«Вы можете закрыть глаза на вещи, которые вы не хотите видеть, но вы не можете закрыть своё сердце на вещи, которые вы не хотите чувствовать.» ©Честер Чарльз Беннингтон
Чонгуку сразу стало не по себе, когда совершенно незнакомый ему парень притащил его в какую-то совершенно незнакомую ему комнату. Он ещё и предварительно закрыл дверь, чтобы не привлекать к себе лишних глаз и ушей. Желал, наверное, все это тихо и мирно провернуть, думая, что о его выходке никто не узнает. Сейчас вся ситуация находится в руках именно Чимина, ибо ещё никто не заметил резкой пропажи макне. Судя по тому, как этот макне рванул с кухни на второй этаж, не объясняясь и не говоря причину своего временного отсутствия, можно было бы обратить внимание на его странное поведение и подняться следом. Но никто не придал этому хотя бы какого-то значения, продолжая уплетать за обе щеки аппетитные блинчики Сокджина. Либо все это было продумано и теперь следует точно по плану?.. Бред какой-то. И сейчас, когда в воздух проскользнуло ласковое сокращение имени хёна, то в месте под ребрами как будто что-то скрутилось. Словно в данный момент грудная клетка Чонгука представляет собой не слишком дорогую сушилку для одежды, которая уже отслужила своё время, но хозяева не спешат заменять старушку и заставляют ее работать и работать, выжимая последние силы из куска ржавчины. И сильнее всего Чон расслышал тот самый скрежет металла, вырывающийся из его дыхательных путей. Как будто младший начал захлебываться кислородом, который, по идее, должен был предназначаться для продления жизни, а не для ее сокращения. Эмоции в мальчишке спустя полминуты немного поутихли, уступая место удивлению и шоку. Чонгук до сих пор оглядывал Чимина, стоящего напротив и смотрящего на мальчишку как-то недобро, оценивающе, словно Чон — это некий товар на витрине огромного супермаркета, а сам Чимин — покупатель. Он пристально пытаются разглядеть в имеющемся товаре любой недостаток и как можно быстрее сообщить об этом менеджеру, чтобы сам продукт признали негодным и отправили в утиль. Но Пак, очевидно, не нашел в Чонгуке никаких недостатков и проблем. Этим обусловливается явное и не закрытое замешательство в его карих глазах, кричащее об абсолютном непонимании чего-то, до чего он так пытается докопаться. — Чем ты так привлек его, я не понимаю, — размышляя и запуская ладонь в светлые волосы, выдыхает Чимин. — Ну вот чем? «Что?» Чон не понимает, о чем в эту минуту болтает светловолосый, так озадаченно выглядя и немного хмуря брови от этой озадаченности. Парень создавал между бровями несильную морщинку, привлекающую внимание на всем фоне светлой и чистой кожи. — Чимин-щи, я не понимаю… — слабо выдавливает из себя Чонгук, потому что он правда не может вникнуть во все то, о чём его спрашивает (допрашивает) этот парень. Пак вдруг перестает перебирать свои волосы и приобретает серьезное выражение лица, присаживаясь на корточки перед парнишкой, чтобы не возвышаться над ним и спокойно задать вопрос: — Что происходит между тобой и Тэхеном? — выпаливает он, кажется, имея единственную цель на сегодня: сжечь этого ребенка своим острым, как бритва, взглядом. После этого, буквально через одну миллисекунду, сердце Чонгука обволакивает какая-то странная и незнакомая пелена. Она затем сжимает его до размеров яблока и в результате взрывается, принося в каждую клеточку тела, в каждый мельчайший атом в молекуле дрожь. Эта самая дрожь сопроводилась отчётливым и легко различимым воспоминанием о сладком и теплом аромате американо с мякотью апельсина и щепоткой корицы, разнесшемся от макушки головы до кончиков пальцев ступней взрывом щекочащих холодных мурашек. На голову Чонгука словно приземлилось нечто приятное и прекрасное. Оно наслаждающе и возбуждающе перенимало эстафету у нервов в черепной коробке, морозя кожу волной непонятной нежности и… И понимания того, что этот ребенок соскучился до такой степени, что готов прямым рейсом вылететь туда, где сейчас находится хён. Но нет. Что значит этот вопрос? — Ч-что? — младший снова начал заикаться, едва выговаривая слова так, чтобы их было слышно. «Что происходит со мной сейчас?» — Да