Глава написана под впечатлением от композиции
Erik Satie — Gnossienne No.1
— Намджуну это не понравится, — тихо пробубнил Хосок свою любимую поговорку мембера-ударника труда. Он медленно снял капюшон дешевого полиэтиленового плаща, пересекся тревожным взглядом с хёном и, последовав примеру старшего, позволил стаффу увести себя в более безопасное место. В этот сырой и мрачный день все с облегчением констатировали факт: уже сутки ни Тэхёну, ни кому-либо еще не поступали угрозы, а протесты вокруг особняка группы неожиданно быстро разогнались дождем. Двухнедельное негодование арми, посылки с дохлыми крысами не могли остановить ни специальные развлекательные выпуски с мемберами BTS, ни новые трансляции. Иногда от твоих стараний зависит все. Иногда дело должен решить случай с погодой. Хосок и Сокджин уже два дня находились в США, чтоб как следует проконтролировать процесс подготовки к дебюту Тэхёна. Им не стоило бы грузить себя подобной работой, не будь Намджун занят юридическими вопросами своих нового и старого контрактов, не будь Юнги занят сольным проектом, не будь Чимин «неизвестно где и хрен пойми чем занимающимся», по словам проницательного Хосока. Как и Чонгук, он обладал необычайным даром интуиции, особенно резко срабатывающим в тех ситуациях, когда дело касалось несчастий с участниками группы. Сейчас вся его нервозность пришла к апогею. Как и любой образованный человек, до происшествия под дождем Хосок не особо доверял безосновательной тревоге. Он точно знал, что с Тэхёном Чонгук, что они, и все в группе, в полной безопасности и присматривают друг за другом. Да, Чонгук занят Тэхёном. По общему соглашению группы. Да, так было лучше для всех, когда новостные скандалы разгорались, как искра в сухом августовском поле, а единственным, кто смог обеспечить новичку спокойствие и стабильность, к удивлению, стал бывший макнэ. Чонгук изменился. Пусть он и не вернулся прежним беззаботным пареньком, увлеченным жизнью в профессии, которую избрал еще подростком. Но Чон и не был тем мертвецом, несколько последних месяцев безлико присутствующим на вторничных вечерах в Комнате с таким видом, будто его соседи — дементоры*. Хосок радовался и опасался этих изменений, пристально наблюдая за тем, как свет в глазах обоих макнэ подрагивал и затухал, будто свеча, стоящая на сквозняке. — Намджуну это не понравится, — еще раз, но уже мысленно произнес Хосок. Он не верил в недобрые предзнаменования, но уже точно знал, что сегодня откроются новые и старые раны. Только что, в процессе установки новых декораций для седьмого мембера, часть ранее закрепленной над сценой аппаратуры свалилась вниз и вызвала небольшой пожар сломанной конструкции. Присутствуй на этом монтаже Тэхён, его дебют не случился бы уже никогда. И сегодня, определенно точно, что-то еще пойдет не так.***
За шумом воды и бьющихся об дно раковины ложек его голос звучал будто со дна озера, что никак не хотело отпускать утопающего, из последних сил рвущегося к воздуху, практически немого. — Знаешь, я завидую твоей жизни в западном крыле. Мне бы тоже хотелось хоть иногда побыть чуть более отдаленным от всего этого. Чимин давно перестал гоняться за Чонгуком для необходимого разговора, но Чонгук не перестал убегать. Быстро дернув кран вниз, он поставил две чашки с недоваренным какао на поднос и развернулся к выходу из столовой. Шерстяной носок случайно наступил на босую ногу. Чимин смотрел в пол, будто не понимал природу носков, а затем стал медленно взбираться дрожащим взглядом по Чонгуку. На младшем была темно-зеленая толстовка с оттопыренными локтями и обвисшими передом, на груди белая надпись «I'm a boy. Not a toy». Так на этой надписи он и остался. — Чимин? Я пройду? — Чонгук не хотел, чтоб эти слова звучали так, будто он хочет отодвинуть что-то бестолково лишнее с пути, но так оно и звучало. — Я так устал, — Чимин думал, что ответил, но произнес эти слова мысленно. В последнее время он так часто молчал, что