«Только попробуй полюбить человека — и он тебя убивает. Только почувствуй, что без кого-то жить не можешь, — и он тебя убивает.» © Колин Маккалоу, «Поющие в терновнике».
Пустота. Бездонная, такая липкая и тягучая, противная на вкус и вместе с этим горькая, безвкусная и сухая, как мука. Знаете, когда хочется стать неприметным и простым камнем, у которого нет ни чувств, ни забот, ни рецепторов. Камнем, который всего-навсего спокойно лежит на обочине дороги и глядит на машины, мчащиеся по трассе и сигналящие друг другу протяжными гудками. Превратиться в огромное ничто, в кусок воздуха, содержащего в себе ядовитый азот, и — желательно — безболезненно задохнуться. Так, чтобы ты сам даже не понял, что умер. В ядрах черепа гуляет туман и завывает ветер, распространяя желаемые мысли в каждый органоид клетки, который хранит нужную информацию для самобичевания и добровольного ухода от боли путем самоуничтожения. Но все это остаётся лишь в жалких мыслях, не доходя до действий. Потому что Чонгук трус. Потому что Чонгук слабак. Потому что Чонгук никто. Ещё не ничто, но уже никто. На подоконнике немного холодно, но, если быть честным, Чон за эти три дня стал невосприимчив к холоду и ледяному ветру за окном. Но его мать заботливо укутала его в тёплый мягкий плед, сказав, что не хочет, чтобы ее сын заболел и простудился. Ещё она приказом заставила Чонгука взять у нее из рук чашку горячего шоколада и мигом выпить её, чтобы хоть чуть-чуть согреться. И именно эта чашка так и осталась полной до краёв, выполнив свою задачу по согреванию рук мальчонки и благополучно остыв. По правде говоря, парнишка так и не почувствовал вкуса, когда отхлебнул совсем каплю из уважения к маме. Чонгук совсем перестал что-либо ощущать и внутренне, и внешне — тактильно. Апатия и гнусные черные мысли. Вот что его окружало спустя три дня после того, как он заявился домой и, увидев обеспокоенную маму на пороге, обнял ее и просто плакал женщине в плечо, молча, не роняя ни фразы. И она поняла. Поняла, что не стоит расспрашивать разбившегося и сломавшегося ребенка о случившемся. В любом случае, Чонгук не смог бы выпихнуть из себя хоть что-то из-за боли в зоне щитовидной железы и гортани, как будто там забилось много ваты, не пропускающей мимо себя даже естественного вздоха. Чон ощущает себя воздушным шариком. Сначала в нем был воздух, который поднимал мальчика вверх и давал возможность летать, быть счастливым и полным, состоящим из всех нужных для жизни частичек. А сейчас его прокололи иглой, и весь воздух вышел, слившись с остальной атмосферой. Некогда яркий красный шарик, мелькавший в небе пламенным огоньком, валялся в большом мусорном баке с остальными ненужными и использованными вещами. Тэхен был его воздухом. И сейчас Чонгук не может дышать. Ему в прямом смысле трудно сделать вдох и после выдохнуть без тяги, без булыжника под желудочками сердца. Это убивает. Убивает, потому что сам Чон только и хочет того, чтобы его мозг наконец погиб от кислородного голодания глубокой ночью. Он так хочет к нему. Так хочет, до боли в мышцах от изнемогания, до горячей влажности в уголках глаз, до чертовой смерти и удушений. Чонгук так хочет снова прижаться к нему, хочет вкусить этот цитрусовый свежий аромат апельсинов, хочет стиснуть его длинные пальцы в своей крохотной ручонке, хочет… Хочет увидеть его, выловить в кофейных глазах огоньки нежности, трепета и желания… Он скучает. Скучает и понимает, что это он сам отвергнул Тэхена. Отвергнул, сделав ему так же больно, как и себе. «Так, все, хватит. Прекрати». Позади раздается скрип двери: — Чонгук-и, родной, я тут кое-что приготовила для тебя… — мама радостно подбегает к сыну; из нее так и плещет энергия и солнце, но Чонгук ясно понимает, что она делает это специально, дабы утешить мальчишку хоть немного. — Сынок, ты… все ещё не хочешь