Книга тайных троп: Колесо года

      Все посмотрели туда же и замерли, пораженные.       А в следующее мгновение, пользуясь всеобщим замешательством, какой-то фомор подскочил к Буах, ухватил ее за волосы и одним мощным рывком отшвырнул от Инис. С другой стороны к алтарю метнулся еще один, с золотым серпом в руке. И кто сказал, что золото — мягкий металл? От удара серпа цепи, удерживающие Королеву, рассыпались прахом, а фомор сдернул девушку с алтаря.       Или все же не фомор.       С этих двоих жуткий облик стекал, словно краска. Отшвырнувшим Буах оказался стройный, высокий мужчина с длинными каштановыми волосами, в которых то и дело попадались белые пряди, а Инис к себе прижимала, накидывая ей на плечи тонкую серебристую сеть, прилипавшую к телу и становившуюся доспехом, изящная темноволосая женщина. В одной ее руке опасно блестел золотой серп. В руках же мужчины было два продолговатых свертка, а на поясе висел меч.       — Дядя… — потрясено выдохнула Инис, чувствуя, как сердце на мгновение замирает в груди.       И за это мгновение взвились над крышей черные крылья, распахнулись — и неистовым карканьем обрушился глас вороны. Огромная, размером с теленка, она спикировала с небес, и хриплый грай ее гремел, возвещая о начале сражения. Воронье меньших размеров, среди которых были оборотни-ши, под предводительством еще одной воронихи обрушились с неба, сметая ближайших фоморов.       Громадная же ворона ударилась о жертвенный камень и обратилась в женщину с хищными чертами красивого лица, поднявшийся ветер трепал ее иссиня-черные волосы и блики играли на черных доспехах. И уже человеческим голосом она провозгласила:       — Я — Морриган, Ворона Сражений! И я говорю: час настал!       Мгновенно она обратилась обратно в хищную птицу и бросилась на сыновей Буах, оглушая и ослепляя их ударами темных крыльев. Другая, ворониха, тоже на мгновение приняла обычный свой облик, давая узнать в себе Этайн, и, взмыв выше, неистово ринулась преследовать Буах, которая при виде Морриган дрогнула. Кто-то из фоморов, из тех, кто стоял на краю крыши, взглянули вниз и закричали:       — Нас окружают! Все к бою!       Единственным, кто остался на месте, оказавшись прямо перед Инис и ее опекунами, был Элата, который взглянул на пустой крест, развернулся и льдом принялся прокладывать себе дорогу на выход, щедро замораживая обеими руками попадавшихся по пути сородичей.       — Инис, меч! — рявкнул Айргедмар, кидая воспитаннице сверток.       Второй такой же полетел к Бирог, и та, сноровисто его поймав, скинула ткань, закрывавшую собой посох Дагды. Так с серпом в одной руке и посохом в другой друидесса развернулась к двум фоморам, попытавшимся напасть на Инис. В свертке же девушки оказался ее железный меч.       Сам Айргедмар, обнажая свое оружие, кинулся за Элатой, на пути которого выросли два разъяренных пса. Там, на острове Тори, они не вмешивались, повинуясь приказу Инис, но здесь рядом с ними был их истинный хозяин и создатель, и по его мысленному слову они наступали на фомора, увеличиваясь в размерах, обрастая металлически блестящей чешуей и более всего сейчас походя на псов Дикой охоты, с которых Айргедмар и рисовал их облик.       — Не так быстро, король Элата, — холодный голос закованного в чешуйчатый доспех последнего человека из народа Немеда морозил не хуже фоморского льда. И ждать, пока противник развернется к нему лицом, Айргедмар тоже не стал — напал с яростью и умением, достойным ближайшего соратника Немеда. Кольчуга старого воина отражала магию фомора, а камни, вставленные в высокий остроконечный шлем, то и дело вспыхивали, ослепляя противника. Кто-то попытался напасть, вмешиваясь в их поединок, но меч в руке с легкостью разрубил досадную помеху — Айргедмар не дал себе даже труда повернуться в его сторону, сосредоточив свое внимание на Элате.       Опешившая же было Инис встрепенулась и вдруг, не слушая предостерегающего вопля друидессы, рванула к той, что назвала себя Морриган и сейчас успешно клевала сыновей Буах, тесня их к краю крыши. Бирог попыталась последовать за ней, но ее окружили, и друидессе пришлось отбиваться с утроенной беспокойством яростью. К немалой досаде противников, хрупкая на вид женщина умела держать оружие, и тяжелый на вид посох ничуть не стеснял ее движений. Наоборот — каждый удар его был точен, а те, кто натыкался на острый конец, и вовсе уже не вставали. Королева же споро двигалась вперед, железным мечом разгоняя от себя всех, кто рискнул лезть под руку, словно бы и не было лишений и кошмаров предыдущих дней. Ярость владела ею, и серебристый, плотно облепивший тело девушки доспех — только стопы оставались босыми — красился алым от попадавший на него крови. Кто-то из братьев (сыновей Буах) заметил ее, заорал, даже попытался взмахнуть мечом. Клинки скрестились, а Инис прошипела:       — Я же говорила, что вы еще поплатитесь, — и отскочила, нанося новый удар еще более яростный, чем предыдущий. Дядя не зря учил ее сражаться, передавая те знания, которыми владел сам. И не зря Королева была прилежной ученицей: меч Нуаду, пусть и скрытый железной оболочкой, пел кровожадную песнь, высекая искры из мечей противников, и разил ничуть не менее смертоноснее, чем прежде. Девушка наступала, атакую все более агрессивно, не обращая внимание на то, что оружие противников скользит по ее доспеху, не причиняя вреда — Айргедмар хорошо позаботился о защите воспитанницы. А дети Буах, устрашенные, наоборот отступали, хотя девушка сейчас билась одна против троих, потому что Морриган ринулась на помощь Этайн.       