Мемуары Максимилиана Биттера

       — Самый ужасный поступок? Мэйра Тэо, вы решили чередовать обыденные вопросы с более… личными?       Леонхарт коротко кивнула, внимательно глядя на хмурящегося собеседника.        — Именно. Конечно, я отфильтрую все, что будет в окончательной редакции вашей биографии, но мне хотелось бы больше знать о Вас, мойрэ Максимилиан. Потому задаю те вопросы, которые считаю важными.       Биттер сосредоточенно свел брови еще отчетливее, сложил ладони под подбородком, слегка касаясь шеи большими пальцами.        — Я совершил много поступков, которые простые люди могли бы счесть ужасными. В конце концов, я — полководец. Мне не в новинку жертвовать десятками жизней — пусть и для спасения тысяч.        — А что насчет Вашей второй части жизни?       Биттер прекрасно понял, что именно имела в виду внимательная дочь Аленсия. Конечно, тот не мог не предупредить, к кому именно она едет, потому скрывать свое положение в Тайной страже смысла не было.        — Что ж. Тут, вероятно, можно поискать.       Мужчина закрыл глаза, перебирая воспоминания, и вдруг усмехнулся — едва заметно, самым краем тонких губ… и при этом невероятно жестко.        — Читайте, мэйра Тэо.       Кровь.       Кровь, шипящая на раскаленном пруте, заостренном с одного конца, а другим, закрепленным в изящной деревянной рукояти, лежащем в изящной крепкой руке. Кровь, медленно стекающая со вздрагивающего в почти бессознательной агонии тела и расплывающаяся по изрезанному тонкими желобками столу… столу ли?        — Я повторяю свой вопрос.       Голос Максимилиана гулко отдается эхом, грубо вырубленные в скале стены многократно отражают его, и оттого холод и потусторонний ужас, которые он внушает, лишь усиливаются.       По каменным срубам пляшут отсветы пламени, между ними черными змеями шевелятся тени от «когтей» жаровни.       Человек, прикованный к столу-ложу, дрожит, дышит жадно и прерывисто, стонет, но не говорит.        — Ты, конечно, можешь продолжать молчать сколько угодно, но тебе не станет от этого легче. — Кончик раскаленного прута со стуком касается каменной скулы. — Твоя причастность уже доказана, и Император дал добро на твою смерть, если это будет необходимо. Я имею полное право сгноить тебя здесь. Может, голодом. Может, ты не будешь даже получать воду, пока не заговоришь. А может, я просто не дам тебе ни секунды отдыха от боли — и то, что чувствуешь ты сейчас, покажется тебе чем-то вроде… Аперитива перед настоящим пиршеством.       Серые глаза с ненавистью смотрят в темные, в тени кажущиеся демонически-черными, но страха в них нет. Пленник не боится — ни боли, ни угроз, ни мучительной смерти.       Максимилиан вздыхает, прекрасно видя этот прямой и бесстрашный взгляд.        — Упрямец.       Он опускает в огонь прут, ворошит в чаше угли, методично, привычным до автоматизма движением стряхивает пепел, придирчиво смотрит на алый от жара металл — и ведет самым острием в четверти дюйма от тела пленника. Вверх, от пояса, выписывая над кожей резкие линии, словно выбирая место, через грудь и шею…       Пахнет палеными волосами, и Биттер чихает, словно случайно касаясь раскаленным прутом чужой кожи — над ключицей, прямо вдоль кости.       И парень на столе кричит от боли и корчится, дергается, словно пытаясь вытащить руки из металлических оков, плачет невольно.        — Итак, я повторяю вопрос: кого еще, кроме тебя, Айзора и его любовницы, мойрэ Арторий успел подготовить и уговорить на это покушение?        — Ид-ди ты… — хрипит, пытаясь, вероятно, плюнуть в лицо палачу, парень, но слюны не хватает, чтобы осуществить задуманное. — Я не предатель!..        — Как раз наоборот. Вы все, включая уважаемого мойрэ Артория, мир его праху, именно предатели. — Голос главы Тайной стражи звучит равнодушно, а руки, откладывающие в огонь металлический прут, тянутся к рукояти на колесе, вращающем через целую систему шестерней и ременных передач два дыбовых валка — по одному на каждую сторону пыточного стола. С прежней методичностью и точностью, обусловленной механизмом, он настраивает натяжение чужого тела до той чудовищной грани между болью невыносимой и оглушающей, которая не позволяет пленникам терпеть слишком долго, но и не дает им лишиться сознания.        — Думаю, раз ты сейчас не хочешь говорить, я на некоторое время оставлю тебя в одиночестве. Ну… почти. Говорят, на запах крови иногда приходят крысы.       