Para mi siempre estaras vivo/Для меня ты будешь жив всегда

Брайан посмотрел на лежащую на столе у окна папку с текстами и прикусил губу: в какой-то момент стало очень тоскливо от мысли о том, что уже прошло столько лет и жизнь медленно клонится к закату. Сорок лет… почти сорок лет как вышла Рапсодия. Двадцать три года как не стало Фредди, а он все еще помнит их встречи так, будто бы это было вчера. Он не хочет его отпускать. В Англии, с ее круговертью, это ощущалось не так остро, как тут, в Монтрё. Хотя и не было уже студии, и на набережной стоял памятник, но сам город мало изменился с тех самых пор. И именно поэтому сейчас Мэй ощутил, как не хочет расставаться с ним. Но что толку? Что у него есть в этом городе, кроме воспоминаний о Меркьюри и молодости? За что ему цепляться, чтобы остаться тут? Какой повод? Попытаться еще раз поговорить с Веллингтоном? Если у него есть что-то еще, то коллекционер не сознается в этом. А поднимать скандал никто не станет, даже если они с Мэри поймут, что не хватает многих вещей. Что еще? Конечно же тот, для кого этот город был родным, тот, кто не считал его таковым, а родился в нем — Фредерик. Музыкант усмехнулся своему отражению в оконном стекле — этот певец за считанные дни всколыхнул их жизни так, как это порой удавалось Фредди. Сегодня в одном городе, завтра ни с того ни с сего в другом? Это было в его стиле! А не в стиле Брайана — так резко хватать билет на самолет! Кто этот парень и откуда в нем все это? Неужели Роджер был прав, и это все гены Великого притворщика? Брайан посмотрел на пробивающиеся сквозь полог туч лучи солнца — Леклер стал таким лучом в его жизни, всколыхнул ее, принес краски, о существовании которых Мэй уже начал забывать. Звонок телефона заставил вздрогнуть. — Ты что-нибудь узнал о Леклере? — нетерпеливо спросил Роджер. — Как там твое дело? — О нем я ничего не узнал, — поморщился Брайан. — Было не до этого. А мое дело довольно неплохо. Приеду, расскажу. Тейлор хмыкнул. — Хотелось бы немного прояснить эту ситуацию перед тем, как я объявлю, кого мы выбрали. Боюсь, узнав результат, он не захочет с тобой говорить. — Ты предлагаешь мне пойти поговорить с ним откровенно? — Брайан ощутил себя немного не в своей тарелке. — А с чего еще начинать? Конечно же, с разговора с ним. Может быть, ты как-нибудь умудришься стащить у него образец ДНК? — подначил Тейлор. — Ты в своем уме?! — Ты детективы не смотрел, что ли? — хихикнул барабанщик. — Из кафе не сможешь забрать стакан? Или дай ему свой платок… — Роджер! Не впадай в маразм! — Мэй хотя и понимал серьезность ситуации, но не мог сдержать нервного смешка. — Я мог бы уговорить Кэш пройти сравнительный анализ, — уже серьезно продолжил Роджер. — Мы бы знали все наверняка. А потом уже думали, как быть дальше. — Я не хочу влезать в это так, как хочешь ты! Как минимум, он должен знать о наших подозрениях! — запустил пятерню в непослушные волосы Мэй. — А что будет, если они не подтвердятся? Вот он посмеется над нами, и потом мы увидим целую кучу ток-шоу, где он будет рассказывать эту историю в подробностях! — фыркнул Тейлор. Мэй вздохнул, понимая, что в словах Роджера есть доля истины. — Хорошо, я подумаю, что можно сделать. Позвоню ему, — он попрощался и завершил разговор. Ну и что? Если отбросить все этические моменты, то Тейлор был прав. Как бы там ни было, а Роджер лучше их всех адаптировался к бизнес-среде и умел вовремя просчитывать ситуации и подключать мозги там, где чувства брали верх. Если вышло так, что у Фредди родился сын, о котором он уже не смог узнать, то нужно хоть как-то если не восстановить справедливость, то отдать должное парню. Раз браслет ему отдал Веллингтон, значит, была почти стопроцентная уверенность в том, что Меркьюри так ничего и не узнал… Брайан вздохнул, представив, как обрадовался бы Фредди, узнай он, что у него есть сын… Хотя, неведение было благом для него — умирать и знать, что твой ребенок никогда не запомнит тебя — было бы слишком жестоким наказанием для Меркьюри за все его грехи. А как обрадуется Фредерик? Как ему в дальнейшем поможет тот факт, чей он сын! Не просто так дорога судьбы привела Брайана в Монтрё! Она решила, что он должен и дальше быть руками Фредди? Только на этот раз не позаботиться о том, чтобы творческое наследие увидело свет, а о том, чтобы у его сына появилось его законное место! Но только как это лучше сделать? Как поговорить с Фредериком? Пока что ответа на этот вопрос у Мэя не было. Кто его сможет ему подсказать? Брайан усмехнулся себе в зеркало, накинул пальто и снова отправился на прогулку. После ненастных суток погода решила вернуться к себе привычной — стало теплее, и от снега на улочках Монтрё не осталось и напоминания, только кое-где в тени белое покрывало еще сохранялось на не успевших замерзнуть газонах и клумбах. Брайан прошелся по набережной, старательно обходя площадь. Как всегда, в конце ноября в городе было полно фанатов группы, на которых ему совсем не хотелось наткнуться. Медленно бредя по набережной, Мэй сам не заметил, как оказался на половине пути к дому, где когда-то была квартира Фредди. Музыкант поморщился — люди все рабы своих привычек, и эти привычки даже через четверть века дают себя знать! Ноги сами понесли его по знакомому маршруту, пока голова была забита мыслями. Мужчина посмотрел на воды озера, подсвеченного лучами заходящего солнца, и решил спуститься к самой кромке воды. Он знал это место — одно из убежищ Фредди, где он мог часами сидеть у воды, любоваться лебедями и оставаться никем незамеченным — высокие кусты и пальмы отделяли берег от пешеходной дорожки. «Своими лебедями», как он называл этих красивых грациозных птиц. Уж сколько раз он опаздывал в студию именно из-за того, что просил шофера остановить машину и шел посмотреть на них, а потом, конечно же, забывал о времени! Узкая каменная лестница вела к каменистому берегу, и стоило только на нем появиться человеку, как привыкшие к людям и весьма обнаглевшие лебеди устремились к Брайану в надежде выпросить подкормку. — Ребята, у меня для вас ничего нет, — развел руками Мэй, глядя на белых птиц, хлопавших крыльями и поднявших изрядный шум. Поняв, что ничего не перепадет, лебеди отплыли от берега. Засунув руки в карманы пальто, Мэй подошел к самой кромке воды, забрался на один из больших, но не скользких камней. Сколько уже времени прошло с того дня, когда он последний раз вот так любовался закатом? Именно закатом в Монтрё? В его жизни было все — деньги, известность, ему были открыты любые двери и дороги. Он мог, если бы захотел, весь остаток жизни провести в доме на пляже в тихой стране, каждый вечер любуясь потрясающего вида закатами, наслаждаясь тем, как обслуга исполняла бы все его пожелания, но только он не хотел этого. Его жизнь не была наполнена красками. Да, есть успешные дети, есть Анита, которая любит его и которой дорожит он, есть то, что осталось от группы, есть бизнес. И вроде бы все дорогие люди здоровы и счастливы, но только это не привносит ему в жизнь настоящих красок. Все расцвечено