I
Стах делает заметки на уроках. Спешит домой, чтобы не расплескать мысли. Залетев в квартиру, он разбрасывает ботинки кое-как в коридоре, несется к себе через всю квартиру, минуя волнение матери, и строчит на листке какое-то примечание, склонившись над столом и стянув только один, правый рукав, наполовину оставаясь одетым. Мать замирает в проходе с осторожной улыбкой: — Аристаша, какое-то задание? — Вроде того. Я завтра на факультатив после уроков остаюсь, Соколов расписался. Посмотришь? Он бросает ручку на стол, снимает куртку, расстегивает рюкзак, передает дневник в руки матери и уходит обратно в коридор — приводить в порядок устроенный мыслью хаос. Возвратившись, Стах еще с порога начинает: — Соколов говорит: на носу очередная олимпиада. Активность — это всегда плюс. И привычка к активности. Особенно потом, при поступлении. Ты разрешаешь? — Ну… — мать трет рукой шею — жест неоднозначный, так она сомневается. — А ты уже решил, с поступлением?.. — Я еще в восьмом классе, ты же в курсе? — усмехается. — Я знаю… Просто это все — физика твоя, опыты со светом… это больше для развлечения, как хобби?.. Соколов всякий раз напоминает мне: твою бы светлую голову да на благо науки. Наука — это хорошо, конечно, но денег ты на ней не заработаешь… Я видела на конференции: все это очень интересно, проекции там всякие… но это же… не совсем так уж научно, ради развлечения. Как это применять… на практике-то? Да и вообще, чем там зарабатывать? В преподаватели идти? В какую-нибудь гимназию?.. — В профессуру. Это презентабельней. Будешь говорить всем: «Мой сын — профессор». Ничего звучит вроде, достойно? — усмехается. — А проекции мы перечисляли, для чего нужны. Видеосвязь, например. Виртуальная реальность. Можно что угодно выдумать — была бы фантазия. — Это все больше для фантастики, для фильмов… — Да хотя бы для фильмов… — Профессор — это статус, конечно, Аристаша, но ты же понимаешь… что это направление… оно немного не для тебя. — А что для меня, по-твоему? По стопам отца? Я, может, в авиастроители хочу. Мне физика нужна там. — В авиастроители?.. Это куда, в инженеры?.. на завод куда-то? — Инженеры получают нормально. — А перспективы?.. всю жизнь проектировать?.. — Чем плохо — всю жизнь проектировать? — А это не для галочки? В самолетах? Кажется, уже все сделано до нас… — Удобная позиция. Для регресса. Он начинает разбирать рюкзак. Мать садится на кровати, смотрит на него серьезно и тревожно. — Ты пойми, я же хочу, чтобы ты выбрал достойную профессию. Все говорят: «Какой ум», — и на что ты это разменяешь? Стах перестает улыбаться, уставляется на нее. — Этот ум — мой. А как распоряжаться им, почему-то диктуют другие. — Твой?.. А как же воспитание, как же гимназия? Как же время, вложенное в тебя, средства?.. — Мам, — говорит, — хочешь — обижайся, но бабушка с дедом больше сделали для моего «ума», чем все в этом городе вместе взятые. Мать задыхается возмущением и несколько секунд смотрит на него, неблагодарного, как на подкидыша. Потом берет себя в руки и спрашивает, знает ли он, как тяжело было его выносить, все говорили ей сделать аборт…II
Стах уже без настроения сидит над уроками, то и дело, как в пропасть, срывается в раздражение. Покончив с учебой, отбрасывает ручку и меряет шагами пространство, как загнанный в клетку. — Аристаша, ужин, — заглядывает мать. Замечает его метания по комнате. — Что ты делаешь?.. — С уроками закончил — разминаюсь. У меня все тело ноет — от недостатка движения. Мое утро начинается с бассейна девять лет, я не могу, у меня ломка, ты врываешься в привычный распорядок дня. — Это для твоего же блага… — Спорт для моего блага, а вот это все… — он делает неопределенный жест в сторону уроков — и беспомощно замирает. — Поговоришь на эту тему с отцом, — а она бросает его на растерзание Льву.III
