Январь 1929 г.»
Лета умная женщина, напоминал себе Тесей, отправляя очередное письмо; когда-нибудь она просто бросит в камин эту словесную смесь полуправды и откровенной лжи — и будет права. Иногда он думал, что и Лета, возможно, преувеличивает свою радость, и они просто очень вежливо и со всей любовью лгут друг другу. В конце концов, его обожаемая жена была слизеринкой — в самых лучших проявлениях, но до мозга костей. Может быть, однажды она признается, что все это время боялась сказать вслух одно лишнее слово, как будто могла приманить на него беду. И тогда Тесей признается, что боялся того же. Поиск Гриндевальда, попытка предугадать его дальнейшие действия, поиск тех, кто убил Флэтворфи… Он увязал все глубже, возвращение домой отдалялось вместо того, чтобы приблизиться. Он не мог с позором вернуться, не такой человек должен был жениться на Лете. Она бы все равно за него вышла, упрямства и верности ей было не занимать, но для себя Тесей давно понял, что не сможет жить спокойно, зная, что за их спиной судачат о «французском инциденте», о смертях, которые он допустил, о том, что не смог выполнить приказ... В госпитале, рядом с обожженной бесчувственной Летой, ему казалось, что поимка Гриндевальда решит все вопросы. Теперь стало очевидно, насколько горячечной — и наивной была эта мысль. Тесей был уверен, что только один человек мог бы победить Гриндевальда, но Дамблдор пока не отвечал на письмо. Оставалось ждать. Закончился 1928 год, наступил 1929. Новости из авроратов европейских стран приходили неутешительные: никто не мог идентифицировать палочку, изъятую у мага в Национальном театре Оперы Братиславы, как и самого владельца. Остальных давно отпустили, но Тесей периодически следил за четверкой друзей. Драч и сотоварищи не прекратили собираться в том же баре, но вели себя потише. Мрачный решительный взгляд Драча, впрочем, говорил о том, что так просто он не уступит. Тесей посоветовал своему связному быть повнимательнее. Фанатики способны на все под влиянием идей. Снега в эту зиму навалило предостаточно, и Ханс Мейер потирал руки и обещал прекрасный урожай. От Треверса пришел пухлый пакет документов, спрятанных в самом обычном письме. Заклинание невидимого расширения было крайне полезным... Авроры все-таки не догадались взять показания у Якоба Ковальски. Тесей с легкостью представил, как Треверс приказал стереть магглу память и отправить его домой на первом же пароходе. Воспоминания Порпентины Голдштейн дополняли воспоминания Ньюта. Даже странно, что брат их отдал. Зная его «любовь» к министерству, Тесей предположил, что это было сделано ради Леты. За расшифровку воспоминаний жены Тесей взялся не без опасения — но вскоре убедился, что аврорская вышколенность бесценна и остается с вышколенным навсегда. Он изучал воспоминания Леты не менее скрупулезно и не более эмоционально, чем воспоминания Тины или Ньюта. Его интересовала зацепка — и только она. «Лета Лестрейндж. Изъято 20 декабря 1927 года». Лета как раз вернулась на работу. Как это в духе Треверса — погнать человека на допрос сразу после больничной койки. Неудивительно, что у него нет друзей. Сухие и почти канцелярские описания не давали полного погружения в произошедшие события. Дешифровщик явно был не склонен к художественному повествованию, и Тесей в очередной раз пожалел, что не имеет возможности самостоятельно посмотреть воспоминания в аврорате — точнее, пересмотреть. Показания очевидцев почти ничем не отличались друг от друга. Те, кто выжил, смогли многое рассказать и пояснить о действиях неоткуда взявшегося Николаса Фламеля. Показания самого Фламеля были коротки. Он увидел в магическом шаре неладное, а маггл Якоб Ковальски помчался навстречу опасностям, едва увидел через плечо Фламеля очень красивую девушку со светлыми волосами рядом с Гриндевальдом. Помощь Фламеля на кладбище пришлась кстати — вот и все. Сам Треверс хранил молчание и не приложил к отчету ни клочка бумаги. Видимо решил, что материалов дела вполне