Ретроспектива падения. Набор преисподней

Слэш
R
Завершён
1631
Горячая работа! 755
автор
Размер:
190 страниц, 42 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
1631 Нравится 755 Отзывы 695 В сборник Скачать

Глава 38. Посещение дурдома

Настройки текста

I

      «Он не придет», — говорит матери Стах. Сначала молчит на расспросы, потом отвечает: поссорились. Как будто это «поссорились» может хоть что-то вместить. «Он не придет», — говорит себе Стах. И смотрит на часы.       Тим гордый. Тим упрямый. Тим обидчивый. Он не придет.       Стах хотел поставить точку? Поставил. На что он теперь надеется? Пусть возьмет себя в руки.

II

      Но в пять часов домофон оживает. Стах подскакивает, как ошпаренный. Несется в коридор и думает: вот будет забавно, если там какой-нибудь шутник, сантехник, почтальон, мало ли кто — вот будет забавно! Стах выдыхает после спринта и хватает трубку:       — Слушаю.       — Арис?..       Все. Это он. Можно даже не продолжать.       — Заходи, Котофей, восьмой этаж, — и тон такой, как будто ничего между ними не случилось, как будто у них все хорошо.       — Вы же поссорились? — спрашивает мать, когда он зажимает кнопку.       Зря Стах ей рассказал. Теперь начнется…

III

      И начинается, едва Тим входит. Потому что мать его встречает даже активнее, чем Стах: тот маячит где-то на заднем фоне.       — Тимофей, здравствуйте! — она тянет ему руку еще с порога, еще в дверях, едва он подходит ближе.       Он теряется, что эту руку, женскую, изящную, нужно пожать и берет осторожно, едва сдавливая пальцами, и смотрит во все глаза — на такую же рыжую, как Стах, женщину, с тугой прической, в аляповатой блузке и белых джинсах. У нее открытое светлое лицо, яркие глаза, яркие губы, капризно вздернутый нос. Как будто ей лет двадцать пять.       Тим пялится на нее рассеянно и, наверное, пытается уложить ее, истеричную, в своей голове. Может, потому, что она не похожа на телефонный голос, мучивший его тридцать первого числа.       — Боже мой, Аристаша, посмотри: он же еще совсем мальчик… — она улыбается белыми ровными зубами. — Что ты? такой испуганный?..       — Ничего… вы просто…       — Что?       Она смотрит на него в ожидании, а он не знает, как сказать ей. В итоге выдает первое, что приходит в голову, выдыхает тихо, сникая под ее боевым духом:       — Очень эффектная…       Она смеется. В ней пропадает напряжение, просыпается молодая девчонка. Засиявшая и немного смущенная, она отпускает его и подталкивает внутрь.       — Заходи скорее, раздевайся. Мойте к ужину руки.       Тим провожает ее взглядом. Стах наблюдает за ним и пытается посмотреть на него заново, чужими глазами, отметая все, что о нем знает. А что, если бы он Тима впервые увидел, сейчас? Все еще екает. Может, даже больше, чем обычно.       Тим уставляется и тянет уголок губ. Стах прячет руки в карманы джинсов. Он снова в расстегнутой клетчатой рубашке — поверх футболки; с закатанными рукавами. Менее взъерошенный, чем обычно, просто потому, что волосы короче в несколько раз. Но они все равно топорщатся, особенно на макушке. А еще уши у него торчат — не то чтобы он сильно лопоухий, вовсе нет. Просто раньше их прикрывали волосы.       — Ты подстригся?..       — Что, разонравился? — усмехается, с вызовом, почти — не смущается.       — Нет, — улыбается Тим, наклоняясь, чтобы разуться, — непривычно…       — Думал: ты не придешь.       — Я тоже…       Тима отвлекает много звуков: где-то телевизор, где-то говорят, что-то гремит. Тима отвлекает эта прихожая — с евроремонтом, каким-то вычурным, дорогим, загроможденным. Куча источников света — и все тусклые, но в целом — вроде светло, только сильно желтит.       