Но не все приняли бой. Сыновья Туиреанна, затерявшись среди сражающихся, было выбрались с крыши, но на лестнице натолкнулись на оборотней. Искрен, Ольха и Данила преградили им путь. Конечно, супруга Искрена тоже жаждала поквитаться с ними, но она вместе с сыном Ратмиром в образе снежных вихрей сейчас носилась по крыше, и уже не один фомор с воплями летел вниз, подхваченный смертоносной стихией.       Сражение кипело повсюду. Хлынув в замок, едва завеса, которую был вынужден держать Аэд по приказу бывшей жены, рухнула, открывая тем самым путь к подступам, туата и ши, которые откликнулись на зов их друзей, встретили своих извечных противников мечами и копьями, потому что никакое современное оружие не справилось бы с порождениями незримого мира. Только зачарованное железо, только смелость, раж и отвага были способны внушить ужас врагам, только радость битвы могла сокрушить всевозможные чары.       Элата достойно встретил врага, дивясь приемам, о которых не слышал и не видел очень давно. В магии оба противника оказались равны, а потому оба рассчитывали на свою хитрость и промашку друг друга. Кто-то усмотрел в желании короля фоморов выйти из боя предательство и с яростным воплем бросился на него самого — но таких отец Бреса, как и сам Айргедмар, уничтожал без внимания.       Вспыхнула ночь — это ярким пламенем обрушилась со своими подданными Бригита. Богиня, чьей ярости не было предела, обращала ночую тьму в ослепляющий, жгучий свет, от которого демоны моря и тьмы метались с криками отчаяния. И многие попадали в ледяные объятия зимних духов — две столь разные стихии одинаковой смертоносной силой сминали врагов. Бригита же создавала еще и резкие тени, в которых сновали посланники ее мужа, передавая вести обо всем происходящем, служа гонцами армии зимнего Короля. Сам он, заметив отца, рванулся было к нему — но был остановлен Эрин, которая указала на опекуна Инис. В великой досаде Брес принял решение остаться в стороне и не отступать от первоначального плана, оставив отцу самому выбрать судьбу.       Воздух вокруг поля сражения то плавился и горел, то замерзал так, что начинали мерцать огни святого Эльма — сам же замок и его территория, претерпевая величайшее сопротивление, удерживались шаманами в незримом мире, чтобы ни тени, ни эха, ни блеска меча не просочились в обыденный мир и не стали достоянием гласности. Эта работа легла на плечи Велеслава, Айвэна и Ниалла, которые прямого участия в сражении не принимали, но были должны обеспечить сохранность незримого мира, содрогающегося от руки творимой истории.       Новое хриплое карканье разорвало осенний воздух, и следом истошный женский визг указал, что в когти Вороны Сражений попала добыча. Болтаясь и тщетно пытаясь разжать смертоносные когти, Буах сыпала проклятиями и заклинаниями в Морриган, которая, паря над всеми, явно кого-то выискивала. А когда нашла — ринулась к краю крыши, куда Инис оттеснили три ведьминых сына, захлопала крыльями, поднявшими ветер, что расчистил ей место, бросила ведьму на крышу, приняла человеческий облик и сжала выдохшуюся чародейку за горло. Позади нее приняла свой облик стая воронов, впереди которых стояла серебряноволосая Этайн, ее ученица.       — Эта добыча — по праву твоя, Королева, — грозно и зычно молвила Морриган, взглядом сверля девушку, которая оказалась прямо перед древней богиней войны.       Инис, вошедшая в раж, далеко не сразу поняла, чего от нее хотят, как и то, что сражаться больше не с кем. Сыновья Буах, поначалу не воспринявшие ее всерьез и даже отделившие ото всех остальных, теперь стояли безоружными, потому что их мечи ее собственный расколол, даже не заметив сопротивления. Старший брат баюкал рассеченую руку, которую от прикосновения железа жгло как огнем. Двое других попытались бежать, но спустившаяся Морриган преградила им путь. И бой начал затихать, только псы насыщались фоморской плотью, кидаясь на всех и каждого, да продолжали поединок Айргедмар и Элата, словно выпадая из общего течения времени и вновь возвращаясь туда, где в последней битве схлестнулись фоморы и народ Немеда. Ни один не желал уступать другому. Когда стало понятно, что их битва проиграна, большая часть фоморов ринулась вниз, но там их уже ждали воины Благого и Неблагого Дворов.       — Моя? — Инис моргнула, стараясь сосредоточиться на происходящем: после всплеска адреналина сделать это было тяжело. Но Королева все же собралась с силами и произнесла: — Смерть будет слишком легким для них наказанием. Запереть их без еды, воды и лечения, — Инис мельком посмотрела на старшего сына Буах, — а после пожаловать им короны из железа, они же так рвались к власти, — как она это провернет, Инис не представляла, да и пока думать об этом не хотелось. Тем более ничего еще не закончилось.       Все еще кипел бой, в который никто не смел вмешиваться. Айргедмар нападал больше физической силой, магия служила ему защитой. Усталости он не выказывал, хотя меч в его руках казался тяжелым даже на вид. Но затягивать дольше, чем уже есть, не стоило: в очередной раз отразив удар Элаты, Айргедмар словно бы на мгновение растворился в воздухе, чтобы возникнуть уже с другого бока от фомора, нанося сокрушительный удар, наискось рассекший грудную клетку Элаты. Айргедмар мог бы срубить и голову, но в последний момент остановил руку, не из жалости, а сочтя, что дочь сама должна решить судьбу потенциального насильника.       