«Невозможность определить, что ты чувствуешь, не означает отсутствие чувств.» ©«Мыслить как преступник»
— Да, алло? — берет трубку звонящего без перерыва телефона Джун, сидя в гостиной общежития вместе со всеми парнями и смотря какую-то новую дораму, имеющую хорошую рекламную компанию. — Привет, Джун! — отвечает, как и было написано, Бан Шихек, опять не договаривая и придавая этой недоговоренности перчинку, заставляющую парня спросить, чего же от него снова хотят. — Как дела? Продюсер звонит и спрашивает, как у Намджуна дела? Это странно, потому что даже инопланетянин Тэхен удивлённо повернулся на лидера, выпучивая глаза и говоря ими «Что, простите?». Юнги, который всегда отвечал за пульт, переключающий каналы, убавил звук на минимум и тоже стал слушать, повернув голову в сторону лидера, сидящего на диване. Мин сидел на полу прямо возле телевизора ещё с одним парнем, которому он положил свой подбородок на плечо, чтобы было удобнее и шея не уставала. — Эм… нормально. А что? — вопросительно интересуется Джун, искренне не понимая, почему такой странный не от мира сего продюсер стал таким известным и популярным. — Помните, вы спрашивали у меня несколько месяцев назад, зачем я арендовал вам новое здание для общежития? Вы ещё тогда удивлялись, зачем здесь столько комнат, — парень чувствовал эту довольную ухмылку даже несмотря на то, что сейчас их соединяет лишь невидимая линия телефонной связи. Со стороны послышался тихий шепот Чимина: «Да, да, мы помним!». — Ну… да, — даже такой высокий разум, как Намджун сейчас правда не мог вникнуть в суть разговора и того, что пытается донести до них директор. — А почему Вы спрашиваете? — уже в лоб, прямо и открыто задаёт вопрос лидер, желая наконец узнать, к чему тот так медленно клонит. Теперь Шихек уже не удержал в себе самодовольного и многозначного смешка. — С завтрашнего дня трейни будут жить с вами, — вывалил на них информацию Бан. В комнате сразу же стало шумно и многоголосно, но один вопрос в воздухе появлялся гораздо, гораздо чаще: — Что-о-о?* * *
Стекло тонированного черного автомобиля подчиняется велению того, кто сидит сзади, и опускается, показывая… «Нет» …то лицо с идеальными и плавными пропорциями, закрытое черной маской; те светлые волосы, которые прикрывает темная кепка, и те самые длинные цепкие пальцы, опершиеся на дверь в неком ожидании. Грудь Чонгука тут же обдает горячим кипящим жаром, распространяя леденящий огонь по остальным частям тела, покалывая внутренние стенки желудка и лёгких. Ноги практически подкашиваются, тут же немея и не желая держать парня на собственной тяжести и тащить его дальше, вперёд. Альвеолы почему-то тоже отказываются работать, не доставляя в организм Чона достаточное количество кислорода и принуждая его справляться как-то своими силами, самостоятельно. Но что самое главное: паренёк снова встречается с этими шоколадными глазами и видит лёгкие морщинки вокруг них, понимая, что айдол улыбается ему, но не саркастично и насмешливо, а приветственно, дружелюбно, стараясь расположить обоих в как можно более нейтральную атмосферу. «Тэхен-щ…» «Хён.?» Затем Чонгук замечает, как Ким кивает ему в свою сторону, как будто приглашая сесть рядом и… поехать вместе? Что? Ступни Чона наотрез отрицают свою работоспособность, приклеившись к земле, но парень все же отрывает их от асфальта с огромными усилиями, медленно и неуверенно подходя к дорогой машине, чтобы поинтересоваться, что Тэхен здесь делает и зачем зовёт Чонгука. — Залезай быстрее, пока меня никто не узнал, — глухо, сквозь маску произносит Ким, глядя на Чона снизу вверх и поднимая на него свои темные зрачки. Парнишка лишь отрицательно и как можно увереннее мотает головой в разные стороны, показывая, что ни к кому и никуда он не сядет. Но Тэхен оказался