***
Как и положено было правилами, Бирог не провожала приемную дочь, но, разумеется, и не спала. Мерила нервным шагом гостиную, отведенную для близких и личных гостей семейства О’Доннелл. Айргедмар волновался не меньше, но эмоции предпочитал сдерживать. — И ты можешь спокойно так сидеть? — возмутилась друидесса, сделав очередной круг по комнате. — А что я могу сделать? — нахмурился мужчина. — Ты знаешь правила, сердце мое: Инис добровольно сделала выбор и должна теперь идти до конца. Ни ты, ни я не имеем права вмешиваться. Женщина с досадой хмыкнула и стремительно вылетела из комнаты. Растения сообщили ей, что дочь уже покинула дом, и теперь проводы не будут нарушением запрета. Так что можно посмотреть за ней хотя бы с балкона, зря, что ли, Бирог его раньше присмотрела? Вот только балкон был занят и ни кем иным, как матерью летнего Короля. — Этайн? — женщина замедлила шаг, удивленно приподнимая брови. — Тоже решила проводить? — она кинула взгляд на уверено шагающую вниз по улице рыжеволосую фигурку. Мать Аэда, распустив длинные волосы цвета луны, стояла в накинутом поверх домашнего платья плаще. Очевидно, она собиралась лечь в постель — но сон никогда к ней не шел в короткую ночь зимнего солнцестояния даже тогда, когда ей удавалось избежать обязанности выполнить долг очередной «бабочки-однодневки». Нынешний Йоль терзал неизвестностью и безумной тоской по мужу и сыну — внешне стойкая принцесса про себя радовалась тому, что ей пришлось уйти с острова Тори. Сердце сжималось в надежде и страхе — но для всех, кроме самых близких друзей, она спину и голову держала неизменно ровно. — Инис ушла достаточно далеко, чтобы об этом узнать, — негромко ответила она. — Кроме того, оглядываться ей запрещено ритуалом, — она взглянула на падавший снег, на бледных ее волосах практически неразличимый. — Звезды бы ей помогли не сбиться с пути, если бы снежные тучи ушли. Но даже такой малостью я не вправе вмешаться, поэтому ей придется полагаться лишь на себя. — Как и никто из нас не вправе вмешаться, — хмыкнула Бирог, подходя к матери Аэда, — но она сама так захотела. Значит, такова судьба, — друидесса проводила взглядом удаляющуюся фигурку. Темные глаза ее были тревожны и печальны, но женщина встряхнулась и посмотрела на Этайн. — Вот только скажи мне, кто из вас додумался пускать беременную Королеву в образе оленя? Фоморская принцесса невесело усмехнулась. — Это была моя идея. Предания Фирг Болг относились к Королеве намного суровее. Первые Королевы, включая Тальтиу, должны были плыть в волшебной лодке Мананнана с острова Мэн, а потом бежать по снегу, без плаща, без спутников, без колесницы в самый центр Ирландии, где возвращали жизнь и приближали весну. Вообрази, каково мчаться женщине, несущей тяжесть целого лета, по снегу и грязи, в пыли, по камням. Даже Тальтиу было не просто оторваться от гончих, роль которых в те времена исполняли охотничьи псы. Когда же Луг занял место летнего Короля и стал брать себе Королев из дочерей потомков людей, те девицы, кому хватало доброты и отваги стать добычей на время гона, точно так же сбивались с ног и, когда добирались до Неметона, падали наземь едва ли не замертво — только Колесо и взращенная жизнь их оберегали. Но потом появилась Дехтире, чья история странным образом очень похожа на наш ритуал: мужчина, который стал для нее мужем, одной особенно холодной ночью выгнал ее из дома с младенцем-сестрой — а ведь сама Дехтире была в тягости. Она ушла в лес и там встретила кого-то из ши, которые прониклись к ней состраданием и устроили ложе. Луг тоже об этом прознал и взял и девушку, и младенца, и новорожденного под свою опеку, а позже и сама дева стала его Королевой. До конца своих дней она вспоминала те скитания по лесу в ночи с большим страхом — и ради нее, из сострадания к ней, я предложила использовать старую валлийскую сказку об охоте гончих потустороннего мира на белого оленя, что означал вечный бег времени. Как Инис, Дехтире приобрела часть силы от Луга, что помогло ей превратиться. Оленю ведь легче бежать и запутывать гончих, а разум животного, подконтрольный сознанию человека, не давал воспоминаниям всплывать на поверхность и мучить ее. — Легче? — прищурилась Бирог. — Ты сама знаешь, насколько это относительно и каков шанс того, что разум не вспомнит о том, что он не зверь. Частенько к нам в рощу приводили таких бедолаг из молодых ши, которым обратиться мозгов хватило, а назад уже никак. Да и ваши союзники-оборотни на себе это испытывают, — впрочем, друидесса молилась силам природы, чтобы Инис они от такой участи уберегли. И не потому, что бедняжке разум вернуть последняя из друидов незримого народа не сможет, а потому, что женщина точно знала: ее дочь не переживет такого провала. — Разумеется, знаю, — спокойно согласилась Этайн. — Когда я впервые надела крылья, собственный разум мне сразу отшибло. Ох и ругалась же Морриган, когда ей удалось уговорить меня вспомнить, кем на самом деле являюсь. Я же не хотела возвращаться, не желая иметь ничего общего с народом, что меня породил — к счастью, наставницу мало кто