Истерзанные

***

      В комнате, больше похожей на коморку, где их двоих заперли, душно и темно. Жан меряет шагами три метра по диагонали, пытается думать и решить, как выбраться отсюда, но в голову, как назло ничего не лезет. Его и Микасу держат, как ценных заложников: вон, даже кровать и минимум утвари есть. Флок не дурак и ссориться с ними не собирается, но и давать много воли — опасно, так что он держит их на коротком поводке.       Кирштайн винит себя: если бы он только не растерялся, сумел доказать йегеристам отсутствие каких-то планов, то они бы сейчас не сидели взаперти. Теперь навряд ли Флок доверится ему, и сбежать не получится… Или получится? В конце концов, с ним здесь Микаса, а она превосходна в рукопашном бою. Они могли бы даже оружие смастерить из ножек стула, вырубить охранников, замаскироваться под них и сбежать…       Но для чего? Что дальше? Он знал: в случае провала, пощады не будет, да и…       Остановившись посреди комнаты, парень посмотрел на Аккерман, сгорбившуюся на кровати и уставившуюся совершенно мертвым взглядом в противоположную стену. От такого вида ему самому, казалось, стало лишь паршивее, но Жан решил, что не имеет права унывать. Наоборот, кто, как не он, обязан поддержать Микасу в такой особенно сложный для нее момент? Ему все еще неприятно признать, но парень понимает, что предательство Эрена и все то, что происходило, ранило ее, а теперь, когда и Армин ушел, она, должно быть, совсем растерянна.       Замявшись на пару минут, он все же присел рядом с ней, держа уважительное расстояние, и неуверенно взглянул на ее бледный профиль. Хотелось заправить прядь ей за ухо, погладить по мягким волосам, провести пальцами по коже, но Кирштайн лишь негромко кашлянул, привлекая к себе внимание.       Микаса моргнула несколько раз, будто бы только сейчас поняв, что не одна в комнате и свела брови к переносице, посмотрев на него взглядом, от которого у Жана мурашки прошлись по спине, и он забыл даже, что хотел сказать. — Ты в порядке? — вопрос вырвался с языка спонтанно, и он успел сотню раз проклясть себя за столь бессмысленную фразу — конечно, не в порядке! — То есть, я имею ввиду, что мы могли бы подумать и поговорить об… — Не думаю, что разговорами можно что-то решить, — перебила она его бесцветным голосом. — В любом случае, спасибо за беспокойство, — и, сказав это, девушка вновь уставилась в стену, будто бы отключившись от внешнего мира.       Жан только и промычал что-то бессвязное, непроизвольно покраснев, и тоже отвернулся, с трудом удержавшись от желания забиться в угол куда-нибудь подальше от Микасы. Конечно, она была права, но разве нужно было вести себя так? Он ведь хотел как лучше, а она… Нет, винить сейчас кого бы то ни было — глупо. Им просто нужно время, чтобы поразмышлять немного в тишине, а уж потом, когда все случившееся утрясется в головах, они смогут спокойно поговорить, обсудят все, как два взрослых человека…       Только он внушил себе эту мысль и слегка расслабился, решив глянуть содержание книги с полки, как до слуха донеслось тихое всхлипывание. Подняв взгляд со страницы, парень, будто вор, боявшийся быть обнаруженным, подглядывал за ней, скрывая лицо за книгой. Его словно пришило к месту: он не мог ни отвести взгляд с ее фигуры, ни встать и подойти к ней, как кричал здравый смысл, совершенно потонувший в океане противоречивых мыслей, наводнивших его сознание.       Оцепление спало в момент, когда их взгляды встретились, и Микаса отвернулась, став быстро и зло вытирать слезы. Встрепенувшись, он вскочил и подошел к ней, застыв нервной тенью над Аккерман. Голова отказывалась давать нормальные варианты действий, и он не нашел ничего лучше, чем склониться перед девушкой на колени и взять ее слабо упирающиеся ладони в свои. Это было глупо и неуместно: они никогда не были близки для столь интимного жеста, но Кирштайн сумел засунуть нерешительность куда подальше и мягким движением повернул ее лицом к себе, внимательно посмотрев в покрасневшие глаза Микасы. — Знаю, тебе больно, ты растеряна и не знаешь, что делать, — начал он нескладно, говоря то, что первым придет в голову, слишком заворожённый, чтобы задумываться над словами. — Я понимаю. Я и сам в том же состоянии, честно говоря. Я-я… я лишь пытаюсь сказать, что ты не одна. Я с тобой и обещаю, мы обязательно выкарабкаемся.       Натянуто улыбнувшись, он сильнее сжал ее ладони в своих, пытаясь согреть их, и ощутил себя безумно счастливым, когда на губах Микасы расцвела неуверенная ответная улыбка, покраснев, будто помидор и быстро одернув руки, стараясь смотреть куда угодно, кроме ее лица, на котором притягательно блестели черные глаза, обрамленные ресницами, на которых застыли капельки слез. — Жан, — позвала она его таким голосом, который он слышал от нее впервые. — Не мог бы ты и дальше, ну, держать меня за руку? — произнесла она тихо, от чего Кирштайн ощутил себя так, будто бы его ударили под дых. — Знаю, звучит глупо, но мне так будет легче… Пожалуйста. — К-конечно, — пробормотал он, собрав остатки решимости, и вновь потянулся к ее рукам. — Вот так?.. — спросил парень, пытаясь разбавить неловкую тишину, и чуть было не подпрыгнул, почувствовав то, как она мягко гладит его по костяшкам пальцев, вряд ли даже сама отдавая отчет себе в этом.       Аккерман лишь кивнула, и он больше не заговаривал, пытаясь успокоить шалящие нервы и мысли, наполненные отнюдь не переживаниями насчет судьбы человечества. Казалось бы, скоро весь мир растопчут Колоссы, на острове полная неразбериха, их товарищ превратился в настоящего монстра и собирается устроить геноцид, а он тут только и думает о том, какие красивые у Микасы глаза, и прикидывает, каковы на вкус ее губы.       Ему нет оправдания — Жан знает это лучше, чем кто-либо, но тешит себя мыслью о том, что от его размышлений судьба человечества уж точно не поменяется, а Микаса так близко, как никогда, открылась перед ним, и он пользуется этим моментом, желая запомнить его во всех деталях.       Он не имеет понятия, сколько времени они сидят вот так, но в один миг девушка засыпает, расположив голову у него на коленях, и все еще держит одну ладонь, от чего сердце Жана бьется так, что его звук наполняет голову, и он несмело водит самыми кончиками пальцев по ее коротким волосам, боясь разбудить, нежно касается подбородка и губ, представляя себе, что целует ее и в его мечтах Микаса отвечает ему, хватается за плечи и сама углубляет поцелуй.       Прикрыв глаза, он убирает руку и медленно выдыхает, явственно ощущая невероятную усталость. Хочется лечь, но Жан не может заставить себя встать и уйти спать на кресле. Вместо этого, он укладывает Микасу и садиться у ее ног, засыпая в таком положении.       И хотя он знает, что завтра будет болеть все тело, полагает, что та слабость между ними так и останется воспоминанием, Жан все равно засыпает счастливым и с головой, полной надежд.