Круг Магов

      Адриана дель Драгон проснулась довольно поздно, и по пробуждению чувствовала себя не слишком хорошо, но выглядела невероятно счастливой. Джули принесла сестре завтрак в постель, уселась на крохотный пуфик от туалетного столика с ногами, принялась расчесывать длинные мягкие ее волосы, еще слегка державшие форму вчерашней прически, и потребовала рассказать, что было на празднике.       — Ах, ах, Джули, — при воспоминании о вчерашнем вечере Адриана буквально расцвела на глазах, — ты даже не можешь себе и представить! Это был самый прекрасный день в моей жизни, ах, Джули, могу ли я быть счастливее, чем вчера!       — Ну, наверняка, — хихикнула Джули, живо представляя себя на месте сестры. — Ну же, расскажи мне больше!       — Сперва было плохо, — эту часть рассказа Адриана хотела максимально сократить, — мой кавалер оказался подонком, надо мной смеялись, и я даже плакала. Но потом ко мне подошел настоящий принц!       — Что, из Дракониса? — уточнила Джули, вызвав у Адрианы легкий ступор.       — Я, собственно, не знаю, откуда, — призналась она. — Но он был великолепный, великолепный! Ты можешь себе представить? Он целовал мне руки, он танцевал только со мной, он был так вежлив и мил, так приятно пах, так ухаживал, так говорил комплименты!       — Ну это ты любого нормального парня на балу описала! Скажи хоть, как он выглядел.       — Как самый прекрасный человек на планете!       — Хм, — в душу Джули закрались подозрения. — А подробнее, Адри?       — У него голубые глаза, голубые, как… как озерная вода! Да! Или как летнее небо! Ах! И прекрасные светлые кудри, такие прекрасные, что не нужна даже диадема — хотя диадема была, о-о!..       — И бархатный сладкий голос?       — Да! Ты что, знаешь его?       — О чем ты, — соврала Джули, — я не знаю ни одного мужчины, которого могла бы назвать прекрасным.       — Если бы ты видела его, — Адриана счастливо покраснела и натянула одеяло на лицо, — ты бы уже не смогла так говорить! Ах, мой принц, он был так чудесен, чудесен, чудесен…       Джули вежливо выслушала полчаса рассказов о Ричарде, после чего пожелала сестрице хорошего дня и в приподнятом настроении отправилась в Лисицу, намереваясь поблагодарить его за то, что он спас вечер для ее маленькой сестрички.       Приподнятым настроение оставалось недолго.       По-хозяйски войдя в не работающее заведение, она первым делом столкнулась с Алисой, растрепанной, бледной, зареванной, которая бросилась к ней, обхватила холодными и влажными руками, прижала к своей мягкой груди, все еще раздираемой рыданиями, и, заикаясь от слез, спросила, видела ли Джули Ричарда.       — Ну, нет, — Джули была растеряна, — а что стряслось? Принц загулял и не пришел домой? Вполне на него похоже!       В зал вышел Даниэль, серьезный как никогда.       — Джули, не до шуток, — нервно произнес он, — у нас трагедия.       — Он умер? — пошутила Джули, но серьезное лицо Даниэля отбило у нее желание шутить дальше. — Что случилось?       Алиса упала на стул, закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Несколько минут Джули и Даниэль всеми правдами и неправдами пытались успокоить ее; за это время спустилась Агнесса, также казавшаяся крайне напуганной и взволнованной, и сунула Алисе под нос маленькую стопку с каким-то отваром на донышке. Алиса выпила его одним глотком и, кажется, успокоилась, но от ее рта стало невыносимо пахнуть успокоительным.       — Что за истерики? — раздраженно поинтересовалась Джули. — Что у вас тут творится? И на день одних нельзя оставить!       Рыжая Алиса подняла на нее распухшие глаза и дрожащим голосом поведала о ночном визите. К концу рассказа Джули была вне себя от гнева.       — Ты и в самом деле поехала! — набросилась она на Алису. — Какого хрена, черт тебя раздери, ты его не пустила? Ты дура, Алиса? Я думала, в Лисице мы все можем найти убежище!       Алиса бессильно разрыдалась. Агнесса крепко впилась в локоть Джули и увела ее в сторонку, пока Даниэль снова пытался успокоить безутешную женщину.       — Джули, — зашептала Агнесса, отведя подругу подальше, — послушай, сюда действительно нельзя больным…       — Тогда почему эта на голову больная потаскуха здесь работает?!       — Джули, пожалуйста, успокойся, — взмолилась Агнесса, крепче сжимая руки подруги, — позволь мне все объяснить! Ты знаешь, почему иногда Лисица не открывается в нужные дни?       — Алиса лечит гонорею в своей, — Джули не постеснялась сказать, в чем, но Агнесса от этого слова даже не покраснела.       — Нет! Это из-за Самюэля.       — Кого, мать твою?       — Самюэля! Это их сын.       — Да все мы чьи-то сыновья — если, конечно, не дочери!       — Джули, пожалуйста! — Агнесса сама едва не плакала, и только это остудило гнев Джули. — Самюэль — это единственный сын Августа и Алисы! У них больше не может быть детей.       — И поэтому она потихоньку избавляется от чужих? — уже немного спокойнее уточнила Джули.       — И поэтому они очень боятся за него! Самюэль — болезненный и слабый мальчик. Я сижу с ним иногда, потому что хочу хотя бы отработать свой постой, и вот, он заболевает от любого чиха в его сторону! Поэтому Лисица не сдает комнаты больным.       Гнев Джули ослаб, но прощение Алиса еще не получила.       — Ну что ж, надеюсь, они все трое проживут долго и счастливо, и их счастье ни капельки не омрачат замерзшие трупы братьев Артцен, которые найдут по весне.       — Джули, что ты такое сказала! — из глаз Агнессы побежали слезы, на которые Джули отозвалась саркастическим замечанием, не чувствуя, как сама рыдает.       Даниэль смог немного успокоить Алису, обернулся к девочкам, увидел, что они обе тоже в слезах, и пошел к ним, уже с явным раздражением повторяя недавно сказанные Алисе добрые слова.       Несколько часов были бессмысленно убиты на приведение себя в чувства. Бессмысленность этого действа подтвердилась, когда пришла Дая, узнала о случившемся и закатила истерику, более сильную, чем все предыдущие вместе взятые. Джули предложила было попросить Соусакану помочь в поисках, но вспомнила, что той нет, и снова выругалась невероятно нехорошими словами. Алиса из-за пережитых нервов почувствовала себя отвратительно и была уложена в постель; Дая так же совсем ослабла и ей тоже был предложен отдых, но, брызжа ядом, она заявила, что может чем-нибудь заразить бедного Самюэля, разругалась со всеми друзьями и ушла домой. Агнесса, Джули и Даниэль, натянув верхнюю одежду, отправились на поиски братьев и исходили все кругом, опросили всех прохожих, даже прочесали вдоль и поперек квартал Горностаев, но не нашли и следа пропавших.       Чем ближе был вечер, тем сильнее хотелось плакать.       К концу дня, добравшись до берега моря и пройдясь по нему, все трое упали без сил на холодный мокрый песок и перестали сдерживать эмоции. Джули, пытаясь выпустить свою ярость, подбирала камни и со всех сил швыряла их в холодные серые волны, Даниэль в приступе меланхолии глядел на небо, Агнесса просто плакала на его коленях; всем троим было плохо, ужасно плохо и мерзко, а еще холодно и горько, и их души изо всех сил гнали от разумов осознание самого страшного, но это осознание все равно вновь и вновь приходило на ум.       Даниэль сказал:       — Хватит… Надо возвращаться, девки. А то сами тоже…       — Никаких тоже! — набросилась на него Джули. — Они живы! Они живы, я не поверю, что они умерли, пока не увижу трупы!       — Больной ребенок и парень в бальной одежде на морозе ночью! — неожиданно вспыхнул Даниэль. — Ты просто тупая, безмозглая дура, отрицающая очевидные вещи!       Джули бросила камень в его одноглазую рожу, развернулась и очень быстро ушла.       На следующий день никто не пришел в Лисицу.       Лежа в своей постели и глядя через окно на изрыгающее из себя снег небо, Джули думала обо всем, что произошло за последние месяцы, и одно для нее было ясно: без Ричарда и Роланда не может быть Круга Магов.       В новом году Круга уже не будет.       Эта мысль казалась ей естественной и натуральной, несмотря на то, что к такой уверенности не было ясных предпосылок. Почему эти двое так нужны для их общества? Она практически ничего не знала о Круге Магов, не знала, что он такое и для чего необходим миру, но ничто не могло поколебать ее уверенность в том, что при потери малейшей шестеренки механизм Круга будет безвозвратно сломан.       На третий день каникул желание подняться с постели так и не появилось, зато ее поведение начало волновать мать и сестру, так что еще до обеда Адриана позволила себе нарушить затворничество сестры и попросить:       — Джули, милая, — она говорила «милая» только тогда, когда по-настоящему волновалась, — ты не могла бы мне помочь?       — Чё тебе? — грубо спросила Джули, не поднимая головы от подушки.       — Мне нужно принести некоторые лекарства в больницу, а там несколько ящиков… Просто рук не хватает, понимаешь? — робко говорила Адриана, боясь стать объектом гнева загрустившей сестрицы. — Это очень важно, понимаешь? Помоги мне, пожалуйста, милая…       Джули пробормотала в подушку вполне ясный посыл в далекие края, поразмыслила и все же подняла голову.       — И что, надолго?       — Да всего на пару часов, — улыбнулась Адриана. — Я сама сейчас там почти не нужна, только вот с этим помочь попросили… Так ты пойдешь?       — Пойдешь, — сдалась Джули, вставая и снимая с себя пижаму, которую непрерывно носила последние два дня. — Сейчас, брюки натяну.       Адриана вежливо покинула ее комнату и дождалась в коридоре.       Зайдя в лавку к старому аптекарю, сестры забрали у него какие-то ящички с какими-то препаратами, на каждом из которых были написаны странные нечитаемые названия (старый аптекарь, как оказалось, знал Адриану дель Драгон в лицо, поэтому без проблем отдал двум девочкам препараты), и отправились в больницу. Всю дорогу они молчали, что в итоге надоело Джули — она чувствовала себя виновницей этого молчания — и, плюнув на свое подавленное состояние, она завела с Адрианой разговор, чем, похоже, несказанно ее обрадовала.       Больница Слепого Дракона, огромное, торжественное здание с кремовыми светлыми стенами и широкими арками, всегда вселяла в сердце Джули странное и практически недоступное для описания чувство. Ей было хорошо и приятно глядеть на позолоченные украшения арок и расписанные картинами потолки; ей было больно чувствовать запах дезинфекции, пропитавший все помещения и коридоры; ей было радостно при виде больных, победивших свой недуг и блуждавших по рекреациям в безделье, но страшно было при виде пустых глаз тех, кто доживал свой век и уже знал это, или, напротив, захлебывался в бесплотных надеждах, отрицая неизбежное. Джули пугало то, как родители выгуливали своих неизлечимо больных детей среди золота стен, и как натянуты и кислы были при этом их улыбки, и как мерзки казались доктора, мило разговаривавшие с обреченными на смерть, как с теми, кто проживет еще долгие годы.       Прогуливаясь по чистым коридорам и разглядывая расписные потолки, Джули щурилась от неприятной белизны стен и восхищалась их великолепной чистотой; мимо иногда проходили больные, доктора в светлых одеждах, сестры милосердия в розовых платьях, гражданские в уличных уборах, убитые горем или окрыленные счастьем; а у автомата для горячих напитков стоял, прижавшись плечом, парень в глубоко надвинутом на голову капюшоне.       Джули подошла к нему.       — Эй, не подскажешь, где тут…       Она хотела спросить у него, где ей найти доктора Иоганна — это был условный начальник Адрианы, и у него можно было спросить о наличии дополнительной работы, на случай, если Джули может еще чем-то помочь, раз уж все равно пришла — но в глубине темного капюшона вдруг сверкнули два голубых алмаза чистейших на свете глаз, и сердце Джули замерло в осознании.       — Эй… Эй, Ричард!       Человек в капюшоне попытался уйти, но Джули схватила его за руку и не отпустила, дернула к себе; его слабое тело неожиданно поддалось безо всякого сопротивления, капюшон сорвался с головы; и взору Джули предстал абсолютно голый его череп, без единого напоминания о золотых кудрях.       Дар речи вернулся к ней не сразу.       — Ричард! Это что?! — она в ужасе охватила его голову пальцами. — Где твои кудри?!       — Примерзли, — Ричард с силой, почти с агрессией оттолкнул ее руку, но его тело было так слабо, что не сумело причинить ей боль.       — Как примерзли? Ах, Абети! Ричард, Роланд жив?       — Жив, но болеет.       — Это ужасно! Почему ты не дал нам знать? Мы места себе не находили, урод бесчувственный! Где Роланд? Я хочу его увидеть!       Ричард отошел от нее, нервно впиваясь пальцами в капюшон и снова пряча в него свою голову.       — Джули…       — Ричард!       Он сделал тяжелый вдох, посмотрел на нее своими чистейшими очами и сказал:       — Иди ты в задницу, Джули.       И ушел, оставив ее шокированной и оскорбленной.       Шок был настолько силен и глубок, что некоторое время она вообще не могла сойти с места, будто приросла к полу, и только пялилась в опустевший коридор, приоткрыв рот; когда же ей показалось, что она стоит уже слишком долго и можно уже пойти, кто-то постучал ее деликатно по плечу, и, резко, почти яростно обернувшись, она увидела перед собой школьного медбрата с его мутными, но теплыми глазами и странными коралловыми волосами.       Это была странная, но по-своему приятная встреча.       — А, юмено дель Драгон, — улыбнулся он, оглядывая ее сверху вниз и обаятельно улыбаясь. — Какое дело! Каникулы только начались, а вы уже угодили в больницу?       — Я… Нет, я, что вы, нет! — слегка путаясь в словах, ответила Джули. — Я помогаю своей сестре тут!       Медбрат склонил голову к плечу.       — Это Адриане, да?       — Точно! А вы ее знаете?       — Я держу над ней шефство.       — Значит, вы — Иоганн, — легко догадалась Джули. — Но почему вы раньше мне не говорили, что знаете мою младшую сестру?       — Вы всегда просили не сообщать о своих проблемах семье, я думал, у вас тяжелые отношения, — пояснил он, поглаживая подбородок. — Вы с сестрой такие разные девочки…       Джули пожала плечами и снова воззрилась на доктора с интересом.       — А вы-то тут чего?       — Как, чего? Я тут работаю. Доктором. И приглядываю за вашей сестрой.       — А в школе?       — А в школе, вернее, в Академии я просто подрабатываю. Для души.       — Вы, доктора, такие странные люди, — засмеялась Джули, находя свою шутку особенно искрометной из-за неясного расового происхождения доктора Иоганна. — Я как раз вас искала, чтобы узнать, не нужна ли вам какая помощь, раз уж я бездельничаю тут хожу…       Сзади послышался громкий стук каблуков о половую плитку, особенно громкий на фоне общей тишины больницы, и, обернувшись через плечо, Джули увидела Кимберли де Роз.       Иоганн обаятельно улыбался.       — А, вот и юмено де Роз, — сказал он, кивая в приветствии Кимберли. — Как ваши дела? Как малыш? Я как раз собирался идти к нему.       — Он в порядке, — Кимберли подошла к автомату для горячих напитков, достала оставшуюся там керамическую чашку и взволнованно взглянула на Джули. — Я н-не-э-э-м-м…       Джули попыталась понять, что Ким хочет донести, но ее губы так дрожали от страха и смущения, что выходил лишь неразборчивый винегрет из звуков. От этого быстро разболелась голова.       — Кимберли, — Джули ткнула подругу в плечо кулаком, а затем и обняла, привлекая к себе. — Все нормально, Кимберли, не надо мне ничего объяснять.       Кимберли смотрела на нее с благодарностью и былым восторгом. Доктор Иоганн пояснил, что ему нужно вернуться к больным, и оставил подруг, а Джули, еще недолго подержав ледяное тело Кимберли в объятиях, вплоть до тех пор, пока от ее холода не стала неметь рука и пальцы, отпустила ее, пожелала хорошего дня и ушла, ничего не спрашивая, но унося на сердце неприятную тяжесть.       Остаток дня она провела в тяжелых, почти невыносимо болезненных думах. Она злилась на Ричарда, ее лицо покрывалось возмущенным румянцем при мысли о том, куда он ее послал, ее душу терзал страх при воспоминании о его выбритой голове и слабом теле; и, разрываемая двумя волками: гневом и жалостью, она совершенно бестолково провела время до вечера, почти ничего не съела на ужин, не запомнила и строчки из того, что прочитала, и уснула в беспамятстве, для того, чтобы проснуться с ясным и четким осознанием.       Бросить Ричарда в беде нельзя.       Это «нельзя» касалось даже не самого Ричарда (отвратительного смазливого подонка, который просто так ее обидел и вообще теперь не заслуживает человеческого к себе отношения), но скорее Роланда, которому вполне могли быть необходимы не только поддержка и внимание, но и вполне реальная помощь, которую Ричард не мог предоставить сам и ради которой ангажировал Кимберли; а ведь и Кимберли в одиночку едва ли бы справилась со всем сама, такая она слабая и нежная девочка…       Возбужденная этой мыслью и правильностью своего решения, Джули с трудом отсидела завтрак и сразу же бросилась в больницу, даже не обменявшись и парой слов с сестрой, крайне напуганной резкими переменами в ее поведении. В больнице, изобразив восторженное равнодушие, Джули спросила, где лежит ее друг Роланд Артцен, но услышала в ответ, что ей не могут сообщить эту информацию просто так, потому что пациент в тяжелом состоянии; тогда Джули спросила, где кабинет его лечащего врача Иоганна, прикрываясь тем, что во что бы то ни стало хочет узнать что-то о своем друге, и, получив заветное число, отправилась туда.       Доктор Иоганн встретил ее своими обычными улыбками и добрым мутным взглядом; поинтересовавшись не без легкого сарказма, что юмено дель Драгон снова ищет в больнице, он спокойно сообщил ей, где можно было найти Роланда, и добавил с некоторым оттенком беспокойства, что мальчик-то выкарабкается, а вот его старший брат вызывает опасения.       — Будь его воля, он бы отсюда вовсе не уходил, — вздохнул доктор. — Но по регламенту больницы мы не можем позволить ему оставаться здесь на ночь. Если он будет продолжать так мучить себя переживаниями, то не поможет брату и себе навредит. Вы уж с ним поговорите, вы, видимо, друзья.       Джули пообещала Иоганну, что пообщается с этой бестолочью, и, окрыленная своей положительностью и приятным разговором, удрала к нужной палате.       Ее встретила закрытая дверь, за которой никто не отозвался на стук; не сдаваясь, но уже чувствуя некоторую обиду, Джули продолжила стучать, и добилась-таки реакции: послышались шаги, дверь открылась и из палаты выглянула Кимберли, взволнованная, усталая и печальная. За ее плечом Джули видела спину Ричарда, сидевшего со склоненной головой у кровати, и черные кудри Роланда, рассыпанные по белоснежной подушке и потому особенно черные; но, когда Джули попыталась пройти, Кимберли уперлась рукой ей в плечо и не дала это сделать.       Джули удивилась:       — Что?       Кимберли посмотрела на нее в упор, с сожалением, с нежностью, со стыдом, и тихо попросила:       — Не надо…       — Чего не надо? — громко, почти крича поинтересовалась Джули, чтобы Ричард наверняка ее услышал. — Я пришла помочь! Я друг!       — Джули, — Кимберли упиралась рукой ей в плечо, грустно смотрела в глаза и упорно не хотела пропускать, — Джули, прости меня, пожалуйста, Джули, я тебя умоляю, пожалуйста, пожалуйста…       Джули было противно оттого, что Кимберли, эта хорошая, добрая, храбрая девочка вынуждена так унижаться перед ней из-за раздутого эго и необъятной дурости одного парня, и, еще раз посмотрев в грустные голубые глаза подруги, она перестала пытаться пройти, отступила на шаг и схватила Кимберли за руку, говоря уже тихо:       — Кимберли, он того не стоит.       Кимберли глядела на нее бессмысленным, коровьим взглядом глубоко влюбленной женщины, и ее губы дрожали от рвущихся наружу слез. Сжалившись над ней и мысленно посетовав на женскую глупость, Джули развела в стороны руки, обхватила Кимберли за талию, прижала на секунду к себе, задохнувшись в ее холоде и нежном запахе жасминовых духов, исходившем от шеи, похлопала ее ободряюще по спине, прошептала какие-то мало что значащие слова, отпустила, попрощалась и ушла, чувствуя, что она все еще стоит в дверях и смотрит ей вслед, но из гордости не оборачиваясь.       Чем дальше от злополучной палаты и больницы вообще Джули отходила, тем сильнее разгоралось в ее сердце возмущение. Она ненавидела этого мужчину — вернее, всех мужчин мира — за то, что он заставлял так унижаться и плакать такую чудесную девушку, как милая, тихая, скромная и добрая Кимберли; она ненавидела этого мужчину и всех мужчин заодно потому, что он отверг ее помощь и не хотел ценить дружбу; она ненавидела весь мир за то, что ее наилучшие, наичистейшие побуждения оказались никем не оценены, а так же за то, что ее собственные амбиции оказались не удовлетворены, и она уже не могла считать себя такой хорошей, какой успела посчитать, ошибочно приписав на свой счет еще не совершенный поступок; и чем дольше Джули обдумывала и размышляла, чем больше она проматывала в голове все произошедшие события, тем сильнее она злилась, тем сильнее ярость застилала взор, и тем больше силы было в ее теле. Не видя ничего кругом, Джули моталась по городу несколько часов кряду, снова и снова повторяя про себя все свои выводы (мужчины отвратительны, Ричард ужасен, Кимберли несчастна, она, Джули, оскорблена и обижена) и все свои воспоминания, и ее безумная возбужденная прогулка продолжалась вплоть до тех пор, пока от холода не заболели щеки.       После этого, усевшись на скамейку, она дождалась, пока онемевшие пальцы ног потеряли чувствительность, и только тогда пошла вновь, на этот раз уже имея цель своей прогулки — квартира Даниэля де Роз.       Тот оказался дома. Увидев Джули, он растерялся, зарделся, забегал из стороны в сторону взглядом и неуверенно сказал:       — Джули, я не ходил в Лисицу, потому что…       — Да я тоже не ходила, — Джули отмахнулась от этой темы, — я не о том. Братья Артцен живы!       — Опять ты за свое, дуреха, — разозлился Даниэль. — Я же уже говорил тебе, что…       — Да я их видела! — перебила его Джули. — Я была в больнице и видела их обоих, живыми!       Даниэль был очень удивлен, буквально еле на ногах устоял.       — Теперь я чувствую себя дураком, — пожаловался он. — Как они себя чувствуют?       — Роланд — плохо, а Ричард — великолепно! — со злости соврала Джули, хотя и понимала глубоко в душе, что Ричарду тоже несладко.       — Тогда почему он не дал нам знать?       — Потому что он бесчувственный урод.       Решив, что ее дело сделано, Джули развернулась и попыталась уйти, но Даниэль, выскочив из дома, пошел за ней, и под его босыми ногами странно и неприятно хрустел снег.       — Постой, Джули, — окликал он ее, держась за перила и стараясь не поскользнуться на промерзшей лестнице, — послушай!       — Чего тебе? — грубо спросила Джули, но остановилась.       — Если все так, как ты сказала, — Даниэль остановился на пару ступенек выше ее, — то давай снова встретимся в Лисице?       Джули пыталась сказать себе, что недоумевает, как спасение Ричарда связано с Лисицей, но все равно знала, что прекрасно это понимает, и потому сказала:       — Я завтра приду.       — И я приду.       — Спасибо, Даниэль.       — За что?       — За то, что хотя бы не притворяешься хорошим.       Даниэль не мог сказать, что понял, что она имела в виду; но когда он собрался и сформулировал уточняющий вопрос, Джули уже и след простыл.       Тем же вечером, когда Джули уже лежала в своей постели, лениво поглаживая, одну из многочисленных кошек и почитывая книгу об истории Дракона (которую она в качестве акта мести решила не возвращать на работу Ричарда), из магазина вдруг раздался крик госпожи Пурус, что требовала ее спуститься, и, перебирая в мыслях варианты того, что она успела сделать не так, Джули босиком, в пижаме спустилась на первый этаж, и увидела в магазине Даю.       — Джулиана! — гневным шепотом произнесла Эжени, сверля дочь негодующим взором серых глаз. — Что это за вид!       Джули отмахнулась от нотаций матери, взяла Даю под руку и отвела к клеткам, возле которых можно было пообщаться приватно, и немедленно поинтересовалась, что той нужно.       Дая посмотрела на нее, шумно втянула носиком воздух и расплакалась, бормоча при этом, что очень, очень соскучилась, и хочет вернуться в Лисицу.       В сердце Джули эти слезы вызвали неотвратимый приступ жалости, и, обняв девочку за мокрые от растаявшего снега плечи, она принялась утирать рукавом ей лицо, убеждать ее, что все будет хорошо, и клясться, что завтра же придет в лисицу; Дая крепко держалась за запястье подруги, проливала бестолково свои слезы и раз за разом требовала повторить обещание и рассказывала, как ей было плохо последние дни, как ей не хватало друзей, игр и Лисицы, и как даже любимое пирожное показалось ей совершенно пресным, и поэтому ее сестры решили, что она серьезно больна. Джули с вежливым терпением выслушала весь рассказ, вполне зная, что завтра услышит его снова, в двадцать четвертый раз повторила, что непременно заглянет в Лисицу, и отпустила подругу, продав ей на прощание хомяка. Госпожа Эжени, сидевшая за стойкой кассы с видом островного идола, проводила заплаканную, но улыбающуюся новому питомцу девочку взглядом, нервно дернула худым плечом, спрятанным под воздушной тканью рукава, и потребовала старшую дочь к себе.       — Джули, — ее тихий, махровый голос звучал почти угрожающе, — кто это была?       Джули не собиралась рассказывать ей.       — Вижу, что подруга. Она из твоей школы?       — Нет.       — Я так и подумала. Раньше я никогда не видела эту девочку, Джули, как вы познакомились?       — Госпожа Пурус, а вы точно уверены, что это ваше собачье дело?       Морщинистые щеки Эжени залил оскорбленный румянец.       — Джулиана!..       — Мне четырнадцать лет! Я почти закончила Академию, а, значит, я почти взрослая. И дозвольте мне, пожалуйста, самой выбирать себе круг знакомств.       Эжени выпрямилась, все еще упираясь руками в стойку.       — Джули, разве я воспитывала тебя такой?       — А что, нет, разве? Ну, значит, меня воспитывал кто-то другой, — Джули услышала звон колокольчика у двери и порадовалась ему, как спасению. — А вам, кажется, пора, госпожа Пурус. Увидимся завтра.       И она взлетела по лестнице в жилые комнаты, с такой скоростью, с какой только могла. В душе после короткого разговора с матерью осталось вязкое чувство неприязни и раздражения, но Джули вполне успешно вылила его на Мяту, разлегшуюся на ее постели и засыпавшую своей шерстью простынь, после чего, уже вполне спокойная, легла спать, хотя время было еще очень раннее. Утром госпожа Пурус снова попыталась завести с ней разговор, налегая на то, что она ведет себя «странно», но та, находя всю болтовню матери глупой и излишней, довольно грубо отвязалась от общения и поспешила выскочить из дома.       