так, будто бы это рисовал профессиональный художник иллюстратор — по всем правилам, без единого огреха, чтобы заказчик остался доволен сочетанием и переходом цветов, плавностью линий… Но это же не было настоящими красками! Все равно что работа с графическим планшетом вместо холста и масла! Настоящие краски так и остались тут, в Монтрё, в прошлой жизни, где у него был сумасбродный вокалист, дизайнер, художник и … черт бы его побрал, тот, к кому его так тянуло, единственный мужчина, который вызывал в нем влечение — Фредди Меркьюри. Пришлось прикусить губы, чтобы сдержать подступающие к векам слезы. Хотя все равно тут его никто и не видел, но как-то это было неправильно. Слишком лично, чтобы стоять на берегу озера, смотреть на «его лебедей» и позволять соленым каплям скатываться по щекам. И хорошо, что он не позволил себе расслабиться! Лебеди с гамом бросились влево и принялись с энтузиазмом ловить полетевший им корм. Кто-то из местных жителей или туристов пришел их покормить… Удивился бы этот человек, увидев старика, размазывающего слезы! — Всем хватит, всем… — произнес пришедший, и Брайан вздрогнул — черт его дери — Веллингтон! Вот уж кого принесла нелегкая! И именно сейчас! Мэй развернулся, чтобы постараться уйти как можно быстрее, пока американец был занят лебедями, хватавшими пророщенный овес, но остановился, глядя на мужчину. Или зрение стало его подводить или нервы сдали окончательно и сейчас психика играла с ним весьма паршивую игру, но, глядя на Веллингтона, Брайан едва сдержался от возгласа — он прекрасно знал эти движения, которыми мужчина раскидывал корм лебедям, эту плавность движений, которую было не скрыть под парой десятков лишних килограмм и теплой одеждой, он смотрел на этот профиль, когда подбородок был скрыт в объемном шарфе, и понимал, что он не изменился за все это время. И мягко вьющиеся седые волосы оказались чуть собраны сдвинутыми на голову очками. От удивления едва не поскользнувшись на камнях, Мэй неловко взмахнул руками и все же не сдержал возгласа, который тут же привлек внимание Фила. Удержав равновесие, Брайан подошел к замершему Веллингтону, опустошившему пакет с овсом. Достаточно было лишь нескольких мгновений, чтобы, глядя в глаза Веллингтона, увидеть, что на него сквозь пропасть лет смотрел тот же самый коньячный взгляд, что и тогда на балконе. В ту самую ночь, когда все могло случиться. Сегодняшний сон, в котором Фредди неожиданно превратился в американца Веллингтона, стал явью. И это были самые настоящие попытки подсознания уже тогда сказать Мэю об очевидном! Очевидном сходстве этих людей! Карий взгляд смотрел на него спокойно, но небольшая тревога отчетливо читалась в нем. А еще какой-то внутренний, тщательно скрытый страх и… надежда? — Господи… — вот и все, что сумел произнести Брайан, все еще смотря на воскресшую молодость. Веллингтон усмехнулся, все так же скрывая подбородок в шарфе, и сомнений уже не было… Та самая мимика, те самые морщинки у глаз. — Если хочешь поговорить, то лучше не здесь, — сказал он, делая пару шагов по направлению к лестнице. Мэй молча кивнул и последовал за ним к припаркованной не так далеко машине. Оказавшись в теплом кожаном салоне кроссовера, Брайан наконец-то сообразил, что с трудом переводит дыхание и ощущает, как в ушах стучит кровь. Да уж, давление явно поднялось выше нормального. Он откинулся на спинку сиденья, чуть приоткрыл окно, позволяя прохладному воздуху помочь совладать с собой. Это было реальностью? Мэй не мог поверить в то, что это опять не очередной липкий сон. Он с трудом осознавал, что сейчас рядом с ним, за рулем этой машины, воскресший Меркьюри, который, судя по его виду, совсем не был похож на неизлечимо больного, умирающего человека. Брайан повернулся так, чтобы лучше рассмотреть его. Да, когда он вернул очки на место, сходства стало меньше. Еще в этом была виновата изменившаяся линия прикуса. Но все равно — это был тот самый точеный нос, тот же взгляд и его руки — тонкие пальцы с изящной формы ногтями. Да, на них уже проступили старческие вены, но не узнать эти руки было невозможно. Фредди припарковал машину у студии и кивком головы пригласил Брайана последовать в свое жилище. Мэй едва не бегом поспешил за ним. Стоило им подняться по лестнице, как злость за то, что он оказался замешан во всем этом спектакле, отдающем дешевой комедией и бразильским трехсотсерийным сериалом, взяла верх над благоразумием вечно вежливого и сдержанного гитариста — он ловким движением схватил Фредди в охапку и прижал к стене у шкафа. — Как ты мог так поступить?! — почти крикнул Брайан, видя изумление и испуг на лице воскресшего. Мэю было больно, очень больно и обидно. Все эти годы, что они жили, видя за собой призрак музыканта и оглядываясь назад в надежде, что он стоит за их спиной, он спокойно жил чужой жизнью и явно был всем доволен! Он построил свою новую жизнь и ни о чем не сожалел. А он?! А он столько лет смотрел на Аниту и пытался выгнать из своего сознания мысли о том, что так и не сказал Фредди, что так и не смог быть более решительным и сильным. Он так сожалел об упущенной возможности! И если бы не случайность, он бы и умер с мыслью о том, что самого главного в своей жизни так и не сделал! Мэй замахнулся, очень хотелось причинить хоть немного боли этому материализовавшемуся призраку прошлого! Фредди напрягся, но не оттолкнул его от себя, хотя и мог бы с легкостью избежать удара. Вместо этого он лишь опасливо вжал голову в плечи, приготовившись получить заслуженный удар, но кулак Брайана с глухим стуком впечатался в деревянную стену над его плечом — в последний момент рука Мэя дрогнула, и он зашипел от боли. Фредди испуганно посмотрел на Брайана, но тот не дал ему ничего сделать — попросту сгреб в охапку опешившего от такого поворота событий мужчину и крепко прижал к себе. Дышать стало труднее из-за оказавшихся непривычно крепкими объятий и того, как пришлось уткнуться носом в шерстяное пальто Мэя. Однако Меркьюри даже не попытался вывернуться, позволяя гитаристу осознать произошедшее и немного успокоиться — он отчетливо ощущал, каким сорванным было дыхание и как бешено колотилось в груди сердце друга. Прошло несколько минут перед тем, как Брайан ослабил хватку и чуть отстранился. Мысли наконец-то перестали перескакивать одна с другой. Новость о том, что тот, кого он считал безвозвратно ушедшим, стоял рядом, больше не казалась совершенно дикой и ведущей в сумасшедший дом. Вот же он — живой, теплый — доказательство того, что даже самые бредовые мечты иногда могут сбываться. И он хотел его ударить?! Это было лишь первым порывом, идиотской детской обидой! И это так он его встретил? Вместо того, чтобы наконец-то обнять?! Чтобы наконец-то сказать… Но что сказать-то в такой ситуации? — Наверное, у тебя много вопросов, на которые ты хотел бы услышать от меня ответ? — тихо сказал Фредди, приходя на помощь и отстраняясь. — А сам как думаешь? — ответил ему Брайан, глядя в напряженное лицо. Меркьюри усмехнулся, кивнул: — Полагаю, их полно, дорогуша, — произнес он, окончательно