переспорит, и ей удалось. А потом она предложила выбрать новое имя, раз уж прежнее напоминает мне о фоморах. Дехтире с радостью восприняла весть о том, что ей придется перевоплощаться, и у нее все получилось. Я уверена, что Инис справится вовсе не хуже, тем более что по ночам, когда все спали, мы с ней тайно выбирались из замка, частенько в оленьих шкурах, и я ее учила запоминать ориентиры, — призналась она в том, чего никто другой точно не знал. — Ты стала к ней относиться иначе, — едва заметно усмехнулась Бирог, внимательно посмотрев на Этайн. — Это хорошо, — друидесса хоть и беспокоилась за дочь, но действительно была довольна. Занятая иными проблемами, она не интересовалась Колесом года, как и Айргедмар, так что маги ничем помочь не могли, кроме как вновь спрятать Инис ото всех, но на такое дочь бы вряд ли согласилась. — Кем я была бы, продолжая считать ее «однодневкой»? — развела руками принцесса. — Особенно после всего, что ей пришлось пережить в плену и в Самайн? Я, кстати, побывала на острове, ставшей тюрьмой для Буах и ее выродков, — она задумчиво улыбнулась. — Я вспомнила, что, вынося их матери приговор, кое о чем позабыла и явилась, чтобы наверстать упущенное. Шаманы О’Доннелл мне рассказали, что во время кошмара Кейтленн вызвала в Инис постоянно терзавшую похоть, чтобы сделать Ритуал еще отвратительнее. Увидев мерзости, которым подвергается ведьма, я сделала для нее то же самое — и сполна насладилась тем, как она похотливо тянулась к своим сыновьям, взиравшим на это, а те вдруг решили, что похоть облегчит мучения, причиняемые железными венцами, и умоляли позволить им с ней соединиться. Было очень приятно им отказать, — она не выдержала и издала тихий болезненный смешок. — Каждый сам кует свою судьбу, — вздохнула Бирог. — Буах свою доковала до логического конца. Как и ее сыновья. Знаешь, почему она так ополчилась на Инис? — друидесса усмехнулась и облокотилась о перила балкона. — Потому что глубоко во времени увидела Инис рядом с летним Королем, как Луг расслаблен и счастлив, и захотела это счастье уничтожить. Но, в конечном итоге, она уничтожила свою надежду на счастье. — Я ни дня не жалела о том, что прокляла ее три с половиной тысячи лет назад, — прищурилась Этайн. Было видно, что даже сейчас, поквитавшись с врагами, ей все равно тяжело о них говорить. — А великодушие Инис, отдавшей судьбу ведьмы мне, окончательно убедило в том, что нынче все будет иначе, — она помолчала и снова заговорила: — Когда я узнала о клятве, то поначалу не отнеслась к тому слишком серьезно: за все века, что существуют мистерии, мы видели все, что только можно вообразить. Бывали и Королевы, которые тоже клялись в верности сыну, кого-то даже «хватало» на несколько лет прежде, чем они уходили. Однажды и вовсе пришлось воспользоваться тропами времени, чтобы предупредить Луга не встречаться с некой девицей, которая не успела вернуть солнце в срок — тогда случилась настоящая катастрофа. Но мы все исправили. И сейчас, вспоминая об этом, я твержу себе о том, что Инис, эта юная девочка, справится — но не могу не испытывать страх, потому что от нее зависит жизнь моей семьи. И я не знаю, как изменились мистерии после того, что случилось в Самайн. — Справится, — кивнула Бирог, — она сильнее, чем кажется, — в голосе женщины звучали нежность и грусть. — Когда она получила силу Балора, девочка неделю сражалась с ней. И я, и Айргедмар мало чем могли помочь. И как видишь, она не только выжила, но и зашла так далеко… — Бирог улыбнулась. — К тому же, у нее огромный стимул сделать все, как надо. — Может быть, ей будет тяжело в первый раз, а потом станет легче, — неуверенно сказала Этайн и качнула головой. — Нет, пока слишком рано загадывать. Они замолчали, вглядываясь в темноту. Обе видели все, что происходило по всему острову — будь рядом Инис, она могла бы вспомнить, как смотрела на всю Ирландию с высоты колеса обозрения, когда Аэд показал ей, как смотреть на мир его глазами. Только за снежный купол над священной рощей в самом сердце Зеленого острова ни один взгляд извне проникнуть не мог. Постепенно ночь пошла на исход — рассвет уже начал чувствоваться. Этайн не заметила, как вцепилась в перила, как гулко сердце стучит внутри. Она стояла бледная, напряженная, как струна, почти не дыша — и вдохнула только тогда, когда золотой свет вырвался из-под снежного купола и исчез в небе, в котором в следующий миг поднялось солнце. — Удалось, — прошептала она, покачнувшись. Бирог мягко поддержала ее под локоть и улыбнулась: — Удалось, — согласилась она, мельком глянула на кулон на шее и добавила: — Инис жива. Значит, круг замкнулся. Пойдем. Сейчас она, должно быть, уже под опекой названного брата и его супруги. Вот же родственничка подкинула судьба! — проворчала женщина, подталкивая бледную Этайн ко входу в комнату. — Тебя-то он чем не устраивает? — удивилась принцесса, позволяя себя увести. — Брес ни разу не пренебрег своими обязанностями, хотя в самом начале было много сомнений, нужен ли именно он в роли зимнего Короля. — Меня его влияние на Инис не устраивает, — фыркнула