куда более упрямее и самоувереннее, чем представлял его Чон, потому что светловолосый тут же открывает дверь, аккуратно, чтобы случайно не ударить ей Чонгука, и быстро хватает его за руку, утягивая за собой в богатый кожаный салон. Внутри автомобиль оказался белым, что очень контрастировало со всей идеальной чернотой машины. Темноволосый сжимается в маленький комок, когда чувствует на своих коленях неаккуратные (и небрежные) ладони Тэхена, которые совершенно случайно легли на его ноги в качестве опоры. Парню нужно было закрыть дверь и окно, а по-другому он это сделать никак не мог, ибо Чонгук занял его место и заставил подвинуться на другое. Сам паренёк был слишком ошеломлен, чтобы сделать вообще хоть что-то. Снова эти непонятные мурашки, захватившие все фронты его покровной ткани от места на ногах, до которого дотронулся светловолосый. Снова ему не хватает воздуха, как тогда, в лифте, из-за близкого расстояния между этими двумя. Снова в его кровь что-то вливается, заставляя почувствовать жар на кончиках ушей. Снова… — Едем! — воскликнул Тэхен, обращаясь к водителю, который ждал, пока Тэ завершит манипуляции с дверью, и долгожданно снимая эту маску с лица, открывая безупречные обтекаемые губы, изогнувшиеся в улыбке. «Да хватит пялиться уже!» Чонгук быстро отводит взгляд в сторону, опять тихо и практически неразборчиво бормоча: — Зачем Вы… приехали за мной? Он чувствует, как Ким поворачивается в его сторону и замечает его опущенное лицо, вот-вот скоро достигнувшее бы пола, но Тэхен не дал этому случиться. Чон тут же почувствовал на своём подбородке нежные тёплые пальцы, которые едва коснулись его кожи, но в то же время принудили голову подняться чуть выше, задерживая дыхание. — Ты, — твердо заявил светловолосый, медленно убирая свои руки от Чонгука. — Обращайся ко мне на «ты», пожалуйста. Ненавижу эти формальности и вежливости, я же говорил уже, — Тэхен все ещё не собирался опускать свою спину на спинку сидения и нормально садиться. — Бан Шихек вчера сказал, что теперь вы будете жить с нами в одном общежитии… Чон, как по команде, сразу повернул голову в сторону Кима, смотря на него прямо в упор и крича темно-карамельными глазами вопрос, который он озвучил только спустя секунду: — Что? Сказать, что он удивлен, значит ничего не сказать, потому что парнишка до сих пор отчаянно надеялся, что ему не придется пересекаться со светловолосым так часто, а теперь он ещё и жить с ним в одном здании будет… И ещё с пятью парнями, которых любит и обожает огромное количество людей! Если бы его одноклассницы об этом узнали, то точно прикопали бы Чонгука где-нибудь на заднем дворике школы, но, честно, сам парень был бы только рад и ещё сказал бы им: «Спасибо!», вернувшись на землю призраком. Сам Чон как будто уже не был в этом мире, в этой вселенной. Он одновременно и смотрел на Тэхена, но видел лишь свои мысли и бурлящий головной мозг, который скоро точно не выдержит и вытечет через ушные раковины наружу. — С сегодняшнего дня вы живёте с нами, — Ким слабо ухмыльнулся, чтобы разбавить атмосферу небольшим весельем и радостью. — У меня была примерно такая же реакция, когда я узнал, так что это нормально. «Живёте с нами…». Но зачем? Зачем трейни будут жить с ними? Для чего все это? Что вообще творится в этой гребаной компании? А Тэхен, кажется, умеет читать мысли, потому что через свое сознание Чонгук услышал его голос: — Продюсер сказал, что вы должны жить с нами ради вашей же безопасности и конфиденциальности, потому что любой может узнать, кто вы, а потом допрашивать или, что ещё хуже, навредить, — его тон стал более серьезным. — Я знаю, что ты все ещё ходишь в школу, и это очень небезопасно, как я уже сказал, поэтому теперь тебе нужно быть ещё более осторожным; через несколько месяцев у