убрав оттенок американского акцента и чужеродные интонации. На этой фразе сердце Мэя ухнуло вниз. Он знал, что никогда больше не услышит такое обращение, произнесенное именно с этой интонацией! И вот вдруг он его услышал! — Похоже, тебе не помешает немного чая, — улыбнулся Меркьюри и скрылся за бёбу, отделявшей кухню. Машинально Брайан последовал за ним и пару минут смотрел за тем, как Фредди возится с заварочным чайником. — Тут не очень удобно вести длинный разговор, Брайан, — Меркьюри ощутил затылком взгляд гитариста, — в гостиной лучше. Если ты все еще не веришь в реальность — можешь подойти и ущипнуть меня. Хотя у тебя был более крутой повод убедиться в реальности моего существования, — мягко произнес Фредди, составляя на поднос чайник и чашки. Брайан кивнул, чуть отстранился, пропуская хозяина вперед. Позволив ему занять кресло, как и вчера, Мэй устроился на диване. Почти что механически взял чашку, пригубил ароматный черный чай с бергамотом… Фредди так и не изменил себе в любви к этому виду чая. Меркьюри вздохнул — сидеть напротив Мэя сейчас было куда тяжелее, чем вчера, когда пришлось незапланированно столкнуться с ним и всеми силами пытаться скрыть волнение, что охватило его, и не раскрывать себя. — Я бы решил, что это все часть плана Бича, про которую он забыл нам рассказать, — заговорил наконец Брайан. — Но в тот день я видел тебя умершим и был уверен в том, что это действительно так. — В какой-то мере это часть плана Майами, — тихо сказал Фредди, — но только не того, о котором вы знали, — он сцепил руки, напряженно глядя на кончики пальцев. — Хотя вы знали не все о том, что сделал Джим с моего одобрения. Брайан вздохнул, тяжело сглотнул. — Выходит мы, твои друзья, так и не удостоились тогда чести узнать правду от тебя? — горько усмехнулся он. — Не спеши меня осуждать, Брайан, — серьезно ответил Фредди. — Выслушай для начала. Февраль, 1987. Лондон, Англия Фредди откинулся на высокую подушку — голова кружилась, и от этого тошнило так, что Джим с предложением принести чай сходил на хер уже раза два или три. То, что и этот день придется провести как старый, немощный старик - в кровати или кресле у окна, Меркьюри неимоверно раздражало. У него была куча дел, которые было нужно сделать, но выбраться из дома в таком состоянии не представлялось возможным. Стук в дверь заставил все же отодрать голову от подушки. — Надеюсь, я не помешаю? — в спальню вошел Бич и цепким взглядом прожженного юриста оценил обстановку. Фредди махнул рукой и даже не попытался сделать вид, что все в порядке. К чему это теперь, если неделю назад он рассказал ему о своем диагнозе и перспективах? Он понимал, что нельзя было скрывать от Джима правду — ему предстояло проделать немало работы, чтобы Queen не пошли ко дну, когда вокалиста не станет. А для подготовки страховки было нужно время. Много времени. — Новые таблетки дали непредсказуемый эффект, — пояснил свое состояние Фредди. — Ощущаю себя, как с перепоя, хотя и не пил уже месяц. Юрист плотно прикрыл за собой дверь и сел в кресло у кровати. По его внешнему виду Меркьюри уже давно научился угадывать, что на уме у Бича. В этот раз он пожаловал с очень серьезным разговором. — Даже не уговаривай меня рассказать парням, — предупредил его Фредди. — Никто из них пока ничего не узнает. Я все решил. Пока будет возможно скрывать и отмалчиваться — я буду это делать. Не хочу никакой жалости и особого отношения. — Я не за этим пришел, — тихо ответил Джим. — Они твои друзья и тебе решать, когда им все рассказать. Что до них, как твоих коллег, то тут я отвечаю за все, можешь не волноваться. Фредди усмехнулся: — Но что-то мне кажется, разговор все равно пойдет о болезни. — Да, тут ты прав, — кивнул Бич. — Врачи сказали что-то еще? — Ничего нового. Если не сдохну от назначенного лечения, шансы на пару лет у меня есть, — неопределенно поморщился музыкант. — Других врачей искать не собираешься? — напряженно спросил Бич, сцепляя руки перед собой. Фредди отрицательно мотнул головой, но тут же пожалел о сделанном: пришлось снова откинуться на подушку, закрыв глаза, чтобы побороть приступ дурноты. — Не собираюсь. Я объездил врачей в Штатах, в Германии, в Швейцарии, в Англии… Хватит уже. Эта езда по больницам только отнимает у меня время, — сказал наконец музыкант, когда чуть отпустило. — Я еще очень многое хочу успеть сделать, а не тратить свое время на анализы, тесты и прием препаратов, эффект от которых никто не может предсказать. Не одно, так другое доконает меня — не рак, так ВИЧ перерастет в СПИД. Рано или поздно. Ослабленный организм не сможет слишком долго сопротивляться вирусу. Майами, они понятия не имеют, сколько уже прошло лет, как я подцепил его. Пока рака не было, организм боролся, но сейчас — мне никто не дает никаких гарантий. Два года — при условии, что все пойдет по лучшему сценарию, что рак остановится под действием препаратов и химии, что ВИЧ не перерастет в СПИД. Даже если я решусь на операцию — мои шансы гораздо ниже, чем у любого другого пациента. Никто не знает, как все будет заживать и какие осложнения меня ждут. Я вообще могу умереть от них через месяц. Так что — вот тут отвали от меня, — решительно сказал Меркьюри, — я не сдамся хирургам. Что есть, то есть. Я собираюсь очень многое сделать и это «сделать» не вяжется с операцией, — он вздохнул, посмотрел на напряженного юриста и прищурился: — Я вижу, ты пришел не предлагать мне составить завещание, не так ли? Бич кивнул: — Фредди, ты имеешь полное право наорать на меня после того, как я выскажу то, что пришло мне на ум, но дослушай меня до конца внимательно. Я постараюсь не утомлять тебя, — осторожно начал Джим. Меркьюри молча сделал приглашающий жест рукой, радуясь, что Майами не стал проявлять настойчивость и уточнять подробности онкологического диагноза певца. — Я долго анализировал складывающуюся ситуацию, подключил пару хороших аналитиков, чтобы просчитать все риски и перспективы разных путей решения поставленных тобой задач, — заговорил Бич. — Могу сказать, что все не так радужно, как хотелось бы. Даже если Queen выпустят еще два-три альбома, при отсутствии тура в поддержку успеха не будет. Удержаться на прежнем уровне невозможно. Magic Tour слишком высоко задрал планку, и никто не мог знать, как это в итоге отрекошетит по нам самим. Клипами дело не спасти. Здесь нужны более оригинальные и радикальные пути решения. — Если постараться, может быть, можно будет сделать пять супер-шоу, но все в пределах страны, но это все не то, — грустно вздохнул Фредди. — Да, это все не поможет ситуации. Но дело может спасти пресса. Журналисты ненавидят вас, но эта ненависть будет только на руку. Они хотят больше грязи и они получат ее. Твои враги сами сделают тебя и Queen бессмертными, — Джим выдержал небольшую паузу, увидев, как заинтересованно на него смотрел Меркьюри. — Я хочу сделать так, что тебя всегда будут помнить. Группа сделала многое, но этого мало для того, чтобы и через тридцать, и через сорок лет тебя обожали даже подростки. У меня есть идея, как