перестал различать моменты общения от собственных размышлений. Иначе Чонгук мог пройти только обойдя кухонный стол, что заняло бы несколько шагов в неловком молчании и поставило бы его в положение игнорирующего все, что касается Чимина. От чего-то сейчас он не хотел, чтоб так было. Чонгук знал, что наверху его ждут, но Чонгук интуитивно знал, что сейчас именно тот момент, когда ему стоит остаться. Два черных глаза, сильно оттененных прозрачно-серой кожей не дали ему сделать шаг назад. Чонгук продолжал стоять с подносом в руках и, пользуясь случаем, изучал существо, стоящее перед ним. Босой, с синими от холода ногами, но стоял так, словно не чувствует. Стопы Чимина были средними, по мужским меркам, но за счет выпирания множества костей и цвета они казались ластами, едва прикрываемыми растянутыми черными спортивками. Сам по себе он выглядел оледеневшим морским созданием, рыбой с пересохшим телом, носил большой не по размеру пуловер темно-фиолетового, абсолютно не подходящего ему цвета. Чимин, кажется, вообще не шевелился, пока Чонгук осматривал его, но когда младший решил взглянуть в глаза, Пак уже ждал его, расфокусированным взглядом смотря сквозь Чона. Что стало с его кожей? То хлипкое покрытие, под глазами мембера оттеняло желтым, а затем голубым кругом, щеки страдали от розоватых следов недавней сыпи, словно Чимин объелся чего-то вредного несколькими днями ранее, а теперь перестал есть вообще. Казалось, ему нет и 18, он будто был трудным, болезненным, непринятым никем подростком. Чонгук пост-фактум понял, что еще изначально было не так в этой ситуации, что заставило прислушаться, остановиться. Из голоса Чимина пропало все ехидное и напускное, появились легкость и мягкая печаль? Будто скорбь. — У тебя аллергия? — Я ел клубнику, — спокойно, как дежурная беседа с врачом. У Чонгука закончились темы для разговора. Ни обойти, ни остаться. Он сделал шаг на разворот. — Я знаю. Остановился. Показалось? — Я знаю, что ты не хочешь здесь быть. Пожалуйста, не убегай от меня. Что-то странное было в этом дне, иное. За окном сильно лупил дождь. Чонгук в течении нескольких месяцев раздраженно избегал витающее между ними чувство вины, которое оба, неосознанно, перебрасывали друг на друга, чтоб облегчить боль. Теперь же он стоял здесь, не ощущая ничего кроме внезапного чувства долга перед тем, что было и тем, что будет. Чон оставил поднос у раковины и сел за стол, зажимая кнопку уменьшения звука на телефоне, лежащем в кармане толстовки. Неужели это тот разговор, и он, все-таки, случится? — Мне нечего тебе сказать, поэтому говорить будешь ты. — Нет, пижама. Нам обоим есть что сказать. Чимин уцепился за эту нить, как за последнюю и это было слышно от голоса, что наконец прорвался сквозь тяжелую толщу воды. Вместо того, чтоб сесть напротив Чонгука, он обошел стол и с усилием тряпичной куклы взобрался на барный стул возле макнэ. Повернулся к собеседнику. — Ты помнишь, что я сказал полгода назад? Чонгук задержал дыхание. Где-то на задворках сознания он знал, или надеялся, что эта тема наконец будет закрыта, но никак не ожидал, что разговор будет начат «с конца». Он молчал. — Гукки? Чимин никогда не называл его так. — Помню, — сквозь зубы, хотя он и клялся себе в том, что не хотел этой интонации. Думал, что не мог проявить эту злость. Злость была уже прожитой эмоцией, но въевшейся во все, что впутано в клубок их истории. — Я сказал, что не люблю тебя. Чонгук так и не расцепил зубы, закрыл глаза. От чего ему было неудобно слышать эти слова? Неудобно слышать слово «любовь» от Чимина по отношению к себе. Он хотел забыть все, что тогда произошло, но не потому, что больно, а потому, что это, и все, что с этим связано, уже произошло? Уже прошло. — А потом… — Нет. — Что нет? — Ты сказал, что кажется не любишь меня, — голос язвительно дрогнул. Не злился, но и искривления правды он допускать не хотел. Чимин сделал беззвучный вдох, приобняв себя за талию. Его тотчас окатило колючим