Бирог, непримиримо поджимая губы. — Чтобы у нее раньше возникло желание нос кому-то сломать или выдрать волосы? Но зимний Король из него действительно хороший, — с этим поспорить было трудно. — Обо мне говорите? — упомянутый «братец» вышел из тени в углу, где до того никого не было. Этайн тут же поспешила к нему, заглядывая в глаза. Взяв ее за руки, темноволосый мужчина ее осторожно обнял и взглянул на Бирог. На его лице читались усталость и спокойная радость. — Наша Королева теперь на попечение Бригиты. Она справилась. Все хорошо, — добавил он, поглаживая по спине бледную женщину. Чуть задумчиво нахмурил брови. — Мы с Инис видели мальчика, маленького. Он заметил нас, поприветствовал и исчез. Раньше так не было. — Мальчика? — переспросила Этайн, дернувшись и, чуть отстранившись, смотря ему прямо в глаза. Затем растерянно повернулась к друидессе. — Не было? — приподняла брови Бирог. — Значит, еще одно изменение в ритуалах. Хотя какое изменение? Детство начинает колесо жизни, юность и зрелость его продолжают, а старость завершает. Старость летнего Короля мы видели в Самайн, зрелость — летом и осенью, юность придет весной, а персонифицированое детство вы видели сейчас. Когда мы с Маром сможем попасть к дочери? — без перехода поинтересовалась друидесса у зимнего Короля. — Немногим позже, — сказал Брес и уточнил: — Бригита от нее не отойдет ни на шаг. Королева всегда долго спит после Йоля, — он взглянул на Этайн, и она подтвердила кивком. — Как и вся природа спит и отдыхает под снегом. Не будите Инис, когда придете. Мать летнего Короля тем временем думала. — Персонифицированное детство? Значит, — она обернулась к Бирог, покуда Брес продолжал ее обнимать, — это была душа моего сына? — Хорошо, — в этот раз Бирог не стала спорить. Она перевела взгляд на Этайн и чуть задумчиво кивнула. — Да, полагаю, что так. И раз уж мы заговорили о сыновьях, Брес: со мной несколько дней назад говорила старшая волчица, — друидесса склонила голову набок, — просила за тебя и Бригиту. Найдешь хоть малую кость сына — и я верну его к жизни посохом Дагды, — вокруг да около ходить женщина не стала, тем более что это дело тоже надо было завершить, чтобы уж точно расплатиться со всеми долгами. — Альдер просила?.. — сперва он нахмурился, не вполне понимая, о чем могла просить старшая ведунья — и резко побледнел, когда понял. На несколько минут Брес замер, да так, что Этайн почувствовала беспокойство, потом медленно, словно во сне, кивнул, потрясенный, и вымолвил: — Я… найду. Помню место, где похоронили его. Фоморская принцесса ободряюще взяла его за руку и вновь обернулась к друидессе: — Благодарю тебя, Бирог. И Альдер так же скажу. Как мать матери. — Вот именно, как мать матери, — значимо кивнула Бирог и сказала Бресу: — Ты хорошо отнесся к моей дочери, и она назвала тебя братом, так что это моя благодарность. — Что это там? — Брес встрепенулся, поднял голову и уставился в небо. На небе сияла звезда. Луна висела над ней и западным горизонтом почти полная, бледная в свете раннего утра, но лунный свет от нее протянулся ясной дорогой, по которой неслись всадники. Было их гораздо меньше, чем в ночь Самайна, и то было немудрено: возвращались те, кто ушел с Дикой охотой. Только предводителя с ними не было. — А это, — друидесса прищурилась и улыбнулась, — те, кого Луг увел в свою свиту. Брес, ну-ка пойдем. Как бы от радости встретившиеся замок не разнесли. Да и Этайн с мужем наверняка наедине захочет побыть. Тот и сам отпустил рванувшуюся к перилам балкона принцессу, к которой по небу спускался верхом на бледной кобыле Киан. Спешившись, он ступил на балкон прямо с воздуха — и Этайн бросилась ему на шею, едва не сбив с ног. Убедившись, что супруг вернулся таким же, как был, она покрыла его лицо поцелуями, а он прижал к самому сердцу и шептал что-то тихо. Но потом Этайн заглянула ему в глаза и спросила: — Где же наш сын?.. — Он покинул нас с восходом солнца, и никто его больше не видел, — ответил Киан. — Но перед этим к нам пришел мальчик — точь-в-точь Луг в раннем детстве. Сын отпустил всех живых до следующего Самайна, простился с прочими — и они вместе ушли. — Значит, скоро вернется. Он не пропустит Имболк, — заверил беспокойную мать зимний Король, улыбнулся обоим родителям летнего и открыл дверь, пропуская вперед друидессу: — Да, ты права. Самое время поделиться хорошими новостями с дядюшкой Маром. — Назовешь его так — и он оторвет тебе голову, — с улыбкой сообщила ему Бирог, оставляя встретившихся супругов наедине. — Он не сможет оторвать мою голову, да пусть хоть отпилить попытается, — тихо хмыкнул тот, имея в виду неуязвимость, дарованную ему Колесом. Но дальше спорить не стал, некстати вспомнив, что «отец» Королевы любит работать с железом, которое и без убийства способно испортить жизнь даже бессмертному. Айргедмар нашелся в той же комнате, где Бирог его оставила, даже в той же позе, только прислушивающимся к радостным возгласам, сотрясающим замок. — Все закончилось хорошо, — кивнув Бресу, скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес он и перевел взгляд на