достаточно. Тесей ждал послания от Ньюта, но и здесь его подстерегала неудача. Молчание брата настораживало. Возможно, Ньют не захочет лезть в это дело — сложно будет его винить, но Тесей досадливо морщился, думая о подобном повороте, злился на упрямство брата, хотя оно было отчетливо семейным, и хотел крепко его обнять. Ньюта ему не хватало почти так же сильно, как Леты. Одна только Ма была в полной безопасности — вот уж за кого Тесей не беспокоился. Ньюта выставили почти на передовую войны с Гриндевальдом, а он по доброте душевной и наивности полез в самое пекло. Душа у него была добрая, но и обижаться Ньют умел крепко. И, похоже, он обиделся. Плохой поворот. Тесею было о чем поговорить с братом: хотя Ньют и не служил в армии, но участвовал в попытке переброски драконов на восточную линию фронта. Закончилась она трагически — драконы спалили всех, кто пытался с ними контактировать, кроме Ньюта. Поэтому его и направили в румынский заповедник по заданию Министерства… Румынский заповедник не давал Тесею покоя — без всяких видимых причин. Существовали британский, шведский, китайский, австралийский драконоведческие заповедники — судя по книге брата — но румынский был известен во всем мире. В нем разводили и изучали почти все виды драконов, существующих в природе. Слишком много событий разворачивалось поблизости — вот что Тесею не нравилось. Тот же «Орден Дракона», как чертовски символично, смерть Флэтворфи, поимка аколита на территории Чехословакии, совсем близко от Румынии, попытка раскачки ситуации в магическом сообществе... Тесей снова пересмотрел бумаги, переданные ему жандармом. Пока Дамблдор не покидает Хогвартс, Гриндевальд в Англию не придет. Тесей был в этом почти уверен. Связной сказал, что у них есть зацепка. Деревенька Гриндевальд в швейцарских Альпах. Дитмар фон Реттельн мог наведаться туда, чтобы покататься на лыжах. У Тесея Скамандера задачи были посложнее. «Лета Лестрейндж уничтожила расписной череп в руках у приспешницы Гриндевальда.* * — Подобные черепа распространены на территории Европы. Их находили в склепах во Франции, Испании, Германии, Австрии, Швейцарии. При более детальном рассмотрении и консультации со специалисты сделали вывод, что череп был расписан в магической деревне близ города Дингольфинг, в Баварии. Каким образом подобный мощный артефакт попал в руки Гриндевальда, неизвестно…» Деревенька Гриндевальд в Швейцарии, город Дингольфинг в Баварии, Дурмстранг, где бы он ни находился, а также Румыния и Франция, остальные страны, — слишком много следов по всей Европе оставил Гриндевальд, но у Тесея не было путеводной нити, которая могла вывести его из лабиринта событий. Его Ариадна была за сотни миль.***
Гуго Макдаффу было не привыкать сидеть в тюремных застенках. Однажды он провел несколько месяцев в тюрьме Магического Конгресса, но его освободили — спасибо одной очень выгодной сделке. Ох, как же тогда бесился этот заносчивый жлоб Грейвз… Гуго слегка улыбнулся и спрятал воспоминания, как его учил Гриндевальд. Если верить словам Шефа, а верил им Макдафф безоговорочно, «малыш Билли» выполнил одно из своих самых первых заданий и уничтожил все архивные документы того времени, которые могли бы навести на Макдаффа в случае его поимки. Тюрьма в Братиславе была не так уж хороша, но и не так плоха. Его постоянно навещал кто-нибудь из жандармерии, пытаясь выведать, зачем, что и как. И пока Макдаффу удавалось скрывать свое имя, дело двигалось в нужном направлении. Чем дольше власти увязали в расследовании его личности, тем ближе становился час триумфа. Гуго был уверен, что никто не сможет определить его личность по палочке. Орудие было изъято давным-давно у одного из незадачливых магов, которые не могли верно воспользоваться своим преимуществом. Макдафф тогда был впервые серьезно ранен в магическом поединке, но он выиграл — и впервые убил. Восемь дюймов, корпус из древесины тамарилло, сердечная жила перуанского змеезуба — опасное и красивое ароматное сочетание. Гуго нравилась