холодом, наконец он почувствовал то, как замерз. Чонгук продолжал молчать еще с минуту, звукоизолирующие окна не подпускали стук дождя по подоконнику, на кухне царила полная тишина. Чимин закрыл ладонью рот, блокируя подступающий к горлу ком эмоций и стыда. Сейчас он похож на актера, который множество раз репетировал сцену, но вдруг забыл текст, не смог отыграть и постепенно начал становиться жертвой собственного урагана эмоций. — Я…это была не правда. То есть я думал, что это не то, что мне нужно, понимаешь? Чонгук молчал, теперь он внимательно рассматривал столешницу. — Скажи что-нибудь. — Сейчас это уже не важно. Только ответь мне. Какого черта стало с твоим поведением по отношению к остальным? Чем это заслужил Намджун? — Намджун? — То, как ты радовался новостям о его уходе. Это было омерзительно. — О, — Чимин рассматривал нитку, торчащую с капюшона толстовки Чонгука. Не знал с чего начать рассказ о его превращении**. — Можно взять тебя за руку? Чонгук молчал, что все равно не значило «да» на такой нелепый, даже по мнению самого Чимина вопрос. В подобном они с Тэхёном были схожи и Чонгук даже нахмурился от подсознательного сравнения. — Чонгук. Когда я понял, что люблю тебя…точнее знаешь, я просто не хотел это признавать. Слово «просто» люди неосознанно используют как оправдание, — в голове Чонгука всплывали долгие разговоры с шаманкой З`охар. Пару раз она ему говорила, что раньше была практикующим гештальт-терапевтом. Как раз это айдол и предпочел забыть, не принимая мысль о том, что один из лучших его собеседников — не иностранная проходимка, а практически доктор. — Я трус, Гукки, самый настоящий трус. Думал, что мы все развалим, если продолжим это. Думал, что моей карьере придет конец. И твоей. Твоей даже больше, ты же…ты так любил меня, господи. Но я не думал, что сам могу так… Чонгук слышал, как трясется голос Чимина, как между каждым словом стояло усилие над мимикой и слезами. Чонгук слышал, но не понимал, потому что не слушал и практически ничего не знал, а скорее не помнил. Чимин был на пределе самоконтроля. Чаша переполнилась и все, что копилось месяцами стало проситься наружу. Чимин был один в этих словах, но это одиночество началось намного раньше дождливого дня приходящей весны.***
За каждым неуместным явлением, портящим уклад вашей размеренной и безобидной жизни, стоит своя история. Но когда идешь по улице и изо дня в день видишь неподалеку от заброшенных гаражей детскую игрушку, постепенно превращающуюся в часть ландшафта, ты вряд ли задумаешься о том, как этот предмет попал в столь необычную для себя обстановку. Для многих людей подобное касается и чувств. Они, как сюжет японского романа, начинаются с середины и не обрываются на последней странице, а может и обрываются. Их авторы так честны в своем тексте, что не скрывают собственного непонимания того, что происходит, потому что не выдумывают истории, а будто пересказывают то, что прямо в этот самый момент видят перед своими глазами. Чимин жил в таком романе. Изо дня в день он надумывал себе красивый фон природы вокруг, особые смыслы в текстах давно забытых песен и упивался своим творчеством, количественный показатель которого все нарастал. Чимин жил в ненастоящем, но безобидном мире, где его все «трогало», но не так сильно, чтоб потерять голову, где все удобно, но в любой момент можно со скуки перемешать карты и выкинуть что-то из колоды без особого ущерба для себя. Так может все и продолжалось бы.День, когда Намджун решил заявить группе о своем уходе