сделать так, чтобы даже в 2010 году люди отказывались говорить о тебе в прошедшем времени. — Ты мне договор с дьяволом приволок? — нашел в себе силы пошутить Фредди. — Нет, — Джим вздохнул и покусал нижнюю губу, пытаясь подобрать наиболее подходящие слова. — Фредди, я предлагаю тебе исполнить одну роль и, если все получится, продажи взлетят до небес, а счета в банках станут девятизначными всерьез и надолго. — И во что ты собрался втянуть умирающего? — В каком-то роде мы все умираем, — задумчиво бросил Бич, внимательно глядя на музыканта. — Фредди, раз ты решил молчать о своем диагнозе, то скрывай его и дальше, но позволь мне поиграть на этой почве с прессой. Вокруг тебя уже полно слухов и сплетен по поводу СПИДа, давай придерживаться этой линии. Вернее — я буду придерживаться ее. Мы исказим факты. Выстроим все так, как нужно прессе. Никто не будет знать, что ты умираешь от рака и он причина перемен в твоей внешности. По официальной версии, которую сделаю я, ты умрешь от СПИДа. Ты будешь первой звездой такой величины, ставшей жертвой этой болезни. Резонанс будет оглушительным. Ты войдешь в историю не только как музыкант, но еще и как жертва жуткой болезни. Ты прекрасно понимаешь, что фармкомпании и все, кто крутится в медицинском бизнесе, будут рады такой жертве. Они будут делать деньги на твоем имени, поддерживать интерес к тебе, а мы, в свою очередь, получим свои доходы от того, что уже сделали. Альбомы, биографии — все это будет продаваться и дальше огромными тиражами. Всем будет интересно услышать, что делал этот певец, умерший от СПИДа, — Джим умолк, в глубине души боясь нарваться сейчас на одну из фееричных вспышек гнева музыканта, которые порой с ним случались. Однако Фредди остался непривычно спокоен. — Радует, что ты сейчас не втираешь мне тут о том, что я должен принять твое предложение потому, что это позволит привлечь внимание к проблеме и собрать много денег на исследования болезни, — усмехнулся он. — Ну, — Бич неопределенно пожал плечами. — Вообще-то и это тоже я планировал назвать тебе в числе аргументов «За». Внимание к проблеме будет привлечено. Научные исследования получат частные потоки финансирования от благотворительных фондов. Если хочешь, я создам фонд твоего имени, нацеленный на поддержку больных ВИЧ и СПИДом, — он вздохнул. — Но основные аргументы я тебе уже изложил. Только таким образом удастся сохранить Queen на гребне успеха. Ты попросил меня придумать, как защитить интересы парней и всех, кого коснется твоя смерть, и я вижу этот путь в качестве самого лучшего. Он позволит сохранить продажи и принесет сотни миллионов долларов. Для всех, кто работает с тобой, кто станет наследниками по завещанию — это будет очень щедрый подарок. Ты умрешь, но оставишь после себя величайшее культурное и материальное наследие. — А ты получишь свои проценты со всего этого, — прищурился Фредди. — Фредди, не забывай, что я, прежде всего, юрист и вижу ситуацию на несколько шагов вперед. Профессия научила меня просчитывать все и выключать чувства, когда это нужно. Ты и без меня понимаешь, что чем дальше, тем хуже будет твоей репутации. Пока ты жив, это сдерживает журналистов, но потом начнется самая настоящая вакханалия. И ее будет подогревать то, что ты все же подцепил вирус. Ты подумал над тем, что сказать фанатам и журналистам? Они уже сейчас видят перемены в твоей внешности, и слухи о СПИДе циркулируют с завидным постоянством. Ты проверялся на ВИЧ, это факт. Ситуацию усугубляет то, что только глухой не слышал о том, что ты гей. Официально ты этого не признаешь, никто не поймал тебя за руку с твоими приятелями, но все изменится после твоей смерти. Врачи будут молчать о вирусе, ты выступил с опровержением информации о заболевании, но что дальше? Ты объявишь, когда придет время, что умираешь от рака? Но ты ведь сам сказал, что этого не сделаешь, что не хочешь жалости к себе по причине этой болезни, — Фредди молча кивнул, подтверждая слова юриста. — Даже если и так, то скрыть факт, что у тебя ВИЧ, в такой ситуации вряд ли выйдет. Никакие деньги и связи не помогут мне избежать требований закона в части обращения с телом ВИЧ-инфицированного и похорон, — продолжил Бич. — Это тут же подтвердит все слухи. Все решат, что мы всех подкупили, чтобы причиной назвали рак, а не СПИД. Это будет выглядеть в глазах общественности как то, что ты решил скрыть эту чертову болезнь, испугавшись отношения к ней в обществе. Тебя смешают с грязью, и мы ничего на этом не сможем получить. Будет чудом, если продажи не поползут вниз, и это не нанесет вреда корпорации. А кремация лишит все стороны доказательств. Доказательств правоты или неправоты прессы не будет, и они будут вправе писать все, что угодно, а мы не сможем обратиться за защитой в суд, потому что есть твоя история болезни. Даже если мы с Аткинсоном решим этот вопрос — всегда найдется свидетель… Как может найтись и недобросовестный сотрудник морга, который доберется до твоего тела. Ты должен понимать, что рано или поздно все откроется. В заключении будет написано рак, но какое это будет иметь значение, если ты умолчал о ВИЧ? Ты будешь для всех трусом, который вел разгульный образ жизни и в итоге не нашел в себе сил признаться в том, что подцепил эту постыдную болезнь в каком-то из гей-баров. Я хочу избежать этого, Фредди. Я хочу из этого чертового лимона сделать лимонад и вывезти нас всех из этого дерьма с наименьшими потерями. Фредди прикрыл глаза. Первое чувство, которое он испытал — омерзение. Омерзение от того, в какую игру ему предстояло играть. Его имя раз и навсегда будет связано с позорной болезнью геев во всем мире. Этот чертов вирус за него скажет, с кем он спал. Гетеросексуалы же не болеют этим! Он так старательно избегал тем о своих сексуальных предпочтениях, и теперь что - это окажется напрасно? Хаттон обещал ему молчать о том, что между ними, но ведь найдутся другие! Найдется тот, кто расскажет, как все было, и получит от журналистов гонорар. А следом за ним появятся и другие. И что тогда? Тогда под валом этих доказательств все станет очевидно. Так чего бояться реакции родителей? Подумать только — ему сорок с лишним, а он все еще оглядывается на мнение отца! Но ведь в чем-то же он не должен его разочаровать? Пусть он прыгает по сцене перед сотнями тысяч зрителей и нарушает множество других запретов своей религии, но разочаровать отца еще и в том, что его сын совершил самый жуткий грех в их религии? Пока он сам не признается, никто не докажет его грех, но ведь и признание в том, что у него ВИЧ, равносильно такому заявлению. Но с другой стороны — а разве религия имела для него значение? Меркьюри усмехнулся сам себе — уже на первых порах он прекрасно понял, как офигенно на сцене будет смотреться налет экзотического верования — в жестах, в костюмах… Да и сам он давно уже пришел к выводу, что в его душе нет места религии. Ни родной, ни какой бы то ни было другой. Те, кто хочет верить — пусть верят, а он будет верить в судьбу. Что еще? Ему ведь будет все равно, что скажут о нем после