Круг Магов

      Для Джули настала череда невеселых дней. Всякий раз, когда она оставалась одна в школе, окружающие принимались дразнить ее и насмехаться. Она с завидной стойкостью сносила это обращение, не давала им понять, что они ранят ее, и больше не плакала, но ей все равно было больно; спустя примерно неделю после случая с бюстгальтером издевки над Джули превратились в своеобразный школьный спорт, и дело дошло до того, что даже присутствие Орин Ром перестало быть помехой для насмешек.       И в один день кто-то спросил у Орин:       — Почему ты все еще общаешься с Джули? Мы же ее дразним.       Джули замерла, сраженная этой поразительной логикой, а Орин взяла ее за локоть, вскинула гордо хорошенькую голову, и объявила, что никакие глупости не повредят их дружбе. Всех были поражены, особенно сама Джули, а друзья Орин, узнав об этом заявлении, первыми решили оставить ее в покое, оценив дружбу Ром выше, чем удовольствие от унижения аутсайдера.       — И как же это сработало? — спросила Джули с легким недоумением.       — Таковы люди, — Орин загадочно улыбалась. — Они не променяют мое общество на возможность издеваться над тобой. Легче найти другую жертву.       — Что такого особенного в твоем обществе?       — О, все просто. Я неприлично богата.       Джули пожала плечами и признала, что не понимает, а Орин ответила, что именно за это она ее и любит.       Близился Зимний бал, а вместе с ним — и очередные школьные каникулы, в связи с которыми в Академии Слепого Дракона начались недели бесконечных контрольных. Проверка знаний проходила почти на каждом уроке, и Джули была особенно рада тому, что авторитет Орин защитил ее от нападок сверстников — иначе она едва ли смогла бы готовиться к работам как положено, а ведь нужно было показать Эжени, что дополнительные занятия, куда она якобы каждый день ходит, имеют смысл. К счастью, не без помощи ума Ричарда, Джули смогла более-менее подтянуть свои знания, и даже начала получать относительно приличные оценки. Круг Магов и прочее временно отошли на второй план — благо, что любитель синих бабочек затаился на своей фабрике и не показывался никому уже почти два месяца.       Впрочем, Джули вполне отдавала себе отчет в том, что это может быть затишьем перед бурей.       Как-то раз, на очередном уроке, они с Орин разболтались до такой степени, что учитель, не выдержав, попросил Джули заткнуться и раздать тетради. Покинув свое место, она взяла с учительского стола пачку темно-синих тонких книг, на обложке каждой из которых было подписано имя, и принялась бродить по классу, разыскивая их владельцев; уже ближе к концу стопки, когда в руках оставалась всего пара-другая тетрадок, она взглянула на очередное имя, сощурилась, понимая, что не может прочитать этот мелкий почерк с первого раза, и вдруг поняла, что знает эту манеру написания, и даже помнит, что уже видела такую петельку под буквой З.       «Я знаю твой секрет».       «Кимберли де Роз».       Подняв глаза от тетради, Джули поняла, что стоит именно перед Кимберли, и что ее побледневшее лицо выдает все ее мысли. Кимберли посмотрела на нее в ответ, изогнула брови, раскрыла губы, хотела что-то сказать, но Джули лишь швырнула тетрадь ей на стол, развернулась и поторопилась убежать, радуясь, что хозяин следующей тетради сидел в другом ряду.       Когда она вернулась на свое место, Орин Ром заметила ее возбуждение, попыталась узнать, что стряслось, но Джули прикинулась дурочкой и все отрицала. Орин, видя бесплотность своих попыток, сдалась. Джули нарочито старалась не смотреть на Кимберли, но чувствовала взгляд ее холодных голубых глаз, устремленных в спину, и нервничала из-за этого.       Ее внимание было настолько поглощено де Роз, что, когда Орин взяла ее за руку и громко спросила «ты согласна?», Джули смогла лишь ответить «конечно!», даже не зная предмета разговора.       — Стой, — попросила она, спохватившись, — напомни, на что я только что?..       — Так-то ты меня слушаешь! — обиделась Орин. — В последнее время ты отвратительно относишься ко мне! Когда у меня был грипп, ты пришла ко мне всего один раз, и то на полчаса!       Джули покраснела и потупила взор — претензии были обоснованы. Занятая с Кругом Магов и тренировками Соусаканы, она и в самом деле не могла уделять должное внимание лучшей подруге, почти не встречалась с нею вне школы, а в школе была слишком занята своими мыслями, чтобы интересоваться мыслями Орин — но потерять ее, лишиться ее поддержки и тепла она все равно боялась больше всего на свете.       — Прости меня, — попросила она тихо. — Я… Я хочу исправиться, правда…       — Тогда вынь затычки из ушей и послушай меня, — потребовала Орин. — Я тебе тут уже полчаса рассказываю о Зимнем балу…       — А! Я знаю о нем. Ты идешь. Адриана тоже…       — Да. Но мое платье, оно без рукавов, — Орин описала вырез платья жестом, — и я боюсь, что мне будет холодно. Все-таки, это Зимний бал! Поэтому я хочу сшить себе болеро.       — Времени-то совсем мало, ты успеешь?       — Я не буду шить сама, — удивилась Орин, — я найму швею. Но мои слуги, они просто бестолковые! Я сказала подобрать мне ткань для болеро, а они принесли какой-то стыд и ужас!       Джули изо всех сил старалась пробудить в себе интерес к этому рассказу.       — И тогда я решила, что сама пойду на рынок и выберу себе подходящую материю!       — Очень разумно! Как раз в городе ярмарка.       — Да. И я зову тебя с собой, Джули. Хоть на этот-то раз ты ответишь мне нормально, согласна ли ты?       Джули неловко улыбнулась и закивала со всех сил.       — Конечно! Когда?       — После школы.       В голове Джули возникла мысль, что ей нужно идти в Рыжую Лисицу, что Соусакана именно сегодня хотела провести какой-то специальный тренинг, и она уже была готова отказать Орин. Но затем она невольно спросила себя: почему она пренебрегает старой подругой ради новых друзей? В Рыжей Лисице она бывает каждый день и далеко не полчаса; оснований полагать, что ей угрожает страшная опасность и нужны ежедневные тренировки, нет, ведь то, что лепидоптерофил устроил себе гнездо в черте Дракона, еще не значит, что он все еще хочет убить ее, с Орин она дружит уже несколько лет, и Зимний бал, даже если она участвует в нем ежегодно, всегда был для Ром важным событием — и почему же при всех этих условиях Джули должна сейчас сделать выбор в пользу Лисицы? Решительно, никаких причин на это нет.       — Отлично! — улыбнулась Джули, увидев, что Орин уже расстроилась из-за долгого молчания подруги. — Извини, я вспоминала один магазин. Но так и не вспомнила! Если вспомню — скажу. А пока — я вся твоя!       Орин Ром выглядела чертовски счастливой.       Остаток школьного дня пролетел незаметно. Джули по-прежнему играла в кошки-мышки с Кимберли де Роз, уклоняясь не только от ее взора, но и нарочито стараясь не приближаться к ней в коридорах, и Кимберли выглядела еще более несчастной, чем обычно, но после этой жуткой записки Джули не могла ей сочувствовать. Орин без конца рассказывала о балу, о своем платье, об Убежище Невинных и о своем кавалере, который как раз должен был приехать из Дракониса, специально, чтобы сопровождать леди Ром на это мероприятие; Джули продолжала слушать вполуха, улыбаясь и иногда кивая, но вдруг, едва не перебив подругу посреди рассказа, спросила:       — Орин, а вот, Убежище Невинных… Оно правда каким-то необычным образом построено?       Орин пожала плечами.       — Оно просто построено так, что должно обвалиться, — пояснила она. — Его крыша в форме купола возведена с архитектурной ошибкой. Если построить купол такой формы еще раз, то он провалится внутрь под собственным весом, а Убежище стоит черт знает сколько лет…       Джули задумалась и потянула:       — Купол похож на шапку… на голову.       — Ну, не очень, мне кажется, а что?       — Да нет, ничего, просто размышляю. Идем, Орин!       В гардеробе девушки быстро надели зимнюю одежду, и, весело что-то обсуждая, вышли на засыпанный снегом школьный двор. У крыльца корпуса номер шесть стояла Кимберли, без пальто, в одной форме и школьных туфлях, словно ей было наплевать на холод; когда Джули начала спускаться, Кимберли сделала шаг по направлению к ней, но, не желая этой встречи, Джули подхватила Орин под руку и почти бегом понеслась к выходу, объясняя это своим горячим желанием поскорее заняться покупками. У ворот Академии поджидала карета, запряженная парой холеных лошадей. Запрыгнув в нее, Джули дыхнула на свои замерзшие пальцы, думая о том, что в карете путешествовать гораздо приятнее, чем на трамвае, а Орин, назвав кучера «Мисси» и услышав в ответ «леди», сказала ему держать курс на Изумрудный рынок. Карета почти бесшумно тронулась с места, и Орин заняла свое место рядом с Джули, а Джули пыталась отогнать от себя горячее желание услышать «леди» в свой адрес.       — Я забыла спросить, какого цвета платье, — отметила она.       — Красного!       — О, ты будешь самой красивой девушкой на этом балу!       — Непременно! Оно такое тут, а здесь…       Рассказ о том, какое это платье, Джули стойко выдержала и на шестой раз.       