по твоим глазам все видно! — воскликнул Пак, по маленькой крупинке собирая все, что ему необходимо. — Как ты думаешь, почему Тэ так внезапно уехал? По какой-то причине Чонгук не хочет знать настоящую причину его отъезда, повторяя себе, как мантру, что хён просто хочет отдохнуть, только и всего. Просто отдохнуть, ничего больше, ему просто нужен отдых от всего этого. Просто отдых. И все. Его поджилки начали слегка трястись, когда Чонгук произнес: — Потому что… потому что у него дела?.. — это получилось не очень утвердительно и убедительно, звуча в большей степени как вопрос, нежели полноценный и четкий ответ. Да ещё и так тихо, что Чимин едва расслышал эту реплику, напрягая уши. И тогда со стороны Пака Чон услышал такой наигранный смешок, неестественность которого сейчас больше пугала, чем раздражала. Этот фальш играл с невинностью и наивностью ребенка, как кот играется со своей любимой игрушкой: сначала расцарапывая и нанося небольшие «шрамы», а потом уже раздирая ее в клочья из-за недостатка чего-то неизвестного. Чего-то такого, что Чонгук до сих пор пытался отчаянно понять, роясь и перебирая шкафы в своём мозгу тысячу и тысячу раз. — И почему я не удивлен? — вздыхает Чимин, задавая вопрос, кажется, самому себе. — Как же, Тэ и признания — это две совершенно разные вещи, что уж тут говорить… — бубнил он злостно себе под нос, насупившись. — И почему он не попросил помощи у меня? Что ему мешало просто подойти и сказать: «Чим-Чим, я должен поговорить с тобой кое о чем…»? Но нет же, он будет уезжать за сотни километров и только там изливаться самому себе! Типичный Тэхен… — почти шепотом говорил он, морща нос. — Ну я ему устрою, жди, милый мой, я тебе покажу… Чонгук же просто сидел и с каменным выражением на лице слушал эти тихие разговоры с Пака самим собой. Мальчишка практически не мог разобрать их, потому что светловолосый выбрасывал их перед своим лицом, не докидывая до ушей младшего. Из-за этого было достаточно проблематично расслышать весь монолог, который выходил из такого низкого и маленького человека, делая его похожим на дьяволёнка и трехцветного котёнка одновременно. — Чего ты так на меня смотришь? — оторвавшись от раздумий, как-то с лёгким пререканием спрашивает Пак, поднимая голову выше. — Ну Бог мой, ну почему ты выглядишь так невинно? Ребенок с чистой душой, — смотря прямо на Чонгука, говорил Чимин. — Кажется, я понял, почему именно Тэхен уехал… — казалось, что над головой светловолосого сейчас появится горящая лампочка, потому что его глаза только и констатировали это. Видимо, он наконец понял то, что не понималось до этого момента. — Как можно тронуть такого ангелочка и в то же время сдерживаться, чтобы не тронуть? — спрашивал Пак непонятно у кого, накрывая свои щеки обеими руками и качая головой, все ещё сидя на корточках перед младшим. — Бедный Тэ… Не завидую я ему… «Да что он несёт?» Чон уже почти перестал слушать. Все слова старшего с недавнего момента превратились в какую-то кашу, замешавшуюся в его мозгу. Она переваривалась там, стараясь принять все то, что было сказано до этого, не выдерживая такого резкого наплыва информации. Разум то и дело пропускал мимо своего распознавателя подозрительностей все то, что произнес Чимин только что. — Он уехал не из-за того, что у него появились «какие-то неотложные дела», глупый, — Пак, похоже, заметил, что Чон перестал понимать его бред. «Ч… Что?..» «Тогда… из-за чего?..» Что-то резко и по необъяснимой причине бьёт по нему. Что-то сильное, увесистое и каменное, холодящее кровь и заставляющее сердце вынырнуть из грудной полости от страха, защемляя некоторые его клапаны, отвечающие за распространение крови по всему организму. Это «что-то» переходило в каждый маленький капилляр и заполняло его жидкостью, но теперь… Теперь его кровеносные сосуды как будто отказали. Сердце остановилось. Сейчас Чонгук чувствует, как его тело принимает защитную реакцию на то, что его мозг окончательно впустил в свои сети ядерную бомбу. Она сработала ещё на слова Чимина и спровоцировала собственный взрыв, умерщвляющий огромное количество нервных окончаний и линий их передачи, вынуждая мозг