смерти. Он станет килограммом пепла и все. А семья, как и друзья, получат безбедную беззаботную жизнь. Прекрасный подарок для них от него, не так ли? Отличное извинение за все те неприятности, что он всем так или иначе доставил. Родителям - за то, что не оправдал надежд, парням из группы - за все скандалы и ссоры… Мэри - за разбитое сердце. Какие бы страшные и циничные вещи не говорил Бич, но это было правдой. Жесткий пронырливый юрист, державший руку на пульсе ситуации, смог уловить тенденцию ее развития и просчитал все возможные ходы, максимально извлекая прибыль из каждого. — Значит, ты уверен в том, что информация о моем инфицировании просочится в прессу? — спросил после раздумий Фредди. Бич кивнул: — Однозначно. Твое решение скрывать диагноз породит сумасшедший интерес. Журналисты будут готовы засунуть камеры тебе в унитаз, только бы получить сведения. Утечка неизбежна. Потом мы сможем засудить того, кто допустил это, но твоей репутации от этого не станет лучше, и мы упустим то, о чем я говорю. Я хочу создать в глазах людей твой образ, как образ несгибаемого творца, а не труса, который скрыл болезнь. Ты ведь не хочешь останавливаться, хочешь работать и дальше, но это может не принести свои плоды, если умолчать о главном. Конечно же, ты можешь объявить, что у тебя рак, но тогда… — Я не хочу, чтобы кто бы то ни было рылся в том, что именно со мной нет так, — поморщился Фредди, предпочитая оставить детали диагноза при себе. — По твоим рассуждениям — у меня нет выхода… — вздохнул музыкант. — Я обречен на признание, если хочу остаться героем и не потопить бизнес… — Это было бы сильным шагом, — кивнул Джим. — Признать у себя эту болезнь. Это будет нужно сделать при жизни. В любой момент, когда будешь готов. Если ты согласишься на это, я немедленно начну брать ситуацию под контроль. — Я могу подумать, Джим? — Фредди привычно прикусил губу. — Конечно же, сколько угодно, — тактично не стал напирать юрист. — Может быть, у тебя есть какие-нибудь вопросы? Я могу подготовить и показать тебе план наших дальнейших действий… после твоей смерти… Что мы станем делать, что станем говорить… В ответ Меркьюри лишь покачал головой. — Не нужно пока… Дай мне время… Ноябрь, 2014. Монтрё, Швейцария. — Значит, рак? — тяжело сглотнул Мэй. Новость о том, что он не все знал о Фредди, стала для него ворохом снега за шиворот в морозный день. Липкое чувство страха неожиданно подкралось слишком близко и предательски скрутило желудок — не один и не два его хороших знакомых умерли от этой болезни. Фредди молча кивнул: — Полный набор — ВИЧ, рак… Я был уверен, что сдохну. — Какого черта ты не сказал нам правду? — сжал кулаки Мэй. — Зачем был нужен этот спектакль? Меркьюри вздохнул, какое-то время пристально смотрел на друга. — А ты бы признался друзьям, что врачи предлагают тебе без вариантов оттяпать хозяйство? — криво усмехнулся он. — Бля… — Мэй вздрогнул, живо представив, с чем пришлось столкнуться Фредди и каково ему было в тот момент. — Ощутил масштаб моей проблемы? — увидел страх на лице гитариста Меркьюри. — Какие были бы заголовки! Даже Бич был не в курсе, что именно у меня по части онкологии не так. Хаттон знал, но хоть тут у него хватило совести промолчать, — вздохнул он. — Я не мог сказать о диагнозе. И не мог внутренне согласиться со своими перспективами. Осложнения, о которых мне говорили врачи, только лишь добавили решимости ничего не делать и попытаться продержаться на консервативных методах. Мэй вздохнул, покачал головой, отчего волосы упали ему на глаза. — Но как, Фредди, как ты выжил? Если все тебя приговорили… Если я сам касался тебя в гробу… Меркьюри усмехнулся. — Оказалось, это был летаргический сон, — коротко ответил он. — Так бывает… Тем более с ослабленным организмом, который был едва жив. Парадокс, да? Казалось бы, две смертельных болезни в одном человеке, но кто мог знать, что одна болезнь уничтожит другую? (1) ВИЧ начал убивать раковые клетки, и это сопровождалось ухудшением моего состояния. Тогда этого еще никто не знал и не понимал всего. Хотя и сейчас-то до конца не знают, как оно сработало. А еще лекарства были, по сути, одними и теми же. Во мне ведь пытались убить ВИЧ лекарствами от рака. Но я не очень-то хотел разбираться во всем. Вечная боль, слабость, температура… — он усмехнулся, — хотя зачем я это говорю? Ты сам видел, каково мне было. Я знал, что умираю, и мне было плевать, от чего. Шансов у меня не было. Я просто ждал конца, ждал того момента, когда пойму, что не хочу больше продлевать свои мучения. Брайан зажмурился: кто просил сейчас слезы пытаться появиться на глазах? Какого черта он начал ощущать, как его мелко трясет от этих слов Меркьюри и воскресших воспоминаний? Он снова раз за разом проживал те дни, снова рвал свое сердце на части, вспоминая его в гробу. Фредди подался вперед, сцепил пальцы в замок — желание встать и подойти к Мэю было слишком большим. Хотелось коснуться его плеч, чуть погладить, дать ему хоть немного поддержки, ведь он прекрасно представлял, что должен был ощущать тогда и ощущать сейчас сидящий напротив мужчина. Чувство вины от того, что это он, эксцентричный парс, был виной всему, было слишком горьким и острым. Пообещав себе немного смягчить краски в дальнейшем рассказе, Меркьюри вздохнул и продолжил: — Меня посчитали мертвым. Аткинсон с его практикой не часто видел покойников, случаи летаргического сна ему вообще не встречались, да он и так знал, что я был не жилец. К чему тут было заморачиваться? Он подписал бумаги, а дальше сделали то, что было нужно… — Но морг… — поборов внутреннюю боль, Брайан посмотрел на Фредди. — Если бы делали вскрытие, поняли бы, что я жив, но его не было. Бич обещал сохранить в тайне мой второй диагноз, и потому патологоанатом просто подписал нужные бумаги и все. И Майами проследил за тем, чтобы вскрытия не было. Его план был шатким, но Фристоун все контролировал по его указаниям. — Но тебя должны были кремировать… — Не успели, — Фредди откинулся на спинку кресла и уставился куда-то в полутьму потолка, предпочитая не смотреть на собеседника. — Поверь, мало приятного в том, чтобы прийти в себя в крематории в закрытом гробу. Мэй ощутил, как внутри все снова буквально заледенело. Разум начисто отказывался представлять, через что пришлось пройти Фредди. А еще было очень страшно от того, что от реальной смерти Меркьюри отделяли лишь минуты. Брайан обхватил себя руками, пытаясь побороть легкую дрожь. Было страшно за Фредди и сильно хотелось сейчас же встать и обнять этого чужого, но такого знакомого мужчину. — Согласен, страшно, — Фредди увидел эмоции Мэя на его лице, на мгновение бросив взгляд на некогда близкого друга, и снова уставился на потолок. — Страшно было и работнику крематория, который должен был отправить меня в печь… 27 ноября 1991. Лондон, Англия. Было душно и темно. Фредди попытался вдохнуть полной грудью, но этого толком не вышло — воздух был спертым, горячим и пах какими-то химикатами. Неужели все-таки больница? Неужели его все же отправили в больницу, не послушав