поговорить?.. Может… — Нет, — внезапно выдает парень, ставя кружку с шоколадом рядом с собой. — Я… я собирался позвонить… — он думает секунду, а потом отвечает: — Сокджину, — неожиданно для себя говорит Чон, бесчувственно и не совсем понятно зачем доставая смартфон из кармана свободных штанов. — Прости, я… Сунан только понимающе кивает, не подозревая о подвохе: — Да, да, конечно, — она медленно удаляется из комнаты. — Это твои дела, Гуки, я не буду лезть… И с этими словами дверь опять закрывается. Но вот парнишка уже успел набрать номер старшего члена коллектива, а тот, как ни странно, успел взять трубку за короткое время. Как всегда не вовремя Сокджин находится возле своего средства связи. — Чонгук, привет! — кричит из динамика весёлый голос Джина; кажется, уже всем известно о том, что Чон натворил. И все пытаются ему угодить и напичкать его голову фальшивыми радостными фразочками и комплиментиками. — Как ты? Все нормально? — уже с различимым беспокойством интересуется он, скорее, не из условий Пидинима о заботе, а из-за своих врождённых инстинктов и любви к детям. — Когда ты собираешься возвращаться? Все уже тут с ума посходили, все тебя ждут… — Сокджин-щи, я тут… я тут подумал, и… — мямлит Чонгук, сжимая в руках махровый плед и успевая кусать губу. — И решил, что будет лучше, если я… перееду обратно домой…* * *
Запах пота и спирта, смешавшийся с горьким дымом дешёвых сигарет из ближайшего магазина. Вокруг все горит красными и синими огнями, на несколько секунд периодически погружаясь во тьму, изображая так называемую светомузыку. На огромном танцполе подпольного случайного клуба все краски похоти, грязи и духоты вперемешку с наркотиками, травой и торговлей телами. Все люди пытаются извиваться в такт бьющей в уши музыке, потираясь друг о друга в пошлой и отвратительной манере, думая, что все это выглядит сексуально и возбуждающе. Хотя, какая им разница, если они обдолбанные и далеко не трезвые. Все чувства притупились, а барная стойка и люди вокруг с большей долей вероятности крутились и смешивались в одно целое пятно. Таким «весельчакам» все равно, дорогой парфюм у них на одежде или же блевотина незнакомого партнёра по танцу. На улице ещё ранний вечер и льет дождь, а в клубе вечеринка уже в самом разгаре. Но Тэхен пришел сюда не ради этого. Сидя в вип-зоне, зашторенной красными бархатными занавесками, он намеревался забыться. Забыться, напиться и проснуться где-нибудь в подворотне. Желательно мёртвым, раз уж на то пошло. Но алкоголем в комнате только слабо пахнет, потому что это не то. Тэ осилил только рюмку виски, а потом поморщился и запустил бедный и ни в чем не повинный хрустальный бокал в стену от неоправданных ожиданий и противного, жарящего вкуса в глотке. Стакан, вылетая из длинных пальцев Кима, разлетелся на маленькие кусочки, которые после приземлились на пол и поблескивали отражением от разноцветных лазеров на потолке. Тэхен же только каменно взглянул на осколки, слыша торопящийся топот и рокот официантов, и подумал, что его сердце вот так же разбилось. Об твердую стену, рассыпаясь на ошмётки. Только вот пальцы были другие, не Тэхена. Пальцы… Тёплые, детские, ещё совсем нежные и гладкие, заботливые, чуткие и мягкие, как хлопок, и… Жёсткие. Стальные. Холодные, как железный хирургический нож. И… безжалостные. «Заткнись». Невинный образ без воли хозяина возник в голове. Темные взъерошенные волосы, которые постоянно лезли в глаза. Тёплые каштановые глаза, излучающие свет и солнце. Нос с маленькой, еле заметной горбинкой, придающей ему мужественность. И губы. Розовые, манящие, слегка искусанные, такие приторно сладкие, как жидкая коричневая карамель, но которые хотелось пробовать ещё, ещё и ещё, невзирая на количество сахара на них. Тэхену всегда будет мало. «Было». Ким кривится. «Было мало. А теперь заткнись и прекрати думать о нём. Ты ему