Бирог. — Исключительно хорошо, — кивнула друидесса, подходя к нему и обнимая за плечи поверх спинки кресла. — Остались только вопросы и ответы, но они подождут до той поры, пока все будут в сборе. — Дайте Инис немного времени, а через три дня, в человеческое Рождество, приходите ее навестить, — сказал Брес, приподняв бровь на упоминании «вопросов и ответов». — Тогда и все, кто ушел с острова Тори, смогут вернуться, — добавил он, напоминая о том, что донегольский замок приютил их лишь временно. — Хорошо, — кивнул Айргедмар, — придем через три дня. А пока нам стоит вернуться в свой дом. — Ты уверен, что тебе не следует больше отдохнуть? — обеспокоено нахмурилась Бирог. — Уверен, — отрезал Айргедмар. — Через три дня вернемся, — мужчина поднялся. — Благодарю за гостеприимство на острове Тори, Брес, — он церемонно склонил голову. — И до встречи. — Вы оба желанные гости в моем доме. До встречи, — кивнув обоим, слегка поклонившись, зимний Король и хозяин Неблагого Двора исчез в черных языках пламени.Глава 29. Йоль. Ночь матери
22 декабря 2019 г. в 12:42
Примечания:
Благословенного Йоля! В книге 2018 год, поэтому дата Йоля указана двадцать первым декабря. С праздником!
На следующий день приемный отец и впрямь прочитал Королеве весьма долгую нотацию, суть которой сводилась к напоминанию об ответственности (с акцентом на учебе, хотя Айргедмар, разумеется, знал, зачем Бресу понадобилось похищать его дочь посреди ночи). После этого Инис снова оставили в покое, не мешая готовиться и сдавать сессию, но за пять дней до Йоля Этайн снова взялась за невестку.
Первым делом они слетали в Неметон — священную рощу у холма Уснех, в самом сердце Ирландии, где Королеве предстояло родить. Там, в роще, свекровь объяснила и показывала на собственном примере превращение в белую олениху, прочитав прежде краткую лекцию о физиологии животного, потому что без знания строения организма того, в кого собираешься превращаться, ничего не получится. С малиновкой это было необязательно, потому что птичка являлась отражением самой Инис и смена обличия происходила легко и естественно — но с оленихой пришлось помучиться и повозиться. Но в конечном итоге одолела Инис и это, хотя первое время тонконогая олениха с огромными томными глазами все норовила присесть на задние ноги, и в звериной шкурке Инис теперь чувствовала себя так же хорошо, как и в птичьих перьях.
Так что превращение беспокоило теперь мало. Да и Брес тоже не беспокоил. Конечно, ей все еще хотелось порой сломать ему нос, но уже как старшему и очень ехидному брату. А вот что действительно беспокоило — предстоящие «роды», которые вроде бы не настоящие, но в то же время они пройдут так, словно она родит не ритуальный свет, а самого настоящего ребенка. Инис было порой так страшно, что требовались все терпение Этайн и ласка мамы, чтобы ее успокоить. Впрочем, несмотря на все страхи, она была готова выполнить свой долг и более того, ждала этого, потому что рождение солнца ознаменует собой возвращение любимого. И всех, кого он забрал на Дикую охоту.
Что делать, в общих чертах она знала: ей предстояло покинуть донегольский замок под покровом темноты, превратиться в белую олениху и мчаться по прямой на юго-восток, к священному Неметону близ холма Уснех. Учитывая, что за ней погонится вся волчья стая Неблагого Двора, свекровь потратила немало времени, чтобы научить невестку запоминать ориентиры — сначала они последовали в рощу «на крыльях», затем прокатились туда на машине, петляя по проложенным дорогам, а затем обе обернулись оленихами и совершили три пробных забега, пока вся остальная Ирландия спала. В самой роще, как знала Инис, ее будет ждать зимний Король, который должен похитить часть света. И понимание факта, что ей придется освободить созревшее «зерно» света на глазах чужого мужчины, нервировало Королеву больше всего.
К двадцать первому декабря донегольский замок преобразился. В самом городе уже с начала месяца на окнах пабов и магазинов появились рождественские надписи и световые гирлянды, но замок и двор украсились совсем недавно. Зеленые ветви падуба, полные тяжелых красных ягод, увили подоконники и ставни на окнах, причем они были живыми, а вовсе не срезанными. На высоком дубе, росшем на заднем дворе, неожиданно появилась омела, немедленно привлекшая внимание туристов, приехавших посетить музейную часть дома клана О’Доннелл: под ней постоянно торчали влюбленные и семейные пары, ведь всем известно, что поцелуй под омелой сулит счастье. В самом замке теперь преобладали зеленое и красное, начиная от ковровых дорожек, заканчивая скатертями, постельным бельем и халатами в ванных. Повсюду расставили композиции из вечнозеленых ветвей, шишек, ягод и разукрашенных фигурок, чтобы создать праздничное настроение. Гроздья электрических свечей в прозрачных сферах заменили светильники в залах и коридорах, наполняя уютом каждый угол и каждую стену, а кухня принялась готовить по особому, рождественскому меню — и каждое блюдо, посыпанное тонкой съедобной пудрой (далеко не всегда сахарной) выглядело, словно миниатюрный снежный пейзаж.