отключиться и сказать: «Доброго вечера и до свидания». Со стороны неожиданно слышится скрип двери, сопровождаемый громким топотом. — Чимин, что ты себе позволяешь?! — в проходе комнаты показался Джин, все ещё держа в своих руках лопатку. — Я его уже потерял, а ты допрашиваешь его?! Перестань мучить этого ребенка! Пак поднялся с пола, вставая в полный рост и устремляя свои руки вверх, показывая, что никакого оружия в его ладонях нет и он ничего не собирается делать: — Да все, все, я понял… — опустив голову и улыбнувшись, сказал Чимин. — Не лезу… Казалось, что сейчас старший может испепелить светловолосого мгновенно, только взглянув ему в глаза. Но Сокджин не хотел показывать это ребенку и кивнул ему, жестом указывая на дверь: — Чонгук, выходи, мне нужно перекинуться с ним парочкой слов по поводу поведения и этикета, — продолжая прожигать глазами Чимина, произнес Джин. И Чон послушался, потому что не мог вставить ни одного слова наперекор человеку, разница в возрасте с которым у младшего составляла целых десять лет. Да и, к тому же, Чонгук был в полнейшем шоке после всего только что произошедшего. Но макне от этого разговора запутался ещё больше, закрывая двери и совсем не понимая происходящего. Он говорил себе перестать думать обо всем этом. Но он не мог. Он не мог не думать о хёне. Он не мог перестать ощущать эту давящую тяжесть в груди и пустоту, словно из него вырвали что-то очень важное и не возвращали на место. Он… он скучал. Сильно скучал. Ужасно сильно скучал, чувствуя, как все его нутро выло и просилось к белокурой макушке так, так сильно и болезненно… Но какой смысл был в том, что Чимин притащил его к себе в комнату и начал нести какой-то сущий и неразборчивый бред вперемешку со своими мозговыми терзаниями? «Почему хён уехал? Что произошло? Это я виноват? Или что? И в чем был смысл этого разговора? И когда хён вернётся?» Чонгук не знал этого. Он не знал и номера телефона Тэхена, хотя с лёгкостью мог бы попросить его у других мемберов, но… он не хотел навязываться. Не хотел раздражать и доставать его своими сообщениями и разговорами, он не хотел… Он не хотел показывать свою детскую тоску. Не хотел казаться ему новорожденным ребёнком. Не хотел мешать ему и отрывать от дел. Не хотел. И этим же разрывал себя изнутри.* * *
— Ты совсем, что ли, или как?! — уже в открытую орал Джин на Чимина, широко открывая рот, чтобы звук распространился прямиком к наглым маленьким ушам дьявола во плоти ангела, стоящего напротив. Чимин же только загадочно улыбнулся, делая на своём лице довольную и полностью удовлетворенную гримасу. Он хитро опустил голову чуть ниже, как бы смотря на старшего исподлобья, многозначительно всматриваясь в его озлобленное и искривленное лицо. Чим даже не старался скрыть эту лисью улыбочку. — Ты реально умом поехал? — даже Сокджину, кажется, стало немного не по себе. Потому что он слегка понизил тон и опустил кухонную утварь, которой собирался замахнуться на младшего, чтобы ему было неповадно. Чимин ухмыльнулся: — Нет, — небольшие ямочки на его щеках выступили, когда ехидный голос вырвался из его голосовых связок наружу. Джин аж покраснел от такой реакции, снова поднимая лопатку вверх, предварительно вобрав в лёгкие больше воздуха: — Тогда зачем притащил сюда этого бедного ребенка и что ты с ним сделал?! — кричал он. А действительно, зачем? На самом же деле ответ даже короче самого вопроса: Пак хотел убедиться в том, что Чонгук не играется с чувствами Тэхена. Тэ всегда относился ко всему гораздо и гораздо ранимее и чутче других, обычных людей, и из-за этого его сердце могло с самыми маленькими усилиями отправиться в овощерезку, разрываясь и превращаясь там в миллионы частиц размеров с бисеринку. Чимин не хотел позволить этому случиться, вначале настороженно держа парнишку на расстоянии двух метров, но потом… Ох, потом даже сам Пак оттаял и сжалился, когда увидел эти горящие искорки в его карамельного цвета глазах. Он только как бы «случайно» упомянул имя Тэ в разговоре, невзначай позже спрашивая: «Что между вами вообще происходит?». Чиминка добился своего, спровоцировав младшего (это, как оказалось, сделать было проще