Не прикасайтесь к идолам

      Мин Юнги никогда так не жалел о своем знакомстве с Ли Квансу, как в те моменты, когда он заходил в небольшую, пахнущую стерильностью комнату, оформленную в скандинавском стиле. Юнги шел по аналогу медицинской палаты, и каждое его движение было чем-то неуместным среди этих стен, где единственные перемены в течение дня были связаны с изменением угла падения солнечных лучей, если они конечно попадали внутрь помещения.       Как было бы хорошо, если бы гудящая вокруг тишина разрывалась размеренными звуками кардиомонитора, но единственным, что можно было услышать, не передвигаясь по комнате, было глубокое дыхание спящего и ночные завывания ветра. Погода за окном резко ухудшилась.       У окна стояла кровать, на кровати лежал человек.       Его новый, изувеченный друг. Его новая жертва. Юнги считал себя разносчиком опасной заразы своего прошлого.       Самопровозглашенный виновник случившегося каждый день приходил навещать спящего Тэхёна. С того дня, как макнэ изувечили, прошло четверо суток. Операция на носу была проведена лучшими медиками Сеула, но Сокджина и Намджуна смущало то, сколько времени Тэхён все никак не может прийти в себя.       Юнги удрученно срывал лепестки с увянувшего цветка ярко-синей гортензии, торчащего из букета в прозрачной вазе. Чимин каждый день приносил новый букет, но стоило ему ни разу не появиться за последние 24 часа, и цветы стали чахнуть ежесекундно.       В чем была причина? Чонгук бы сразу увидел в этом символизм, но Юнги просто продолжал срывать лепестки один за другим, дробя их на более мелкие частички. Красивый, но порченый увяданием цвет лепестков искажался освещением прикроватных ламп, так цветы казались еще более болезненными этим ранним утром.       Юнги не был одним из тех посетителей, что односторонне общаются с молчаливым пациентом. Он просто сидел на стуле и думал о своем, изредка переводя взгляд на лицо лежащего в кровати человека. Так Юнги наказывал себя.       Сегодня картина была той же, что и вчера: опухшее, «разноцветное» лицо куклы вуду, хлипенькие плечи, тонущие в больничной рубашке и линии трубок, присосок, веревочек-фиксаторов, торчащие со всех сторон.       Хосок как-то отметил, что Тэхён выглядит скорее как жертва хоррора про маньяка, медленно убивающего жертву, чем человек, которого лечат. Хосок никогда ранее не встречался с подобным результатом человеческой жестокости живьем, все происходящее вокруг он, поддаваясь защитной реакции, старался превратить в шутку.       — Очень мило с твоей стороны, Юнги, — прохрипел Тэхён, наблюдая за целеустремленностью уничтожителя букетов уже около 5 минут. — Я говорил, что не люблю цветы?       Юнги не заметил, что Тэхён очнулся, но ему хватило самообладания не взрываться в радостных восклицаниях и не кидаться хлопать по плечам этого болезненного человека.       — Давно наблюдаешь?       — Достаточно, — изображая возмущение ответил Тэхён. Он не знал, в какой степени выражение его лица отказывается передавать какие-либо эмоции. Постепенно начинало колоть в висках. — Выключи свет, пожалуйста.       — Прости меня, Тэхён, — после долгой паузы в темноте произнес Юнги. Он испытывал стеснение, но еще больше — стыд и вину за случившееся. В свету раннего утра были видны лишь силуэты общающихся.       — Юнги, я не считаю, что извиняться должен ты и давай забудем о случившемся. Эй, а что это за причиндалы у меня на руках? — внезапно спросил Тэхён, прижав подбородок к груди. Он чувствовал, что его ладони завернуты во что-то мягкое и теплое, но рассмотреть это что-то он не мог, из-за недостаточно высокой подушки.       — Предположительно шапки, — не сверяя ладони Тэхёна взглядом, ответил Юнги. Его самого интересовал вопрос нового медицинского прибора, когда он только вошел в комнату, но спустя какое-то время, Юнги потерял интерес к необычным грелкам. — Сказать остальным, что ты очнулся?       — М, может не стоит? — с намеком ответил Тэхён. Принимать гостей в таком состоянии это последнее, чего ему хотелось бы. Спустя день Тэхён пожалеет о сказанном, нудясь в пустой, безликой комнате абсолютно один.       — Ты не сможешь все время прикидываться спящим. К тому же, кто-то из парней навещает тебя ночью, в обход запрета врача, как и я.       — Чимин?       — Нет, эти букеты он доставляет через медперсонал.       Юнги собрал в ладонь разорванные лепестки и сложил в карман пиджака.       — Хм, а мне говорили, что ты тот еще любитель насвинячить.       — Если моя комната не похожа на клумбу, это не значит, что я везде оставляю после себя мусор, — догадываясь о том, кто мог сказать эти слова, ответил Юнги, и поднялся, чтоб уйти. — Поправляйся, макнэ.       Посетителю хотелось скрыться как можно скорее. Все четыре дня он продумывал, как будет убеждать Тэхёна, что ему отныне ничего не будет угрожать, что Юнги очень сожалеет о случившемся, что ему стоило бы прийти на помощь раньше, но Юнги не мог смотреть в глаза в такой темноте и не считал достойным говорить столь важные слова во мраке.       Боятся увидеть реакцию на свое извинение лишь трусы.       — Шуга, — тихо оклинул Тэхён в спину уходящему, — я в порядке.       — Теперь ты всегда будешь в порядке… Обещаю.       Так, постепенно и крепко, Тэхён врастал в жизни и сердца мемберов. Случившаяся история была не лучшим примером повода к сближению, но может в случае с замкнутым Юнги другого момента могло и не предоставиться еще как минимум полгода.       С того дня как Юнги извинился, они с Тэхёном еще неделю проводили утренние часы за разговорами: об экстремальных увлечениях (это был основной общий интерес парней), о работе, о том, как тяжело Юнги бывает погулять по городу незамеченным, но как отметил Тэхён, это не повод не пытаться. Такой человек, как Юнги, физически не может долгое время находиться в заточении особняка, машин и студий звукозаписи.       Как позже подтвердила медсестра, Юнги оказался прав, ладони новичка были завернуты в две шапки серого и темно-синего цветов. Она порывалась убрать их в тот же день, но Тэхён попросил оставить, аргументируя это тем, что иначе его кровь просто перестанет циркулировать по конечностям.       