Отец давно высказался насчет тренировок. Раз в большой спорт закрыта дорога и реабилитационный период окончен. Просто без вариантов. Стах думает об этом весь ужин, вяло ковыряясь в тарелке. Он ждет, когда все разойдутся, а мать начнет мыть посуду, чтобы ее спросить: — Что мне сделать? Что мне сделать, чтобы ты вернула мои тренировки? — Не надо было подрывать доверие — и ничего бы с ними не сталось. — Что мне сделать? Мать молчит. Стах долго в ожидании на нее смотрит. Оставляет наполовину полную тарелку, отодвигает от себя, говорит: — Спасибо за ужин. Больше можешь не звать. — Что это значит? — она резко оборачивается. — Что это значит, Стах? — То и значит. Голодовку тебе объявляю. Ты считаешь: мне тренировки не нужны. Я считаю: могу питаться энергией света. Посмотрим, кто из нас прав. — Стах, я позову отца… — Что, он мне еду насильно в рот запихает? — А вот мы и посмотрим… Он замирает, улыбается, кивает. — Забавно. Если не слушаюсь — можно меня на амбразуру. — Ты мне не оставляешь выбора… — Приятно так думать? — Что ты говоришь, Стах?! Что ты такое говоришь?.. Ты в последнее время… Конечно. Он в последнее время что-то слишком мало стал слушаться, реже радовать мать. Захотелось немного пожить для себя — ей это неприятно, что не для нее.IV
Отец в комнате появляется незамедлительно. Это мать уже в слезах к нему подбежала, получила в лоб: «Ну и что ты теперь ревешь, если сама довела до такого?» — и автоматную дробь обвинений. Теперь очередь Стаха, не все же ей за него отвечать. — И что ты устроил? — Голодовку. — Бунтуешь? — Бунтую. — И против чего? Стах молчит. Как объяснить, что единственное решение в этом доме, его единственное решение, которое он может принять, — перестать есть? Ему больше ничего неподвластно. — Хорошо, — кивает отец. — Хочешь быть самостоятельным — корми себя сам. Ищи работу, покупай продукты, готовь — это где хочешь. В этом доме ты больше не ешь. — Лева, что ты такое?.. — Он принял решение. Пусть за него отвечает. Устроил мне тут истерику. Я не потерплю этого в своем доме. Все носишься с ним, как курица-наседка, конечно, он отобьется от рук. А ты чего ожидала? — Лева… Стах слушает всхлипы матери, как из-под воды. У него стучит в голове одна единственная фраза: «А ты? чего? ожидала?»VII
Стах зарылся в учебные пособия по физике, в научпоп — это дорогие книги, покупные, подарок от дедушки. Он что-то выписывает из них, выделяет в них маркером строки, делает пометки на полях. Мать принесла с собой табуретку, садится рядом. Мягко и грустно улыбается: — Аристаша, зачем ты книги портишь?.. — Я с ними работаю. — Они же не на один раз… Что мешает выписать в тетрадь? Стах не хочет ничего объяснять, думает о Тиме — копирует его манеру отстраняться. Мать ждет несколько секунд и тяжело вздыхает: — Я не хотела, чтобы так вышло с отцом… Стах молчит и продолжает изучать абзацы. — Ты меня тоже пойми: ты отбиваешься от рук — я не знаю, как повлиять на тебя… Тишина. — Стах, ну что ты обижаешься? Что ты обижаешься? Что мне думать, когда ты пропадаешь? — у нее глаза снова на мокром месте, но в этот раз — зрителей нет. Она успокаивается и спрашивает снова: — Кто этот твой друг? Куда ты на Новый год ушел? Тишина. — Стах, боже мой… Боже мой, Стах… Знаешь, что? Делай, что хочешь. Ходи на свои тренировки по утрам, готовься к своим этим олимпиадам. Хочешь — поступай на инженера. Твоя жизнь. Пожалуйста. Губи ее. Стах продавливает стержнем бумагу и еле сдерживается, чтобы спросить. Ему кажется, что молчать — это самое сложное, это никак за себя не заступиться, никак не отстоять своей позиции. Один на один со своей чертовой правдой. Так ты живешь, Тим? Зачем говорить, если никто не услышит? Под конец промывки мозгов мать еще оставляет на столе деньги. На «поесть». Стах демонстративно не обращает внимания. Только этого ему не хватало. Жить на чьи-то подачки. Подумав немного, Стах пальцами отодвигает купюру на край стола, говорит: — Останется здесь. Пока Серега не заберет. Лучше бы забрала ты. Я не возьму. — На что ты будешь есть, Стах?.. — Работу найду. Ты разве отца не слышала? — Стах, что ты такое говоришь?.. Какая работа? Тебе нужно думать об учебе… — и она заходит на новый круг, но больше он не произносит ни слова.