Например, Клемен, насколько я помню, записывал в свой кирпич всех монстров, которых ранее не встречал, но насколько он чтит традиции сейчас, я не знаю.
— То есть, все просто заводят себе свой бестиарий? — удивилась она простому ответу. Все, что изложил ей Имунд сейчас, он мог сказать максимум за пару десятков секунд, но почему-то предпочел поделиться воспоминаниями о своей бурной молодости.
— Если бы не помощь того, кто отсиживает свой зад в Лан Эксетере и Понт Ванисе, то никаких бы радостей жизни — бумаги, одежды, магов — у нас бы не было. Звонкая монетка в этом мире решает все, дракон. Тебе ли не знать, жадина?
Намек на любовь ее вида к сокровищам был принят ей с раздражением — Зиамира пока не разу не чувствовала в себе потребность украсть что-нибудь из драгоценностей или окунуться в залу, полную жидкого золота, как Смауг Ужасный. Имунд оскорбил ее — неважно специально или нет.
— А где Клемен? — оклемавшись, спросила девушка, припоминая, что не видела его действительно очень давно.
— Этот вшивый уродец умчался три недели назад в дорогу. У него какой-то заказ горит в Каингорне. Вроде бы наплыв троллей на тракте, — предположил мужчина, покручивая ус. — Родерик тоже в ту сторону отъехал, но его мотивы были куда прозаичнее: Хенгфорс принимает у себя бардов и цирковую труппу, а мы все знаем, что, где актеры, там и воровство. Где воровство, там и печальные случаи убийства. Убийства — заказы… Тем более, эти смехотворные придурки любят возить в клетках всякий ненужный мусор.
— Ненужный? — скрипнула Зиамира зубами, почувствовав укол злости. — И кого же в таких труппах перевозят?
Шипящий смешок мастера оборвал этот разговор. Он грубовато, по-хозяйски положил тонковатую, но тяжелую ладонь ей на голову, с силой вдавливая девчонку в землю, слыша ее протяжный стон от неприятных ощущений.
— Спроси у своего магика, — победно кивнул он на главный вход. — Обычно чародеи сведущи в подполье и там предпочитают покупать или продавать бестий для собственной выгоды.
Раздраженные скрипы Зиамиры прекратились, когда она наконец дерзко сбросила чужую руку с головы, растрепав короткие черные пакли. Дахладыш требовал отстригать волосы ниже ушей, забирая отрубленные комки для дальнейших исследований. Девушка не сопротивлялась, в душе желая иметь длину больше, чем сальное мальчишеское каре.
— Все опять уехали до зимовки?
Странная тональность в голосе ребенка отозвалась в Имунде подозрительной усмешкой.
— Откуда мне знать? Некоторые Кошаки вообще по пять лет отсутствуют, — преувеличил он с загадочностью в блеске желтых глаз. — Никто не отсылает мне воронов и голубей с записочками, поэтому оправдывать никого не берусь.
Неловкость скользнула в движениях рук, переступании со одной ступни на другую из-за чего тонкий, полопавшийся от возраста пояс заскользил по поверхности теплого жилета, издавая скрип. Чернявка исподлобья глянула на старика, облизывая сухие губы, не зная, что сказать. Ей казалось, что ведьмак видит ее насквозь, и возникшее любопытство могут неправильно воспринять: если она тут же начнет отрицать ожидание Клемена, то будет выглядеть по-настоящему глупо. Нет уж, она лучше умолчит о таких своих выводах, оставив крохи самоуверенности при себе.
— Спасибо за разъяснение. Я обязательно прочту «Гулей и альгулей», заданных вами сегодня.
— Автор?
— Адам Нивелль, — на этот раз без запинки четко выговорила Зиамира, не облажавшись.
— А второй его труд?
— М-м-м…
— «Сопряжение Сфер» выпуска 907-го года, — подловил ее старик, почти ядовито скукожившись от наплыва торжества. — Расист и тот еще кусок непочтительного дерьма. Иди и учи дальше всех исследователей и ученых начиная с Косимо Маласпины и Альзура.
Зиамира в голос застонала, обхватывая голову руками.