Экипаж остановился чуть в стороне от рынка — сама рыночная площадь была слишком полна народу — и Орин, крикнув кучеру пару слов благодарности, выпрыгнула на улицу и помогла сойти Джули — та с непривычки чуть не запнулась и не упала носом в снег. Изумрудный рынок, оживавший лишь пару раз в год, во время визита ярмарок, был весьма интересным местом: когда-то это была вполне обыкновенная жилая площадь, но затем, после создания дороги на Слепой Дракон, ее просторы стали использовать приезжие торговцы из большого мира. Горожане больше ценили традиционный Зеленый рынок, на котором торговля велась с незапамятных времен, и который, между делом, был назван Зеленым, чтобы вытеснить из речи жителей эпитет «Кровавый», возникший потому, что продавалось там в основном мясо. Желая привлечь к себе побольше клиентов, чужеземные торговцы инициировали переименование этой площади в Изумрудную — кому-то показалось, что слова «Зеленый» и «Изумрудный» можно случайно перепутать. Те торговцы, чьи дела шли хорошо, смогли перейти на центральные улицы и открыть там дорогие магазины, те же, с кем невидимая рука рынка обошлась менее мягко, были вынуждены либо собрать вещички и уехать восвояси, либо переместиться на рынок Зеленый и начать продавать там овощи, а Изумрудный рынок стал площадкой для ежегодных ярмарок, приезжавших в Дракон в периоды Зимнего и Летнего праздников, а в остальное время стоял пустой и мертвый.       Пройдя короткой перпендикулярной улочкой, Орин и Джули вышли к нему, и волна человеческих голосов, смеха и ругани захлестнула их с головами. Здесь было больше народу, чем площадь могла в себя вместить, словно весь Слепой Дракон именно в этот час решил отправиться поглазеть на иностранные диковинки; приглядевшись, Джули сказала себе, что большинство этих людей — явно чужеземцы, а Орин, быстро справившись с растерянностью, взяла подругу за запястье и объявила, что, если они не будут держаться за руки, то «как пить дать» потеряются.       Джули взяла ее за руку, переплетя пальцы, и наказала ей внимательнее следить за кошельком. Орин серьезно кивнула, и обе девушки вступили в бесконечное человеческое море, сровно нырнув с утеса, и море сразу же поглотило их.       Из-за шуб и курток посетители рынка были немного тяжелы и неловки, передвигались медленно, пихали окружающих плечами, обтирались о них бокамит — Джули чувствовала себя примерно так, как чувствуют себя селедки, набитые в бочку (если, конечно, рыбы вообще умеют себя чувствовать), и даже задыхалась, а несколько раз и вовсе получила по животу и по груди неловко движущимися локтями прохожих. Зато Орин, тонкая и подвижная, как змейка, легко лавировала среди человеческих фигур и не отпускала руки подруги.       Сбоку показалась вывеска, большинство букв которой были закрыты головами прохожих: «У Ш…Я Ми… О», и Орин воскликнула:       — Туда!       И резко повернула.       От такого неожиданного маневра Джули, не сумев вовремя среагировать, запуталась в собственных ногах и наткнулась на какого-то высокого мужчину, который вовсе не рад был этой встрече, и брезгливо отпрыгнул, опасаясь, что Джули испортит ему шубу; его спина наткнулась на сцепленные руки девушек, и Орин, не ожидавшая этого, невольно разжала пальцы, а растерянная Джули не успела это заметить; и так, меньше, чем за пару секунд, подруги оказались разлучены.       — А! — ахнула Джули, поздно понимая, что продолжает падать, и паникуя. — А-а!       Мужчина в шубе, тоже заметив ее положение, всплеснул руками и поймал девочку под мышки. Окружающие недовольно ворчали, обходя их, остановившихся посреди человеческого потока, но огромный мужчина не обращал на них внимание, поставил Джули на ноги, стряхнул широкой ладонью в толстой перчатке снег с ее волос, и строгим, низким голосом, от которого он еще больше стал походить на медведя, посоветовал:       — Не балуй.       А Джули испуганно пролепетала:       — Н-не балую!       И принялась вертеть головой в поисках Орин.       Из-за бесконечных волн людей, из-за нескольких рядов их медленно движущихся ПО ТЕЧЕНИЮ тел раздался крик:       — Джули! Дель Драгон!       И Джули принялась в панике соображать, откуда крик исходил. Убедившись, что все в порядке, мужчина в шубе обогнул девушку и побрел по своим делам, спрятав широкие руки в мягких перчатках обратно в карманы. Джули, понимая, что понемногу пятится, подталкиваемая человеческим течением, крикнула:       — О-орин!       И снова услышала откуда-то справа:       — Джули!       И попыталась было повернуть и пробиться туда, но вдруг услышала прямо над своим ухом, прямо у своей головы тихий голос:       — Дель Драгон.       