***
В своём дивном воображении Фёдор Имеретинский рисовал самые фантастические сюжеты: его друг загремел в застенок как политический преступник. Наверняка его несколько раз в день пытает Бенкендорф, да и не в Третьем Отделении, а в собственном доме! Без протокола, без записей, только хладнокровное издевательство. Перепуганная Аня, сестра Павла даже боялась о таком подумать — набожная наивная сирота — а вот он смело смотрел в глаза правде. И первую вылазку к дому главы тайной полиции нон запланировал на следующий день, после того как его снова оглушили и доставили на съёмную квартиру. План был прост: несколько часов стоять под окнами и прислушиваться к подозрительным звукам. А вечером проникнуть в дом, переодевшись прислугой. После обеда на крыльце показалась девушка лет восемнадцати — прекрасная блондинка в модном платье. Дочь Великого и Ужасного. Она стояла, мечтательно призадумавшись, и Фёдор размышлял: что, если быстро подбежать и похитить красавицу, а потом требовать её в обмен на друга? Он нисколько не брезговал подвергнуть опасности невинного ребёнка, его больше волновала судьба Павла. Убьют ведь, погубят! И в момент, когда он уже решился подойти к белокурому ангелу, дочери дьявола, её позвали и она поспешила скрыться за дверью. — Чёрт! У него же был такой шанс. И что теперь делать, идти домой и обнадёживать Аню? Она не переживёт потерю брата, единственного близкого родственника и кормильца. Но стоило вспомнить о Милославской, в окне второго этажа показался силуэт её брата. Изумлённый Фёдор тут же начал кричать и размахивать руками, привлекая внимания, но Павел, больной и бледный, в упор не видел его. Более того, кода обезумевший Имеретинский попытался кинуть в окно камень, он отскочил, словно натолкнулся на невидимое препятствие. В моменты отчаяния он совершал необычайные глупости, и даже остановившаяся у дома генерала карета и сидящая в ней молодая девушка, предложившая помощь высокопоставленных господ нисколько не смутила Фёдора.***
— Доброго вечера, молодой человек. Павел удивленно покосился в сторону вошедшего: высокий мужчина лет сорока, не растерявший былой красоты и хорошей формы. — Кто вы? Я собирался ложиться, время позднее. — Это как раз то, что нам нужно. Милославскому уже было глубоко наплевать, кому что от него надо. От событий последних дней он в буквальном смысле сходил с ума, целый день одиноко запертый в маленькой комнате. Павел боялся подходить к маленькому зеркалу в резной рамке, чтобы снова не увидеть ужасные жёлтые или красные глаза и побледневшую кожу. Дверь была словно чугунная, а окно никак не желало разбиваться. Панические атаки вызывала появившаяся неутолимая жажда. Он не могу понять, чего хочет. Крови? Мяса? — Вы хотите на волю. Не волнуйтесь, я не умею читать мысли, но Ваши чувства прекрасно понимаю. Забыл представиться, граф Михаил Семёнович Воронцов. — Павел Николаевич Милославский, — ответил он апатично. — Пойдёмте же. Они спустились на первый этаж и вышли через заднюю дверь, свернув в малолюдный переулок. От свежего воздуха у него с непривычки закружилась голова, и Павел, схватившись за первое дерево, присел на землю. «Вы, может, крови желаете?» — осведомился у него собеседник. Откуда ж ему знать? — Я больше не смогу выходить на солнце? И кол… — Эти глупые суеверия — прошлый век. Единственная Ваша опасность, помимо разоблачения — неделя полнолуния. По трагичной случайности моя жена не смогла сдержаться и… сделала то, что сделала. Она передаёт свои искренние извинения. А так мы пьём кровь только животных. — О да, от её извинений мне сразу же стало легче, — съязвил Павел. — Так чего Вы от меня желаете, Ваше Сиятельство? — Мы едем в Вепсский лес. — До него вёрст триста… — Вы хотите познать свои новые способности? Едем. Перспектива тащиться с незнакомцем в тёмный лес Павла нисколько не прельщала, однако отказаться он мог — его пугал и внешний вид, и вампиризм оппонента. Тогда, может, стоит познакомиться поближе? Путь предстоял неблизкий.***
— Элиза, милая Элиза… — Пушкин не мог поверить своим глазам. Перед ним стояла она — прекрасная муза, главная красавица Одессы, холодная неприступная крепость Юга России. Им пришлось проделать множество вёрст, чтобы наконец увидеться на квартире его друга. — Сколько времени прошло, а ты не растеряла ни грамма своего очарования. Всё-таки решилась на тайное свидание? Елизавета Ксаверьевна сосредоточала в себе красочную гамму оттенков от пренебрежения до равнодушия. Поэт был самым настойчивым и неприятным из всех её поклонников. Однотипность содержания вороха писем вызывала приступы смеха: он умолял, просил, настаивал и угрожал, чтобы она ушла от мужа. И Воронцова даже не знала, кто ей в жизни больше нагадил: Пушкин или Раевский? Они друг друга стоили. — Я слышал, что ты обратила человека. Это правда? Графиня почувствовала, как щеки краснеют от волнения. Откуда он знает? Лиза молча кивнула в ответ, продолжая сохранять молчание. — Я так и знал, что это до добра не доведёт. Твой муж — мерзкий эгоист! У тебя был шанс стать обычной, нормальной, избавиться от этого ужаса, но Михаил Семёнович решил всё за тебя, а ты не могла воспротивится. — Это было моё решение, Александр Сергеевич, — из последних сил прошептала Воронцова. — Тебя погубит этот бездушный солдафон! — Не смей так говорить о моём муже! В тот же миг она оказалась возле поэта и прижала его к стенке, выдвигая клыки. Прекрасные карие глаза наливались алым блеском, и Пушкин не мог не констатировать, что Лиза превратилась в такое же чудовище, как и её супруг. — Я тянул время. Ради тебя. Но больше не могу, прости. Отныне ты мне враг. Елизавета неприлично громко рассмеялась от наивно-напыщенных слов поэта. — Но я всегда буду готов оказать тебе помощь. Мои люди смогут справиться даже с таким… недугом. — Молитесь, что выйдете отсюда живым. I know exactly what I want And who I want to be I know exactly why I walk And talk like a machine I'm now becoming my own self fulfilled prophecy Oh, Oh No, Oh No, Oh No-oh!