Продолжая говорить, Максимилиан методично складывает инструментарий по местам — охлаждает в бочке с водой раскаленный метал, тщательно вытирает кровь с игл и скальпеля, закрепляет их на местах, придирчиво осматривая весь складной «чемодан»…       Парень на столе тихо всхлипывает, когда Биттер один за другим гасит факелы — после трехдневного голода и бессонницы о углам пыточной он уже видит маленькие черные силуэты с горящими голодной звериной злобой глазками-бусинами, слышит пищание, которого нет, и, когда Черный Лорд снимает и вешает на крючок возле входа фартук, наконец всхлипывает:        — Трое!        — Хм? — Оборачивается равнодушно Биттер, выглядывая в коридор и указывая одному из охранников на жаровню.        — Еще… трое… Лиса, Сокол и Рыба. Я… я больше не знаю… и не скажу!..       Максимилиан щурится, и пламя делает его глаза алыми, как сочащаяся из ран на теле пленника кровь, как обнаженная, очищенная от кожи небольшими полосами плоть на руках, как цвет его родового знамени…       Его — и того, кто оставался лежать на пыточном столе.        — Этого мало, Марат. Клички не дают мне достаточно информации.        — Но я же сказал! Я… я ничего больше не знаю!..        — Может, еще вспомнишь. Хорошей ночи.       Максимилиан закрывает дверь, ставит на место засов и отдает страже приказ — пленника не кормить и воды не давать, что бы ни случилось.       Один только кивает. Второй, помоложе, секунду мнется, глядя в пол, а потом тихо спрашивает:        — Ваша светлость… Он… Он ведь ваш племянник, хоть не совсем законный. Неужели ничего нельзя сделать иначе?       Биттер оборачивается через плечо, внимательно смотрит на стражника и прикрывает глаза.        — Он в первую очередь тот, кто отравил одного из Шестнадцати глав. Единственный живой заговорщик, последняя ниточка, ведущая к остаткам сети Черного Артория. И только потом — сын моего брата. Впрочем, у того было столько ублюдков, что смерть одного не сильно повлияет на их количество.       Четким шагом он уходит вверх по коридору, поднимается по лестнице, но про себя думает лишь: «На самом деле, в первую очередь этот парень — тот, кто попытался убить МОЕГО друга. Но личное не должно становится выше долга. Хотя бы в глазах подчиненных».       Максимилиан остро и холодно улыбается в ворот колета.       На самом деле, даже трех кличек ему достаточно. Он найдет оставшихся учеников Черного и уничтожит их. Но…       Виктор сказал, когда пришел в себя, что поднесший ему яд слуга был похож на Макса. И Воин Скал с самого начала не собирался прощать того, кто осмелился на подобное.       Никто, кроме него, не знает, что к утру тело Марата Эт Бартана, незаконнорожденного, но признанного сына Бертрана Биттера, будет найдено уже холодным, обглоданным крысиной стаей, дверь для которой Максимилиан, уходя из пыточной, оставил нарочно открытой, зная о худшем страхе племянника, и таким образом — обрек на мучительную смерть вместо благородной казни.       Когда кто-то покушался на личное счастье Черного Лорда, в том просыпалась невероятная, жесточайшая мстительность, но он никогда, ни на мгновение о ней не жалел.       В конце концов, он тоже был человеком, а не бездушной машиной Древних… Впрочем, сравниться в мстительности и жестокости с Дарренкантаарром, не мог даже он.       Тэорина молчала еще несколько минут, когда отняла руку от усилителя.        — Вы… Вы и впрямь суровый человек, — просипела девушка, глядя на собеседника. — Пожалуй, наше счастье, что Вы верны Империи.        — Пожалуй. Впрочем, это единственный подобный случай, за который я не чувствую ни капли вины. Виктор тогда был моим очень… близким другом. Я сильно вспылил, не сдержался, признаю. Однако не чувствую вины.       Тэорина Леонхарт лишь покачала головой, поднимаясь и подходя к окну своего кабинета.        — Я не уверена теперь, стоит ли мне оставаться и пытаться вникнуть сильнее в Вашу жизнь, ведь это сделает меня опасной для Вас. Не хотелось бы закончить, как Ваш племянник.        — Решайте, мэйра Тэо. Я могу дать Вам два дня на это — сегодняшний уже заканчивается, завтра же Вам и предстоит решить. Послезавтра я приду, чтобы услышать Ваше решение.       Мужчина медленно поднялся, свистом подозвал ворона с подоконника и, чеканя шаг, вышел из комнаты, беззвучно прикрыв за собой дверь.