его желаний? Он открыл глаза, удалось это не сразу, мышцы словно задеревенели и отказывались слушаться. Хотя чему тут было удивляться? Темнота окружала его и странная тишина, в которой иногда слышались приглушенные шаги. На то, чтобы пошевелить рукой, ушло немыслимое количество времени, и вот тут-то Фредди и ощутил, как его тихо охватывает ужас, и по всему телу проступает ледяной пот — он лежал на чем-то мягком, с боков его окружала атласная ткань, и сам он был одет в костюм… Сложить два и два, и в итоге получался либо слишком реалистичный кошмар, либо чудовищная шутка судьбы напоследок. Поднять руку не вышло, как и закричать. Удалось только застонать, но, как показалось ему тогда — слишком тихо. Однако этого оказалось достаточно. Мартин Сноули, проверявший все документы для того, чтобы через считанные минуты отправить светлый гроб в кремационный зал, прислушался к звуку и поморщился — видимо, вентиляция опять начинала валять дурака, и снова придется жаловаться начальству на звуки, которые она издает. Не хватало еще, чтобы эти звуки начали раздаваться в комнате для прощаний. Мужчина поставил подпись на сопроводительных документах, взял со столика отвертку, чтобы убрать с гроба металлические ручки. Мужчина сдернул с гроба белое атласное покрывало, сложил его на стуле рядом и принялся откручивать первую ручку, когда снова услышал этот звук и понял, что волосы у него на голове начинают шевелиться — странный звук явно шел откуда-то из гроба. Мартин уже не первый год работал и был прекрасно осведомлен о том, что иногда тела умерших могут издавать самые разные звуки — мог выходить воздух, скопившиеся газы… Но этот звук был совсем иным. Сноули вздохнул, провел тыльной стороной ладони, затянутой в перчатку, по лбу, припоминая, что есть в инструкции на эти случаи, и может ли он сейчас сорвать с гроба пломбу. Однако слабый удар, явно донесшийся изнутри, не оставил времени на раздумья. Кого они сегодня сжигали? Фредди Меркьюри, вокалиста Queen, умершего от СПИДа. Но эти похороны были мало похожи на те, что обычно видел скромный служащий лондонского крематория. Это был какой-то чуднОй обряд, где священники в белой одежде читали молитвы на каком-то непонятном языке. Что за чертовщина? Они что, вызвали дух музыканта? Или воскресили зомби? Мартин бросил отвертку, когда раздался второй стук, и кинулся прочь из помещения для хранения гробов. В тамбуре он столкнулся с непрошеными гостями — двое мужчин в белых халатах удивленно посмотрели на него. Их тут не должно было быть! Однако, сообразив, что к чему, Сноули понял, что перед ним стояли те самые священники, что вели службу. Кажется, все шло как нельзя лучше! — Вы не против, что мы стоим здесь? Мы должны дождаться завершения и быть максимально близко к умершему, поскольку не имеем права в этой стране сами провожать его, — мягко произнес один из священников, тот, что был постарше. В другой ситуации Мартин бы наорал на кого угодно за нарушение правил, но сейчас он был действительно рад, что священники оказались рядом. — Вы не могли бы помочь мне в одном вопросе с тем, кого вы сегодня отпевали? — заговорил он, стараясь, чтобы голос не сильно дрожал.  — В чем дело? — Идемте, покажу вам… У меня вопросы по поводу проведения дальнейшей церемонии, — он кивнул в сторону металлической двери. Когда они вошли в помещение для хранения гробов, в нем стояла тишина. Даже привычного гула системы вентиляции слышно не было. Мартин кивнул на гроб в ответ на вопросительный взгляд священников. — Мне показалось, оттуда были звуки, — произнес он, и священники удивленно уставились на него. Однако, в подтверждение его слов, из гроба донесся уже более четкий стон, и какая-то неразборчивая речь… Сказав что-то друг другу на том же певучем непонятном языке, на котором читались молитвы, священники подошли к гробу. Старший решительно сорвал пломбу и откинул крышку. Свет ударил в глаза, и на них тут же выступили слезы, от прилива свежего воздуха Фредди закашлялся и не сразу сфокусировал взгляд на побледневшем лице мобеда. — Я жив, я жив… — первыми на ум пришли слова на родном гуджарати (2). Он толком так и не мог потом вспомнить, что ему сказал мобед, склонившийся над ним и осторожно коснувшийся его, помогая приподняться. Тело было деревянным и отказывалось повиноваться, привычная боль вернулась. Стоило ему сесть, как голова закружилась, и он бы снова упал на мягкую и, по иронии судьбы, очень удобную подушку гроба, если бы руки мобедов не поддерживали его. — Ты не вернешься туда, — заговорил с ним на гуджарати священник. — Рай не готов принять тебя… Ощущая, как сердце пульсирует буквально в висках, Фредди вцепился в руку мобеда, понимая, что жуткая дрожь начинает колотить его — только сейчас он осознал, насколько замерз и как стучат друг о друга его зубы. — Что тут происходит? — дверь в хранилище распахнулась, и в помещение вошел встревоженный Джим. Конечно же, заминка с появлением гроба в кремационном зале не могла не насторожить дожидавшегося кремации юриста. Хотя хозяин похоронного бюро и утверждал, что всем будет заниматься самый лучший сотрудник и вероятность того, что сумасшедший фанат или журналист прорвется к гробу, исключена, Бич всегда привык просчитывать самые худшие сценарии развития ситуации. Но, увидев происходящее, Джим на мгновение потерял свой дар красноречия. Он не мог поверить в то, что видели его глаза — а им он привык доверять в первую очередь! В гробу сидел вполне себе живой Фредди, поддерживаемый с двух сторон священниками, а рядом стоял ошарашенный сотрудник крематория. — Скажешь кому-то хоть слово, пеняй на себя, — Бич знал, что у него от природы есть редкий дар так смотреть на людей, что те верили в реальность его угроз с полуслова. Мартин не стал исключением — он молча кивнул и отступил назад. — Получишь свое вознаграждение за молчание, не волнуйся, — Джим схватил один из халатов, что висел у входа, и поспешил к священникам. — Он же замерз, — Бич накинул на плечи воскресшего тонкую ткань за неимением другой. — Его нужно отсюда увезти… — разум юриста лихорадочно просчитывал ситуацию, пытаясь понять, что сейчас нужно делать и как остановить запущенную три дня машину по созданию бессмертного музыканта. Ноябрь, 2014. Монтрё, Швейцария. — Значит, Бич все знал? — хрипло спросил Брайан. — Без него все это было бы невозможно, — вздохнул Фредди. — Какого хрена вы затеяли все это? — подался вперед Мэй. — Другого выхода не было, — вздохнул Меркьюри. — Я рассказал тебе о том, что мне предложил Майами. Как бы все выглядело, если бы я оказался жив? Представь себе это… Пресса бы сошла с ума, группа бы стала главными клоунами на много лет вперед. И ладно бы, если бы я был уверен в том, что буду жить. Но в те дни я чувствовал себя отвратительно. Мне не стало лучше. Я отказался от лекарств, которые, по словам врачей, поддерживали во мне жизнь. И я должен был умереть без них. Джим предложил мне выход — укрыться на какое-то время у него в загородном доме, — Фредди усмехнулся. — Тогда я был уверен, что еду туда умирать. Да и