У дверей стояла Дая.       — Эй, — Джули подошла к ней, пряча пальцы в карманы пальто. — Ты что тут торчишь? Замерзнешь!       — Я ждала тебя, — пояснила та, пряча алеющие щечки в теплый шарф. — Ты обещала, что пойдешь в Лисицу, и я хотела пойти с тобой…       Джули с улыбкой приняла этот знак внимания и поехала вместе с ней, по пути еще раз прослушав, как Дае было тяжело без друзей.       Трактир «У рыжей лисицы» работал в штатном режиме, и сейчас, утром, в нем уже сидело несколько путешественников, завтракавших пирожками и горьким кофе; среди столов неспешно ходила Алиса, за последнюю недельку постаревшая по крайней мере на пять лет; при виде девочек она ахнула и выронила пустой поднос, после чего, даже наступив на него, бросилась обниматься и покрывать девичьи лица поцелуями.       Джули делала вид, что ей неприятно, но на деле была рада ласке.       — Вы немедленно должны сообщить о себе Агни, — шептала Алиса, прижимая голову Джули и Даи к своей объемной груди, сегодня не спрятанной в корсете. — Она так переживала, так плакала по вам! Вас так ей не хватало!       Джули и Дая переглянулись, и у обеих к глазам подступили слезы.       Агнесса оказалась в своей комнате над Лисицей. Сидя на полу у раскрытой книги, посвященной морским путешествиям и сдобренной яркими, красочными иллюстрациями, она с восторгом рассказывала Лони, как будет покорять моря на палубе пиратского судна, и как ее будет бояться все побережье материка Ка-Тора. Лони сидел рядом, скрестив ножки, слушал и кисло улыбался краешками губ. Когда Джули и Дая заглянули в комнату, он перебил сестру громким криком, что стало для всех окружающих причиной знатного шока, подорвался с места и попытался обнять своими маленькими ручками сразу обеих, что ему, конечно, не удалось, но сама попытка была очень милой. Джули и Дая обняли его в ответ, взглянули на Агнессу; та сидела над своей книгой, смотрела на подруг и бесшумно рыдала, не меняя удивленного выражения своего лица, но пуская по щекам настоящие реки слез. Джули простерла к ней руку, Агнесса приподнялась, ухватилась за протянутую ладонь, всхлипнула и бросилась в объятия, лепеча что-то о том, как она рада и как скучала, а еще боялась, что они все уже никогда не смогут снова собраться здесь все вместе…       — Видишь! — уже тихо произнес Лони, оторвав лицо от живота Джули. — Тебе не придется! Мы снова вместе! Мы снова друзья!       Джули стало немного неловко.       — Мы не переставали быть друзьями, — возразила она, сжимая в своей ладони ручонку Авалона, — ничто в мире нас не разлучит.       Умывшись холодной водой из рукомойника, ребята поднялись в зал, где по очереди каждый обнял Алису и извинился перед ней за всю эту историю, получив в ответ фонтан не менее искренних ее извинений, а в подвале их уже ждал накрытый господином Августом стол. Сам Август Сокол стоял тут же и встречал гостей своей холодной улыбкой, но хотя выражение лица и казалось фальшивым, тепло на глубине его глаз говорило об истинных его чувствах; рассевшись у стола, ребята принялись горячо обмениваться тем, чем занимались все это время. Выяснилось, что Агнесса решила стать мореплавателем и пиратом (она вообще-то давно хотела, но тут решила окончательно и бесповоротно), к Лони и его старшей сестре Лилит приезжали мама и папа, но буквально вчера были вынуждены уехать из-за множества королевских дел — Лони не злился на них и вообще отзывался о родителях с теплотой и нежностью, Дая же была так огорчена разладом с друзьями, что почти совсем ничего не ела, даже свое любимое пирожное съела через силу, чем перепугала сестер, совсем не радовалась подарку на Зимний праздник (ей подарили большого игрушечного мишку, а она ведь вообще-то слишком взрослая, чтобы играть с игрушками, и как же этого никто не понимает, но она все равно кладет этого мишку с собой в постель, потому что так лучше спится), и вообще, вообще, за эти все дни она… Выслушав эту увлекательную историю в третий раз, Джули обвела друзей взглядом и испытала невероятный прилив любви и восторга, от которого глаза снова заполнились слезами.       Явился Даниэль, и, хотя он и был рад встрече с друзьями, теплота их приема его почти что напугала.       — Даниэль, — Агнесса подошла к нему, встала на цыпочки и повисла на шее брата. — Даниэль, я люблю тебя, ты знаешь?       И по тому, как покраснели при этих словах его щеки, и как вспыхнул его единственный глаз, Джули сумела сделать вывод, что что-то хорошее в Даниэле де Роз все же было.       