был самым обыкновенным из подобных. Чимин проверял ленту новостей, лениво нащупывая менее прожаренные миндальные орешки из небольшой миски. Как-то так вышло, что сегодня ему никто не писал. Настоящий выходной, но отчего-то не особо радостный по той же причине затишья. — Сейчас я уйду за графином с водой, а когда вернусь, ты покажешь мне сообщение, — поморщив нос, забубнил Чимин и погрозив пальцем экрану, нарочито медленно зашаркал к кухне. Во всем доме было пусто, будто особняк принадлежал только Чимину. Напевая нежную мелодию, он подготовил поднос с дополнительным перекусом и водой, а затем поспешил обратно, чтоб его тщательно скрытое от самого себя одиночество не казалось таким жалким в пределах хотя бы комнаты, не дома. Чимин не считал себя жалким, не мог себе позволить такого отношения, но его дурацкая привычка видеть себя со стороны брезгливо нашептывала: «Один, один, один». — Не может быть, — прикрывая за сарказмом настоящее удивление и радость перед «самим собой со стороны» он резко подскочил к ноутбуку. Чимин видит «(1)», Чимин одухотворенно, с самодовольной ухмылкой мальчика-заучки открывает сообщение в личной почте и секундами спустя возмущенно фыркает, идентифицируя текст как спам. «Здравствуйте, дорогой друг. Мы — компания «Голос из прошлого» занимаемся сохранением посланий наших клиентов до определенного времени, чтоб затем отправить эти самые важные слова их близким в самый подходящий момент. Кто-то очень хотел, чтоб вы получили этот файл именно сегодня. Пожалуйста, пройдите по ссылке чтоб (…) Наш проект помогает тысячам людей ежегодно сказать нужные слова в нужное время. Пожалуйста, пожертвуйте несколько вон на продвижение (…)» — До свиданья! — и закрыл вкладку. Он бы даже пожаловался на этих мошенников, если бы не был так огорчен из-за того, что сообщение не настоящее. Чимина не расстроил сам факт о том, что его попытались развести, такое случалось часто. Его расстроило то, что он расстроился. Спустя час тоскливого перескакивания со ссылки на ссылку, сложного, но нецелеустремленного выбора фильма к просмотру, Чимин вновь получил идентичное сообщение. Видимо, программа была заточена под повторную отправку, пока получатель не откроет ссылку. Чимин мог докторскую защищать по самообладанию, но не когда его день был занят поиском чем бы себя заинтересовать. Пак угрюмо накинул капюшон толстовки и лениво взглянул на уголок с часами в мониторе. День тянулся необыкновенно медленно, не обещал ничего более увлекательного. — Не заблуждайтесь, даже если мне понравится, денег я вам не отправлю. К удивлению Чимина, ссылка открылась достаточно быстро и его сразу перекинуло на видеозапись с нежно-голубой превьюшкой, надписью «для Чимин-хёна». Сердце не воспроизвело предательских сбоев, подобных фанбойских признаний айдол получал тоннами, но чтоб они попадали на личную почту — такая экзотика случалась впервые. Чимин неуверенно запустил видео в надежде, что ему не придется здесь и сейчас созерцать что-то извращенское. — Кхм, Чимин-щи, — Чонгук неуверенно прокашлялся, стеснительно поправляя камеру, — Чимин-хён, — более уверенно, но не громче произнес макнэ и вперил взгляд теплых, черных глаз прямо по ту сторону экрана, где сидел удивленный Чимин. На него смотрел Чонгук, каким он его видел когда-то. Такой мягкий и дурашливый, с заросшей стрижкой, в домашней темно-серой футболке и смущенной мимикой. — Недавно, ох, — макнэ стал широким жестом убирать волосы со лба, как вдруг сзади него что-то упало с тумбочки и он нелепо дернул рукой в испуге, но не стал проверять что случилось, — недавно был особый день. Не знаю, как выразить словами то, что я чувствую, но в первую очередь, я благодарен тебе за то, что ты выходил меня, — громко шмыгнул носом, — надеюсь, я удачно скрыл то, что еще не выздоровел, хах. Позавчера мы вернулись в Сеул и я молился, чтоб то, что произошло между нами, не осталось событием одной поездки. Потому что это очень важно для меня. Пока макнэ что-то лепетал, забыв, что дышать можно и через нос, Чимин напряженно смотрел в монитор и не моргал. Приятный шум изображения и мягкость освещения, в котором Чонгук снимал это видео, не дарили ему тепло, а будто окунали в ванну со льдом, после долгого избиения, что означало «не уходи в себя, дальше-больше». Пак не мог даже нажать на паузу, голос Чонгука звучал эхом в его голове. Как давно записано это видео? Год. Чимин будто