простого) и наблюдая за его реакцией, несравнимой ни с чем, что парень видел прежде. Потому что это было так трепетно, так нежно и так горяще, что только дурак не смог бы не заметить всего вот этого вот урагана, бушующего только в зрачках шестнадцатилетнего подростка. Ну, и конечно же, из этого следует, что Тэхен — тот ещё слепой идиот, который благополучно свалил, оставляя этого ангелочка наедине с огнем, горящим в его груди и прожигающим все органы, до которых безжалостное пламя только могло дотянуться. Оно жаждало и желало только одного человека, находящегося в данный момент за сотни километров от парнишки, видимо, чувствуя то же самое. Но если так подумать, то кто всё-таки мучился больше: Тэхен или Чонгук? Потому что Чонгук ведь до сих пор не признал своих чувств, а Тэхен понял, что ощущает к ребенку чувства такой силы, что даже через телефон все это четко слышится. — Наша маленькая принцесса влюбилась в невинного маленького ребенка, — мечтательно произносит Чимин, вздыхая. — И наоборот. Реакция Джина была отменной и лучшей, что Пак мог себе только представить: деревянная лопатка выпала прямо из высоко поднятой и замахнувшейся на младшего руки, громким отзвуком встречаясь с гладким полом; такой огромный от постоянных криков рот Сокджина раскрылся в немом ошеломленном жесте, а брови, кажется, старались как можно скорее покинуть лицо по едва заметным морщинкам на лбу, поднимаясь слишком высоко к челке темных волос. Единственное, что парень мог произнести, было тихое: — Да не может такого быть… — слабо передвигая голову в разные стороны, говорил Джин. — Так быстро… И возраст… — он насупил брови, держа рот открытым, а в следующий момент парень посмотрел на Пака: — Ты что несёшь вообще? Ты хоть подумал перед тем, как сказать? Откуда такие выводы? Чимин же только шире разомкнул губы от иронии и саркастичности, которых сочилось в нем до изнеможения много: — Окей, вот тебе инструкция, — младший подошёл ближе, уже не страшась, что его могут огреть лопаткой по спине. — Первое: позови Чонгука. Второе: назови имя Тэ-Тэ, когда этот мальчик будет слишком близко. И третье: смотри в его глаза. — Пак практически нарисовал эти действия на лбу старшего, разъясняя все как можно точнее и понятнее. — О, ещё можешь позвонить Тэ-Тэ и сказать ему что-то про Чонгука. Тогда точно убедишься в том, что мои теории — это правда, — Чимин сдержался, чтобы не закрыть рот Сокджина своей рукой, продолжая улыбаться такому выражению лица, которое только и кричало: «Да как?». Это точно нужно было запечатлеть на камеру, чтобы потом показать Тэхену. — Но… — Чим был тронут тем, что смог заставить Джина перестать кричать прямо в разгар спора. — Почему Тэ уехал тогда? Если он правда… чувствует что-то к этому мальчику, то почему не скажет прямо? — искренне недоумевал старший, наконец прикрывая рот. — Да Господи, Сокджин, — Пак закатил глаза и выпустил долгий вздох из лёгких, — он не может просто так подойти к нему и сказать: «Я люблю тебя, выйдешь за меня?». — Кажется, Чимин перегнул с этим «Выйдешь за меня?», но это нужно было для пущего эффекта. — Не все так просто, как кажется, — вздыхает парень. — Ну ты, конечно, и спец в любовных делах, ничего не скажешь, — открыто насмехался над старшим Пак. — С твоими советами можно сразу в гроб ложиться, что уж там. В кармане младшего внезапно завибрировал смартфон, информируя и входящем сообщении своего владельца. Чим, особо не церемонясь и не выжидая, достает телефон и читает СМС, замечая фиолетовый кружок вместо фотографии профиля: «Чим, я приеду только через неделю. Прости.» — Что?! — почти кричит Пак на телефон, вскидывая брови вверх и слегка приседая. — Ты дурак?! — Чимин сразу тыкает пальцем на высветившийся номер телефона. — Ты идиотина мелкая, которая не умеет думать, вот ты кто! Но с той стороны сначала можно было услышать долгие гудки, а потом звук, который говорил только об одном: абонент сбросил вызов, ибо не хочет разговаривать. Конечно, он бы не присылал жалкую СМС-ку, если бы горел желанием позвонить. Но этот придурок был слишком умным, потому что предугадал реакцию Чимина заранее: — Да я тебя придушу, когда увижу, идиот! — заорал он с двойной громкостью, а потом, немного остыв, жалостливо вытянул нижнюю губу и с грустью посмотрел на стоящего в ступоре Джина, спрашивая у него: — Ну и как я скажу об этом Чонгуку? Он же ждёт его! Бесчувственный придурок и эгоист! — бросает он напоследок.* * *