никто. И он тебе тоже». Два дня начинались с криков. Криков Тэхена о том, чтобы его не трогал никто, если он сам того не попросит. Даже Чимин. Даже Сокджин. Даже Бан Шихек. И на второй день все вроде бы смирились, но сейчас, на третий день, когда Ким ничего никому не сказал, его телефон разрывался от звонков Чимина, Сокджина и Бан Шихека. Он не брал трубку, потому что не считал нужным делать это. Он просто сидел и смотрел на официантов, убирающих осколки от бокала, и уже начинал завидовать даже пьяным развязным девицам, предлагающим мужчинам секс за деньги. Потому что эти пьяные женщины не испытывают такой боли, какую испытывает сейчас Тэ. Они могут спокойно пить, веселиться и заниматься взрослыми играми с незнакомцами, при этом не испытывая боли, вины и стыда. Тэхен тоже хотел бы напиться и веселиться, забыв про свои проблемы, но он, черт возьми, не мог. И это убивает. Убивает и то, что Ким до сих пор неосознанно ищет макушку Чонгука абсолютно везде. «Это ведь он! Он там, в толпе! Его волосы, его шея и плечи, его походка…» Но это не он. Это очередной прохожий парень, не имеющий к Чонгуку никакого общего отношения. Тэхен до сих пор не может понять всей своей безысходности. Он пуст. Ветренно и туманно пуст, словно кто-то выпил его кровь, а вместе с ней и всю жизнь, очертив все солнечные воспоминания с Чонгуком черной смоляной краской. Он так скучает. Скучает по его смущению и милым повадкам малыша. Скучает по его нежному голосу и сладкому родному запаху. Скучает по его маленьким пальчикам и объятиям. Скучает… и нуждается в нем. Как в воде и еде. Как в воздухе и тепле. Нуждается. «Так, все, хватит с меня». Тэхен раздражённо встаёт с дивана, покрытого гладкой замшей, и, доставая деньги из кармана, бросает их на кофейный столик. Его достало это всё. Достала музыка и противные запахи. Достали копошащиеся официанты, ползающие на четвереньках, чтобы собрать все части посудины. Достала боль. И Ким, отодвигая увесистую шторину вправо, уходит в сторону выхода, не сказав никому ни слова и не одарив никого своим вниманием. Музыка бьёт в уши, но парень, хоть и с большим трудом, оказывается на улице, растолкав все тушки возле дверей. Предварительно он натянул на голову темный капюшон кофты, чтобы не оказаться замеченным кем-нибудь. «Даже в такой ситуации не забываешь о своей конфиденциальности». Это прозвучало в его голове насмешливо и не без сарказма, одновременно создав образ неверящих кавычек над словом «конфиденциальности». Весело, ничего не скажешь. Снаружи уже темнеет, грядут сумерки. И идёт дождь, массивными каплями разбиваясь об асфальт и крышу серого здания клуба. На выходе и тротуарах, возле стен, скопился народ. Кого-то рвёт на бордюр или в желтые кусты, кто-то срочно вызывает такси, а кто-то покуривает сигареты, даже не обращая взгляд на табличку «Не курить». Тэхен осматривается, замечая щуплого парня с сигаретой между двумя пальцами. Он затягивался, смотря на дождь из-под укрытия стеклянного навеса заведения, и с наслаждением выдыхал серый дым, испытывая поистине яркий спектр эмоций после проделанных манипуляций. В голове Кима что-то переворачивается вверх дном, сжигая остатки разума, и он уже не замечает, как быстрым шагом идёт к незнакомцу с сигаретой. Конфиденциальность, конечно… Тэ шаркает ногами, приближаясь, чем привлекает внимание курильщика. Тот лишь оценивающе смотрит на светловолосого, видимо, не узнавая его из-за затуманившегося восприятия окружающего, и ничего не говорит, затягиваясь снова. — Закурить не найдется? — охрипшим голосом интересуется Тэхен, стараясь быть более хладнокровным. Парень снова смотрит на него, но уже не так, как было секунду назад. Он вглядывается внимательнее, а потом так же молча лезет в карман потёртых джинс и достает оттуда пачку сигарет, прихватывая зажигалку. Открывая упаковку, незнакомец протягивает