И почувствовала ужасное желание наклониться, повинуясь которому, она немедленно села на корточки, и запоздало увидела, как над ее головой просвистел небольшой карманный нож — ровно на той высоте, чтобы разрезать ее открытую шею.       Нож, просвистев в воздухе, задел руку проходившей мимо женщины; ее куртка на пуху оказалась разрезана, и, судя по всему, пострадала так же кожа; заорав, словно сумасшедшая, женщина попыталась бежать, но толпа не дала ей ни шанса, и, вжавшись в стену замерших тел, она продолжила вопить, зажимая пострадавшую руку здоровой. Джули выдохнула, обернулась и посмотрела наверх.       Над нею, сжимая в руке нож, стоял немолодой человек, по виду уже давно отживший половину столетия; его морщинистое, осунувшееся лицо было искажено злобой, тонкие синие губы поджаты, черные глаза горели злобным огнем, а их взгляд был устремлен ровно на Джули, ровно на нее. Одет он был неброско, просто, как средний горожанин, пострижен коротко, причесан и, кажется, даже надушен каким-то недорогим парфюмом; но что-то внутри Джули, какое-то природное, звериное чутье вселяло в нее уверенность, что от этого достопочтенного господина исходит смертельная опасность.       Господин махнул ножом снова, но опять мимо — он был довольно стар и недостаточно быстр, а Джули молода и охвачена адреналином, добавлявшим ей сил; осознав, что дело уже ну совсем какая-то дрянь, она вскочила и хотела убежать, но новый удар ножа пришелся ей в спину, вспоров старое пальто, а столпившиеся кругом зеваки не давали быстро смотать удочки. Налетев на них, Джули принялась толкаться и работать локтями, испуганная настолько, что даже не способная плакать; а мужчина, выругавшись очень неприличными фразами, кинулся за ней, тоже рискуя увязнуть в человеческом болоте.       Неожиданно ож в его руках произвел на толпу волшебное впечатление, и она, игнорировавшая прежде попытки Джули прорваться, немедленно хлынула в разные стороны, давая девочке возможность убежать, а нападавшему возможность догнать ее.       Сердце стучало одновременно и в висках, и в пятках.       Человек несся за ней по Изумрудному рынку, тяжело дыша и явно не поспевая, но и Джули, укутанной в тяжелую одежду, было нелегко; наконец исход их погони решил случай, и, споткнувшись о спрятавшийся в снегу камень, Джули оказалась на земле, а человек в два прыжка настиг ее. Джули задохнулась от стаха, сгруппировалась. Вжала голову в плечи и закрыла руками, ожидая удара. Хотела притвориться мертвой — если только, конечно, потребность притворяться не отпадет ввиду настоящей смерти — но вдруг, позади своего испуганного дыхания и отчаянно бившегося сердца, она услышала равномерный цокот каблуков, приближавшийся к ней, успела подумать, какой же дурой надо быть, чтобы при такой погоде разгуливать на каблуках, и почувствовала, как чьи-то горячие руки схватили ее за лицо.       Заставив себя открыть глаза, она вдруг увидела перед собой Даю, и на секунду решила, что просто заснула в Рыжей Лисице и увидела нелепый сон, но вокруг шел снег, под спиной были неровные замерзшие камни, а плечо ныло после падения.       На сон было не похоже.       — Такому положительному господину, как вы, стоит вести себя более вежливо с девушками, — незнакомый голос доносился откуда-то сверху. — Разве вам не знакомо понятие чести? Сначала вы должны заявить, что вас оскорбили, потом, не знаю, достать перчатку, назначить место и время, секундантов, пригласить прессу…       Упершись локтем в землю и схватив Даю другой рукой за плечо, Джули с трудом приподняла свое отяжелевшее тело и заглянула за спину подруги: там, между ними и таинственным нападавшим, стояла незнакомая женщина, и с этого ракурса Джули едва ли могла рассмотреть ее в подробностях, но почему-то чувствовала, что что-то в ее фигуре неверно.       Дая тоже обернулась и напряженно уставилась в спину неизвестной защитнице. Пожилой человек, все еще сжимая в руках нож, дрожал и рычал, как дикий зверь.       — И вообще, — голос у женщины был звонкий, невероятно высокий, тонкий, словно звон треугольника, и мало похожий на голоса людей, — что вы собираетесь делать с этим ножом для масла? Да он же затупится о первую же кость! Давайте-ка я покажу вам, как выглядит настоящий…       Она завела руку за спину, но Дая тут же, предугадав ее действия, закричала:       — Марина, ни в коем случае!       И женщина, вздрогнув, опустила руку и буркнула:       — Да, точно. Что ж, тогда отложим знакомство до следующей встречи.       