эта палочка, хотя своя была ближе и роднее, но сейчас нужно было думать не об этом. Сейчас нужно было отвлечься и очистить свои мысли, потому что скоро должен был вновь начаться допрос. Жандармы не пытали его, нет — только задавали все новые вопросы, составляли протоколы, приносили документы, пытались сбить с толку и выведывали: где Гриндевальд, что он задумал, какие дальнейшие действия предпримет... И все время за допросами наблюдал легиллимент: ненавязчиво прощупывал его мысли, пытался подловить на малейшем воспоминании, легчайшей мысли, но Макдафф не оставлял им никакой возможности. Гриндевальд обладал непревзойденной способностью ставить ментальные блоки, да и тренировки с Виндой очень помогали в окклюменции. Гуго умел отгородиться от всего того, что не нужно было вспоминать, и выдавал только то, что можно. — Он постоянно думает о «золотоволосой королеве». — Королеве? — начальник братиславской жандармерии сморщился как от кислого яблочного вина. — Он англичанин? Он не похож на англичанина. В какой стране сейчас у нас королевы? Кто-нибудь знает? Жандармы лишь переглядывались. — В Бельгии, кажется, правит король, — неуверенно пробормотал один. — Идиот, мне нужно знать, в какой стране есть королева! Сходите в библиотеку! Выяснилось, что в Люксембурге правила великая герцогиня Шарлотта, но золотоволосой она не была — как и королева Нидерландов, Вильгельмина. — Кажется, Вы водите нас за нос, господин Хью. Макдафф упрямо смотрел перед собой, ни на что не реагируя. — Мы все равно в конце концов узнаем, кто вы такой и что делаете по приказу Гриндевальда. Гуго перевел на него свой пустой взгляд и пожал плечами. Он сам сказал им называть себя Хью. Так было даже забавнее. Мысли его то и дело возвращались к образу Куинни в розарии. Он чувствовал аромат розовой воды, вспоминал, как солнце играло в золотых волосах — и затенялось огромной тучей, в которой, казалось, горели карие глаза. «Мой дорогой, дорогой друг, — неодобрительное покачивание головы и долгий-долгий взгляд. — В нашем деле сантименты излишни. Я понимаю, Королева прекрасна, но нужно сосредоточиться на деле. Если она помогает тебе сосредоточиться, то хорошо, но не больше, мой друг, не больше…» Легилимент попытался ухватить ускользающее воспоминание, но оно было столь мимолетно, что исчезло без следа. — Верните мистера Хью снова в камеру, — начальник жандармерии устало потер глаза. — Ничего? — Есть что-то, но очень глубоко и очень хорошо спрятано. Думаю, та женщина, о которой он постоянно думает, для него является блоком, за которым прячутся истинные мысли. Он слишком хорошо научен, чтобы выдать свои секреты. Нужно больше времени. — У нас нет больше времени! Мы и так занимаемся им уже несколько месяцев, а толку нет! Министры ждут! Все хотят поймать Гриндевальда, хотя бы узнать, где он прячется… — Я помогаю, чем могу, — легилимент развел руками. — Спасибо за помощь и за то, что приехали из Праги, но нам нужен результат, а ваши услуги безрезультатны. Ночью Макдаффу снова снилась Америка, его славные предки, семья, которой больше не было; затем образы менялись на гробы в катафалке на улочках Парижа, каменные холодные стены — и розовые сады Нурменгарда. В замке всегда было гулко, шумно, и лишь там, где обитал протеже Шефа и Куинни, бывало тихо и спокойно. Порой обскур бушевал, разносил мебель в щепки, а посуду — в осколки, но справлялся с каждым разом все лучше и обучался магии дальше. Шеф следил за тем, чтобы «мальчика» обучили всем тайнам, хотя сам, казалось, был глубоко занят своими делами. Он советовался по поводу новичка только с Куинни и иногда говорил с «малышом Билли». Макдафф вздыхал, вспоминая Абернети и его затравленные поначалу взгляды, а потом сон снова становился более глубоким — и более бессмысленным. 11 февраля 1929 года Италия признала суверенитет Папского престола над Ватиканом, Франц де Паула Мария Карл Август Лихтенштейнский стал тринадцатым князем Лихтенштейна, а Гуго Макдафф сбежал из тюрьмы в Братиславе.