Истерзанные

***

      Теплый ветер колышет высокую траву, играет первыми листьями, падающими с веток, мягко, словно материнская рука перед сном когда-то, касается щек и треплет волосы. Шляпка то и дело норовит слететь, но девушка не обращает внимание, внимательно вчитываясь в мелкие буквы старой книжки. Фолиант - единственный в своем роде на всем острове и Фрида бережно перелистывает тонкие страницы, с упоением поглощая дивный рассказ о славных днях подвигов своих предков.       Взгляд цепляется за иллюстрацию странного титана с фонарем и девочки, протягивающей тому яблоко. Изображение нарисовано в главе, рассказывающей об Имир и Демоне Земли, но Райс кажется, что этот рисунок выбивается из общего ряда, да и имя, которым подписана девичья фигурка, вселяет сомнения, ведь ни в одной другой книге Имир так не называют.       «Криста» — красивое имя, да и только, думается ей. Фриде больше по душе имена с глубокими значениями и корнями. Именно поэтому убедила отца назвать внебрачную дочь Хисторией — олицетворением возврата к забытым истокам.       Фрида верит, что принесет мир, получив силу Основателя: в смутных снах видит синий океан, фейерверки далеких городов, мальчика-чужеземца, смотрящего на нее с неподдельным восхищением. Будто сама Богиня шепчет: «ты избранная, особенная… ты приведешь весь мир к процветанию, спасешь моих детей…». Дядя Ури на ее рассказы лишь кивает, смотря куда-то в даль, и девушка злится, с трудом удерживаясь от упреков в его сторону.       На коленях перед ней стоит марлеец, раскаиваясь о преступлениях своего народа, а Фрида протягивает ему ладонь, прощая и оставляя грехи их отцов в прошлом, чтобы вместе построить новый мир. «Не такие мы уж и разные…»       Имя несчастного воина с белесыми волосами она не запоминает — лишь чувство, вызванное от тихого произношения, и долго гадает, как же могли звать этого марлейского юношу.       Настает день, которого она так долго ждала, и впервые Фрида сомневается. Руки подрагивают, в глазах стоят слезы, но стоит только услышать тихий голос дяди, она тут же смаргивает капельки, впервые за все время видя на лице Ури Райса искреннюю улыбку.       Цепи, сковывавшие дядю во время ритуала, оказываются на ней, не давая спокойно вдохнуть, но никто этого не замечает. Приняв Координату, Фрида отдает за нее свободу, вскоре понимая, впрочем, что и раньше была в тех же кандалах, попросту будучи не в состоянии ощутить их вес.       Победа оборачивается поражением, мир — войной, а прощенье — кровавой местью. Ее видения меняются, меняется она сама. «Бог я иль Дьявол?», — задается вопросом и тут же сознание дает ответы: «и да, и нет», путая еще больше. «Разве тебе не говорили не лезть наружу?!»       Фрида не помнила испуга сестры: перед глазами стояла ужасающая картина разрушающихся стен и Дьявола, начавшего Дрожь Земли. Теперь все, что она знала, было двояким, неоднозначным, будто в кривом зеркале. Ей мерещились зеленые глаза в отражении, иногда казалось, что оковы спали, и Фрида пыталась докричаться до безмолвной Богини, но от этого лишь все сильнее задыхалась. Днями и ночами она молилась, взывая к Богине, просила о мире, но Небеса оставались глухи к ее мольбам. «Исполнится его мечта, а не твоя…»       Можно ли раскаяться до совершения грехопадения? Молить о прощении до убийства? Фрида надеялась, что да, но кто-то глубоко в мыслях нашептывал: «нет…».       Первый и последний раз вступая в бой, она знала, что проиграет, но все это не имело никакого значения. Лишь на пороге смерти Фрида наконец поняла истинный смысл тех слов, произнесенных перед великой казнью. «Не такие мы уж и разные, Райнер.»       Белые облака плыли по голубому небу, подгоняемые легким ветерком. Шляпка давно слетела, но Фрида даже не заметила, застыв перед древом, что видела сотни раз. Слезы потекли по щекам горячим потоком и она обняла маленького мальчика, ставшего узником океана грез, как и она когда-то.       Врата истинного рая наконец распахнулись пред ними.