Она дернулась вперед, так быстро, что Джули показалось, что она исчезла; а затем с противным влажным звуком кулак женщины врезался в лицо пожилого мужчины, вминая крупный из-за возраста нос в череп. Крякнув, мужчина завалился сначала на задницу, а затем и на спину, раскинув руки, и, похоже, испустил дух; люди вокруг нервничали и шумели, по руке женщины текла кровь, Джули трясло, а Дая, совершенно растерявшаяся посреди всего этого шума, не нашла ничего лучше, чем просто молча обнять подружку.       Женщина повернулась к ним, подошла, присела, и только в этот момент Джули вдруг поняла, что она была просто гигантского размера.       — А!..       — Привет, ты живая? — женщина коснулась лба Джули, и при этом ее ладонь была почти в два раза длиннее этого лба. — Что ты этому дядьке сделала, крошка?       Дая испуганно вращала глазами, нервничала, и неуверенно промямлила:       — Д-да, что ты ему сделала, а, совершенно незнакомая мне девочка?       Джули не поняла, в чем тут суть, но зато вполне осознала, что от нее требуется.       — Не знаю! А вы кто такие? — она нервно оттолкнула от себя руки Даи, усиленно изображая, что видит ее впервые в жизни. Гигантская женщина посмотрела на них обеих с сомнением.       — Так. Он тебя не ранил?       Джули пощупала спину.       — Вроде, нет… Он, наверное, сумасшедший! Он просто взял и напал на меня, безо всяких причин! Почему на меня?! Почему опять на меня?!       Ее снова начали душить слезы, и эти слезы были вполне искренними; Дая, переживая, побледнела и всплеснула руками, но продолжала делать вид, что совершенно с Джули не знакома и не трогала ее; а от толпы вдруг отделилась Орин, увидела мертвого мужчину, взвизгнула, увидела огромную женщину, ахнула, разглядела Джули, сидевшую на земле, и закричала.       Женщина поморщилась:       — Ваши свиные вопли мне уже надоели! Еще один крик, и моя голова разорвется.       Люди вокруг взволнованно шептались, обсуждая все произошедшее, и по лицу гигантской женщины можно было понять, что все это внимание ей не слишком приятно; встав, она еще раз уточнила у Джули:       — Так тебе не нужна помощь?       И, получив положительный ответ, скомандовала:       — Тогда, Дая, мы идем домой! Поход за покупками откладывается до лучших времен.       — Но!.. — Дае явно не хотелось оставлять Джули после таких событий без защиты. — Марина, давай…       — Дану ата-та сделает, — слегка напряженно ответила Марина. — Ты к этому готова?       Дая вздохнула, встала, пробормотала:       — Прощай, совершенно незнакомая девочка.       И поравнялась со своей спутницей, которой фактически дышала в бедро. Джули сидела на земле и прикидывала, что рост таинственной Марины должен быть никак не меньше пары сотен сантиметров.       Перепуганная, она не успела запомнить ее лицо, да и вообще заметить его было сложно из-за экстраординарной высоты; тело женщины было скрыто за бесформенным пальто, волосы убраны под шапку, и только ее большие цвета морской волны глаза остались в памяти. Это были странные, пугающие глаза, глаза, в которых была видна странная жестокость, готовность не только навредить, но и убить без содрогания; и то, что люди, собравшиеся вокруг лежавшего на полу мужчины, констатировали его смерть, только подтверждало, что Джули не зря испугалась своей спасительницы.       — С одного удара, — прошептала она восхищенно, и тут же попыталась снова найти огромную женщину в толпе, но, как ни удивительно, гигантка уже сумела скрыться. Орин сидела рядом с Джули, тоже тряслась и смотрела на нее огромными от испуга глазами. Нужно было что-то делать.       — Жуть какая-то, — пожаловалась она подруге. — Сумасшедший! Как хорошо, что эта дама оказалась поблизости…       — Ты просто тридцать три несчастья, дель Драгон… Что ему было от тебя нужно?       — А, да кто же его знает? Чокнутый просто!       — Ты что-то ему сказала? Сделала?       — Нет, я вообще его не трогала! А он… он мне пальто порвал, да? — Джули повернулась к подруге спиной, и та нервно кивнула, но тут же затараторила:       — А, да это ерунда, Джули, ерунда, главное, что ты в порядке! Я куплю тебе новое пальто, прямо сейчас, пойдем, куплю… Знаешь, черт с ним, с этим рынком, я теперь буду бояться, поехали на главные улицы, там не так много людей…       — Но ты же хотела что-то… эксклюзивное, — растерянно произнесла Джули, чувствуя себя виноватой в том, что Орин останется без заморской обновки.       — Черт с ним! А если на тебя снова нападут? Или на меня! Пойдем, пойдем отсюда, пожалуйста!       Вдали показались стражники, наконец-то соизволившие явиться на место страшных событий; заметив их, Джули подумала, что меньше всего на свете хочет объяснять, что произошло, взяла Орин за руку и вместе с ней покинула рынок, успешно смешавшись с толпой.       