Так же неделю спустя всем мемберам все-таки разрешили одновременно навестить Тэхёна, это была очень семейная картина. Намджун и Юнги сидели на стульях по двум сторонам от кровати, Чимин опирался рукой об прикроватный столик, небрежно переплетая ноги, Хосок и Сокджин сражались за место на кровати, у ног Тэхёна, а Чонгук стоял у окна, за спиной Чимина.       — Тэхён! Ты пропустил премьеру песни Лиен Ми! Конечно, не сравнится с нашими с Намджуном наработками, но тебе будет чему поучиться, твой дебют следующий! — радостно бормотал Хосок, его прервал резкий, неестественный кашель Намджуна. — Что? А, да, прости, Намджун.       Тэхён заподозрил что-то неладное в этом немом перекидывании взглядами: укоризненность Намджуна и пристыженность Джей-Хоупа. Лидер отрицательно помотал головой, а затем перевел взгляд на Тэхёна, который ждал этого. Микровыражение удивления, резкий поворот лица в сторону и успешный игнор непонимания ситуации удался!       — Тебе понравились мои цветы? — быстро сменил тему Чимин, поворачивая вазу с новым букетом более презентабельной стороной к Тэхёну. На звук поворачивающегося сосуда среагировали все напряженные лица в комнате, что значит среагировали все.       — Да, спасибо, очень мило с твоей стороны.       — Бедняжка, как тяжело тебе должно быть в этой унылой комнате. Может нам устраивать здесь поочередные дежурства?       Мило, — с сарказмом хмыкнул Чонгук, отрываясь от своих размышлений. Подобными фразами он изредка сопровождал реплики Чимина, это довольно эффективно помогало не говорить что-либо похуже и вслух.       — Не стоит, у вас же свои заботы есть, я скоро поправлюсь, — отвечал Тэхён. Он чувствовал себя именинником или внуком, что спустя много лет приехал к своим бабушкам и дедушкам.       Подобные фразы, допросы о состоянии, истории о том, как прошли эти полторы недели — в общей сложности разговор длился еще час. Тэхён вымотался.       — Макнэ, я очень переживал за тебя, — прокашлявшись, произнес Сокджин, подбрасывая вверх принесенное им яблоко. — Выглядел ты, конечно, не фонтан. Знаешь, а ведь мы с Чонгуком легко смогли бы навалять Йоде, если бы те уебки нас не заломали.       — Я бы и сам справился, принцесса-белоручка, — Чонгук не упустил возможность подшутить над любящим решать все проблемы путем дипломатии Сокджином.       — Забудь, он уже не работает в компании, — перебил Намджун, косясь взглядом на Юнги. Тот как ни в чем не бывало приветливо улыбался Тэхёну.       — Да ладно вам… Чимин, как закончилась твоя неделя?       Вопрос Тэхёна не казался ему таким неловким до того, как прозвучал вслух, но был задан, чтоб поскорее свести на нет тему про избиение. Чимин на секунду замер, а затем медленно перевел стеклянный взгляд на капельницу.       — Юнги любезно согласился поменяться с Чимином, чтоб уладить все… вопросы. Мне кажется, так будет эффективней, — ответил Намджун, — да и я по всем соскучился, может тоже помогу.       С того момента Тэхён толком и не говорил, и не слушал. Он думал о непонятной заминке между Хосоком и Намджуном, а еще о том, что чувствует Чимин, так отчаянно изображающий то радость, то восторг, реагирующий на каждую реплику своих друзей хлопаньем в ладоши и заразительным смехом.       Тэхён еще не умел различать искренность и притворство в поведении айдолов, но у него были глаза и чувство такта, которые вычисляли неуместность такой полуистеричной радости от всего на свете. Да и остальные вели себя ничем не лучше, за исключением Юнги и Чонгука — искреннего сочувствия и искреннего безразличия.       И что интересно, первым из комнаты, пританцовывая, вышел тот же Чимин. Это должно было выглядеть как загадочная походка, и выглядело так. По факту лишь Чонгук заметил, что Чимин бежал. Бежал куда подальше, чтоб не находиться с Тэхёном в одной комнате. Чонгук винил во всем Чимина, Чимин, по большей части, не винил себя и ему удавалось это везде, кроме комнаты с регулярно сменяющими друг друга букетами.       Далеко не первый день Чимин пытался убедить себя в том, что все в его жизни в порядке, но получалось не всегда. Внешне он держался максимально непринужденно, однако по его чувствам ударяло похолодание в отношениях с друзьями. Чимин стал замечать, что каждый из них отныне предпочитал компанию другого, кого-либо, но только не его.       — Тебе больше не холодно? — спросил Чонгук. Из комнаты вышли все, кроме него.       Тэхён, медленно соображая, поднял правую бровь.       — У тебя всегда холодные руки.       — Шапки! Это был ты, — воскликнул Тэхён. Если бы он мог, то обязательно ударил бы себя ладонью по лбу, — Почему шапки?       Чонгук шумно выдохнул, а затем деловито повернул стул спинкой от себя и оседлал его, свесив руки вперед и вниз.       — Тебя нельзя было укрывать полностью. Я подумал, что это единственный способ ничего не передавить.       — Спасибо, Чонгук. Не знаешь, что это было сегодня с Хоупом?       Чонгук кивнул и пожал плечами одновременно, Тэхён прыснул. Он ждал ответ от человека, выдавшего себя очень нелепой реакцией.       — Н-нет.       Ага, но сразу понял о чем я, — Тэхён закатил глаза.       Сидевший на стуле массировал мочку уха, оббегая взглядом комнату, но максимально игнорируя присутствие в ней Тэхёна.       — Расскажи мне, хён. Мой менеджер чем-то недоволен?       Такая напористость в дуэте с, внезапно, серьезностью делала Тэхёна другим человеком.Теперь его глаза становились уже, выглядели более усталыми и чуть даже злыми, уголки губ безукоризненно опускались, а его слегка задранный нос выражал все недовольство игнорированием.       Как же, недоволен. Да он только наживается с компенсаций за твое избиение, — мысленно ответил Чонгук. За последнюю неделю он многое узнал о менеджере Тэхёна. Этот человек был невероятно живуч, даже в такой кризисной ситуации.       — Что у вас там произошло пока я был здесь? Никто ведь не думает, что я напал на этого психа первый?       — Макнэ, — изучая новое настроение Тэхёна произнес Чонгук, а что дальше сказать — не придумал.       Он был под гипнозом взгляда, которого еще не встречал. Тэхён в этой ситуации был красивой и ядовитой змеей, Чонгук — ненавистным самому себе кроликом. Почему всегда кролик?       Ранее Тэхён казался ему простачковым ребенком, новичком, вечно удивленным всему мальчиком, который вообще не знает во что, а главное — как сильно он вляпался. Теперь, прикованный к кровати, избитый в мясо, Тэхён выглядел взрослее, мужественнее и… ин-те-рес-ней?       — Я же не дурак. Намджун был очень недоволен чем-то.       — Да просто не хотел, чтоб ты расстраивался, что пропускаешь подготовку к дебюту, валяясь тут без дела, — максимально правдоподобно отмахнулся Чонгук, на что в ответ ему громко цыкнули. — Это же Хосок. Он вечно как ляпнет что-то не подумав, а потом всем вокруг разгребать.       — Ты думаешь я по жизни в глаза долблюсь и не замечаю, что происходит вокруг? Либо не ври, либо молчи. Мое выступление перенесли?       Чонгук мысленно чертыхнулся. Тэхён был близок к разгадке, но он не знал насколько сложная ситуация скрывается сейчас от его ушей.       — Да какого хрена? — дернул ногой Тэхён, чтоб зацепить коленом стул Чонгука. — Я думал, что стал для вас своим, а теперь ты сидишь напротив меня и пытаешься идиотом сделать! Ты понимаешь что я чувствую?       За дни, проведенные в этой палате, Тэхён стал очень несдержанным.       Вся та энергия: позитивная и негативная, все что он привык выплескивать на тренировках и что копилось в нем, пока он тратился лишь на переворачивания с одного бока на другой — это делало его вспыльчивее. Тэхён соскучился по нормальной жизни. Чонгук тоже, но по-своему. Оттого и сдался.       — Я расскажу тебе, — выпалил сидящий.       Да, лучше я, чем Чимин.       — Но если Намджун об этом узнает, у меня будут проблемы, так что знай: это потому что я считаю, что тебя надо готовить ко всему, а не пускать ситуацию на самотек и надеяться на твою выдержку.       — Окей, поехали, — нетерпеливо ответил Тэхён и дернул подбородком в сторону Чонгука.       — Вечером.       — Что?       — Я сказал, что расскажу, но не сказал когда.       — Ты издеваешься? — несоответствующий внешности, низкий голос Тэхёна, не становился звонче, даже когда он был максимально возмущен.       — Или так, или никак.       — Ладно!       Повисла тишина. Оба смотрели в разные стороны, как поссорившиеся подруги. Попеременно парни с шумом выдыхали.       Чонгук думал о том, как бы ему увильнуть от предстоящего разговора. Тэхён повернул голову и стал рассматривать своего посетителя. Он казался парню… ин-те-рес-ным?       Чонгук навещал его в обход запрета, Чонгук сдался и согласился рассказать, что скрывает команда, а еще он не хотел врать.       У Чонгука всегда такой печальный взгляд?       Я видел, как он смеялся, но смотрел куда-то в пол. Естественность в коме.       — И хм… слушай, твой телефон был все это время у меня. На него приходит очень много сообщений. И еще пару раз звонила твоя мама. Не знаю, с ней вроде как потом связалось руководство компании, что-то там наплели с три короба, — произнес Чонгук, а затем вытащил из внутреннего кармана пиджака телефон и засунул его в одну из шапок так, чтоб Тэхён без труда мог достать. Ладонь, соприкоснувшаяся с теплыми пальцами Чонгука, слегка дрогнула.       — Спасибо. Ты часто приходил сюда? — очень быстро произнес Тэхён.       Чонгук пристально заглянул в глаза собеседнику, выбирая наиболее подходящий ответ. Он был в замешательстве потому что, ну, такого ответа не было.       — Часто.       Тэхёна рассмешило выражение лица Чонгука. Он был похож на старшеклассника, который вроде как всегда все знает о жизни, но становится девственно тупым, как только ему задают элементарный вопрос по арифметике.       — О, ну тогда может разбудишь меня в следующий раз? Не хочу больше быть интересом извращенцев, — с улыбкой просил Тэхён. Отек с его лица уже сошел, но остались цветные пятна, похожие на размазанную краску, на фоне которой ярко выделялись белоснежные зубы.       Чонгук не ожидал такого укола в свою сторону и, скрывая пристыженность, парировал:       — Извращенец, значит? В следующий раз проснешься под Americano* и поймешь, что такое извращение, — ответил Чонгук и стал танцевать головой, с нарастающим звуком напевая припев песни.       Он нахлопывал ритм по коленям и находящимся вблизи вещам, стараясь как можно ярче отыгрывать образ жгучего испанца. Чего не сделаешь, чтоб отвлечь внимание от вопросов, на которые не хотелось давать ответ. По крайней мере он думал, что делает это ради маневра, а не чтоб произвести впечатление.       От затяжного смеха у Тэхёна болели бока, ребра, даже челюсть. Он вытирал шапкой Чонгука слезы и в какой-то момент просто катился к краю кровати, закрывая той же шапкой свое лицо.       — Неееет, ну неееет, — в перерывах между подавленным смехом и кашлем стонал Тэхён. — Лучше тогда вообще не просыпаться!       — А я о чем, — подмигнул Чонгук, с удивлением заметив, что зеркалит чужую улыбку. — Тебе принести чего-нибудь в следующий раз?       Тэхён застыл взглядом на подбородке Чонгука. Это был серьезный вопрос. Парень быстро и громко дышал, плавно остывая от, казалось, вечного и смертельного для его избитых боков смеха.       Важный вопрос. Но никто так и не спрашивал, чего ему хочется, это ведь так просто.       — Ты не мог бы принести мой блокнот? И ручку.       — Конечно, макнэ. Я пойду… А ты, — Чонгук указал пальцем на Тэхёна, разворачиваясь по пути на выход, — будь готов к незабываемому пробуждению.       У Чимина, стоящего за дверью с пачкой маски для лица, скривился рот. Это не была вымученная улыбка, это было раздражение, как от тяжелого воздуха в забитом напрочь общественном транспорте или как от красного огонька видеокассетника, что никак не мог «допикать и вырубиться нахуй!».       Что это за разговоры у них там?       — Чимин, что ты здесь делаешь?       Подслушивающий подскочил на месте и медленно развернулся в сторону подошедшего Сокджина.       — Ой, а я тут принес, знаешь… — взгляд Чимина истерично заметался из стороны в сторону, искривленный рот все же попытался спародировать небрежную улыбку.       Открылась дверь, Чонгук, стремящийся бодрым шагом выйти из комнаты, пошатнулся, чуть не столкнувшись с Чимином.       — … маску.       Как черт знает что, — мысленно рявкнул на себя Чимин.       Интересно, — Сокджин не сводил глаз с Чонгука.       Блять, — волна позитива последнего гостя Тэхёна «слегка» расплескалась об каменную стену неловкой ситуации.       Немой сцене о трех наследниках трона Намджуна не хватало лишь закадрового голоса:       «Так они и встретились».