смотрел на давно умершего, но когда-то важного его пустой памяти человека. Перед ним был Чон Чонгук. Такой, как год назад. — Хён, вчера я признался тебе и…я думаю, мы теперь встречаемся? Нажал на стоп. Сделал глубокий вдох. Выдохнул. Смотреть дальше. — Ох, я так рад этому. Чимин, я и мечтать не мог, что ты заметишь то, как ты важен для меня. Ты лучший, хён. Ты делаешь меня самым счастливым на свете! В записи его глаза сияли даже в тусклом освещении единственной жилой комнаты западного крыла. В точно такой же комнате прямо сейчас находится тот же человек, но уже с абсолютно другой аурой вокруг себя. Глаза с экрана неконтролируемым потоком могли сеять радость на все вокруг себя и, к сожалению Чимина, они намеривались передать всю свою любовь только человеку по ту сторону. — Надеюсь, мы долго будем вместе. Это стеснительное «долго» звучало как «навсегда» у хорошо воспитанного человека. Теперь Чонгук из прошлого и Чимин из настоящего в неловком молчании смотрели друг на друга. Макнэ с трудом подбирал слова, потому что ему было что сказать. Хён выдал первые телодвижения. По коридору послышались шаги. Чимин поджал губы и обернулся, придерживая рукой экран ноутбука, чтоб максимально быстро закрыть его, если кто-то войдет в комнату. — А еще я вдруг понял, что мы не выбрали день, который станем считать официальным началом наших отношений! — Чимин заерзал на стуле, слушая голос, все еще глядя на дверь. — Не знаю, будем ли мы отсчитывать 100*** дней с самого начала, но мне бы хотелось, чтоб день, в который тебе придет это письмо, тоже был памятный. А знаешь почему, хён? В этот день мы увидели друг друга иначе. И, кстати, тот бирюзовый браслет. Вчера я подбросил тебе его в карман, не знаю, заметил ты уже или нет. Чонгук стал в красках рассказывать одно из множеств своих приключений «на свободе», которое в этот раз было связано с заказом на маленькую ручку и покупкой браслета. В это время Чимин выдвинул самый нижний ящик у рабочего стола и стал двумя руками перебирать его содержимое — несортированную гору украшений. — Чимин-хён! — резко повысил голос Чонгук и Чимин, дернув головой вверх, ударился об стол. — Я люблю тебя. Давай отпразднуем этот день вместе сегодня? Тишина, только гудение от удара. Чимин молча ждал продолжения, но его не случилось, будто Чонгук хотел от него утвердительного ответа. Пак аккуратно вынырнул из-под стола, чтоб понять, что происходит. Видео закончилось. Темнота. Он проверил бегунок. Нет, точно. Видео закончилось. Вот так вот просто оборвалось, а Пак будто продолжал его смотреть, впиваясь рукой в столешницу. Сегодня. Он сел на пол и уже менее усердно стал перебирать украшения, не зная, хочет ли он найти память о тех днях или нет. Что иронично, таким образом занятие себе Чимин и нашел. Сколько не обдумывал то, какой бесполезной является эта работа, а все продолжал искать, пока в ладони не оказался браслет. Сегодня и правда год с тех пор, как Чонгук спас его не только от токийских хулиганов, но и от самого себя, бегущего к несуществующим идеалам и от любви, которой считал незаслуженной раньше и станет считать незаслуженной уже через три, два, один… Пижама, я больше не люблю тебя. Так он сказал, отворачиваясь от Чонгука полгода назад, полгода он не говорил слово любовь к чему-то хоть на полдоли одухотворенному. Зачем ворошить прошлое? Чимин злился на Чонгука за это видео и не думал о том, что этот мальчик понятия не имел как все сложится. На момент записи Чимин не знал, что окажется слабее Чонгука и не сможет выдержать силу и ответственность этого чувства. Сжимая в руках браслет из бирюзы, он вспомнил как глаза этого влюбленного мальчика хитро сужались, в ожидании благодарности или похвалы за подарок, а иногда и вовсе какие-то непонятные, мелкие штуки, которые он приносил, высылал с частотой раз в неделю «на оценку»: будь то кусок новой ткани или тайно выкупленный билет-вылазку в кино. Чонгук смотрел на Чимина с восхищением и Чимин чувствовал