В карете, от осознания, что она уже могла бы быть мертва, с Джули опять случилась истерика, но Орин, проявив удивительную стойкость характера, успокоила ее и даже сумела развеселить какими-то глупыми шутками.       -Теперь уже нигде нельзя чувствовать себя в безопасности, — посетовала она, обнимая Джули и тепло прижимая ее голову к своему точеному плечу. — Папа говорит, в Драконе зреет революция, Хаос готовится к какой-то войне, Пустыня осталась без правителя, у Света похитили Сердце, Смерть и Стихии разрываются от внутренних войн… И даже для таких маленьких мошек, как мы с тобой, не осталось ни шанса на спокойную жизнь!       Джули вздохнула и почувствовала облегчение при мысли о том, что в других империях сейчас живется еще хуже.       Экипаж остановился недалеко от Убежища Невинных, на улице Паари, где Джули любила гулять; Орин снова помогла подруге спуститься с непривычно высокой ступеньки кареты, крепко взяла ее за руку и наугад выбрала один из фешенебельных магазинов, настолько фешенебельных, что даже в столь горячий сезон они умудрялись стоять пустыми.       — Мы посмотрим тебе новую куртку, — трещала она, стараясь бесконечной болтовней успокоить волнение в сердце. — И мне, ах, что я там искала… Уже неважно! Давай, Джули…       Джули растерянно улыбалась и шла за ней.       Ярко освещенный электрическими светильниками, магазин напоминал дворец: здесь стояли мягкие диваны с золоченными спинками, кремовые тумбочки с костяными кривыми ножками, розовые шкафы, обитые шелками; у входа дежурила девушка-продавец, вышколенная и услуживая, сразу же бросившаяся навстречу вошедшим, даже если школьницы обычно не являлись представительницами ее клиентуры. Ослепленная всем этим великолепием, сраженная непривычной чистотой и белым светом, Джули растерялась и почувствовала окончательный упадок своей воли, а Орин, не замечая ее состояния, уселась с ногами на мягкий диван и принялась в красочных эпитетах рассказывать, что им нужно.       Анэзия была миром контрастов: грязные, дурно пахнущие трактиры соседствовали в ней с драгоценными ресторанами, где каждое блюдо было произведением искусства; мрачные, опасные улицы сосуществовали с широкими светлыми проспектами, украшенными электрическим светом, а темные, ветхие лавки, заправляемые необъятными тетками или бородатыми мужиками, вполне могли стоять на одной улице с такими золотыми салонами, как этот, и даже составлять им конкуренцию. Джули и Орин, как аллегории этих двух миров, знали и видели Анэзию совершенно по-разному, по-разному ощущали ее вкус и каждая по-своему понимала ее суть, но, тем не менее, они не просто были связаны, они любили друг друга — так же, как наверное, свет бедности и разрухи был взаимно влюблен в кремовый свет аристократии.       Вернее, правда, белый свет аристократии — ведь представители высших сословий традиционно красили ногти ярко-белой краской.       Джули казалось, что если она присядет на диван или кресло, то непременно испачкает их и потом двадцать лет будет выплачивать ущерб, поэтому она осторожно подобралась к широкому окну, занавешенному гардинами цвета кофе с молоком, и выглянула на поедаемую морозом и снегом улицу; в доме напротив тоже располагался дорогой салон, походивший на дворец даже снаружи, и у его двери, снабженной ручкой в виде головы льва, Джули снова увидела гигантскую женскую фигуру.       Она стояла, задумчиво глядя на витрину, занеся могучую руку над дверной ручкой, изучая что-то, но войти не решалась. Чувствуя смутную смесь страха и любопытства, Джули изучала ее спину взором, пытаясь разглядеть под мешковатой одеждой хоть что-то конкретное, силясь определить хотя бы то, к какой расе можно было причислить эту удивительную женщину, но все было тщетно. Более того, словно ощутив на себе чей-то пристальный взор, женщина резко обернулась, и Джули поспешила отойти от окна, изображая крайнюю заинтересованность в первом попавшемся на глаза предмете.       Орин вспомнила, что пришла сюда не одна, подозвала подругу и насильно затянула ее в изучение товара, да так, что домой Джули смогла вырваться лишь после заката.       — Джули, — Адриана встречала ее на лестнице и, судя по всему, сама только что вернулась с прогулки с собаками. — Ты снова поздно сегодня. Госпожа Пурус будет злиться.       Джули нервно дернула плечами и пробормотала что-то о том, что ей все равно, пытаясь саму себя в этом убедить. Адриана выглядела взволнованной, но лишь слегка, и, не желая мучить блудную сестру, с напускной веселостью позвала ее к ужину.       