***

      Комната Тэхёна была чем-то несоответствующим хозяину.       Слишком, — самое подходящее слово, возникшее в голове Чонгука, когда он попал туда с целью найти блокнот.       Тэхён и правда хотел бы сделать в своих апартаментах ремонт, а точнее перестановку и масштабный вынос ненужного барахла: чрезмерное количество пуфов, подушек, псевдоантикварных тумбочек и торшер, самый уродливый в мире торшер с кисточками.       Бесполезность и старомодность предметов интерьера наталкивали Чонгука на мысль о том, что в эту комнату раньше сносили все, что не вписывалось в остальные, а может здесь и вовсе ночевала команда стаффов, перед отъездом в тур.       Для человека, что живет и работает дома, такое нагромождение вещей могло бы значительно снижать рабочую продуктивность, но Тэхён обычно влетал к себе в комнату, переступая через нераспакованные вещи, а затем, делая пару заметок в нужный блокнот, уваливался спать.       Чонгук, не вынимая руки из кармана домашней толстовки, не спеша подошел к письменному столу и присел на роскошное в своем удобстве рабочее кресло.       Так, хорошо. Это шутка? — парень скрестил руки на груди, поворачиваясь на стуле в разные стороны поочередно. Стол, за которым он сидел, был завален грудой блокнотов разных размеров, цветов и степени новизны.       Макнэ знает что такое «заметки**»?— ухмылялся Чонгук. Не то чтоб он был ярым борцом за сохранение лесов, но такое количество бумаги он в последний раз видел еще учась в школе.       Чонгук принялся поочередно рассматривать блокноты. На первой странице каждого из них желтым маркером были выделены слова: «для стихов», «идеи на сиквел моего У. Н. Л. Д. Р. », «рецензии на фильмы»,«планы»,«рецензии на книги», «люди», «заметки». Чонгука особенно повеселил отдельный блокнот под «заметки».       А что из этого всего НЕ заметки?       Из последнего блокнота было вырвано больше всего листков, именно эти клочки бумаги создавали хаос на рабочем столе Тэхёна. По мнению Чонгука, как на столь лениво отдавшемуся течению жизни человека, у Тэхёна была слишком сложна система структурирования мыслей.       Этот порядок в беспорядке совсем не вязался с образом разгильдяя макнэ, оттого вдвойне интересней было изучать чужие записи. Чонгук не считал эти блокноты дневниками, по крайней мере это было его основное оправдание для самого себя.       Просто интересно чем живет новичок.       Последним Чонгук открыл блокнот «люди» и стал медленно пролистывать его странички, одну за другой. В самом начале размеренный почерк описывал характеры знакомых (или нет?) ему людей: их поведение, внешность, какие-то необычные поступки. Казалось, хозяин блокнота находится в вечном поиске особенного.       Последние из исписанных страниц содержали гораздо меньшие очерки, Чонгук подмечал для себя все больше новых имен. Тэхён писал о своем менеджере, о знакомстве с командой специалистов по имиджу, а еще он писал о Чимине и Намджуне.                   (…) Чимин-хён большой поклонник джазовой музыки, как интересно.                   (…) Иногда мне кажется, что он рожден для праздных развлечений и роскоши. Он держится за свой стиль и образ, работает над ними ежесекундно. Сегодня Чимин поправлял пиджак так, словно снимается в рекламе элитных духов. И вроде делал это по-обычному, но все выглядело как в замедленной съемке. И пафосно.                   Я тоже так буду выглядеть со стороны?                   (…) Розовый ему идет больше, чем мне.                   (…) После сегодняшнего разговора я понял одно: ни при каких обстоятельствах лучше не становиться на пути у Пак Чимина. Если ему что-то нужно — он точно это получит. Любыми способами.       Чонгук захлопнул блокнот и отложил его в сторону, презрительно хмыкая.       Видишь в нем всё, да не всё.       Среди прочих заметок о характере и поведении людей, не раз встречались имена других мемберов, в том числе и Чонгука, но он был слишком раздражен, чтоб читать текст внимательно, не перескакивая через абзацы.       / телефон Тэхёна / [21:40] я оценил твой юмор, макнэ может ты дашь мне чуточку конкретики?