В стылом воздухе, морозном от количества заклинаний, который не могла согреть даже ярость, резко все замерло, и между Королевой и ее дядей, последним из людей Немеда, тысячелетия жившим как простой ши, выскочил Брес. Эрин не отставала от сына, и Бригита, умерив свое пламя, встала рядом. Зимний Король же, которого было непросто узнать из-за крови на мече, лице и черных доспехах, остановился перед отцом, державшимся за страшную рану, но не преклонившим колени и не павшим наземь.       — Диан! — позвал Брес, и в его крике прозвенело бессилие. — Я требую с тебя свой эрек за жизнь моего сына, которого ты не спас, и горе моей жены!       Целитель протолкался через толпу туата, стоявших на крыше, и, взглянув на Айргедмара, Инис и Морриган, негромко и устало (ибо в бою отдал немало сил, залечивая раны соратников) сказал:       — Будь по-твоему, Брес. Что именно ты от меня хочешь?       — Ты отказал в жизни Руадану, потому что он бился со мной против вас, — голосом зимнего Короля можно было заморозить не сложнее, чем чарами ледяных духов. — Но отказать в жизни моему отцу ты не в праве, потому что именно этого я и требую от тебя. Исцели его! И я сочту твой долг мне уплаченным.       Глянув по сторонам, Диан Кехт подошел к раненому и принялся тихо читать заклинание, направив серебристый свет из ладони прямо на рану. Инис могла распознать значение слов древнеирландского языка, каковому ее успел научить Аэд.       Как только все было сделано, Брес перевел дух, закрыл глаза на пару мгновений, собираясь, затем изменился в лице, обретя суровость истинного правителя, и развернулся к пленникам и победителям.       — Вы слышали слово Королевы. Сыновья Буах, как и их мать — ее законная добыча. Дети Буах будут отправлены в подземелье крепости на острове, служившем им логовом, потому что это место слишком свято для них. Пройдет немало месяцев, прежде чем оно очистится от пролитой крови. Бригита, — он взглянул на жену.       — Я доставлю их на остров, — та поняла сразу. Взяв с собой отряд воинов, жена зимнего Короля увела пленных — и ее пламя указывало путь, когда они ушли с крыши.       — Теперь вы, — будучи противоположностью света, Брес точно окутался темной дымкой, продолжая вершить этот суд. Он указал на сыновей Туиреанна — братьев Тауэр, как они сами себя называли. Перевел взгляд на оборотней: — Альдер, — обратился он к волчице-ведунье. — Эта добыча принадлежит тебе и Альфхиль. Я помню и чту ваше право. Отдаю ее вам. Что же до тебя, отец, — снова повернувшись к Элате, он замолчал, не удержавшись от нового взгляда на Инис, но Морриган, держа крепко полузадушенную ведьму, качнула головой отрицательно:       — Это не добыча Королевы. И не твоя, Айргедмар. Не король требует повиновения, но сын за отца просит.       — Ты можешь уйти, если впредь не станешь идти ни войной, ни хитростью ни на Благой Двор, ни на Неблагой тоже, — произнес Брес, которому не хватало дыхания. — Тебе есть что сказать?       — Нет нужды враждовать, — согласился Элата, и в голосе фоморского короля послышлось одобрение.       Понимая, как тяжело сыну, Эрин положила ладонь ему на плечо и обратила взор — нет, не к мужу, Элата им ей для нее никогда не был. Но все же являлся членом их странной семьи.       — Пусть идет, сын. Может быть, у фоморов наконец объявится правитель, который положит конец бесконечной вражде.       — Элата, — негромко позвал Айргедмар фоморского короля на языке народа Немеда, который фомор, в отличии от большинства остальных присутствующих, знал. — Приблизишься к моей приемной дочери — и уже никто не успеет остановить приход твоей смерти, — в голосе мужчины не было угрозы, и на фоморского короля он даже не смотрел, просто ставя того в известность. Сейчас, когда Айргедмара и Бирог перестали связывать обязательства и клятвы, он мог вмешаться в любой момент, когда пожелает.       Замолчав, Айргедмар краем плаща стер с меча кровь, убрал его в ножны и прошел к Инис, по лицу которой было заметно, что она не слишком жаждет отпускать Элату, хотя по факту он не успел ей сделать ничего плохого. Только изнасиловать хотел, но за намерение он уже получил сполна. Так что она ничего не сказала, только прислонилась плечом на грудь подошедшей Бирог. Серп та заткнула за пояс, а на посох опиралась, придерживая воспитанницу. Подошедший Айргедмар встал рядом.       Элата же усмехнулся, развернулся и на льдистых ветрах улетел с крыши, устремившись в черное небо яркой звездой. Обняв сына за плечи, Эрин смотрела ему вслед, и Брес проводил в ту же сторону взгляд матери.       Ведунья и принявшая человеческий облик Альфхиль, почтительно молчавшие и слушавшие приговор, оживились, оглядели свою добычу с одинаковыми плотоядными выражениями, явно намереваясь по полной распорядиться их правом, но вдруг Ольха спохватилась:       — Здесь нет еще одной, на чью жизнь я претендую — Кейтленн, вдова Балора. Где она?       — Перед тобой, — толпа расступилась, и Велеслав швырнул наземь иссохшую женщину, такую на вид дряхлую, что казалось, будто она рассыпется на глазах. Выглядела она никак не старухой, что внушала трепет и ужас. Блеклые, жидкие волосы и морщинистая кожа делали ее гротескной пародией на живое существо, а пустые глаза сообщали, что собравшиеся лицезрели одну оболочку без всякой души.       