***
Следующие деньки тянулись как обычно и, возможно, даже несколько скучно — Зиамира засиживалась в башне, ходила в обширную библиотеку цитадели, тайком пыталась таскать еду, но, получив по рукам ремнем, быстро отбросила эту идею. Книги, которые она поглощала, ни разу не были художественными, но умение осмысливать сложную терминологию очень помогло ей. Единственной «нейтральной» литературой, которую девушка нашла, была толстенная махина в два тома авторства Грегори Гурма «Круговорот суккуба, или падшая женщина». Пожалуй, такую пошлятину поэтому и закинули в самый дальний угол комнаты, прикрыв подожженной Игни занавеской.
Книгу Зиамира прочитала, в конце почти затопив слезами залу под странные взгляды разделывающего тушу горного козла Морагона. Половину написанного она перевести не смогла из-за искаженного диалекта, но бульварным романчиком таки удовлетворилась, с печальной, заплывшей рожей ежедневно приходя на занятия, где ее встречали уже не просто со скептицизмом, а с откровенной осторожностью. Ее внешний вид наталкивал на определенные мысли.
Обложившись барьерами, Дахладыш не появлялся примерно неделю. Позже, когда Зиамира принимала из рук Франтзека который по счету поднос с настоями, человеческий чародей сообщил ей, что лезть в дела эльфа он не очень-то и горазд, однако, все же предупредил, что, скорей всего, в крепости его нет, а двери в свою мастерскую-спальню маг запер на особый засов. Желание скрыть свои тайны девочка понимала, приняв решение на рожон не лезть и дальше пить эликсиры, да читать сопливую литературу, наблюдая за тем, как мальчишкам начинают давать гораздо больше отравы, чей ей.
Их еда выглядела настолько омерзительной, что даже Зиамира, которая не прочь была съесть кусок сырого мяса, испытывала стоическое отвращение к той дряни, что им давали на завтрак, обед и ужин. Какая-то плесень, жидкая слизь или мази… Жесткие колоски, засохшие грибы с пахучими спорами… Ладно бы по отдельности, но в тарелки им наваливали все и сразу, из-за чего девочка с зеленым лицом уходила из залы под презрительные взгляды. За спиной эти будущие мертвецы прозвали ее неженкой.
Состав своих блюд она не знала, предпочитая все же неведение, чем ненужную правду, из-за которой вся еда Каер Орхтанга лезла бы у нее носом.
«Это когда-нибудь закончится, потому что все в мире имеет эту жалкую способность, не имея бесконечного срока… К сожалению,» — приходило ей на ум вечерами, под перелистывание страниц пожелтевших учебников.
Эльф объявился на восьмой день: кожа его блестела от свежести отдыха, отображая на лице гладкую, смиренную улыбку, присущую самой миролюбивой и приятной личности, коей он не был. Розоватые губы изящным изгибом приветствовали ее, пишущую который по счету завиток в вязи кривых, грубоватых на бумаге рун. Увидев в тот злополучный миг мага, девочка немигающим взглядом уставилась на отдохнувшего, расслабленного нелюдя. Перо выскользнуло из ее белой ладошки, царапая очиненным отверстием многочасовой труд, так и оставаясь лежать на столе.
Позже ей понадобилась хитрость: вычесав все колтуны из густой черноты волос, да умывшись второй раз за утро, убирая сонливое выражение с детского худого личика, Зиамира положила на колени дневник с выписками, нагоняя вид самой послушной, самой покорной ученицы, которая только могла существовать. Усидчивость не вызывала в ней скуки: притягивающие внимание вещи всегда находили девушку в любой из комнат крепости.
Полчаса — маг не заставил себя ждать, тихо влившись плавным движением на территорию монстра. Вторжение иных личностей в берлогу вызывало у Зиамиры внутреннюю дрожь, которую Дахладыш объяснял обыкновенными инстинктами.
— Как успехи? — горделиво приподнимая подбородок спросил эльф, убрав руки за спину изящным выпрямлением плеч.
Ответом стал тихий шелест одежд, прикрывающих следы от затянутого ремня — Зиамира молча передала Дахладышу выписки. Бегло пролистав их, чародей кивнул и положил их на коробку рядом с кроватью, где догорала свеча.
— У меня для тебя новости, о которых ты должна узнать первой, — Зиамира удивленно приоткрыла рот, но ее перебили властным, не терпящим пререканий, взмахом руки. — Знаю, тебя не считают достаточно умной для осознания некоторых аспектов жизни разумного существа, но дело идет не о мнении совершенно чужих, малознакомых людей, которых, клянусь всем чем угодно, тебе и не составило бы труда сожрать. В твоем настоящем… ты понимаешь.