День проходил как любой другой день в Лисице, за играми, общением и мелкими ссорами, которые, впрочем, только придавали прелести играм; перемены настали лишь ближе к вечеру, когда ребята уже собирались расходиться, и имя этих перемен было Соусакана.       Она появилась внезапно, и выглядела так небрежно, словно вовсе не пропадала. Спустившись в подвал, она обвела детей взглядом, удивленно рассмотрела Даниэля, которого, кажется, не запомнила с того дня, когда Ричард выколол ему глаз, и решительно шагнула к Джули.       — Ты должна пойти со мной.       Джули от шока едва могла вымолвить хоть слово. Когда Соусакана требовательно схватила ее за запястье, она словно отмерла, ахнула, набрав полные легкие воздуха, и разразилась гневной тирадой:       — Где ты была? Что ты делала? Как ты могла просто взять и пропасть, просто так, без предупреждения? Мы волновались!       — Я была в Архиграде, — ответила та как ни в чем не бывало. — Мне нужно было убедиться, что один мой старый друг в порядке. И сейчас я хочу, чтобы ты с ним увиделась.       — Зачем?       — Потому что это важно! — отрезала Соусакана, за руку утягивая ее прочь из теплого подвала. — Возьми куртку и идем!       Друзья проводили их растерянными взорами.       На улице в лицо ударил трескучий мороз, защипало нос и уши. Соусакана быстро и уверенно шла про промерзшей земле, спрятав одну руку в карман пальто, а другой держа Джули за запястье. Та еле-еле поспевала за ней, тяжело дышала и фыркала, не слишком уверенно ступая из-за тяжелых зимних ботинок; с серого низкого неба падал серый унылый снег.       — И все же, Соусакана! — крикнула Джули, сама же не ожидая, что выйдет так громко. — Что произошло? Ты была в Архиграде из-за той резни? Кто-то из твоих родственников погиб там? Мне жаль!       Соусакана ответила не сразу.       — Нет, никого из моих родственников там не было. Но в Архиграде жил мой старый друг, и я ужасно боялась, что он пострадал. Ему повезло. Так что я помогла ему перебраться в Дракон, и сейчас хочу, чтобы вы встретились.       — Зачем?       Соусакана встала так резко, что Джули случайно врезалась ей в спину. Повернувшись, она взяла Джули за плечи, почти пригнув ее к земле тяжестью сильных рук, и очень серьезно сказала, глядя прямо в лицо:       — Послушай, Джули, я расскажу тебе эту историю, но только один раз, хорошо? Когда-то давно, еще когда тебя не было на свете, розовое кольцо, которое ты сейчас носишь, принадлежало другой девушке… Эта девушка, как и ты сейчас, собрала вокруг себя множество отважных и верных соратников и соратниц, и все они, все вместе, ослепленные силой розового кольца, отправились в опасное путешествие, чтобы найти могущественный артефакт… Но розовое кольцо, оно не друг, оно твой враг, Джули; и из того путешествия вернулись лишь немногие воины…       — И ты была одной из тех, кто вернулась, Соусакана?       — Ты очень догадливая девочка, Джули.       — А этот твой друг?       — Он был…       Не договорив, Соусакана подняла глаза над головой Джули и мрачно всмотрелась во что-то. Джули обернулась через плечо: неспешной походкой, легко скользя по льду, к ним приближалась высокая и красивая молодая женщина, с копной светлых путанных кудрей на голове и в легкомысленно-легком пальто, совершенно не сочетавшимся с суровым зимним морозом, царившим в Драконе в это время.       — Соусакана?       — Слушай меня внимательно, — тихо попросила та, наклонившись к Джули. — Немедленно — немедленно! — возвращайся в Лисицу и зови на помощь! Не трать времени зря, ясно? Это очень важно.       — Но почему? С чего так резко? — Джули тряхнула головой, пытаясь понять, что только что произошло. — Дама?       — Эта женщина преследует меня от самого Архиграда, — глухим шепотом пояснила Соусакана. — Я не знаю, кто это, но у меня дурное предчу…       Дурное предчувствие ее не подвело: взглянув на Соусакану, Джули увидела ярко-синюю бабочку на ее волосах, вскрикнула и отпрыгнула в сторону. Под ее ногой в белый снег с хрустом вмешался десяток таких же синих крыльев.       — Кто?..       Незнакомая женщина была совсем близко; ее волосы на глазах обращались в кучу синих насекомых.       — Венера, — представилась она, так буднично, словно только что явилась на свидание, — разве мы с тобой уже не виделись, Джулиана?       — Мигом! — прикрикнула Соусакана, и Джули, едва чувствуя собственные ноги, бросилась обратно в Лисицу.