Весь день накануне главной ночи в замке шла полным ходом уборка, после которой и появилась вся красота. Персонал умудрился управиться, не причинив постояльцем особых хлопот, что достойно упоминания в виде первого йольского чуда. Еще до заката Этайн напутствовала Инис словами поддержки и объятиями — можно было только диву даваться, как сильно переменилась свекровь и как кардинально поменялось ее мнение о невестке. Теперь она желала Королеве удачи и делилась спокойствием и уверенностью с ней всецело, как могла.
Провожать Королеву не принято. Под покровом наступивших сумерек, тайком, ей пришлось выскользнуть за ворота замка. В условиях города по улицам то и дело сновали машины, хотя их было немного, как и прохожих, однако Инис воспрещалось заговаривать с кем бы то ни было. Только в роще она могла нарушить молчание — и то не раньше первого крика. Девушка шла, стараясь по совету Ольхи не смотреть в глаза прохожим. Шагала, хоть и быстро, но со спокойным лицом, чтобы никто не остановил с вопросом, куда это ночной порой спешит беременная особа. Хотя вот именно сейчас Королева этого боялась даже больше, чем предстоящих родов и, кажется, своим страхом накликала: какой-то мужчина попытался спросить у нее дорогу, но девушка лишь плотнее сжала губы и обогнула его, сделав вид, что не понимает английского. Удивленный взгляд незнакомца пробуравил ей спину, но Инис даже не обернулась.
И вот наконец дорога по городу была пройдена, как того и требовалось — в молчании, отчего Королева облегченно вздохнула. А уже вдали от машин и людских глаз она сменила облик. Белая, чуть светящаяся в ночной тьме олениха повела чуткими ушами, а потом сорвалась с места, стрелой устремляясь по едва заметной дороге. Тонкие ноги несли ее легко и быстро, но сердце при этом бухало в груди, а чуткие уши то и дело прислушивались: не началась ли погоня, успеет ли она оторваться настолько, что серым хищникам уже точно ее будет не догнать.
Кто-то ее по пути все же увидел, потому что за чертой города она наткнулась на компанию молодых людей, которые при виде дивного зверя повыхватывали смартфоны и принялись снимать, оглашая предрождественскую тишину удивленными воплями. Кто-то из них даже рискнул погнаться за оленихой, другой предложил догнать на машине — но пока люди спорили, той и след простыл.
С неба снова сыпался мягкий снег, укрывая холодную землю. Снег уже шел весь день и еще не растаял, помогая находить путь в темноте — редкость в Ирландии. Будь небо ясным, Инис было бы проще следовать за далекой звездой, но облака собрались плотно, и оставалось полагаться только на свою память. А еще надеяться, что появление людей никак не повлияет на священное действие. Впрочем, эта мысль билась в голове Инис недолго: она вновь полностью сосредоточилась на дороге. Снег хрустел под копытами, а инстинкты гнали вперед, вселяя в душу какое-то странное упоение от самого процесса стремительного бега, почти полета, даже конечная его цель отошла на второй план. По крайней мере до тех пор, пока на грани слышимости олениха не различила азартный вой.
Ей не показалось: дождавшись, когда белая олениха убежит за черту города, из замка выбралось все семейство О’Доннелл, знавшее путь, позволяющий не пересекаться с людьми, которым определенно не стоит встречаться с семью хищниками, каковых извели в Ирландии еще лет триста назад. Глава стаи, некрупный седой зверь, первым нашел след и указал остальным. Серебристая волчица, бежавшая рядом с ним, искренне сочувствовала Инис: та и так много пережила. Но Колесо гнало вперед, и притворства в азарте погони не было. Волчья стая бесшумно выбралась из города и припустила за добычей, рассредоточившись для того, чтобы ограничить зону для отступления и в итоге окружить ту, что оставила след. Их дети, гонимые тем же азартом, норовили обогнать родителей и нестись вперед. Они еще не видели добычи, но уже предвкушали, как загонят ее, петлявшую между деревьями и путавшую след. Спасибо Этайн, свой путь Инис выучила досконально, но когда за спиной не выли волки, он казался определенно легче.
Пусть тонкие ноги несли быстро, но тяжесть беременности требовала вложить в этот забег все силы, которые есть. Волки же отдохнули за день, они рыскали с неотвратимостью времени, стремясь за добычей, которую не должны были догнать. Это было самое трудное, свекровь об этом предупреждала: не так сложен сам путь, сколь трудно преодолевать последние мили, когда цель уже близко. Страх оказаться недостаточно быстрой и хитрой уговаривал остановиться и сдаться — однако настоящее испытание началось, когда сил начало не хватать — а остановиться никак не возможно, потому что вой доносился теперь где-то рядом и разом со всех сторон.
Животный разум от этого воя метался в панике. Но был еще и человеческий, и он твердил сквозь эту панику, что она должна держаться и бежать дальше. Потому что если не добежит, то она больше никогда не встретится со своим мужем, он никогда не обнимет ее и не поцелует. И там, где было счастье, останутся лишь разочарование и пустота. Пережить это Инис никогда бы не смогла, потому и упрямо бежала вперед, собирая волю и оставшиеся при ней силы для самого стремительного и отчаянного рывка.