Серость и относительное бесцветие простого карандаша порождает под своим грифелем плавные и точные линии, очерчивающие почти чистый лист бумаги, на котором рождалась будущая мини-картина. Она лицетворяла одновременно и самочувствие Чонгука в последние дни, и кое-кого ещё. Кое-кого, заставившего сердце мальчишки покрыться тоненькой, но хорошо заметной каменистой коркой от того, что оно перестало вырабатывать тот жар при виде хёна, перестало так учащенно биться и сокращаться, потому что скучало и тосковало. Оно просилось, вымаливая хотя бы одной маленькой, совсем недолгой встречи с тем, к кому оно так просится. Но этого не случилось. Не случилось, и не случится, кажется, ещё долгое время, отсчитывая каждую секундочку, проведенную в одиночестве. Чон бы не ощущал себя таким раздавленным в лепешку яблоком, если бы каждое утро не прощался с пятью своими согруппниками, которые ежедневно ходили на тренировки и репетиции, на уроки улучшения вокала и актерского мастерства и даже на пробную фотосессию, организованную знакомым фотографом продюсера. И черт со всем этим, потому что мальчишке строго наказали сидеть на больничном, пока его организм не придет в норму. Но ещё один момент, неприятный и причаняющий достаточно боли, произошел с ним буквально несколько дней назад, когда в одиннадцать часов вечера парнишка спустился вниз, на кухню, попить воды. И он сделал это зря. Зря остановился на пятой ступеньке лестницы, услышав многочисленные голоса мемберов. Зря навострил уши и вслушивался в их разговоры. Зря. Чертовски зря. — …это нужно как-то решать, потому что Тэхен… он… — Уехал и приедет только через неделю! И об этом знаем только мы, нужно как-то сказать Чонгуку, потому что… — Не нужно ему ничего говорить, ни в коем случае!.. И, на самом деле, ему было больно не из-за того, что парни не сообщают, когда вернётся хён, нет. Ему было больно потому, что хён вернётся через неделю, не сказав ничего Чону. В тот момент Чонгук просто пошел обратно в свою комнату и перестал чувствовать вообще хоть что-либо. Его не волновали холод или жара, его не волновала сжимающая горло жажда. Его не волновало ничего, потому что органы чувств полностью атрофировались и отказали под наплывом такой информации. Потому что они привыкли быть рядом с тем человеком, который пробудил их недавно. С тем, кто заставил их проснуться и сидеть в ожидании чего-то такого огромного и грандиозного, а потом просто уехал и ничего не сказал, бесследно исчезая. Тэхен просто поигрался с ним. Просто принудил ощущать себя лабораторной крысой, над которой провели опыт, а потом выкинули за ненадобностью. Вежливость и совесть, скорее всего, не позволяют ему вернуться обратно и сказать это парнишке прямо в лицо. Поэтому хён и уехал. Уехал, оставив какую-то глупую бумажку в качестве извинений и ложного представления, что он заботится об этом ребенке, который оказался ещё более наивным, чем он сам себе мог представить. Наивным до невозможности и… все ещё скучающим. Скучающим по его лёгким и аккуратным, как будто Тэхен трогает хрупкую хрустальную вазу, прикосновениям, едва касающимся его кожи, но каждый, черт возьми, каждый раз разнося по всему телу рой и табун мурашек, вздергивающих кожные покровы Чона. Скучающим по шоколадному, полному тепла и яркого апельсинового блеска взгляду, всегда встречающего глаза Чонгука так желанно и так, как будто Ким не просто хочет этого, а как будто ему это необходимо. Скучающим по его улыбке, растрепанным волосам, серьгам в ушах, пушистым ресницам, голосу, рукам, маленькой родинке на губе… Это невыносимо. Это изнывающе и так болезненно, что Чонгук не может заглушить зияющую дыру в области груди ничем. Ее не смог заглушить даже собственный, посвященный только ему праздник — День рождения, который наступит завтра и, видимо, окажется самым худшим за все его семнадцать лет жизни на этой