Киму никотиновый свёрток, а тот принимает его, помещая меж своих губ фильтр, и наблюдает за тем, как курильщик собирается поджечь Киму кончик сигары. Все это происходило без вопросов и слов, но от этого молчания не было неловко или стыдно. Это было понимающее молчание, в которое не обязательно пихать какие-либо диалоги, чтобы познакомиться. Но все обрывается ещё до того, как незнакомый парень успел зажечь Тэхену сигарету. Ким чувствует на своём плече чью-то чужую руку, а потом эта рука сжимает его кофту, собирая ее в складки на предплечье, и тянет за собой. Но тянет не слабо, как могло показаться с первого раза, а в прямом смысле этого слова тащит, безоговорочно и жёстко, куда-то в сторону, под дождь. Парень даже испугаться не успевает и проявить хоть какое-то сопротивление, как уже оказывается запиханным в белый салон знакомого Мерседеса. Все случается так быстро: за ним громко захлопывается дверь, а в следующий миг рядом с ним садится… «Что?» …Чимин? Да, это точно он: осветлённые волосы, маленькие ручки и хрупкое тело с мешковатой одеждой и… злой и свирепый взгляд с хмурыми бровями, направленный прямо на Тэ. — Ты охренел, что ли, совсем?! — яростно кричал он, отчитывая Кима по полной программе, что было впервой для Чимина, такого мягкого и чувствительного неженку. — Ладно, я ещё понимаю, дома сидел и почти молчал, не хотел ни с кем говорить, но клуб и сигареты! — из его крошечных голосовых связок звучал поистине твердый и злостный голос. — Совсем с ума сошёл, или что?! Где твои мозги, Ким Тэхен?! Ты вообще на телефон смотришь?! Ты вообще представляешь, как мы волнуемся и переживаем за тебя?! Представляешь, черт тебя дери?! — Пак, в доказательство своих слов, сердито и разгневанно размахивал ладошками и протыкал Тэхена лазерами из своих глаз. А Тэхен молчал. Ему нечего было сказать, а спорить сейчас он не хотел. — Я ещё поговорю с тобой дома, не сомневайся. — Угроза. А позже он обратился к водителю, вежливо говоря: — Аджосси, отвезите нас в общежитие, пожалуйста. Пак снова гневно зыркнул на Тэ, отбирая у него зажатую во рту сигарету со словами: «Дай это сюда, иначе не поздоровится». Ким не стал предпринимать что-либо в ответ. Ему было интересно, что же Чимин будет делать с ним дальше, и поэтому он молчаливо поглядывал в окно, дожидаясь остановки автомобиля. Тэхен полностью лишился чувств и эмоций. Напрочь лишился всей своей человечности и жизни.* * *
Чонгук пообещал Сокджину, что скоро приедет за своими вещами в общежитие, вызвав себе такси. Джин упорно настаивал на водителе, которого Чонгуку специально выделили для поездок по городу и вне его, но Чон утвердительно отказал и дал понять, что никакого водителя ему не надо. Сейчас же сам парнишка сидел в такси, опустив щеку на холодное стекло ярко-желтой машины, и наблюдал за текущими дорожками воды по окну. Чонгук заранее спросил о том, есть ли кто-то в данный момент в общежитии, на подсознательном уровне имея ввиду только одного единственного человека, о котором ему не хотелось вспоминать. Сокджин пояснил, что сейчас все они находятся в кафе, только Чимин отъехал куда-то ненадолго, а все трейни занимаются в зале для тренировок, оттачивая танцы. Ким-старший также напомнил, что мальчишке пора бы уже вернуться к практикам и улучшению своего вокала, потому что дата дебюта назначена на январь–февраль, а Чонгук знает только малую часть. Придется потом тренироваться до потери пульса, чтобы компенсировать «выходные», в которые он провалялся дома, ничего не делая и мучая глазами потолок, уже пересчитав там все точечки на рисунке натяжной поверхности. Тысяча восемьсот девяносто пять точек. На самом деле, это успокаивало. Но только не Чонгука. Машина останавливается напротив знакомого строения, которое парень не посещал уже долгое время. Дождь заливает все окна в автомобиле, настоятельно не