Госпожа Пурус была на кухне. Старая, давно ставшая антикварной печь шумела и плевалась огненным воздухом, в раскаленном ее нутре булькал горшок с едой; согнувшись в три погибели, Эжени Пурус пыталась отодвинуть заслонку, а на ее щеках проступил настолько яркий румянец, что даже привычный слой пудры не мог его скрыть, а по узкому лбу бежал пот; ее хрупкая фигура старой девы, казалось, была слишком тонкой, чтобы Эжени могла выполнять подобную работу достойно, а все же она справлялась, и справлялась легко; подхватив тяжелый черный от копоти ухват, она совершенно спокойно подняла его, погрузила в печь и вытащила наружу поочередно три горячих котелка. Адриана подошла сзади и дотронулась до плеча сестры, пытаясь понять, почему Джули стоит в проходе.       В кухне было так жарко, что было почти больно дышать.       — А-а, — госпожа Пурус выпрямилась, поправила рукой свою высокую прическу, сбила неловким движением шпильку и недовольно поджала губы, понимая, что прическа безвозвратно разрушена, — Джули! Где же ты была сегодня?       Джули подумала, что лжи с нее уже хватит, и заломила руки, чувствуя начинающуюся истерику.       — Госпожа Эжени! Мы пошли на Изумрудный рынок…       В выжженном воздухе кухни история Джули приобрела еще более густые краски, чем имела на деле. Сперва державшаяся с недоверием, Эжени легко прониклась переживаниями дочери, а затем и начала переживать за нее сама, по-своему, по-матерински. Сидя над горячим рагу, Джули глотала слезы и заплетающимся языком рассказывала матери и сестре, как ее пытались убить, как ее спасли, и как она теперь не знает, что ей делать; в конце рассказа, когда от жары и усталости Джули уже почти ничего вокруг не видела, госпожа Пурус медленно, грациозно поднялась со своего места во главе стола, приблизилась к дочери, обняла ее узкие плечи своими морщинистыми руками, и тихо прошептала, что теперь все хорошо. Адриана не сдерживала рыдания, а в ногах путались перепуганные собаки.       Ночью Джули спала, как младенец, но наутро все равно была совершенно больна.       Госпожа Пурус казалась сильно занятой какими-то думами, и Джули не захотела говорить ей о своем состоянии; к тому же, уже на полпути к школе она почувствовала себя лучше, и даже начала улыбаться и обсуждать что-то с сестрой, которая, хоть и была серьезно напугана и впечатлена вчерашними событиями, держалась молодцом. У ворот Академии Слепого Дракона их уже дожидалась Орин Ром, которая, едва заметив дель Драгон в отдалении, бросилась к ним и испуганно спросила, как Джули себя чувствует после «всего этого».       Джули неожиданно искренне улыбнулась, и заверила ее, что все в полном порядке.       Учебный день прошел на удивление легко и плодотворно. Стоило Джули отвлечься от занятий, как ее мысли тут же уносились во множество отдаленных, пугающих сфер, от попыток определить, жив ли Слепой Дракон, вплоть до того, не стоит ли честно признаться Эжени во всем и попросить ее помощи; и эти мысли настолько пугали Джули и так сильно делали ей больно, что она изо всех сил пыталась избавиться от них, заняв себя учебой. Орин Ром, по всей видимости, решила, что у подруги стресс, и то и дело осторожно осведомлялась о ее самочувствии, но всегда получала один и тот же ответ.       На большой перемене Джули с жадностью читала летопись об открытии Дракона и пыталась найти там что-нибудь, что бы развеяло ее опасения — и находила лишь то, что их подтверждало.       К концу школьного дня голова Джули кружилась и болела, ноги и руки немели, во рту пересохло, в груди щемило; она чувствовала себя ужасно, и больше всего на свете хотела добраться поскорее до дома, упасть в кровать и потеряться во сне, и не просыпаться до завтрашнего вечера. Конечно, госпожа Пурус будет немного против, но ей все равно, ей уже совершенно, абсолютно все равно…       Орин сказала, что ее попросили вступить в комитет организации выпускного бала в школе, и что поэтому домой она сейчас не идет; Джули вслух высказала огорчение, но в душе порадовалась тому, что ничто не помешает ей теперь уехать домой; и вышла на морозный воздух, содрогаясь от усталости и тяжести.       И столкнулась нос к носу с Кимберли де Роз.       — А!       — Джули, — чувство было такое, словно она слышит голос Кимберли второй раз в жизни. — Джули, дай…       — Чего?       — Дай мне…       — Поди и возьми.       — Сказать!       — Только быстрее.       Кимберли смутилась и замолчала. Джули смерила ее недовольным, злым взглядом, пробормотала что-то явно оскорбительное, обогнула одноклассницу и поспешила к воротам. Кимберли осталась стоять, бессильно сжимая руки в кулаки, а затем, видимо, собравшись с силами, крикнула ей вслед:       — Позволь мне стать!..       