планете. Не помог даже звонок матери, разговаривающей так тепло и ласково, что Чон был готов просто бросить все то, к чему он так долго и упорно стремился и шел, и уйти к ней, ведя мирную и тихую жизнь в трёхкомнатной квартире почти в центре Сеула. На самом деле, говорить о начале праздника ещё рано, потому что стрелка настольных часов показывает только на одиннадцать вечера, когда парнишка вяло и устало поднимает на нее свой коричневый взгляд. Парни и мемберы звали его вниз, чтобы как-то подбодрить и развеселить. Но они не знали, что именно их ошибка теперь в какой-то степени отражает состояние Чонгука. Прошло всего несколько дней, а мальчишка уже чувствует себя не тем, кем он должен быть. Он не видит себя на сцене, не видит себя в свете софитов и перед огромным количеством фанатов, кричащих название их группы и имена участников, любя и обожая абсолютно каждого одинаково. Не видит. Чонгук не хочет, чтобы в его жизни копались. Не хочет быть таким известным, потому что по сети уже гуляют некоторые его фото, где он в панамке до носа и чёрной маске, натянутой быстро и наспех. Парнишка ощущает, что его сердце погасло, но… где-то внутри все ещё горит малый и слабый огонь, размером со спичку, который до сих пор надеется, что хозяин тела выполнит его просьбу и приведет к тому, к кому орган так неровно стучит и бьётся, только при виде практически вырываясь наружу. И мальчишка всем своим сознанием, всем своим мозгом не может понять, почему он так скучает и до сих пор отчаянно ждёт его, хёна, который… который, кажется… А что он, собственно, сделал? Провел с ним немного времени, сдружился, а потом уехал. Вот что. Но… было ли это дружбой? Скучал бы Чонгук так сильно, если бы Ким был просто другом? Этого Чон не знает. Да и, если честно, не хочет знать. Он не хочет копаться во всем этом, потому что предчувствует, что только ещё больше разочаруется и поникнет, переставая двигать карандаш в своей руке и слыша громкие разговоры парней внизу. Но… что-то же в нем шевелится, пытаясь спросить, звонко крича: «Что ты чувствуешь к нему на самом деле?». Чонгук просто чувствует, что хочет быть рядом. Просто рядом, потому что только этого ему достаточно, чтобы ощутить, что он находится там, где ему место. С тем, с кем ему нужно быть. И только с хёном он… он в безопасности. Только под этим взглядом Чон уже млеет, говоря себе, что его не тронет вообще никто, пока хён с ним, пока он рядом. И сердце опять воет, а грудь разрывает от этого. И это так больно, так мучительно, что Чонгук почти сгибается пополам, четко понимая, что лёгкие обвязало что-то липкое и цепкое. Оно сжимало их каждый раз по команде, слыша хотя бы одну мысль о белоснежном и безупречном ангеле, беспричинно приносящем молодому мальчишке такой «подарок» в грядущий День рождения, откладываясь в животе и давя на его стенки, разбрызгивая вместе с этим кислоту… Стук в двери. Очередной, который постоянно отвлекал Чонгука от его времяпрепровождения и мыслей, бушующих в голове. — Сокджин-щи, я ничего не хочу, все нормально, — буднично и механично отвечает парнишка, продолжая рисовать и погружаясь обратно в себя. Джин заходил к нему до этого раз десять, если не больше. Но в дверь снова стучат. И это уже немного настораживает. «Да что?» Чон вздыхает и лениво поднимается, с трудом отрываясь от мягкого стула с удобной спинкой, на которую можно комфортно откинуться при усталости и дискомфорте. Затем он подходит к все той же белой двери, кладя ладонь на золотистую ручку и открывая ее в свою сторону. Сначала мальчишка смотрит за ее движениями, чтобы не попасть самому себе по пальцу ноги, а потом вперёд. Вперёд. «Нет…» Он задыхается. Задыхается кислородом, который был совершенно безопасен и не ядовит. Диафрагма наотрез отказывается работать и выполнять предназначенные ей функции вентиляции лёгких. «Нет, нет, нет… НЕТ!» Чонгук сам не понимает, как по его щеке скатилась маленькая одинокая капелька. Она прокладывала дорожку к рельефной шее и шла все дальше, под футболку, как можно ближе к ожившему сердцу, скорость биения которого зашкаливала минимум в десять раз, быстро гоняя кровь по слабому организму. — Куки…