Пригоршня снега влетела в мордочку оленихи, затем еще и еще. Снег теперь не просто падал — он закручивался в метель, порой из-за ветра летя почти горизонтально. Ветер и мокрые холодные хлопья замедляли олениху, тормозили ее, заставляли остановиться, они вытягивали из нее силы, чтобы она ни за что не успела и сдалась на полпути к цели. Из-за того, что видимость упала почти до нуля, на какой-то трассе животное чуть не сбило автомобилем — но голос испуганного и рассерженного водителя заглушила метель, отнеся в сторону, тогда как вой, напротив, стал еще ближе.
То ли упрямство придало силы, то ли открылось второе дыхание — но нет, жар внутри действительно снимал усталость. По случаю предстоящей задачи в человеческом обличие Королева была одета только в платье и сапоги — ни плаща, ни накидки ей не полагалось, и тому имелась причина. Перед тем, как оставить невестку одну, Этайн дала ей последнее, самое важное наставление: «Помни, что внутри себя ты носишь солнце. Ты не замерзнешь». И это действительно было так.
Чем ближе к географическому и сакральному центру Ирландии, тем явственнее Инис ощущала тепло. Тепло перешло в жар, жар — в невообразимую силу. С одной стороны, Инис знала, что это означает: время совсем на исходе — ведь она мчалась в течение нескольких часов, а рассвет не станет задерживаться. Если Королева не успеет разрешиться от бремени вовремя, то взойдет мертвое солнце — и весна не наступит. На первый взгляд кажется, что так не бывает, однако понятия возможного и невозможного — весьма относительны в мире, где древние боги и Колесо года — доказанная реальность. С другой стороны, растущая сила помогала бежать — ноги несли белую олениху, словно она сама стала невесомой, как перышко. Белоснежная шкурка стала светиться намного ярче, помогая гончим преследовать свою добычу — но в то же время вблизи оленихи снег попросту таял, больше не залепляя мордочку и глаза. Температурный рубеж перешагнул отметку в пару сот градусов, однако Инис оставалась совсем невредимой, более того, жар стал казаться прохладой, хотя над каждым следом, что оставляло усталое животное, курился дымок. Можно было срезать путь напрямик — но мешали торфяные болота, от приближения к которым отдельно предостерегала Этайн.
Олениха летела вперед, подстегнутая и окрыленная близостью к заветной цели. Чем ближе, тем быстрее мелькали копыта. Инис уже не бежала — летела, словно ей самой было жарко прикасаться к горящей земле. Но это было не так. Жар, плавящий снег, ее саму согревал, напоминая об объятиях любимого мужчины, и девушка душой и сердцем стремилась к ним и к тому мигу, когда она сможет вновь их почувствовать. Если для этого нужно родить растущую внутри нее силу, то она родит. И с этими мыслями она сама не заметила, как последний рывок принес ее к заветной цели.
Как только Королева прорвалась сквозь метель — она вошла в Неметон. Священная роща древней Ирландии, носящая, впрочем, совсем не ирландское, а галльское имя, встретила Королеву торжественным зимним молчанием. Береза, рябина, ольха, ива, ясень, боярышник, дуб, падуб, орешник, яблоня, плющ, ракитник, терн, бузина, сосна, дрок, осина, тис, вяз и крыжовник выстроились кругом, образовав собой рощицу, где деревья и кусты чередовались между собой — каждый своего вида. Нетронутый снег лежал пушистым ковром в этом круге и на голых ветвях — только сосна осталась серо-зеленой. Ни души не было здесь. Если не считать сами деревья, которые отчетливо качали ветвями и, кажется, что-то шептали.
Инис сменила облик, тяжело дыша и жадно хватая ртом воздух. Живот тянуло и скручивало болью самых настоящих схваток, но девушка все равно была счастлива: она добралась, часть ритуала пройдена. Осталась еще одна — самая сакральная и волнительная. Инис сглотнула и сжалась в очередном приступе боли. А когда та отступила, огляделась, выискивая глазами Бреса, но никого не нашла и медленно, держась обеими руками за живот, пошла к центру рощи. Словам свекрови она верила безоговорочно, а потому верила, что в легком свободном платье не замерзнет. И действительно не мерзла: сила мужа грела изнутри и снаружи, рвалась вырваться, чтобы с рассветом на небосвод взошло новое солнце.
Как только она достигла предназначенного для нее места, как повсюду, за деревьями и кустами, раздался протяжный многоголосый вой, возвестивший о том, что добыча в загоне. Гончие звали охотника — и он пришел, когда метель, бушевавшая за пределами рощи, скрывавшая ото всего мира, расступилась снежной завесой, пропуская зимнего Короля. Плотно сомкнулась, когда он вошел, отрезая пути к отступлению, как будто бы оставался вариант отступить.
Брес выглядел, как и всегда: высокий темноволосый красавец с хищным лицом и цепким взглядом, одетый в темно-серые рубашку и джинсы под черным плащом. На фоне заснеженной рощи он смотрелся этакой кляксой на листе белой бумаге. Его зимняя власть не давала ему замерзнуть точно так же, как его «близнецу» — и сейчас Королеве — солнце не давало сгореть.