вас дебют, и все, включая нас шестерых, волнуются. В каком-то неизвестном парнишке порыве Чонгук выдал: — А зачем было приезжать за мной? Я сам не мог до дома доехать? — это прозвучало немного грубее и жёстче, чем он хотел сказать, поэтому парень сразу же добавил, отворачиваясь: — Прости… Но Ким, кажется, вообще не расстроился и не показал своего недовольства, все ещё продолжая нормально и адекватно общаться, не демонстрируя ни единой капли грубости и возвышения из-за возраста: — Все нормально, я понимаю тебя, не извиняйся, — Тэхен почему-то начал улыбаться, открывая свою квадратную улыбку. — Я приехал, потому что захотел. Я не хотел, чтобы ты тащил свои вещи на метро. Машина, конечно, дольше по времени выходит, но зато проще и легче. «Вещи…» Чонгука вдруг осенило: — Вещи! Мне же нужно домой и… Но Ким в очередной раз перебил его, продолжая улыбаться этому детскому и очаровательному поведению: — Чонгук-а, мы едем в твой дом сейчас, не беспокойся и прекрати нервничать. — Но адрес… Кажется, что Тэхен начал улыбаться ещё шире: — Я узнал его у директора, — Чона снова прервали на середине предложения. — Серьезно, перестань так беспокоиться, все ведь нормально. «Нормально?! Это нормально, когда со школы тебя забирает известнейший на весь мир человек, сидя с тобой в одном салоне своей машины и говоря, что это он сам захотел забрать тебя? Нормально, черт возьми? Нормально, когда он называет тебя «Чонгук-а» и растягивает эту «а» как можно дольше? Нормально, когда он просит называть его «хён», когда вы знакомы от силы два-три дня? Это нормально?!» А потом Чон ощущает на своей мочке уха чье-то аккуратное и мягкое прикосновение, которое побуждает его тело пройти через электрический разряд, равный заряду молнии во время обычной осенней грозы, пахнущей сырыми опавшими листьями и влажностью. — Почему ты так нервничаешь постоянно? Я вижу тебя только третий раз, и третий раз ты ведёшь себя как-то зажато, — спрашивает Ким, видимо, даже не догадываясь, что причиной такого поведения Чонгука является именно он, Тэхен, который невозмутимо потрогал его серебряную серёжку-кольцо, любимую пареньком уже довольно долго, и точно также, как будто ничего и не было, убрал руку и стал всматриваться в лицо темноволосого. А Чонгук лишь думал о том, что тоже хотел бы знать ответ на этот вопрос, потому что ему тоже было интересно, почему его организм всегда подводит его и протестует только при виде Кима, сильно любящего нарушать границы личного пространства и искренне непонимающего, что эти его действия доставляют дискомфорт. — Мне трудно… знакомиться с кем-то новым, — выжал Чон из себя, снова направляя глаза на такой интересный пол и спинку переднего сидения водителя. Тэхен, садясь прямо, ненадолго задумался, кладя свой локоть на колено, при этом расположив подбородок в ладони; сейчас этот парень выглядел так мило, что даже Чонгук позволил всплывшей мысли остаться в сознании, потому что он не хотел терять этот приятный осадок, появившийся в его горле, со вкусом цитрусовых, немного разбавленных ароматом кофе, как будто американо с долькой апельсина и щепоткой корицы. Чон совершенно не понимал, почему именно эта трактовка выплыла наружу при виде Тэхена, но почему-то он четко и ясно ощущал вкус и запах свежего апельсина, который только недавно сорвали с дерева и разрезали, дразнясь сладким и душистым ароматом. И через минуту Ким резко поворачивается и начинает светло и живо улыбаться, как будто в его голову пришла какая-то гениальная идея и сейчас над головой появится сверкающая лампочка, как это происходит обычно с великими учёными. — Если мы узнаем друг друга получше, то ты уже не будешь так смущаться меня, — азартно и увлеченно произносит он, пальцами убирая белокурые пряди волос, упавших на лоб. — Начнем