При виде этой оболочки Инис даже испытала жалость, и, словно чувствуя это, Бирог шепнула ей на ухо:       — Не трать свою жалость попусту: она бы тебя не пожалела.       Со старым шаманом пришли Айвэн и Ниалл, и двигались, как и Велеслав, они не спеша, потому как ступали одновременно в обоих мирах. Светлые волосы мужа Ольхи, когда-то цвета спелой пшеницы, совсем побелели, но лицо осталось по-прежнему молодым, а серые глаза словно выцвели. И все же он стоял совершенно живым и здоровым — и только истончившийся шрам на груди, сейчас скрытый под черной рубашкой, напоминал о перенесенной смерти.       Ольха же терзаний не испытывала, молча, с полыхающим яростью взглядом подошла, присела рядом, протягивая руку с заострившимися когтями, и одним движением пробила грудную клетку Кейтленн, вырывая из нее сердце и не обращая внимание на кровь, брызнувшую на белую рубаху. Несколько мгновений сердце еще трепыхалось в когтях, а потом они сжались, давая мягкий комок. Ольха вздохнула удовлетворенно и развернулась к братьям, рядом с которыми стояла Альфхиль. И еще раз ведунья замарала руки, вырывая сердце у старшего брата, а двое других достались Аль, которая с немалым удовольствием проделала то же самое.       Свершившаяся казнь не вызвала ни малейшего сочувствия к обреченным, и толпа только отошла дальше, чтобы кровь на них не попала. Святослав привел Ярину и Ратмира — девушка выглядела чуть потрепанной, но целой, как и сам старший ведун. Из-за спин отца и брата высунулись Наари, Лана, Ива и Лиам, которые с любопытством, а потом и брезгливым отвращением глянули на растерзанные тела и подскочили к матери, ластясь к ней, чтобы она поскорее выкинула отвратное зрелище из головы. К мужчинам волчьей семьи соваться не стали: знали, что они заняты делом и им не стоит мешать. Но те сами улыбнулись семье. Ольха обняла своих детей, стараясь не запачкать их чужой кровью, послала нежный взгляд мужу, сыну и Велеславу и отошла в сторону, то же сделала и обнимающая взбудораженных первым боем детей Альфхиль.       — Королева. Еще не все решено, — молвила Морриган, по-прежнему возвышаясь над всеми. Она держала ведьму играючи, но так, чтобы при этом не задушить до конца. Буах в ее когтистой руке уже не билась, только висела, устав бороться, но чувствовала себя вполне здраво, хотя сдавленное горло не давало ей возможности говорить — но то хорошо.       Инис встрепенулась и выпрямилась, хотя ее заметно мотнуло, и отстранилась от Бирог:       — Что еще не решено? — спросила она, посмотрев на Морриган.       — Ты не сказала, что намерена делать с этой добычей, — спокойно объяснила ей та и чуть встряхнула ведьму, которая от подобного обращения закашлялась.       Инис помолчала, потом сказала:       — Я хочу, чтобы она мучилась вечность, глядя на мучения своих сыновей… Но есть та, кому эта ведьма задолжала куда больше, чем мне, — Инис нашла глазами мать Аэда и склонила голову. — Леди Этайн, если вы того желаете, вы сами можете определить ее судьбу.       Бледная фоморская принцесса, которая не могла даже головы повернуть в сторону косого креста, хоть тот и стоял совершенно пустым, опутанный лишь повисшими веревками, вышла вперед, держа голову прямо. Но она не отняла руки у супруга, который вышел за ней и поддерживал непоколебимую и стойкую женщину — а Этайн не могла ни на миг с ним расстаться, нуждаясь в нем больше, чем когда-либо.       Не имея в глазах ни единой слезинки, но в то же время не зная, как не ведал никто — ни туата, ни фомор, ни оборотень — какая судьба теперь сталось с их мертвым сыном, Этайн подошла к девушке, державшей в руке меч Нуаду в своем истинном блеске, одно из четырех сокровищ племен богини Дану, и негромко, скорбно и горестно, произнесла:       — Благодарю, Инис.       Затем она подошла к наставнице и ведьме, что продолжала корчиться подобно змее, попавшей в капкан, и сказала так бывшей невестке:       — Когда-то давно ты забрала у меня сына, погубила его и отказала матери в праве дать ему последние почести. В тот день я сказала, что не будешь ты знать ни счастья, ни радости, ни любви, нигде не сыскать тебе дома и ни одному твоему замыслу не осуществиться. Века мое проклятие тебе, Буах, хранило Ирландию. Ты оказалась умной змеей: найдя тех, кому ты смогла нашептывать свои планы, ты их руками почти преуспела. Ты оправдываешь свою ненависть любовью к Кермайту, которая его погубила? Но правда известна: не он, а именно ты первой совершила измену и сговорила его против твоего законного мужа. У тебя было все, что можно желать: семья, власть, королевство. Чего же тебе не хватало — любви? Жадность и безнаказанность тебя совратили с пути, потому что ты не умеешь ценить то, что имела. Мой сын не нарушил ни единого закона, правя мудро и справедливо, потому что он сам — был гарантом закона. Но ты ставишь себя превыше всего. Желаешь любви? Ты получишь то, что так алчешь.       