Джим тоже так думал. Он обещал мне кремировать меня, когда по-настоящему умру. — Ты не мог так поступать со всеми нами, — покачал головой Мэй. — Брайан, — тихо произнес Фредди, — ради чего я должен был сказать всем, что проживу еще несколько дней? Люди уже пережили мою смерть, зачем еще раз было подвергать их этому? Зачем было рисковать всем, что сделал Майами? Рисковать вашей репутацией, бизнесом? Я понимал, что судьба играет со мной, как с котенком, и отдался ей. В тот момент мне было все равно, что происходит вокруг. Я понимал то, что Фредди Меркьюри для всех умер и не нужно было его возвращать, — он усмехнулся и Брайан вздрогнул — подсознательно он ожидал увидеть именно ту самую усмешку и улыбку, но… работа стоматологов была идеальной. — У меня не было пути назад. — И ты… — Провел в доме Джима месяц. Гораздо больше, чем я предполагал. Сначала мне было все так же плохо и, думаю, Бич каждый раз боялся утром найти труп. Но потом я понял, что мне становится лучше. Рядом со мной всегда был один из тех священников, ведь я не мог сам со всем справляться, а Майами не мог быть моей сиделкой. Когда Джим понял, что мне становится немного лучше, он привез ко мне врача. Сделали кое-какие анализы, и тут я узнал, что мои дела не так уж и плохи, — Фредди снова усмехнулся, но усмешка вышла горькой. — Я пережил пик кризиса. Судьба дала мне второй шанс, возможность родиться заново и прожить другую жизнь, исправляя ошибки первой. — И ты вот так легко стал другим человеком? — прищурился Брайан, пытаясь перехватить взгляд Фредди, скрытый от него за стеклами очков. Он отрицательно покачал головой: — Поверь, решение навечно исчезнуть далось мне тяжело. Был соблазн дать знать, что я жив… Было искушение скрываться, но оставаться рядом, но я понял, что сам себе причиню столько боли, что сойду от нее с ума. Да и как я уже говорил — я не хотел, чтобы дорогие мне люди хоронили меня снова. Пусть рак чуть отступил, но вирус висел надо мной. И мне было очень тяжело выбрать того, кто будет знать. Но… Ты ведь понимаешь… Мэри… ты знаешь, кто она для меня. Мэй кивнул и прикрыл глаза: — Так вот откуда у тебя все эти вещи… — Да. Но она узнала не сразу, а потом, когда подошел нужный момент, отдала мне то, что я попросил. Майами решил для меня все юридические вопросы, сделал меня финансово независимым и дал мне другое имя. Откуда только у него друзья в преступном мире… — усмехнулся Фредди. — И где ты был все это время? Что ты делал? — он подался вперед. — Я читал о Веллингтоне, он появляется не так давно… — Подготовился ко встрече, — мягко улыбнулся Фредди. — Майами помог мне перебраться в Гуджарат (3). Там, в общине, я прожил почти десять лет. Там было тихо и спокойно. До меня никому не было дела. Я проводил много времени с местными знахарями, предпочитая не знать, что в очередной раз они принесли для меня. Как бы там ни было, но когда Джим приехал ко мне и сообщил, что начались исследования новых методов лечения ВИЧ и препаратов, я тут же согласился. С 1994 года я участвовал в опытах ВААРТ (4) и опробовал на себе уже столько всего, что не помню сам названий всех препаратов. Как понимаешь, пока я жил в Индии, деньги мне были особо не нужны. Так, по-мелочи — дом, обустройство быта. Но приближался новый век, и я сказал себе, что не хочу провести его в тишине и покое. Чем лучше становилось мое состояние, тем больше я понимал, что вынужденное бездействие убивает меня. В 2001 я переехал в Нью-Йорк. Вплотную занялся здоровьем. Предпринял кое-какие меры, чтобы исключить рецидив рака. Врач уверял меня, что я живой пример того, что этот чертов вирус способен сожрать раковые клетки. Это сейчас уже есть подтверждения этой терапии, а тогда я просто был феноменом, который, между тем, отказался от участия в исследованиях. Попутно я решил исправить зубы. Я ведь понимал, что больше не стану петь. К чему мне было то, что могло с легкостью меня выдать? В это же время Джим сказал обо мне Мэри. Я приезжал в Гарден Лодж однажды, чтобы собрать все, что мне было нужно. То, что она не сразу узнала меня, дало мне уверенность в том, что я могу выйти из тени и делать хоть что-то близкое к тому, что хотел. Так я стал акционером студий, потом начал коллекционировать всякие мелочи… Однажды мы проговорили с Мэри очень долго по телефону, обсуждали перемены в жизни, вспоминали всех вас, и тогда я понял, что я не на своем месте. Это Фредди любил Нью-Йорк, мне же было сложно выдерживать его ритм жизни. Но и скуки Гуджарата я не хотел. Поэтому и вспомнил о Монтрё. Прошло почти семнадцать лет с моей смерти, я мог не бояться, что меня узнают на улочках этого города. Я переехал сюда, хотя первое время было не по себе. Как будто бы я смотрел на свою жизнь со стороны… Я вспоминал свои лучшие годы снова, но только на этот раз иногда я приходил посмотреть на памятник и напомнить себе, кто я есть на самом деле. Этот город для меня всегда был раем и я собрался прожить в нем последние годы. Уйти от себя прошлого до конца так и не получилось. Брайан подавил вздох. Что он сейчас должен был сказать или сделать? Услышь он эту историю от кого-нибудь, решил бы, что это сценарий очередного фильма, которые так любит смотреть Анита. Но это не было выдумкой, это была реальная история фантастического человека, который сейчас сидел перед ним, и было видно, насколько трудно ему дались эти воспоминания. Но какого черта он все эти годы оплакивал его и свое прошлое?! Фредди ведь наверняка за всем следил и получал новости, если не от Бича, то от Мэри! Да и в Интернете столько всего было… И ведь он видел, каково им всем, и молчал… Молчал, зная, что кто-то из всех оставшихся будет скорбеть по нему гораздо больше! — Фредди, я не могу понять одного, — неожиданно хрипло произнес Брайан, — почему вместе с Мэри ты не решился открыться нам? Она ведь все равно узнала, так что мешало дать знать нам? Думаешь, мы бы были не рады увидеть тебя? Неужели ты думал, что мы могли забыть тебя, и нам всем легче от того, что тебя нет? Что мне так легче жить, — спросил Брайан, сам не ожидая от себя откровенности в последней фразе. — Прости… — вздохнул Фредди. — Я понимаю, каково было вам. Но я не мог дать знать. Я уже говорил — к чему давать ложную надежду? У вас другая жизнь. Я бы все равно не вернулся. — Ты не знаешь, через что мы все прошли… — покачал головой гитарист, не понимая, насколько сейчас он сгорбился и как жалко смотрится со стороны. — Ошибаешься… Я видел ваши интервью, документалки. Мы ведь двадцать лет были вместе, и я мог по одному выражению твоих глаз понять, где ты лжешь, а где говоришь правду и где тебе действительно до сих пор больно, — Фредди встал и подошел к Мэю. — Поверь, я не хотел заставлять тебя проходить через это… — часы на руке бывшего вокалиста пискнули пару раз, напоминая о времени приема лекарств. — Извини, мне нужно разобраться с таблетками. Все строго по времени, — он направился на кухню, захватив с собой поднос с давно остывшим чаем. — Я устал, Брай. Устал от всего этого, — тихо произнес он. Мэй напрягся: от чего именно