Он долго мучается со шнурками — это привычное дело. Пытается сказать в продолжение разговора:       — Но я подумал, что…       Тут врывается мать и не дает Стаху узнать, что там Тим подумал и почему пришел.       — Ну где вы там? Тимоша, ты еще не разделся? Заболтались, что ли? Давай скорее куртку, мойте руки.       Никогда еще так быстро Тим не снимал куртку. Правда, он теряется, и не все получается — вот молния не ожидала от него такой фамильярности, вот клепку он забыл расстегнуть… И Стаху неловко за мать, что она его торопит, выдирает из его обычного темпа, а темп — это часть Тима, может, одна из самых приятных, Стах понимает теперь.       — Ну все, вперед, — мать отнимает куртку, чтобы вздернуть ее на крючке.       Стах жестом увлекает Тима за собой, и тот крадется, как дворовой кот, впервые попавший в квартиру и поджимающий уши.       Тим угнетенно замирает в ванной. Слишком просторной, наверное. Смотрит себе под ноги — на мягкий ковер. Или на мудреный кран. Или еще на что-нибудь, что отличается от мира, в котором он живет, — почти на все, в общем… Пока дело не доходит до зеркала с позолоченным обрамлением. На нем зависает.       Стах включает воду. Старательно намыливает руки. Поднимает взгляд на притихшего Тима и понимает, что вот так, перед зеркалом вдвоем, они первый раз, и Тима это волнует больше, чем какое-то скучное мыло или там микробы, или ужин тот же…       Стах отвлекается следом. Да странно они вместе смотрятся. Тим такой монохромный… ну, если сравнить. Выше, действительно. Чуть меньше, чем на полголовы.       Тим перехватывает взгляд, там — в зеркале. Тут же отводит свой. Они немного играют в гляделки. И осторожно улыбаются друг другу. Больше от того, что не могут сдержаться.       Какой-то странный эффект у этой параллельной реальности, потому что она вроде как — не совсем настоящая. Потому что, если стоять чуть-чуть позади и повернуть голову, может показаться, что губы одного касаются щеки другого. Не целуют, именно касаются.       И только потому, что этот эффект очаровывает, и только потому, что они одни и очень близко, и только потому, что Стах алеет, Тим отступает на шаг и проделывает этот трюк, вроде как глядя Стаху в глаза, а вроде как и нет. И тот стоит, как вкопанный, даже не шевелится. Что он там делал, руки мыл? Не моет уже.       Когда мать входит, она, конечно, ни за чем не может их поймать. Она только возмущается:       — Ну что вы копаетесь? Тимоша, ты закончил?       Но им все-таки кажется, что она застала их за чем-то преступным. Адреналина хватает, чтобы они оба разулыбались, как два дурака. Стах отдает Тиму мыло. Они возятся еще минуту, прежде чем вода перестает бежать.       Потом мать выходит, и Стах мстительно брызгает Тиму в лицо. Тот зажмуривается и отвечает. Они толкаются — может, ради того только, чтобы друг друга задеть.       Мать возвращается обратно:       — Чем это вы тут занимаетесь?       Они тут же успокаиваются, пытаются быть серьезными — не очень успешно. Она говорит им:       — Смотрите у меня, — и щурит глаза, совсем как Стах обычно делает.       Когда она исчезает, они пытаются поделить полотенце, сквозь него то и дело щипая друг друга за пальцы. Но, едва остается только голое прикосновение, Тим удерживает Стаха и уставляется в упор.       Секунды две ничего не происходит. Потом Тим опускает взгляд на его губы, прячется за черными дрожащими ресницами, и Стах отступает, вырывается. Чуть не врезает себе по лбу дверью, когда пытается выйти, и вываливается из ванной.