Этайн развернулась ко всем, призывая в свидетели каждого, почти потухшим, но тлевшим в самой глубине, на дне, глаз огнем придавая себе сил для исполнения задуманного, и снова вернула внимание к ведьме:       — До меня дошли слухи о том, что ты хотела сотворить с Королевой, — откуда ей стало об этом известно, мать Аэда не озвучила. — Тебе перебьют ноги и руки и вырвут язык, чтобы ты не смогла проклинать и могла только лежать и мычать, покуда твои бывшие слуги — те, что головы свои не сложили, но окружены и обезоружены — будут брать тебя один за другим в самом глубоком подземелье твоей собственной крепости за морем, где ты строила свои козни до того, как посмела явиться сюда. Ты не умрешь, тебе будут даны хороший уход, еда и лечение, когда потребно — и никогда, слышишь, никогда тебе не разжалобить никого подарить тебе смерть! — к концу речи голос Этайн, похожей на статую из камня и льда, содрогнулся, но она, сжав крепче руку Киана и сощурив глаза, бросила последний камень: — Я сказала.       — Услышано! — провозгласила Морриган и самолично свободной рукой вырвала язык из горла бледной, как полотно, ведьмы, до которой лишь начали доходить ужас и жестокость оглашенного приговора. Богиня войны бросила Буах в руки своих приближенных, и те потащили хрипящую и плюющуюся кровью женщину к выходу с крыши, чтобы немедленно доставить в крепость за морем, где та проведет целую вечность. Другая же часть последователей Морриган и воинов туата погнала туда же плененных фоморов — но тишина настала не скоро.       Жестом попросив меч у наставницы и получив тут же требуемое, Этайн шагнула и ударила оружием по языку ведьмы — и не остановилась до тех пор, пока не искромсала в труху, а потом ногой отшвырнула остатки к телам сыновей Туиреанна и Кейтленн, вернула меч Морриган и вернулась к Киану, который сразу прижал ее к себе. Но ни единой слезинки так и не покатилось из глаз Этайн.       Зрелище было жутким и грандиозным, однако Инис, молча слушая приговор и глядя на его исполнение, не испытывала ничего. Хотя еще в темнице она представляла, как будет наслаждаться мучениями Буах. И вот, ничего, кроме разве что неимоверной усталости, от которой кружилась голова и звенело в ушах, к ней не пришло. И если бы не подпирающие ее с двух сторон дядя и Бирог, девушка, наверное, осела бы на землю, а так стояла, ожидая, когда это все наконец закончится, чувствуя, что родные дядины руки, мягко придерживающие ее за талию, придают ей сил.       Казалось, все дела были сделаны, и самое время взяться за замок: убрать вражьи тела, восстановить порядок и прежнюю славу священного дома Благого Двора — но все молчали, будто ждали чего-то. Едва затихли вдали стоны ведьмы, над замком дрогнули и разошлись тучи, согнанные над ним колдовством — но не только ясные звезды и чистое черное небо выпустили они на свободу.       На востоке, над озером Лох Эске, бесшумно и величаво поднялась луна — и весь ее лик был багряно-красным.       А на фоне луны с тихим, слышным только в незримой Ирландии, топотом и конским ржанием шла кавалькада устрашающих всадников на белых конях, чьи глаза, как и глаза бледных псов, стелившихся перед ними, горели цветом свежепролитой крови. Во главе кавалькады прямо по небу ехали трое — в середине седой и с виду древний, как время, величавый король, одной рукой собравший поводья, а другой державший золотое копье, поглощающее всякий свет; слева от короля — женщина с едва заметной рыжиной в волосах в длинном платье цвета кровавой луны; а справа от него — светловолосый юноша, крепкий и рослый, похожий лицом на обоих. За юношей следовала молодая жена верхом на кобыле, что ступала за его конем неотступно. За женщиной с рыжиной в волосах был виден другой юноша, лицом светел, головой темен, заметив которого, сильная духом Бригита бросилась к мужу и, то пряча лицо, то поднимая к небу, горестно зашептала:       — Брес, смотри, с ними наш сын! Вон там, рядом с Эмер, что глаз не оторвет от Кухулина, за которым сошла в могилу в день его гибели! О, Руадан, мой мальчик, мое дитя… — стенания сменились тихим плачем, и Брес, сам в бледности своей похожий на мертвеца, смотрел на погибшего сына и не находил ни слова, ни жеста, чтобы утешить жену.       Привлеченная невиданным действием и более того восклицанием Бригиты, которая лила слезы на груди мужа, Ива тоже подняла голову и застыла, глядя ровно туда же, куда и зимний Король с супругой. Потому что юная волчица тоже хорошо знала темноволосого юношу, пусть и видела его лишь однажды при зыбком свете одинокой свечи. И от осознания того факта, что нагаданный суженный мертв, Ивка чуть не рухнула и устояла только потому, что Ниалл подхватил, вопросительно глядя на свою двойняшку.       — Ничего, — девушка мотнула головой и вновь ее задрала, чувствуя, как отчего-то больно в груди, и не замечая внимательного взгляда матери.       За пятерыми, что были во главе, по небу мчались десятки и сотни воинов, жен и молодых юношей, перед многими в седле сидели юные девы — и той кавалькаде не было видать никакого конца.       — В этот Самайн небеса и земля окрасились кровью, — сказала Морриган, указывая на луну. — Смерть и кровь неотделимы во время Дикой охоты.       Инис подняла голову, щурясь и смаргивая от двоящейся картинки, и бледнея все больше. Потому что мужа она узнала и каким-то шестым чувством поняла, кто рядом с ним, еще до того, как Бригита назвала имена. Девушка даже качнулась вперед, но дядя, переглянувшись с друидессой, крепкой рукой удержал ее.       — Нельзя, до Имболка эти встречи не принесут тебе радость.       — Но… — заикнулась Инис.       — Нет, — твердо сказал Айргедмар, сильнее прижимая воспитанницу к себе.       — У нас есть только один способ вернуть тебе мужа, — сказала Этайн, обращаясь к невестке. — И для этого все должно идти своим чередом, — она вдруг распахнула глаза в удивлении, когда почувствовала, что объятия ее супруга исчезли.       Кавалькада остановилась, ни слова произнесено не было, однако движение на крыше стало ответом о том, чего они ждали. Сраженные в бою фоморы поднимались на ноги и с пустыми лицами, имея все свои смертельные раны, ступали на небо, где вставали толпой перед троицей во главе. Никто из туата к ним не присоединился, потому что целитель их, Диан Кехт, успел обойти раненых и убитых, а кого поднять и вернуть к жизни не мог — о тех просил у нынешней владелицы посоха Дагды. Никто — кроме сыновей Туиреанна, растерзанных волчицами-оборотнями, ибо им новая жизнь не полагалась.       — Слушайте мое повеление вам, — раскатился тихим рокотом, похожим на дальний гром, голос летнего Короля, а ныне — хозяина Дикой охоты. Он обращался к фоморам, будто не видя живых. — Отныне и до заката времен, когда Солнце, что согревает планету, выжжет дотла самую жизнь — не знать вам покоя. Быть вам преследуемыми и загнанными этой охотой, которая настигает всех, у кого в душе недобрые помыслы, не ведать вам смерти, когда вас разорвут мои псы, не иметь ни мгновения для передышки. А теперь я вам даю время бежать, но знайте — нигде вам не скрыться.       Мертвые демоны воды и мрака разразились жалобным воем и в стенаниях бросились врассыпную — но белые псы с глазами, как свежая кровь, уже взяли след.       Закончив, король Дикой охоты окинул взглядом скопище живых, теснившихся на замковой крыше — лишь правым глазом, левый же остался закрыт. Почувствовав этот взгляд, к краю крыши с неба ринулись кони без всадников, а среди туата и оборотней возникло движение: оставляли друзей и соратников те, кого совсем недавно подняли, вернув с того света, и те, кто когда-то пал в битве, и те, кто был сражен вероломным убийством хоть тысячи лет назад, хоть сегодня.       Увидев, как, обогнув ее, к белым коням направился Киан, Этайн сперва растерялась, дернулась и бросилась следом за ним, взывая по имени — но отец Аэда взглянул на нее таким же пустым, как у других всадников, взглядом, отвернулся, высвободив руку, и сел на спину зловещей кобылы, разом утратив к жене интерес.       — Киан! Киан! — закричала Этайн, и ее крик, полный ужаса и беспросветного горя, стал самым страшным из тех, что звучали в тот день. Бросившись к парапету, женщина только и успела, что схватить пальцами воздух под кончиком волос из хвоста той кобылы, когда Киан развернулся и поскакал к кавалькаде.       — Мертвый забирает всех умерших в свою свиту, — произнес Айвэн, идя не спеша к тому же краю, защищавшему крышу. — И забирает все умиравших, даже тех, кто к жизни вернулся.       — Нет! — Ольха вцепилась в Наари и Лиама, последовавших за отцом, дернула на себя. — Айвэн, стой! Не уходи! — если бы не дети, оборотница рванула бы за мужем, но она цепко держала своих младших и сдвинуться с места не могла.       Инис же дернулась, вырвалась из рук дяди и рванула к Этайн, оттаскивая от края крыши, испугавшись, что женщина могла упасть.       — Как это остановить? — крикнула она, провожая мужа отчаянным взглядом.       Казалось, крикнула это прямо ему, тому, кого помнила ласковым и в чьем сиянии по утрам грелась. Он услышал ее: оставив всадников, предводитель Дикой охоты сам спустился, впрочем, к живым не сошел — так и замер в воздухе на лунной дороге кровавой луны.       — Айвэн, — сказал ему Аэд, и уже три кобылы выехали из-за его спины, приближаясь. — Ты, Лиам и Наари тоже призваны.       Седовласый шаман с лицом молодым обернулся к семье и с улыбкой ответил:       — Нам придется остаться. Скоро начнется гон Королевы, и Колесо требует, чтобы мы присутствовали среди Гончих.       На это Аэд ничего не сказал, кобылы за ним остановились и вернулись к другим, а сам мертвый Король повернул коня к своей свите.       — Подожди! — Этайн все-таки дернулась из-за Инис в сторону сына. Женщина выглядела впавшей в безумие, снова, как тысячи лет назад, потеряв обоих любимых мужчин. — Не забирай своего отца у меня! Стань прежним и вернись к нам!       — На мертвых гейсы не действуют, — качнул тот в ответ головой, открыл левый глаз и взглянул на нее равнодушным взглядом, гарантирующим смерть.       Все, что было дальше, слилось для Инис в одно сплошное и очень долгое мгновение.       Вот Аэд начинает открывать свой глаз.       Слышится крик Бирог.       Айргедмар удерживает рванувшуюся друидессу.       А Инис делает то единственное, что могла — со всей силы дергает Этайн назад, отталкивая и от края крыши, и от смерти, у которой сама же и встает на пути.       Сердце замерло, леденея от безжалостного, холодного взгляда, дышать стало трудно. Королева покачнулась, бледнея еще больше, но устояла, воткнув меч в парапет. И вновь все стало как прежде — ровно забилось сердце, вернулось дыхание. Девушка выпрямилась и расправила плечи, прямо глядя в лицо Аэду, который не помнил и не узнавал ее.       В самом деле не помнил. Глаз закрылся — и мертвенный холод ушел, даже как будто бы стало немного теплее. Однако в предводителе Дикой охоты эта бесстрашная дева смогла пробудить, пусть и малую, но толику интереса, настолько, что он спешился и ступил на ровный пол крыши — и каждый вокруг поспешил от него отшатнуться.       