[21:40] ты о чем?

[21:43] блокнот.

[21:43] а, да ну возьми какой тебе больше понравится

[21:45] только нелинованный!

[… Чонгук набирает сообщение…] [… Чонгук набирает сообщение…] [… Чонгук набирает сообщение…] [21:48] ок.

[22:07] во сколько ты придешь?

[22:19] эй

[22:52] Чонгук?

[22:55]

прихвати чипсоидов

и пепси

(‾́ ◡ ‾́)

***

      Чрезмерно крепко сжимая в руке темно-зеленый блокнот с плотными листами цвета слоновой кости, Чонгук вышел из комнаты Тэхёна и побрел по коридору. Каждая дверь скрывала тайну уединения того, кто за ней скрывался.       Юнги, должно быть, был вне дома, смех Намджуна и Хосока всегда хорошо слышно из далекой комнаты для звукозаписи. По правде говоря, они пишут музыку везде, но только не там. Чонгук считал комнату-студию звукозаписи местом для игрищ, там никогда не было рабочего настроения, скорее в корне наоборот. Именно там пьяный Юнги однажды записал кавер на Adele. Эти три минуты могли бы разрушить карьеру всей группы, если бы попали в интернет.       Что касается остальных, то Сокджин… чем вообще занимается Сокджин в такой тишине? Псих-одиночка, — Чонгуку казалось смешным это сравнение, пока он не подметил для себя, что сам мало чем отличается от своего друга.       / телефон Чонгука / [22:59] Чимин: отныне предпочитаешь шапкам капюшоны? [23:10] Чимин: да ладно, это мило, на самом деле…