Инис знала, что Брес попытается, как и всегда, похитить новорожденное солнце, знала — зачем — и надеялась, что ее супругу что-то останется, чтобы вернуться. Инстинкт же твердил и бил в мозг лишь одной мыслью: «Не отдавать ничего!» — а память предательски напоминала, что сам зимний Король ей ничего не обещал. А спросить было нельзя, покуда Королева следовала обету молчания до своего первого крика.
Брес снял с себя плащ и постелил прямо на снег точно в центре всей рощи, а после подхватил Инис под локоток. В ушах словно барабаны стучали, и сердце бухало так, словно собиралось пробить грудную клетку. Инис попыталась выдернуть руку из хватки Бреса, но боль не позволила, как и просто отойти подальше от опасного существа, — пусть оно охотились не за ней, но за тем, что ей не менее дорого. Королева дышала все тяжелее, дикими глазами глядя на полуфомора. Паника нарастала, как и боль, и это наконец сорвало с губ совершенно дезоринтированной и перепуганной девушки болезненный крик. Не в силах стоять, она рухнула на плащ, держась за живот. Из глаз хлынули слезы боли, и она снова застонала.
А зимний Король улыбался зловещей ухмылкой, садясь рядом на свободный край плаща. Перевернув девушку на спину, он согнул ей под платьем колени и привлек к себе ближе, чтобы она на него опиралась, а сам рукой обхватил за плечи, хотя убежать она не могла.
— До рассвета осталось всего ничего, Королева. Как бы нам с тобой не опоздать, — негромко проговорил Брес на ушко Инис, убирая с ее лица рыжие пряди, чтоб не мешали.
— Н-нет, я тебе ничего не отдам, — выдохнула Инис сквозь стиснутые зубы и снова закричала. Боль изнутри терзала тело, страх рвал душу и разум, не давая вспомнить про дыхание, которому ее учила Бирог. А потому дышала девушка со всхлипами, прерывисто, все сильнее спиной наваливаясь на грудь Бреса.
— Придется, милая, выбора у тебя нет, — а тот словно нарочно — или намеренно — подначивал ее, чтобы обескуражить. Несмотря на крик, никто во всем мире не смог бы услышать ее, ни увидеть, случайно окажись рядом. Дотянувшись до живота, прикрытого платьем, Брес чуть дернул рукой, едва не обжегшись. Сам испытать ничего даже похожего он не мог — что было для его определенно удачей — но каждый год становился свидетелем. И потому, видя, что она не справляется, напомнил: — Дыхание, Инис, дыши глубже и медленнее. Тебе нужно расслабиться. Вдох, без напряжения, спокойный выдох. Слушай мой голос, следуй за ним.
Инис только зубами скрипнула, пережидая очередной спазм, а потом, когда звериное сознание окончательно ее отпустило, начала прислушиваться к советам Бреса, глубоко вздохнула, и медленно выдохнула, и вновь закричала от скручивающей боли, еще более сильной, что с этого мгновения ни на миг не отпускала, становясь все сильнее. Она ощутила прохладное прикосновение к позвоночнику — у зимнего Короля тело было значительно холоднее, чем охваченная внутренним огнем Королева. Холодные пальцы принялись массировать позвоночник, облегчая и отвлекая немного, а голос продолжал звучать четкими приказами, хоть и был те сказаны вполголоса. Брес управлял дыханием Инис, которой ничего не оставалось, как подстраиваться под размеренный счет, а когда терпеть становилось уже невозможно, он напоминал ей дышать часто, как это делают псы.
Ночь пошла на исход, еще не стало светлее, но рассвет приближался — и это чувствовалось всюду.
Тогда же зимний Король уложил Королеву на плащ, а сам перебрался к ее ногам, где спокойно принялся ждать. Подол длинного платья по-прежнему прикрывал колени и голени Инис, продолжавшей метаться. Снег вокруг нее растаял по всей поляне, и лишь расстеленный плащ отделял ее от напитавшейся жаром земли. В определенный момент, когда Королеву, как ей показалось, нечто изнутри начало разрывать (но на деле только казалось), а затем последовало неслыханное облегчение, Брес нагнулся под подол платья и что-то взял в руки, но что это было, мешало разглядеть разлившееся на мили окрест золотое сияние.
Девушка дернулась, падая на плащ, но тут же вновь подскочила и дрожащими от слабости руками попыталась отобрать то, что взял Брес. Голова кружилась, тело колотила дрожь, хотя все еще было очень жарко, да и вообще чувствовала девушка себя очень слабой — как в первый день после выздоровления.
Мужчина легко отвел руки, державшие сияющий шар, в сторону, вне досягаемости от Королевы, поднялся и отошел от нее на несколько шагов назад. Свет падал на него, делал лицо, обесцвечивая волосы, в тот момент невероятно похожим на лицо его светлого «близнеца» — как будто во мгновение ока летний Король заменил собой зимнего. Целую вечность, так почудилось Инис, он стоял над ней, беспомощной и измученной родами, раздумывая как поступить, получив вожделенную мощь, которая, будучи новорожденной, для него оказалась вовсе не жгучей, а едва теплой, как если бы жар весь ушел на то, чтобы солнце смогло появиться на свет. А может быть, все так и было.
— Не смей, — прошептала Инис, силясь подняться и не имея сил сделать это. Перед глазами все плыло, но она заставила себя встать на ноги и вцепилась в новорожденную силу.