с… хм… — Тэхен снова задумался, слегка хмуря брови. — Ты умеешь готовить рамен? Что? Это действительно то, что хочет знать о Чонгуке светловолосый? Чон даже немного опешил с такого вопроса, и из-за этого вспомнил свою формулу, в которой странность — это, фактически, синоним Тэхена, и ответил, уже не так сильно смущаясь, как десять минут назад: — Да, я… могу готовить и не только его, на самом деле, — говорит он, вспоминая, как мать восхищалась его навыками готовки и иногда даже просила помогать ей, когда она не успевала или была слишком занята, чтобы приготовить ужин. Тэхен вдруг тут же загорается каким-то интересом, оставаясь довольным и с энтузиазмом отвечая: — В моей жизни есть цель: попробовать как можно больше рамена разных людей, потому что у каждого свой вкус и особенности, — объясняет Ким, все ещё улыбаясь в своей манере экстраверта, желающего огромного количества общения. — Тебе ведь шестнадцать, да? Теперь я ещё больше хочу попробовать твой рамен, серьезно. Чонгук возмущённо свёл брови ближе к переносице и, стараясь не смотреть в эти холодящие кровь глаза, чуть повернул голову, чтобы его поведение не показалось Тэхену невежливым во время разговора: — Почему именно из-за того, что мне шестнадцать? — он немного наклонил голову к плечу и скрестил руки на груди, открыто показывая наигранное недовольство и совсем забывая об атмосфере напряжённости, которая уже развеялась и уступила место несерьёзным спорам. — Потому что я не верю, что такой ребенок может приготовить такое блюдо, — Ким самодовольно улыбнулся, показывая явную победу над младшим и про себя думая, что наконец он смог хоть немного разговорить его, но этот самый младший сдаваться определенно не собирался, что было очень заметно по слегка надутым губам. — Хён, я ведь серьезно, — закатывая глаза, буднично произносит Чонгук. Буквально через долю секунды он замечает ещё более светящуюся и удовлетворенную улыбку старшего, которая, кажется, сможет осветить весь Сеул, если в нем вдруг пропадет свет и электричество. — Что смешного? — не может понять Чонгук, а потом… Потом до него доходит. Доходит сначала медленно и заторможенно, а после с сокрушительной силой бьёт прямо в грудь, кажется, принуждая сердце забиться в новом ритме, переживая микроинфаркт, а кончики ушей опять раскраснеться, как будто их и вправду опустили в горящий огонь или кипящую лаву. В голову словно ударил огромный каменный блок, говоря парню: «Что ты сейчас ляпнул, черт возьми?». Слово «хен» на его губах приобрело какой-то абсолютно другой вкус, чем было раньше. Оно стало ощущаться некой небольшой кислинкой под языком и по его бокам, почему-то не давая рту сказать ни слова, как будто тот замёрз или пристыл к железной балке лютой холодной зимой, которой в Сеуле отродясь не было. Это слово присвоило себе терпкий запах американо с кусочком сладостной мякоти апельсина и совсем слабой ноткой корицы, сводящей разум темноволосого куда-то вниз, к земле. Почему-то это сводило с ума. — И только посмей извиниться за это, — предупредил Тэхен, совсем не скрывая того, что он правда рад этому. — Я зашью тебе рот, имей ввиду. «Почему его голос такой красивый?» Ему точно нужно выйти на свежий воздух и проветриться, потому что он совершенно не понимает, что с ним сейчас происходит и почему эти мысли вдруг стали всплывать гораздо чаще и с гораздо большей скоростью, чем это было раньше. — Мы на месте, — прерывает мыслительный поток Чонгука немногословный водитель, и парень тут же хватается за ручку двери и открывает ее, желая поскорее выйти и понять самого себя наедине хотя бы десять минут. — Я… я быстро, — бросает Чон через плечо, забегая в подъезд и судорожно пытаясь нажать кнопку лифта, который все никак не хотел спускаться к нему. «Что это?» Что с ним творится? Почему