IV

      Он так пылает, что мать заметит, Тим заметит, все заметят, ему очень стыдно, он ничего не может исправить. Люди надоели отправлять его в медпункт. Хотя, если кто-нибудь узнает, из-за чего все это, точно упекут в палату. Мать, к счастью, делает свой вывод.       — Ну посмотри на себя, — сокрушается, — набесились…       Стах признается честно:       — Не хочу на себя смотреть.       — Вот очень плохо, — говорит она.       — Согласен.       Тим неуверенно замирает в проходе. Ненадолго. Потом его толкают в спину, и он отходит, уставляется на Серегу.       — Давай-давай, кыш отсюда, не создаем тут пробку, — говорит тот. — И не смотри так на меня. Дружишь с этим — уходишь в отстой.       — Сережа… — просит мать.       — А вас никто не спрашивал. Устроили здесь посиделки. Надо же событие: у сынульки друг появился. Дождались. А, Сташка? Ты наверно сам не ожидал, — хмыкает.       Ничуть не смущаясь ощущением, что он здесь лишний, он наливает себе стакан воды. Делает глоток, смотрит на Тима.       — И как тебя угораздило?       Тим пялится на него, как на болтающий приемник — без интереса. Говорит о чем-то своем Стаху:       — Даже не представляю…       Садится поближе. Стах усмехается, чем-то очень довольный, отвечает:       — А я говорил тебе.       — Что ты там говорил?       — Одни гадости. Отвечаю.       — Еще бы. Ты же у нас маленькая сплетница.       — А ты че приперся? Иди на свою кухню.       — Да поглядеть...       Серега выливает в раковину воду, подняв стакан высоко над ней. Ставит обратно на сушилку. Добавляет:       — У нас, как в зоопарке.       — Ты будешь опоссум. Как крыса, только побольше.       — Ты не зли меня, а то я стесняюсь сказать, кто у нас ты.       — А ты не стесняйся: фантазии не каждому хватает.       — Че, повыпендриваться решил перед другом? Пойдем выйдем.       — Боже мой, Сережа, — вставляет мать, убирает стакан в раковину — мыть, отодвигает Серегу, — я прошу тебя…       — Я вас маленьким тоже много о чем просил. Почему-то вы еще здесь и вот это ваше тоже.       Стах подрывается с места, Тим хватает его за локоть, стискивает пальцы, опускает обратно.       — Пошел вон, — шипит мать, — иначе я отца позову.       — Ну только и можете, — кивает, — что отца позвать: ни с сыном не справляетесь, ни уж тем более со мной.       — Пошел вон.       — Я-то пойду. А вы когда пойдете?       Стах знает: хуже для матери нет, чем когда кто-то посторонний видит часть ее жизни. Такой, какая она есть. Но Тим не хочет участвовать. Не хочет, чтобы Стах в этом участвовал. Это его позиция — позиция невмешательства. И когда Серега наклоняется к нему, чтобы спросить:       — Нравится спектакль? — Тим делает то, в чем хорош, как никто другой: игнорирует.       — Тамар, можно мне воды?       — Да, я сейчас, — она включается мгновенно — и забирается в этот иллюзорный пузырь, где ничего не происходит.       — Проблемы со слухом? — Серега отклоняется в сторону, попадая под безучастный взгляд.       Ну нет. Стаха нельзя приручить — это так не работает. Пальцами, словами, взглядами. Это так не работает. Он все-таки хватает Серегу за грудки, и стол грохочет ножками о ламинат.       — Боже мой, да что же это такое?!..       — Сергей, Аристарх.       Они сверлят друг друга взглядами, но разжимают пальцы и расходятся. Отец стоит, как обычно: привалившись к косяку, скрестив на груди руки. Взглядом Серегу из кухни выпроваживает. Безукоризненное повиновение. Все, как положено. По уставу.       Отец смотрит на Тима в упор, изучает. Тот не может с ним поздороваться. Наверное, слишком ошарашен всем, что происходит. Слабо кивает ему. Отца, как ни странно, устраивает, и он отвечает таким же лаконичным ответом. Переключается на мать:       — Вы надолго оккупировали кухню?       — Поедим — и к Стаху.       — Потом накроешь.       — Хорошо, — улыбается, как будто ей не отдают приказы.       Когда отец уходит, становится очень тихо. Мать, убедившись, что беды миновали, кладет вилки на стол и занимается тарелками.       Стах не смотрит на Тима. Тот проводит костяшками по его локтю. Словно извиняясь. Стах на секунду переводит взгляд на него, отворачивается, сглатывает. Уже чувствует, что это будет самый тяжелый ужин на его памяти. А ведь когда-то Тим совсем не касался… Кажется, это было очень давно, вечность назад.