Не обращая внимания ни на кого, кто бы мог встать на пути, он приблизился к ней и совершенно равнодушно улыбнулся деве — ничего знакомого ни в лице, ни в движениях, ни голосе не было, будто бы кто-то подменил доброго солнечного бога бесчувственным подземным незнакомцем.       И если Инис могла бы вспомнить, она бы ответила, кем именно подменили ей мужа: в конце концов, этот некто обещал же встречу в Самайн.       — Тебя бы стоило назвать отважной, Королева, — Аэд смотрел на нее чуть вежливее, чем смотрят на летнюю мошку. — Тебя защищает то, чего многие недостойны. Не потеряй своей защиты, не то твоя судьба не станет ничем отличаться от сотен других, кто был до тебя.       Инис крепче стиснула меч, не отводя взгляда и чувствуя, как сводит судорогой пальцы, а сердце обливается кровью.       — Уходи, — она с трудом открыла рот, выдавливая слова и сама не веря тому, что говорила. — Ты забрал всех, кого мог — живых тебе не забрать. Я не позволю, — Инис крепче стиснула пальцы, приподнимая меч. — Я ничего не потеряю и не отдам.       — Останови меня, — кажется, этим она его только повеселила, чем окончательно усилилось сходство между ним и тем, кто претендовал стать таким. Даже интонация звучала похожие — а если вспомнить, что прежде старый фоморский тиран принимал обличье мужа ее даже дважды, то сейчас можно было сказать, что девушка видит его в третий раз — не в кошмаре, не во время путешествия духа, а теперь наяву, прямо перед собой.       — Остановлю, — Инис подняла меч, направляя его острие на мужа? Балора? Она уже не могла сказать, кто стоит перед ней, но, выполняя свой долг, готова была сражаться до последнего. Хотя на самом деле сил оставалось немного, но девушка собрала волю в кулак и стояла, подняв меч и сверля предводителя Дикой охоты пристальным взглядом, подсознательно пытаясь отыскать хоть намек на того, кто в последние мгновения жизни сказал, что любит ее.       И не увидела ничего совершенно. Ответом Королеве стала ледяная рука, которая в мгновение ока схватила ее за горло, лишая дыхания.       А дальше Инис действовала на чистом инстинкте, позабыв о том, что ей ничего не грозит и что минуту назад она пережила всеубивающий взгляд. Девушка направила меч в грудь противника, вдавливая и нанося глубокую рану, а если учесть, что меч был окован железом, хоть и явил теперь истинную рукоять, то для врага эта рана должна была стать еще и очень болезненной.       — Ну наконец-то… — она услышала голос, и этот негромкий шепот отчетливо принадлежал Аэду и звучал так, каким Инис всегда его помнила. Несмотря на высокий статус предводителя Дикой охоты, на мертвеце не было доспехов, особенных одеяний или каких-то регалий — он спустился с небес в той же одежде, что был — с открытым торсом, так как рубашку разорвали фоморы, когда Инис вели на заклание, да с головой непокрытой. Только копье сжимала рука, на которое он играючи опирался — и сейчас оно стало дополнительной точкой опоры, когда Аэд рванулся вперед со всей силы, позволяя мечу пронзить насквозь и выйти концом со спины — и от соприкосновения с его телом ссыпалась с меча вся железная его оболочка, теперь являя и истинный вид клинка.       Качнувшись, Луг оперся на парапет и вытянул меч, на котором остались лишь полусухие разводы крови, точно вены и артерии высохли, когда к летнему Королю пришла смерть. Бросив оружие наземь, Аэд выпрямился и опустил конец собственного оружия к низу, и как только оно коснулось поверхности крыши — черная жижа потекла к распростертым останкам старухи по имени Кейтленн. Жижа достигла сморщенной, уродливой плоти, впиталась в дыру вместо вырванного Ольхой сердца — и все вместе вспыхнуло черным огнем, обращаясь в ничто — и пепла совсем не осталось.       — Вот и все, что осталось от Балора и его злобы, — негромко констатировал Аэд, который не мог умереть.       Глаза Инис распахнулись от удивления и надежды. Девушка пошатнулась, закашлялась и выдохнула тихо и отчаянно:       — Аэд, это ты?.. — на метаморфозы с телом врагини она даже не смотрела, только на мужа, и в ее глазах скапливалась влага, грозящая вот-вот пролиться слезами.       — Железо разрушает магию само по себе, а заговоренное способно нанести такие раны самой душе, что ей не хватит времени оправиться, чтобы вернуться к жизни, до конца мира, — произнес он, взглянув по-прежнему ничего не выражающим взглядом. И зачем-то спросил: — Моя Королева, что такое сверхновая?       — Звезда, увеличившая свою яркость, — Инис все-таки всхлипнула, но быстро вытерла покатившиеся по щекам слезы. — Но к чему этот вопрос, мой Король? — девушка стиснула зубы, стараясь сдержаться, пока она не останется одна.       — К тому, моя Королева, что звезда, такая, как Солнце, увеличивает свою яркость в конце своей жизни, ослепляя светом сверхновой окрест на долгие световые года. После грандиозного взрыва остается лишь тело в виде малого белого карлика, который постепенно остынет — но вещество, которое вырвалось взрывом, рассеется по вселенной и станет зернами новой жизни. Такое зерно есть у тебя, — добавил он, глядя на нее всего одним глазом, чья радужка показалась на долю мгновенья медовой.       — Я поняла, — Инис невольно коснулась своего живота, покраснела и отдернула руку. — Я все поняла, — повторила она, прикусывая губу.       — Так позаботься о нем и верни Солнцу жизнь, когда придет время, — забравшись на парапет, он сел на спину своего белого коня с кроваво-огненными глазами, но прежде чем вернуться к своей кавалькаде, услышал в спину тихое:       — Сын…       Он обернулся и увидел бледную мать, которая нерешительно сделала к нему шаг, и качнул головой:       — Он услышал твое невысказанное желание уйти вместе с отцом, и его взгляд дал бы тебе мгновенную смерть, — она поняла, что Аэд говорил о Балоре. — И пусть разлука невыносима — она продлится не вечность. Отныне ждать тебе не одного, а двоих до окончания срока Дикой охоты — но за Самайном всегда настает Йоль, как за зимой приходит весна, — после чего дал шенкелей коню, перешел на рысь и галоп — и за ним двинулась вся его свита.       Инис закусила губу, молча глядя вслед мужу. Она больше ничего не говорила, только смотрела тоскливым взглядом. А когда Охота скрылась из глаз, повернулась к Этайн и тихо сказала:       — Простите, — других слов у нее не нашлось. Стало опять пусто и тошнотворно, только и удалось, что выдавить это короткое слово.       — За что? — спросила та, сама еле держась на ногах, хотя по-прежнему глаза не могли породить ни слезы, а прямая спина не позволяла показывать слабость. — Ты все сделала правильно, Инис. Я знала, что сын уйдет — но считала, что мы освободим вас, дадим немного покоя, и он покинет тебя, оставив в печали, но утешив надеждой, чтобы каждый день приближал час новой встречи. Я не была готова к подобным потерям: надеялась, что чудо случится. Никто из нас не был готов. Все теперь совсем по-другому: отныне поворот Колеса от лета к зиме включает в мистерии Дикую охоту и делает разлуку горше вдвойне. Но все же обещает надежду.       — Давайте все вернемся на остров Тори, отдохнем и восстановим силы, — Этайн и не заметила, как под локоть ее мягко взял Брес, чему была сейчас благодарна. Зимний Король нашел взглядом Айвэна и обратился к нему: — Я помогу восстановить замок Лох Эске, чтобы к весне стал еще лучше, чем прежде.       — Будет кстати, — согласился шаман, обозревая с высоты крыши разрушения во дворе и саду. — Кажется, тут одним горшком золота не обойдешься… — вспомнил он давний полушутливый разговор с другом.       Раздалось хлопанье крыльев, грянул удар — это меч Морриган обратил в крошево жертвенный камень, а крылья Вороны Сражений смели прочь. Каркнув, она повалила обожженные деревья, скованные крестом — последнее свидетельство изначального осквернения — порвала веревки, державшие стволы вместе, и сбросила вниз. Затем, сделав круг над замком, трижды победно вскричала и унеслась вслед заходящей луне, уже не багряно-кровавой, но бледно-белой на вид.       — За… — начала было Инис, но теплая ладонь легла ей на плечо. Девушка вздрогнула и посмотрела на дядю. Тот качнул головой.       — За деньгами дело не станет, — негромко сказал он, — но сейчас всем лучше отдохнуть, а это обсудить после. Окажешь ли ты, зимний Король, нам с Бирог гостеприимство и приютишь на острове Тори? — эти слова уже были обращены к Бресу, в то время, как сам Айргедмар обнял Инис, и та, больше не имея сил стоять, чуть ли не повисла на его руках.       Бирог покачала головой и подобрала выроненный девушкой меч. Ножен у того не было, друидесса так и несла его на вытянутой руке, в другой держа посох Дагды. На лице Бирог читалась усталость, но и удовлетворение тоже: несмотря на огромные жертвы, все закончилось хорошо, и мир по-прежнему стоял на месте, и ужасные картины, что жгли даже в беспамятстве, так и остались всего лишь вариантом будущего, которое никогда не настанет.       Ольха, по-прежнему прижимавшая к себе детей (хотя те и заверяли ее, что не собираются никуда деваться), и сама изрядно устала и от боя, однако держалась лучше, чем Инис. А потому наконец отпустила детей и подошла к фоморской принцессе, приобнимая ее за плечи.       — Уведешь нас отсюда, Брес? Я позабочусь об Этайн, — сказала она, подумав о том, что показательную истерику мужу можно устроить потом, жалуясь на то, как ей было страшно и невыносимо отпустить его и детей, когда тех призвали.       — Да, конечно. На берегу озера, ближе к горам, на тайной тропе мы спрятали лошадей, которые принесли нас сюда. Мне бы в голову не пришло отказать родителям Королевы, — вздохнул зимний Король и невесело усмехнулся: — И для этого даже никакой гейс не нужен, — хотя имел в виду он все же иное, потому как в прошлом именно что отказывал в гостеприимстве другим, но сам имел гейс чужое гостеприимство принять — чем и воспользовался его отец полторы недели назад.       Перед ним возник Велеслав:       — Я останусь здесь и прослежу за тем, чтобы люди и впредь ничего не узнали. А вы отдохните, — он взглянул на Инис и затем на Бирог. — Прямыми путями не ходите: началось самое темное время года, и границы миров останутся открыты Самайном еще две ночи подряд. Юной Королеве лучше всего будет поспать во время пути — без снов, ты это дать ей сумеешь, — цепкие взгляд от друидессы перешли к мужу Ольхи: — Айвэн, ты тоже иди. Я справлюсь сам. Начну очищать это место от всякой заразы.       На это О’Доннелл кивнул и, приобняв волчат, вместе с ними прежде туата ушел с крыши.       — Если уж заговорили о гейсе, — подала голос Этайн, поддерживаемая с обеих сторон Королем и ведуньей. — Ответь мне, Бирог: почему ты выбрала именно этот? Почему не другой, который, возможно, уберег бы Луга и нас всех от беды?       И услышала тогда же в ответ:       — Я не налагала на него этот гейс, — сказала Бирог.