после простого обращения «хен» он повел себя действительно как маленький ребенок, убегая куда-то и даже не стараясь как-то скрыть собственные эмоции? Почему он так краснеет, когда все это происходит? Чонгук выравнивает дыхание и видит, как двери лифта перед ним раскрываются. Он заходит и, пытаясь как можно меньше думать, чтобы его мать не заметила его потерянности и не начала расспрашивать бедного парня о самочувствии и о каком-то «кислом задумчивом виде», говорит себе, что постарается подумать об этом позже, перекрывая в извилинах все клапаны, каким-то образом связанные с Тэхеном и его ангельской апельсиновой личностью, и уже находит себя около дверей своей квартиры, раскрывая их. В нос сразу бросается запах свежей выпечки, присущей традиционным корейским пирожкам и булочкам, которые очень любила готовить его мама. Но Чонгук помнит, что ему нужно быстрее собраться, чтобы не заставлять Кима ждать, и поэтому он бежит в комнату и хватает с полки первый попавшийся рюкзак, скидывая в него одежду с верхних рядов в его шкафу и некоторые мелкие побрякушки вроде наушников и плеера. С кухни слышится голос матери: — Чонгук-а, это ты? Я видела, как ты заходил, и пока не забыла: к нам приходила твоя одноклассница и ждала тебя в комнате, но тебя все никак не было и она оставила записку на твоём столе, — не отрываясь от готовки и немного повышая голос, чтобы сын ее прекрасно слышал, говорила она, зная, что Чон не проигнорирует ее слов. «Одноклассница?» — Хорошо, мам, я сейчас приду, — кричит он в ответ, закидывая в рюкзак уже гигиенические принадлежности. «Это Виен, точно она». Парень замечает бутылку воды на комоде, и он почему-то не помнит, чтобы покупал и приносил домой такую, но позже, ощущая сухость в горле, он сделал два глотка прохладной чистой жидкости и бросил бутылку на все вещи в рюкзаке сверху, застегивая молнию и надевая его на спину, тяжело вздыхая. «Записка, да». Чонгук подходит к своему письменному столу и читает спешно написанные слова: «Напиши мне, когда будешь свободен, пожалуйста. Я хочу извиниться… Я знаю, как паршиво себя вела, и мне стыдно. Мой номер у тебя есть, Виен». С чего это вдруг она решила принести извинения и раскаяться? Совесть замучила? Ведь обычно такие девушки, как Виен, не извиняются первыми и уж тем более не зовут никого на встречу, проявляя инициативу. Но, с другой стороны, это ведь именно она первая позвала Чонгука на «псевдо-свидание», на котором девушка повела себя крайне неуважительно и невоспитанно. Может, она и правда ощутила стыд и вину? В любом случае, Чон пока откладывает эту затею, вспоминая, что ему ещё нужно как-то быстро сообщить матери о своём переезде. В висках начинает понемногу пульсировать, голова постепенно принимает болевые ощущения на затылке. Но парень лишь списывает это на ежедневную и совсем обычную головную боль и мигрень, которая случалась с ним довольно часто за период становления его участником группы, её неотъемлемой частью и пунктом, без которого группа существовать не может. Так было с каждым членом, потому что, разделив и убрав хотя бы одного, результат уже не будет таким, каким ожидался и предсказывался, ибо все участники связаны толстой неразрывной нитью, как братья. Все шестеро, как одно целое. В макушке как будто лопнуло несколько капилляров, выливая кровь прямо на череп и прожигая его, как кислотой, доставляя боль, но Чонгук не обращал на это особого внимания, готовясь к серьезному, но недолгому разговору с матерью. — Мам… — приходит он в дверной проем кухни, обращаясь к женщине, которая являлась его интерпретацией женщины мечты. — Мне нужно кое-что сказать тебе… — Да, сынок, что именно ты хочешь сказ… — на этом слове она поворачивается к парню лицом и видит набитый чем-то синий рюкзак, висевший у него