рекомендуя смотреть на родные стены общежития трейни и айдолов, видимо, не желая Чону новых моральных увечий от всех светлых воспоминаний, кои здесь происходили. А их было много… Очень много, и все они расплываются сразу же под чёрной полосой последних дней, смываясь в водосточную трубу нефтяным темным ручейком. Чон расплачивается с вежливым водителем, благодарит мужчину и говорит, чтобы тот не ждал его и ехал. Таксист согласно кивает и аккуратно отъезжает, когда мальчишка закрывает за собой дверь салона, выходя под проливной дождище. Чонгук быстро надевает капюшон толстовки и бежит к общежитию, спешно вытаскивая из кармана штанов ключи и открывая ими большую входную дверь, вбегая в укрытие. Холл «дома» уже не встречает макне громким топотом ног, хором радостных голосов, запахом блинчиков Сокджина и звуком телевизора, на котором каждый вечер устраивался сеанс дорам. Здесь все словно омертвело после ухода Чонгука и после его холодных слов человеку, которого он оттолкнул. Везде пусто и глухо, что становится жутко неуютно и даже немного страшно. Стены как будто скоро начнут разговаривать и требовать от Чона ответов: почему? зачем? для чего ты это сделал? Потому что стены видели то, что не видели другие. Потому что стены смотрели на тот мягкий и желанный поцелуй между двумя влюблёнными дурачками, до которых все не доходило, насколько глубоки их чувства. Потому что стены посматривали на чувственные объятия двух половинок одного сердца, видели слезы радости на плече одного из них, видели то, как неразлучная парочка не хотела отпускать друг друга от себя, видели, как горят глаза парней при виде друг друга, видели… их нужду в прикосновениях и нахождении рядом… Но что самое главное, стены точно уверены в том, что они видели любовь. «Быстро собрать вещи и уйти». Повторяет себе Чон раз двадцать, пока поднимается наверх, в свою комнату. Его психика и нервы на пределе, они скоро не выдержат и снова впадут в истерику. Мальчишка чувствует это. Поэтому он не смотрит никуда дальше своего носа и идет прямо к себе, не рассматривая комнаты других. Потому что он обязательно будет искать его дверь комнаты, а потом будет думать, как у него дела, все ли у него в порядке, хорошо ли он кушает… «Быстро собрать вещи и уйти…» Войдя, Чон замечает перед собой небольшой бардак, а потом торопливо ищет глазами синий рюкзак, в который он через минуту уже пихал вещи, не разбирая, футболка это или какой-то крем для лица. Он засовывал все и продолжал повторять: «Быстро собрать вещи и уйти». Чонгук не хотел боли. Не хотел. Но прямо сейчас его сердце болит так, что он хочет просто вырвать его и растоптать. Наконец, набив рюкзак всем, что попалось под руку, небрежно складировав фирменные вещи в комки, парнишка поспешно закидывает тяжёлый портфель на плечи и, двигаясь слишком резко и порой неестественно тревожно, почти бежит к двери, желая поскорее покинуть это место. Оно давило на него. И тем более Чон не хотел встретить кого-нибудь на своём пути. Он не горит желанием говорить даже с шариковой ручкой, что уж можно думать про людей. И парень, уже почти дойдя до главной двери, проходя по последней ступеньке и издавая ею скрипящий звук, слышит бряканье дверной ручки. Чонгук стоит лицом к двери, и когда она начинает открываться, поддаваясь чьей-то ладони, то тело парнишки впадает в ступор. Потом показываются зашедшие в дом люди. И это Чимин, в большой для него серой кофте и с мокрыми осветленными волосами, и… «Нет» Человек, имя которого Чонгук не произносил и не хотел произносить, желая забыть его до конца своих дней, до того момента, пока его прикопают на кладбище и пока он разложится в деревянном гробу под землёй где-нибудь в Пусане, в своём родном городе. Но Чонгук прекрасно знает, что не сможет забыть его, даже если к его лбу приставят холодный пистолет. Потому что это… Ким Тэхен.