      Сообщение от Чимина пришло как раз в тот момент, когда Чонгук проходил мимо его комнаты. Бывает же такая ирония. Парень с блокнотом резко ускорил свой шаг и в рекордные сроки добрался до своей комнаты. Ему не стоило захлопывать дверь с таким энтузиазмом.       Кем был Чонгук?       Человеком, который всегда знал, чего хотел и с легкостью управлял своими эмоциями. Человеком, что изо всех сил старался отстраниться от мыслей о спонтанном, идиотском порыве — поцелуе полумесячной давности.       Чонгук хотел жить хотя бы на уровне «сносно», но прошлое без конца играло с ним в тяни-толкай. Его нудило от этой неопределенности в отношениях с Чимином. Если тот хотел забыть о заветном «мы» то к чему были эти сообщения?       К тому, что Чимин человек, которому не составит труда поставить лайк Саддаму Хусейну или Гитлеру, если ему и правда понравилась фотография. У Чимина не существовало рамок и иерархии в отношениях. Все друзья и все враги, с каждым выпить и каждого обсудить за спиной. Он считал, что даже расставшись с Чонгуком, может преспокойно общаться с ним, как лучшие друзья. Он ведь не хочет терять близкого друга, что тут такого?       А то, что друзья могут стать любимыми, но любимые не могут остаться друзьями.       Чонгук был слишком горделив, не умел прощать даже когда страдал всем сердцем и скучал. Его раздражало то, что он не знает, что с ними. Раздражало то, что в его иерархию ценностей не вписывается поведение такого человека, как Чимин. Это больше не было любовью, оставалась пустота и потребность заполнить ее, вернуть на место пазл, который теперь хотел стать другим боком, но не мог… рисунок упирался ему и не позволял этой переменной случиться.       Около двух часов ночи Чонгук неуверенно открыл дверь в «госпиталь» особняка. Лампа у прикроватной тумбочки была выключена, спящий наловчился обезвреживать ее своими силами. Единственным источником света был ночник у самого выхода из комнаты.       Чонгук подумал, что хорошо было бы зайти уже в другой раз, но его ноги, привыкшие к ритуалу навещания Тэхёна посреди ночи, сами повели гостя к прикроватному столику, где он и оставил блокнот, а затем сел на стул и прижал правое колено к груди.       — Every breath you take***, — пробубнил себе под нос Чонгук, оглядывая комнату. Зеленый блокнот был ящиком Пандоры, он хранил в себе все остальные «заметки», а значит самые спонтанные и искренние мысли своего владельца.       Прекрасный способ получше узнать человека — совать нос в его дневники, — саркастично корчилась совесть, постепенно загибающаяся на задворках сознания Чонгука.       Это не дневники. Кто вообще сейчас ведет дневники? — упирался Чонгук сам себе.       Хосок ведет дневники. А это — не дневник.       — Every move you make, — более уверенно уже пропел Чонгук тихим голосом.       Он видел в музыке 80-х особую романтику, даже в тех композициях, что абсолютно не несли в себе смысловой нагрузки, но сейчас Чонгуку не хотелось грузиться ностальгией по всему на свете, напевая попсовые баллады. Он хотел поскорее рассказать Тэхёну то, что должен, и с относительно чистой совестью уйти в свою комнату. Почему-то будить спящего казалось ему психологически сложным заданием.       Чонгук смотрел на напряженное лицо Тэхёна. Человек без сознания должен был бы выглядеть максимально расслаблено, но Тэ был весь как струна: ровная спина, прижатые к телу руки, на лице — вскинутые вверх брови, сощуренные глаза, выгибающие ряд густых ресниц в странную волну, приоткрытый рот.       Тэхён выглядит лучше, когда в стороне эти его «ужимки новичка», — без сочувствия к неспокойно спящему констатировал Чонгук, но затем слегка подскочил, когда Тэхён тихонько кашлянул и произвел что-то непонятное, больше похожее на стон.       — Так, ладно, хватит, — Чонгук наклонился к Тэхёну и несколько раз провел рукой по его плечу. Движения оказались неуклюжими, тот, кто их делал, делал это словно против своей воли. Мать научила Чонгука тому, что ни смотря ни на что, людей нельзя будить резко. Он всегда просыпался от ее ласкового шепота, самого прекрасного голоса на свете.       Чонгук понимал, насколько уродливо выглядит этот гибрид установок его детства и нежелание нежничать со спящим, практически чужим человеком.       Это не нежелание, это смущение и страх, — злорадствовало где-то в душе, Чонгук разозлился, отмахнул абсурдные мысли и, схватившись за плечо Тэхёна, громко произнес:       — Просыпаемся, просыпаемся!       Тэхён резко открыл глаза, активно отмахиваясь в полутьме от чужой руки. Пока зрение привыкало к слабому освещению, он с раздражением произнес:       — Тебя не учили, что резко будить человека очень вредно?       — Впервые слышу, — безразлично ответил Чонгук, вновь откинувшись на спинку стула.       — Ты бы еще позже пришел.       — Ну, утром — смена Юнги, не так ли?       Тэхён на секунду удивился, а затем слегка подтянулся вверх на кровати, чтоб занять хотя бы полусидячее положение и скрестил руки на груди. Сгибы рук болезненно заныли, напоминая о недавних уколах, но парень уперто давал себе отказ в принятии другой позы. Ему хотелось выглядеть серьезно любой ценой.       — Я внимательно слушаю, — произнес Тэхён. Теперь он отчетливо видел лицо Чонгука.       — Есть хорошая новость и плохая.       — Начни с плохой.       — Умница. Так, значит плохая новость… да, твой дебют, возможно, переносят, а может его и не будет вовсе.       — Чт… — Тэхён медленно разогнул руки и уперся ими в края кровати. Сердце стало стучать с таким грохотом, что каждый удар приходился стуком по вискам.       Чонгук нервно выдохнул, все, теперь это не его ответственность.       А легче-то не стало.       Парень провел рукой по лицу, а затем решил дать Тэхёну еще несколько секунд на осмысление. Чонгуку стало искренне… жаль? Он искал в себе радость того, что стал информатором и доверенным лицом раньше, чем кое-кто, но никакого удовольствия эта честь не принесла.       Чонгук пожалел о том, что нарвался на это. Ему стоило продолжить.       — Дело в том, что твое лицо… хм, мы не знаем, сможешь ли ты после всего выносить такие нагрузки. И не знаем, будешь ли ты выглядеть как надо, когда все заживет. НЕТ! Не мы не знаем. Администрация. Там, знаешь, ведутся переговоры. Очень ожесточенные. И мы с ребятами, мы все, тебя поддерживаем и настаиваем на том, чтоб все состоялось. Намджун оббивает все пороги, я думаю, что все будет в порядке.       Кому я вру, что мы вообще решаем?       Тэхён уже не слушал. Еще недавно он размышлял о том, как ему повезло, ведь он — счастливчик каких еще надо поискать. Его жизнь устроена лет на 10 вперед и уже ни о чем не надо переживать: будут деньги, будет кров, будет успех.       Теперь, вздрагивая на каждом слове Чонгука, Тэхён чувствовал проседание почвы под его планами на жизнь. Парень закрыл лицо руками, опасаясь наплыва собственных эмоций.       Что мне теперь делать? — думали оба.       Тэхён чувствовал себя преданным, но в тоже время понимал самое обидное — здесь никто и не виноват. Тэхён не виноват, что его избил психопат, начальство не виновато, что они принимают только коммерчески выгодные для себя решения, Чонгук не виноват, что именно ему пришлось все это рассказывать.       Не на кого пенять, Тэтэ.       Вот почему Юнги так убивается.       Чонгук не сказал этого, но с большой вероятностью убедить руководство дать Тэхёну шанс мог Чимин. Все друзья, все враги. Чимин, не истративший потенциал «решалы» во время своей недели, решил применить дар убеждения на участившихся бранчах с влиятельными людьми, в основном из сферы рекламы.       По ранним прогнозам специалистов у Тэхёна, при лучшем раскладе его выздоровления, был огромный шанс стать новой мечтой Кореи, даже без применения искусственной подпитки его популярности. Новичок был выгоден всем, кроме инвесторов и самых сливок компании, которые не привыкли ждать свои деньги и жить без гарантии: выгорит дело или нет?       Пока Тэхён лежал в больничной койке особняка, что постепенно утрачивал шансы стать его домом, чужие разговоры решали его судьбу.       Ли Квансу оказался прав.       Мемберы хоть и были тем, вокруг чего крутится жизнь компании, но они практически ничего не решали.       — Чонгук… ты принес пепси?       — Нет.       — Хорошо. Мне нужно что-то покрепче.