Иногда чародей был ужасно странным для восприятия девушки. Она выглядела как
dh’oine, ела и пила как
dh’oine, вела себя как
dh’oine… Отвращение, неприязнь, якобы необоснованная для окружающих, жила и процветала в этом эльфе и, честно признаться, Зиамира не понимала почему была удостоена чести быть для этого нелюдя слушателем его откровений.
— Не пучь свои антрацитовые глазки. Я знаю, что за ними прячется не твоя миленькая мордочка, — деланно улыбнулся он, изображая напускную нежность, которой обманывались многие. — Отослав королю результаты за три минувших месяца и самолично оценив скачок в развитии твоей речи, многообещающей умственной деятельности и мелкой моторики этих самых кривых пальчиков, я не ожидал такого скорого и радостного ответа от милостивого монарха. Тройден заметил, что в отчетах почти нет физической составляющей, а мы все, как знается, понимаем, что королю ящер нужен лишь для выгоды — Редания нагло прет на границы Ковира. Я так же говорил с ним о творящемся в мире хаосе и Лебеде, что с сапогами лезет со своими псевдопредсказаниями в самую жаркую печь… Так вот, кажется твой исход становится более ясен. По крайней мере, для меня.
Высказавшись короткой речью, Дахладыш нагнулся гибким деревом, оказавшись над девочкой, которую охватил небывалый озноб, и потянул тонкие, аккуратные, как у дамы, ладони к ее голове, хватая черную прядку волос, перебирая ее двумя пальцами. Зиамира обездвиженно сидела на краю кровати, не доставая до пола ногами. Сердце пичугой затрепыхалось в горящей от щемящей боли груди, будто в ней только что взорвалась последняя надежда на спасение. Все, что с ней делали три года в ведьмачьей крепости…
Да… Да, она понимает, к чему ведет этот ублюдок.
— Первый король Ковира и Повисса возомнил, что может вертеть в своих грязных конечностях чужими жизнями, как ему только вздумается. Что ж… Этот старый пес не прогадал — он полностью осознает свою власть и влияние, которыми обладает. Зиамира, запомни то, что я тебе сейчас скажу: старость — это заслуженное наказание для dh’oine. Она делает их сварливыми, жалкими и злыми. Молодость в любом виде красит кого угодно: Тройден когда-то был великим человеческим королем, но его время давно ушло, ускользнув ядовитой змеей… Хочешь узнать, что было написано в письме, что он прислал полных семь дней назад? Его принесли вороны — жалкие, темные птицы, как и их хозяин… Ненавижу их, — казалось, что звук ржавых шестеренок слышит не только девушка — в ее голове вскипела кровь: к щекам прильнул лихорадочный румянец, но холод — тот, что она не чувствует — обхватил ее тело клешнями тисков. — Я не любитель зачитывать письма, но цитировать могу сколько угодно. Слушай: «Предназначение есть старейшая мудрость людей, пронесенная сквозь века почитателями традиций. Токмо смерть приходящая и уходящая с миром — подруга тех, кто принял бремя, и тех, кто его несет — решает судьбу Дитя Предназначения. Я не подставлю шею под ее прямой удар. Пусть сама решает сколько
Ziamironoten осталось идти по пеплу дорог, которые обязательно вспыхнут. Но… такие, как она всегда становятся ведьмаками. Без исключений.»
Рука на макушке показалась такой тяжелой, такой секущей и обременяющей, что в горле застрял огромный, сухой ком, будто его сдавили невидимые пальцы. В глазах заискрилась тлеющая вера, развеявшись над пониманием своей дальнейшей судьбы.
— Слышишь
Ziamironoten? — почти ласково, вкрадчиво тихо проворковал эльф, оттянув уголки губ в настоящей, искренней и немного торжествующей улыбке. — Тебе так больше идет.
Мягко разворошив воронье гнездо слегка вьющихся на концах волос, Дахладыш выпрямил ровную спину, вдыхая носом воздух со взглядом счастливца, увидевшего мир заново во всей его цветущей прелести, удаляясь легким шагом, бесшумно прикрыв дверь в омертвевшую спальню.
У кого-то остался месяц, а у кого-то пара лет. Все Дети Предназначения становятся ведьмаками. Без шансов. Без промахов.
«Кто делает из дракона ведьмака? Токмо сущности живые, падкие на стремление к лучшему для народу людского, жадного до науки и нововведений!»
«Век продвинутой материи»
из Записок Профессора Томаса Моро.
1104-й год по солнечному календарю.