V

      Мать ставит Тиму тарелку первому. Он сидит очень тихий и пялится на еду, как на врага народа. Стах визуально проверяет, без красного ли гарнир — в овощах много зеленого, фиолетовый баклажан стал больше коричневым, все в порядке. Котлета — вот проблема. Котлета закрытая. Стах пододвигает тарелку к себе, расчленяет беднягу вилкой, отдает обратно Тиму. Мать ставит еще одну порцию:       — Может, нож?       Тим вертит головой отрицательно. Обжигает ухо горячим шепотом:       — Я не ем котлеты…       — Зачем я ее тогда разделил?       — Не знаю… — Тим тянет уголок губ.       — Я понял.       Через пару секунд мать наблюдает, как Стах перекладывает куски из Тимовой тарелки в свою.       — Тимоша, ты котлеты не любишь?       Он виновато качает головой.       — Почему?       Тим тушуется. Потом наблюдает, как Стах обхватывает губами подушечку указательного пальца, слизывая жир — это один кусок у него на вилку самостоятельно не залезал, крошился.       — Аристаша, что ты делаешь? — мать подрывается с места. — В приличном же обществе…       Стах закатывает глаза. Когда она протягивает ему салфетки, он говорит выразительно:       — Спасибо, — и берет себе одну.       — Не паясничай.       Стах улыбается на нее, не мигая. Вдыхает тяжело, выдыхает чуть слышно. Вытирает пальцы, кладет салфетку рядом. Мать снова встает из-за стола — выбрасывает. Тим странно косит на нее, спрашивает Стаха взглядом. Тот разводит руками и принимается за еду.       — Аристаша мне сказал, что вы поссорились, — этот разговор обязан был случиться.       Тим пожимает плечами и партизанит.       — Нет? — мать начинает выпытывать.       — Мам, ну что ты пристала?       — Мне непонятно, что у вас случилось. А то ты весь день мне: «Он не придет, он не придет». А он взял и пришел. А если бы я не готовила?       — Ты всегда готовишь на роту…       — Ну уж не на роту. У нас большая семья.       — Поэтому половину — в мусоропровод. Еды — в смысле. Не семьи. Хотя…       — Стах, что ты такое говоришь?       Тим не вникает. Ковыряет овощи.       — Тимоша, а овощи ты тоже не любишь?       — Люблю…       — А чего не ешь?       — Это он ест, не придирайся.       — Да?..       Тим виновато сникает под ее взглядом. Она наблюдает за ним еще какое-то время. Он действительно ест. Просто очень медленно и маленькими кусками. Она говорит:       — Там ведь даже жевать нечего…       — Это чтоб не тридцать раз, — Стах не может удержаться.       — А почему так? Что-то со здоровьем? Я смотрю: ты очень худенький. И бледный. Что говорят врачи?       — О чем?.. — не понимает Тим.       — Ну, родители тебя водили ко врачу? Твой папа?       — А… Ничего такого не говорят…       — Но это же ненормально, что ты так ешь…       — Мам, ну что ты прикопалась?       — Что это еще за «прикопалась»?       — Не хочет человек говорить, а ты донимаешь.       — Так а почему у него родители не волнуются за его питание? Это же очень важно. Нельзя с этим шутить.       — Это дело его родителей. Все. Тема закрыта.       Мать больше не ест. Вздыхает на Тима. Комментирует: какой же он все-таки худой, вот у него еще и круги под глазами, а как у него с ногтями, с волосами, все ли хорошо. Тим смотрит на нее, загнанный в угол, Стах — как на чокнутую. Говорит:       — Ты можешь перестать? Все у него в порядке.       — Это ты так думаешь. Это ты в силу возраста. Вот появятся у тебя свои дети — тогда и посмотрим, как ты заговоришь.       — Я не хочу детей.       — Кто не хочет детей? — не понимает она.       — Я.       — Тимоша, ты не хочешь детей?       — Ну… в будущем хочу.       — Вот видишь.       — Зачем тебе дети?..       — Мне нравятся… Ну и в целом, общаться с ними… Интересно. Я всегда хотел младшего брата или сестру.       — Вот посмотри: нормальная реакция.       — Что ты делишь все на нормально/ненормально? Давай еще нам баллы накидывать — за нормальность.       Стах уставляется на мать. Мать уставляется на Стаха. Тим отгораживается ото всего этого кистью руки, поставив на стол локоть.       — Мне не нравится, как ты сегодня ведешь себя.       — Как я себя веду?       — Ты все воспринимаешь в штыки — слова ни скажи… Так реагируешь, как будто я на вас нападаю…       — Так и есть…       — Что ты такое говоришь?.. Что ты такое говоришь, Стах?       — Все, молчу. Я молчу.

VI

      Сначала Тим долго не может притронуться к пирожному. Потом под шквалом вопросов сдается. Ведь почему он не может его съесть — если хочет? Тамара же старалась, готовила…       Тим разделяет произведение кондитерского искусства на составляющие, размазывая крем по тарелке. Мать смотрит на это безобразие, не мигая. Стах замечает, когда собирается откусить. Так и застывает с открытым ртом.       — И ты всегда вот это делаешь?..       Тим перестает «вот это делать», откладывает ложку.       — Тимоша, ну все-таки…       Стах беззвучно орет в потолок. Мать пялится на него в ужасе, как на одержимого:       — Стах, что это такое?..       — Ничего. Все. Хватит. Я ухожу. Дайте мне выйти. Тим, ты тоже уходишь. Пошли, давай. Собирайся.       — Стах, да что же это?..       Он выталкивает Тима из кухни. Возвращается. Забирает Тимову тарелку с чаем. Снова уходит. А… нет, опять возвращается:       — Спасибо за ужин, — и только после этого исчезает с концами.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.