на плечах. — Гуки, ты… куда-то собрался? — взволнованно спрашивает она, подходя ближе к сыну, смотря на него снизу вверх, ибо ее сын был выше своей матери на одну голову точно. И Чонгук кратко рассказывает ей все про общежитие и решение Бан Шихека, опуская момент с Мерседесом и Тэхеном, заменяя его таксистом и Хендай, вызванной каждому участнику, как обязательная часть переезда. — Я вернусь за остальными вещами, мам, — он замечает ее слегка расстроенный, но одновременно и счастливый и гордый за своего сына вид. — Я буду приезжать и звонить вам, я обещаю, не волнуйся, прошу тебя, все будет хорошо. Мелкие капли слез скатываются по щеке его матери, но она тут же утирает их и говорит: — Чонгук… ты уже совсем большой и вправе сам решать, что тебе делать, но пока ты не достигнешь совершеннолетия, пожалуйста, приезжай к нам почаще, — женщина хотела говорить и дальше, но потом она вспомнила, что Чону нужно спешить, обратив внимание, как он переминается с ноги на ногу. — Я люблю тебя, сынок, и папа тоже. Он поймет, не переживай за него, — мама кладет руку на плечо своего сына в знак поддержки. — Езжай, пока я совсем не расклеилась. — Спасибо, мам, — темноволосый утягивает ее в любящие и родные объятия. — Я тоже люблю тебя, — он поворачивает ручку двери и уже с подъезда произносит: _ Я приеду при первой же возможности. До встречи! И когда дверь квартиры закрывается, Чонгук чувствует небольшую пустоту в сердце, которая кричит о том, что он не хочет так быстро расставаться с местом, где он вырос, и куда-то переезжать. Но все эти ощущения перекрывает боль, которая уже не на шутку разыгралась в его голове, словно там правда кипит кровь, обжигая тонкие кости и кожу своей необычайно высокой температурой. Чон решает, что продержится так до общежития, а там уже примет обезболивающее, но он не мог понять, чем вызвана такая резкая и сильная боль, охватившая его голову полностью, не оставляя ни одного свободного пространства, где бы не было горящего места. Спустившись на лифте и выйдя на улицу, он все-таки понимает, что по лбу уже стекают капельки пота, которые он сразу старается убрать, проводя по ним рукой и взъерошивая аккуратные темные волосы, оставляя на них влажность, а по спине этот же самый пот течёт уже не горящими волнами, а ледяными и холодными, как айсберги на Северном полюсе. Ему становится ужасно жарко и душно, перед глазами все плывет и закрывает чернотой отдельные элементы пейзажа, и Чонгук приседает, чтобы окончательно не потерять чувство действительности и оставаться в сознании, потому что он боялся терять его вот так, посреди улицы, где ему вряд ли кто-то поможет. В лоб что-то продолжает колотить отбойным молотком, сердце стучит все чаще и чаще, и темноволосый вроде слышит что-то, глухо и почти неразборчиво: — Чонгук, Чонгук, ты чего? — кричит такой знакомый ласковый голос. — Посмотри на меня, эй! Он слушается, пытаясь найти взглядом источник издаваемого звука, а когда видит лицо и ощущает привкус апельсина во рту и колени, на которых сейчас расположена его голова, то тихо и хрипло тянет: — Хён, мне… мне что-то нехорошо… Чернота забирала все большие территории, как будто поедая реальный мир и поглощая его в море нефти, вынуждая Чона и агетируя его к тому, чтобы он перестал бороться и сдался, подчиняясь грозному зову и угрозам. И он подчинился. Подчинился, опуская тяжёлые веки вниз и отдавая себя черным рекам неизвестности, но в то же время и лёгкости, потому что борьба всегда была сложнее, чем простое поднятие рук и белого флага вверх. — Нет, Чонгук, нет, не теряй сознание! — слышится уже где-то за гранью, за огромной толстой стеной. — Подожди немного, нет! Последним его словом, оказавшимся более упрямым среди остальных своих собратьев в голове, было беззвучное: «Прости…»