***

      Люди, которые говорят, что им нравится вкус алкоголя — врут. Водка, джин, текила, абсент. Они напалмом выжигают ваше горло, заставляя все внутренности трястись в конвульсиях и после такого, да, вы чувствуете удовольствие и расслабление, потому что вашему организму, до следующей рюмки, ничего не угрожает.       Напиваться это как совершать несколько самоубийств за вечер и каждый раз возрождаться. Это как осознанно проживать свою ошибку и выходить из нее победителем, выжившим, тем, кто справился и счастлив, тем, кто в безопасности и кого ничего больше не волнует.       Люди, которые говорят, что им нравится вкус алкоголя — врут. Алкоголь отвратителен. Им нравится то, что они чувствуют «после».       Выбор Тэхёна пал на крепкий вермут биттер. Чонгук, не разбирающийся в выпивке, взял указанную ему бутылку в кухонном баре и, захватив пару сендвичей, направился обратно.       — Ты, наверное, совсем не умеешь пить, — кашляя, произнес Тэхён, выпив залпом первый бокал. Он старался выглядеть позитивным и держаться молодцом, прежде всего для самого себя, но ни дать ни взять — его горло уже очень давно не билось в агонии Великого Лондонского пожара.       — Я просто не хочу, — буркнул Чонгук, не отрываясь от телефона.       — Это я о сэндвичах, хён, — объяснился Тэхён, жуя такой неуместный вечеру и выпивке перекус. Ему очень хотелось пообщаться. — Хён, а почему ты принес мне выпивку?       — Потому что ты попросил.       — Нет, но ты ведь понимаешь, что тебя пристыдят за спаивание больного макнэ?       — Муки совести? Что это? — хмыкнул Чонгук, все еще не глядя на Тэхёна. — К тому же, меня здесь не было, ты о чем?       Чонгук чувствовал себя нянькой, что приглядывает за ожидаемо разбаловавшемся ребенком. Пока Тэхён начинал дуреть, Чонгук, потягивая, ради приличия, один свой бокал, изучал два последних сообщения на своем телефоне.       Еще спустя полчаса монологов Тэхёна и залипаний Чонгука, тот, что был младше и пьянее, резко сел в кровати и схватился за телефон своего хёна. Чонгук успел нажать на блокиратор, но телефон все-таки отпустил, не ожидав такой силы от макнэ.       — Что тут у нас? Пароль… информация скрыта, как и сердце Чон Чонгука, — зачаровано пропел Тэхён, прижав телефон к груди и звонко рассмеялся. Расслабленный больнично-диетической пищей желудок младшего быстро сводил на нет его устойчивость к алкоголю.       Чонгук мазал взглядом по пытавшемуся разблокировать его телефон Тэхёну. Он не испытывал отвращения, потому что видел в глазах этого смеющегося парня отчаянье. Чонгук, возможно впервые, был готов осознанно стать жертвой чьих-то насмешек, с целью помочь человеку. Тэхён страдал и цеплялся за него своим дерганно-веселым взглядом, молча просил помочь и Чонгук не отворачивался.       — Что у тебя за история, Гук?       — Ты о чем? — скрестив руки на груди ответил Чонгук. Он не знал, куда ввязывается, отчего был готов спокойно и правдиво отвечать на все вопросы Тэхёна. Лишь бы отвлечь его.       — Благотворителями и сочувствующими не становятся от счастливой жизни, — кивая на бутылку в своей руке объяснил Тэхён. — Теперь Я тебя лечить буду.       — Я просто наблюдателен к чужим загонам.       — Ты «просто» не вышел меня встречать, когда я только приехал сюда. «Просто» воюешь с Чимином за место под солнцем и проигрываешь, «просто» желчью изводишься каждый раз, когда смеются над его шутками. Ты «просто» причина перешептываний Намджуна и Хосока. Знаешь, а они ведь переживают за тебя.       Чонгук ожидал чего угодно, но не этого.       Лучше бы это был просто пьяный бред про дружбу или про тяжелую долю трейни.       Он изобразил жеманную улыбку и медленно наклонился к сидящему в кровати, чтоб забрать бутылку, но Тэхён резко отдернул руку и сделал глоток прямо из горлышка, после чего сощурился и поставил бутылку на пол.       Затем Тэхён направил указательные пальцы к вискам, изображая профессора Ксавье****.       — Продолжим. Что так подкосило тебя, Чон Чонгук? Когда полгода назад Намджун описывал мне тебя как человека, с которым поговорив однажды, не перестанешь им восхищаться, я представлял немного другую картину.       — О боже, — засмеялся Чонгук, мысленно салютуя Намджуну. Ему было приятно услышать эти слова, но Чонгук и сам понимал, как рознится он сегодняшний и он прежний.       — Кто разбил твое сердце, Чон Чонгук? — икая, спросил Тэхён. Это был тот вопрос, на котором ему стоило бы остановиться.       Чонгук исподлобья посмотрел на своего собеседника. Теперь разговор не казался ему таким безобидным. Алкоголь не довел парня до опьянения, но ему было необычайно жарко. Чтоб потянуть время, Чонгук расстегнул пуговицы на запястьях и стал методично подворачивать рукава рубашки.       — Кем бы она не была, ты не заслуживаешь такого, я уверен, — продолжал Тэхён. Он и сам понимал, что пора заткнуться. Он и заткнулся бы, если бы не был так пьян.       — Он, — приглушенно произнес Чонгук, и уперся локтями в колени, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Чонгук не хотел смотреть в глаза, Чонгук хотел уйти.       — Он… хорошо. Ну так вот, если это продолжается долго, а как я предположу, очень долго, тебе пора взять себя в руки и прекратить это.       — Что это? — иронично засмеялся Чонгук. Он чувствовал себя как старшекурсница, которую учит отношениям 16-летняя девчонка.       — Это, — ответил Тэхён. Его оскорбляло отсутствие зрительного контакта.       Тэхён всей душой, искренне хотел разобраться в ситуации. Зачем — он не знал. Просто ему очень хотелось еще раз увидеть Чонгука таким, как сегодня когда он во все горло распевал песню Леди Гаги, дурацкую песню, но таким красивым и живым голосом. Чонгук должен был стать таким. Оставаться таким.       — Вы ведь давно расстались? Думаю, больше двух месяцев.       — Расставание — вещь относительная, — подсказал Чонгук.       Собачья чушь. Относительное расставание.       Но что тогда значат эти смски?       Чонгук вдруг вспомнил, что телефон с сообщениями от Чимина, все еще у Тэхёна.       — Так ты еще на что-то надеешься? Чонгук, ты казался мне умнее.       