устал Фредди? От своей жизни? Не очень-то на это похоже. У него все в порядке, он относительно здоров, нашел себе дело, которым ему нравится заниматься. Тогда от чего? От разговора, в котором пришлось выворачивать душу наизнанку? Конечно же, от чего еще? В его планах явно не было открываться ему, но раз уж так вышло, пришлось… — Фредди, — Мэй встал и подошел к нему, — почему ты позволил мне узнать себя? Меркьюри, стоявший к нему спиной и рывшийся в коробке с таблетками, вздрогнул, замер на пару мгновений, потом вытащил из пузырька пару нужных, проглотил их, не запивая, и обернулся. Его фигура была слишком напряженной, а сжавшиеся в тонкую линию губы выдавали его неуверенность. — Не знаю, — пожал плечами Фредди, понимая, что не хочет сейчас озвучивать истинный мотив: он увидел Брайана на берегу слишком потерянным и несчастным и, сам того до конца не понимая, потянулся к нему. Устав от одиночества, он захотел дать возможность Мэю решить, как быть дальше. — Меня тронула твоя забота о моих тайнах, — Брайан ощутил, как напряженно говорил Фредди, словно слова давались ему с огромным трудом и он понятия не имел, что должен ответить на такой, казалось бы, простой вопрос. Хотя, каким простым он был? Не был он простым. Чтобы человек, целенаправленно менявший свою внешность, опасавшийся, что его могут узнать, с успехом выдержал многочасовой напряженный разговор с тем, кто прекрасно его знал, и остался неузнанным, что должно было произойти с этим самым человеком? Почему вдруг после стольких лет, не заронив в душе Брайана ни единого подозрения о том, кто он есть на самом деле, Фредди вдруг решил дать ему шанс узнать себя? Тронула забота о тайнах? Собраться с мыслями не дал звонок телефона. Конечно же, Роджер! — Я сейчас очень сильно занят! — почти рявкнул в телефон Мэй. — Внезапное приветствие, — удивленно произнес Тейлор. — Что стряслось, Брай? — Ничего, Роджер, — Мэй поймал на себе предупреждающий взгляд Фредди и увидел, как тот отрицательно мотает головой, призывая его не раскрывать чужих тайн. — Просто одно дело… — Ты виделся с Фредериком? Он что-то тебе сказал? — продолжал напирать Роджер. — Нет, с ним я не виделся. Было не до него, у меня тут кое-что другое случилось… — С тобой все в порядке? — Все в порядке, не нужно волноваться. Я как разберусь, сам тебе позвоню, — попрощался с другом Мэй и с ужасом обнаружил, что время было уже очень поздним, и из-за полумрака гостиной жилища Фредди он совсем не заметил, как стемнело на улице. — Роджер ничего не должен знать, — твердо, но тихо произнес Фредди. — Я не хочу… Мэй вздохнул — да кто же сейчас был перед ним? Он знал историю этого человека, но похоже, совсем не знал его самого. Его нового. - Мне придется лгать ему, — вздохнул Мэй, тяжело привалившись плечом к шкафу. — Ты не представляешь, сколько за эти годы вокруг меня лжи. Бич убеждал нас искажать факты так, как это было нужно для легенды. Я надеялся, что хотя бы сейчас лжи будет меньше, но мне придется обманывать Роджера. Он ведь действительно тогда рыдал, когда ему позвонил Фристоун и сказал, что он может не приезжать… Фредди вздохнул: — Брайан, не ставь то, что осталось от моей жизни, с ног на голову, хотя перед тобой я виноват больше, чем перед остальными. Мэй зажмурился: с какого хрена опять защипало глаза? Они вроде бы не говорили ни о чем таком, но почему так хотелось разрыдаться? — С чего ты взял? — спросил Мэй, не уверенный в том, что его голос не дрогнет. — Я не слепой и никогда им не был, — тихо произнес бывший певец. — Я прекрасно видел твое отношение ко мне. Тебе было нелегко справиться с тем, в чем ты себе наконец-то признался в 1991. Но было бы еще труднее, ответь я тебе взаимностью, — чуть слышно добавил Меркьюри. Брайан вздрогнул, уставился на него. — Взаимностью? — переспросил он. Меркьюри отошел к окну, сложил руки на груди и пару минут молчал. — Помнишь свадьбу с Крисси? Когда я напился и свалился с лестницы? Брайан кивнул. Но сообразив, что Фредди не может его видеть, угукнул. — Тогда я окончательно поставил крест на том, чтобы попытаться приблизиться к тебе. Я же был реалистом и понимал, что женатый гетеросексуал - не тот, кто посмотрит на меня нежным взглядом. Тогда я сидел и тихо закапывал свои желания. По одному. Я знал, что ничего не будет. Мэй запустил пальцы в волосы. Если бы он мог, наверное, вырвал бы пару больших клоков. — Фредди, ты понимаешь, что сейчас говоришь? Ты даешь мне понять, что у меня могли быть шансы с тобой… — Я говорю тебе это потому, что ты, основываясь на том, что у тебя было ко мне, смог сейчас меня понять. Ты еще не осознаешь это до конца, ты в смятении, для тебя слишком много информации, но когда все уляжется в твоей голове, ты поймешь, что я был прав во всем. И в том, что Роджеру не нужно знать, что я жив. А что до прошлого… — Фредди чуть прикусил губу. — То не было шансов, — Меркьюри покачал головой и подошел к гитаристу. — Брай, их бы не было. В начале ты не принял бы себя таким, какой ты есть. Ты был гетеросексуалом и точка. Если бы я позволил себе проявить слабость — это плохо бы кончилось для всех нас. Ты пожалел бы об этом. А потом… Тем вечером на балконе, когда я увидел в твоих глазах настоящий интерес, когда ты уже был готов принять себя таким, какой ты есть, я не мог дать тебе того, что ты хотел. Как я и сказал — тебе было лучше никогда этого не получать от меня. Никакой взаимности, чтобы твоя боль была чуть менее острой. — Она не стала бы от этого менее острой, Фредди. Я слишком долго не мог собраться с силами и все тебе рассказать… Все это время я не мог не думать об упущенных возможностях, — вышло как-то бесцветно и шаблонно, но Мэй понимал, что сейчас говорит все, что было у него на сердце, и не было смысла искать красивые слова и обороты. Да и он понимал, что моральных сил уже нет. Все, что были, остались сегодня там, на берегу Женевского озера. Меркьюри грустно улыбнулся: — Даже если бы я знал, что останусь в живых, я бы не пошел на риск, Брай. Я бы не стал рисковать тобой. Мэй ощутил, как по спине пробежали мурашки. Что сейчас значили эти слова? Кажется, они значили только одно — тогда он не позволил себя поцеловать потому, что не хотел рисковать передать заразу ему. Он не хотел рисковать им… И до этого Фредди уже говорил про взаимность… Годы ведь прошли со дня свадьбы, а он все еще дорожил им? — Так я тоже был тебе не безразличен? И не один год? — спросил Мэй. — Ты сознательно отталкивал меня и говорил, что между нами только дружба… — Как я и сказал — я не строил иллюзий, — спокойно ответил Фредди, на какой-то миг возвращая Веллингтона. — Уже очень поздно. Я вызову тебе такси, — резко сменил тему разговора бывший певец. Брайан посмотрел на него — сейчас перед ним был тот взъерошенный парень из семидесятых, который порой прибегал к нему среди ночи в номер с очередной идеей по поводу песни или просто хотевший что-то обсудить. Так вот откуда шли все эти ночные визиты… — Если ты не против, я бы хотел остаться, — твердо возразил Мэй, понимая, что эта ночь слишком много решает.