Но конец фразы не то потонул в морозном воздухе, не то не был произнесен, и Джули лишь махнула рукой, радуясь, что отвязалась от этой беды.       Но за воротами ждала вторая беда.       Неподалеку от сторожки охранника стояла невысокая, маленькая фигура, в черном вязаном берете с козырьком, сильно натянутым на лицо, и в стриженном полушубке; Джули хотела бы подумать, что не знает, кто это, и пройти мимо, но золотые волосы, рассыпавшиеся просто всюду вокруг фигурки, не давали обмануть совесть.       Вздохнув, Джули повернула и пошла к ней.       — Дая.       Дая вздрогнула, подняла голову, приподняла рукой козырек, ахнула и нацепила берет нормально, открыв лицо.       — Джули!       — Твои волосы по плечи мокрые от снега! — возмутилась Джули. — Может, хоть зимой будешь их прибирать?       Дая пощупала волосы, убеждаясь, что они и правда промокли, но не стала ничего предпринимать.       — Я хотела поговорить с тобой! По поводу того, что вчера…       — Почему не в Лисице?       — Я не хочу, чтобы Ричард и другие слышали, — пояснила она. — Это что-то такое, чего я очень стесняюсь…       — Чего ты стесняешься? Знакомства с той женщиной?       — Нет! Того, что есть кто-то сильнее меня!       Джули хотела сказать, что это вовсе не новость и уж точно не сенсация, но решила не разбивать детские фантазии.       — Ага. Ладно, давай поговорим наедине. Но здесь нас могут подслушать, — она покосилась на школу, опасаясь, что кто-то из одноклассников увидит ее с этим недоразумением в берете. — Поэтому, пошли, пойдем в Лисицу, и дорогой все обсудим.       Дая кивнула и уверенно куда-то зашагала.       — Этот человек был связан с бабочником.       — С чего ты взяла? — Джули по возможности делала вид, что ни капельки не интересуется происходящим.       — По его кулону, — Дая похлопала себя по груди. — Я видела, когда Марина ударила, и он упал, а кулон вылетел из-за ворота…       Джули попыталась вспомнить, но, по правде говоря, в тот момент она была так напугана, что совершенно не успела рассмотреть нападавшего.       — Что за кулон?       — Кулон в форме синей бабочки! Как те, живые, только искусственная, — пояснила Дая. — Он был размером примерно с мою ладонь без пальцев… И очень синий!       По телу Джули пробежала неприятная дрожь, но она постаралась скрыть это за напускной серьезностью.       — Все-таки, его рук дело…       — Ну! Но Марина сказала, что он не был похож на воина… Скорее на какого-нибудь отца семейства или вроде этого…       — Я тоже так думаю.       — И еще Марина сказала, что он напал на тебя, потому что все мужчины — козлы и уроды, но я так не считаю…       — И я так не считаю.       — Ричард хороший! Он же мужчина?       — Парень скорее.       — А кто мужчина?       — Господин Сокол.       — А! Ну, он бритый, так что тоже не похож на козла.       Джули пожала плечами и спросила себя, почему она вообще поддерживает эту бессмысленную болтовню.       Дая принялась вспоминать всех знакомых особей мужского пола, определяя, похожи ли они на мужчин, и, если похожи, то есть ли у них что-то общее с козлами. Разумеется, все это она делала вслух и довольно громко, что отнюдь не радовало Джули, но все ее попытки как-то заткнуть подругу проваливались с треском, и оставалось лишь терпеть и периодически кивать, прикидываясь, что монолог Даи интересен.       Но потом болтушка вдруг воскликнула:       — Так вот, о том случае!       И заговорила намного тише, заговорщицким тоном:       — Ты же никому не скажешь?       — Никому не скажу.       — Потому что, ну, ты же понимаешь…       — Вполне понимаю.       — И Марине нельзя знать о том, чем мы с тобой занимаемся!       — Ага, а почему?       — Потому что мне запрещено одной ходить в город, — пояснила Дая. — Мне можно гулять только по лесу. И госпожа де Данан будет очень зла, если узнает, что я нарушаю запрет каждый день!       — Да, действительно.       — И поэтому!..       Она уже собралась завести новый монолог, но на спасение Джули очередная узкая арка привела их во двор, где стояла Лисица, и, обрадовавшись, она крепко схватила подругу за руку и поволокла к дверям трактира.       — Помни — ни слова! — подытожила Джули, надеясь, что Дая и правда замолчит. — Никто не должен знать!       — Да! Никто не узнает! Я умею хранить тайны, знаешь, однажды…       Утопая в потоке ее болтовни, Джули даже не заметила, кто в этот день сидел в Лисице, и лишь с непривычно высокой скоростью понеслась в подвал, чувствуя, как боль в голове нарастает.