Тэхён наклонился к Чонгуку и положил руку ему на плечо. Тело под ладонью напряглось.       — Извини.       — Тэхён, тебе и всем советчикам, которых жопой жуй в этом доме, стоило бы сначала поинтересоваться, нужны ли кому-то ваши, основанные ни на чем, умозаключения, — каждое словосочетание звучало на полтона громче.       Чонгук постепенно выпрямлял спину, от чего рука Тэхёна вскоре соскочила с его плеча и повисла в воздухе. Через пару секунд оба были в прежних положениях: Чонгук, с самым своим дерзящим выражением лица, облокачивался о спинку стула. Тэхён, так эмоционально податлив из-за алкоголя, вжался плечами в свою огромную подушку.       — После ампутации ноги или руки, она все еще может болеть. Даже когда болеть уже нечему.       — Блять, — застонал Чонгук. Ему надоедал этот пьяный бред. — Хватит уже, а?       — Чонгук, это фантомная боль. У тебя болит то, чего уже нет, ты сам подпитываешь свои чувства.       — Я не подпитываю, ясно? Это он! — закричал Чонгук, указывая рукой в сторону. Тэхён ни о чем не догадывался. — Каждый раз, когда я пытаюсь оставить все как есть и жить своей жизнью, он возвращается!       — Он бы не возвращался, если бы ты перестал впускать!       — Ты не понимаешь. Не я руковожу этими отношениями. Это он все начал год назад и я понятия не имею что в голове у этого человека.       — А тебе это правда так нужно?       Свой вопрос Тэхён задал тихо, оттого еще болезненней были размышления Чонгука на предмет ответа. Его трясло, потому что он осознавал, но не хотел проигрывать, не хотел признавать свою неправоту.       — Не ищи оправданий своему страданию.       Чонгук ударил кулаком по тумбочке и свирепо уставился на Тэхёна.       — Думаешь я сижу и только и думаю о том, как бы посильнее упороться самобичеваниями? Да, я бы все отдал, чтобы отмотать назад время до того момента, как все начало разваливаться. Нет, может тогда в Маями я что-то сделал не так, может упустил что-то, может обидел. Я не знаю, что сделал не так, понимаешь? Мы были вместе все это время, а потом он просто пришел ко мне и сказал…       Пижама, я кажется больше не люблю тебя…       Чонгук громко выдохнул. Он не мог повторить вслух эти слова.       — Гук, послушай, — Тэхён погружался в чужую, отталкивающую как ледяная вода историю. Он чувствовал себя молодым доктором, которому впервые приходится делать больно пациенту, чтоб вылечить.       — А браслет этот идиотский. Я же оббегал полгорода, я делал на заказ, под его уродские карликовые руки!       Он любил руки Чимина.       — Не позволяй себе растворяться в этом, Чонгук. Пора остановиться, — голос Тэхёна теперь убаюкивал.       Такие разговоры — на повышенных тонах, с огрызаниями, с ударами кулаком об тумбочку, могли перебудить уже половину этажа, но к счастью, большинство мемберов жили в другом крыле.       — Я знаю, знаю, — намного тише застонал Чонгук и сложил руки на кровать, упершись лбом в упругий матрас.       Тэхён занес руку над головой парня, а затем просто просунул левую руку под ладонь Тэхёна, а правую положил сверху. Острые костяшки макнэ теперь упирались в мягкую ладонь Чонгука снизу и накрывали ее своим холодом верху.       — Не лечи меня, Тэхён. Я… как-нибудь переживу.       Чонгук думал, что не любил, когда его жалеют, но то, как он проживал свою жизнь, говорило об обратном. Ему не нужно было половинчатое сочувствие от всех, он искал полноценное принятие кем-то одним, но самым близким.       Чонгук искал поддержку, но был слишком гордым, чтоб просить о ней в открытую. Чонгук жалел всех, чтоб его не жалел никто. Он смотрел в грустные глаза Тэхёна, что уже и думать забыл о своих проблемах, неотвратимо переключившись на личную трагедию Чонгука. Он смотрел в грустные глаза Тэхёна и думал о своей фантомной боли.       — I'll be watching you, — ответил Тэхён. Он не знал, откуда слова этой песни возникли в его голове, но ему показалось забавным угрожать сталкерством человеку, которого он хотел вылечить любыми усилиями.       Чонгук грустно улыбнулся в ответ на теплый взгляд Тэхёна, а затем произошло нечто странное.       Тэхён стал серьезней.       Снова разрез его глаз стал уже, снова он смотрел так, словно своим уверенным взглядом может прошибать стены. Рука парня, лежащая под ладонью Чонгука, сжалась в кулак. Тэхён отвел взгляд в сторону и поджал губы.       — Ты ведь знаешь, что ты не жилец, если сегодняшний разговор где-то всплывет?       Тэхён не слушал. Он медленно развернул свою ладонь так, чтоб теперь рука Чонгука лежала прямо в его руке. Тэхён собирался переплести свои пальцы с чужими.       Чонгук не сразу понял что происходит, продолжая грустно улыбаться, а затем почувствовал, как заряд тока прошелся вдоль его руки, врезался во что-то между ребер и взорвался по всему телу. Чонгук одернул руку и, не контролируя координацию, зацепил ногой бутылку вермута, разлив жидкость по полу.       — Что ты за недоразумение, — быстро сменил настроение Тэхён, словно вспомнив, что он здесь пьяный, вообще-то.       — Ну, теперь будешь засыпать под запах крепких ноток биттера*****, — тоном «ну, такие дела» констатировал Чонгук, отходя от кровати с Тэхёном. Нет, от лужи. — Я, наверное, пойду.       — Да уж, давай, — не переставая хихикать ответил Тэхён, и, взяв в руки блокнот, обнял его. — Спасибо, Чонгук.       Он не был уверен в том, за что благодарит. Чонгук ответил тем же и с той же неоднозначностью.

***

      Той ночью Чонгук больше не вспоминал о телефоне. Первым делом, зайдя в комнату, он отыскал единственный в своем роде и в этом помещении блокнот, сел за стол и аккуратным почерком озаглавил первую, после вырванных, страницу — «О фантомной боли».       Кто вообще пишет дневники?       Хосок.       Может так он справляется со своей фантомной болью.       Тэхён заснул быстро и с мыслями о том, что сегодня был одновременно и худший, и лучший день в его жизни в стенах этого дома. На утро он не вспомнит о том, чего ему захотелось и что он, поддавшись порыву, сделал — взял Чонгука за руку.       Чон Чонгук. Я надеюсь, ты справишься.       I'll be watching you.