Но что за хватка у нее? Не сильнее котенка. Брес качнул головой и с легкостью увел шар, повернувшись спиной. Все в нем: и выражение лица, и напряженные плечи, и поза — говорили о том, что он сейчас сам не свой и на себя не похож. Было ли это влиянием мистерий и ритуала либо же помыслы Бреса и в самом деле являлись не столь чистыми, как он хотел убедить? Что терзало его каждый год, порождая сомнения и соблазн?
Что удерживало его каждый год от соблазна?
Инис видела эту борьбу, развернувшуюся глубоко в душе Бреса. В ней самой остались только упрямство и страх — но повлиять на исход того боя она никак не могла. В древних преданиях Фир Болг, на основе которых были созданы мистерии Колеса, два Короля сражались между собой в божественном поединке, и один из них непременно оказывался повергнут. Ритуалы, созданные родной матерью Луга, его приемной семьей и самой душой Зеленого острова, отличались от этих преданий — и поэтому зимний Король сражался с ни с кем иным, как с самим же собой. Вот почему эта роль досталась Бресу — и никто стать заменой не мог.
Инис вновь покачнулась, совершенно белая, отчаянно прикусив губу, и позвала:
— Брес, — девушка все-таки не удержалась на ногах, больно ударившись коленями, — верни мне солнце. И мужа. Пожалуйста, брат, — тихим, отчаянным голосом взмолилась она, понимая, что сама уже не встанет, и отчаянно надеясь, что Брес ее послушает. Ведь он же обещал быть ее братом.
Все дурное, что скопилось в душе полуфомора с годами — тысячелетиями, если быть точным — все обрушилось на него, стоило ему взять в руки то, что ему не принадлежало. Тщеславие, старые обиды, унизительное вымаливание собственной жизни, годы изгнания, поражение в битве, позорная песнь, алчность и несправедливость — все, чем успел он прославиться в мифах, но что было правдой, отвратительными голосами вещало ему, перекрывая шепот деревьев, перешедший в ропот. На фоне тех голосов просьба Инис даже не дошла до ушей, но весь ее вид, утомленный и жалкий, придавал ей больше величия, чем самая дорогая корона.
Он наконец обратил внимание на Королеву, что сидела на коленях возле него. Протянув руку, удерживая новорожденное солнце на ладони, погладил ее по голове растерянным жестом, а после вновь перехватил сияющий шар обеими руками, поднял над собой, подбросил легонько — и юное солнце устремилось вверх, в небо, заливая и Короля с Королевой, и рощу, и остров золотистым огнем, встречая рассвет.
Брес задумчиво смотрел на восток, всей душой и всем своим существом чувствуя, как в мир возвращается жизнь. И знал, что-то же ощущает и Инис. Понемногу, по капле день будет расти, а светило — греть жарче, пока не согреет землю и не начнется весна.
— В этом году было особенно трудно, — едва слышно сказал названный брат Королевы. — Я не могу и не привык отказывать Этайн в ее просьбе — но в этом году слишком много иначе. Наверное, к лучшему.
Он присел на колено возле сестры, собрал с земли плащ и уменьшил его, снял с пояса знакомый ей маленький квадрат шерсти, взмахнув, через мгновение укутал ее в теплую ткань и поднял на руки, чтобы она вконец не замерзла.
— Спасибо, — тихо прошептала Инис посиневшими губами и слабо улыбнулась, расслабленно вздыхая и прикрывая глаза. Без силы Балора и мужниной она чувствовала себя очень слабой и промерзшей насквозь. Но было ей и радостно, что все прошло как надо. — Теперь все хорошо? — на всякий случай так же тихо уточнила она, чувствуя, что сознание начинает уплывать.
— Едва успели: я слишком долго думал, — он тоже вздохнул, как будто выиграл сражение, в которое бросил все войска. А может быть, так и было. Шагнув в сторону, Брес собрался было покинуть священную рощу, как вдруг удивленно сказал: — Инис, смотри.
На краю поляны, окруженной деревьями и кустами, стоял мальчик лет четырех в белой тунике, перевязанный поясом. Он был босиком, но холода, похоже, не чувствовал — наверное, его согревало золотое сияние, окружавшее полупрозрачное детское тельце. Стволы шептунов, плескавших ветвями, с которых сыпался снег, совершенно отчетливо перед ним расступились.
— Аэд? — Инис встрепенулась, приподнялась, потянувшись к мальчику. — Этайн с Тальтиу ведь его заберут? — прошептала она. От этого порыва силы ее окончательно покинули, и девушка потеряла сознание, совсем обмякнув на руках названного брата.
— Да не может он это быть, — пробормотал тот, но обморок Инис отвлек от дальнейших раздумий. Перехватив ее поудобнее, он еще раз взглянул на ребенка, чтобы увидеть, как тот, улыбнувшись, помахал им рукой и вышел из рощи, где в воздухе тут же растаял. А деревья вернулись на место.
Задерживаться дольше не имело ни нужды, ни смысла, поэтому Брес исчез в языках черного пламени…
…Чтобы возникнуть в верхней спальне Стеклянной башни, где опустил девушку на кровать и прислушался: все было тихо. Сидевшая там же Бригита обняла мужа и, обменявшись с ним поцелуем, выставила за дверь, чтобы раздеть Королеву, растереть горячим полотенцем и согреть в подушках и одеялах.