себя дарителем. Дарителем хорошего примера, дарителем приятных чувств, при том не прикладывая особых усилий. Чимин скинул капюшон и вернулся обратно на стул. Пересмотрел видео, более внимательно вслушивался в то, что говорит макнэ, нервно перебирал бусины браслета и чувствовал, как скучает по этой смущенной улыбке. Отмечать 100 дней. Отмечали ли они? И как он тогда согласился на эти отношения? Все случилось слишком быстро и Чимин помнил только конец. Он хорошо чувствовал нервные нотки недовольства, нехватки внимания со стороны Чонгука, замечал и то, как младший становится все требовательнее к нему без особых на то, казалось бы, причин. Чимин помнил свое умное, взвешенное решение, помнил ночь того разговора и как не мог поднять макнэ с колен, как падал вместе с ним. Плакал, но ушел, руководимый мыслями о том, что эта привязанность испортит карьеру обоим. Да, это было правильное решение. Чимин бросил браслет на стол и лег на кровать. Перечитал кучу новостей, посмотрел новые клипы, десяток стерильно бесполезных роликов, а в голове так ничего и не отложилось кроме «Я люблю тебя. Давай отпразднуем этот день вместе?». — Да за что ты любишь? Я не твой кумир. Я не твой кумир. Это он тоже сказал тогда Чонгуку. — Блять. По стене комфортного и безобидного мира, которую так старательно шпаклевал Чимин, пошла трещина. Он взял в руку телефон и стал нервно перескакивать пальцем по именам ближайших контактов. Список был не так велик. — Юнги-хён? Не хочешь выпить? — Сегодня же вторник. Не очень хотелось бы на вечерние посиделки заявляться в таком виде. — … — *вздох* Заходи через час. В то скорее обеденное, чем вечернее время Чимин напился так, что Юнги пришлось приводить его в чувства. Из-за того, что он не разбирался в причинах поведения Пака, Юнги упустил тот момент, когда перепивший стал писать сообщение Чонгуку. Это было первое сообщение за последние несколько месяцев, Чимин рассмеялся, Юнги в недоумении опустил бутылку под стол и отставил ее максимально далекою. Через несколько часов приведенный в чувства, насколько это было возможно, пошатывающийся парень с розовыми волосами с максимально игривым и непринужденным видом вошел в Комнату с королевской порцией клубники и сел в круг мемберов, ожидающий появления лидера. В тот вечер Чимин много смотрел на Чонгука и гадал: помнит ли тот о видео и о том, когда оно должно прийти? К разочарованию старшего, его активно игнорировали. Ну, то есть Чонгук мог подключиться парой фраз в любую беседу, но только не в ту, что была в стороне Чимина, Чонгук мог даже смотреть без угрюмого напряжения, но только не тогда, когда всем приходилось слушать Чимина, старательно привлекающего внимание бесконечными «кстати» и «внимание!». Его внешнее поведение казалось многим неадекватным, но списанным на соджу, однако мысли Чимина оставались чистыми и конкретными, как часто бывает у выпивших людей. Это тяжелое настроение, исходящее от Чонгука начинало подбешивать. Столько времени и ни-че-го. Он что, разучился улыбаться? Зачем через несколько часов Чимин войдет в комнату Чонгука и станет с ним заигрывать? — Давай поговорим, а? Мы так давно не общались, пижамка. Он сам не понимал, чего добивался. Чимин думал, что Чонгук неправильный, что с ним что-то не так, что это его поведение — полная чушь. Так же не ведет себя любящий человек. А у самого кровь стыла в жилах, от каждого колкого ответа и закипала с новой силой, в попытке привлечь внимание. У Чимина пока не было желания найти причину того, с чего это вдруг стало его волновать, раздражать, вызывать хоть какой-то интерес. Выпивший, он видел только цель перед глазами. — Я знаю, что ты пришел не за этим, — обрывал макнэ и Чимин позволил в своих ответах себе стать тем, кем он был последние полгода в своем идеальном мире. Карьеристом с целью пробиться выше. А потом Чонгук закричал и стало совсем не весело. Чимину стало не хватать стратегий и достойных ответов, чувствуя подавленность, старший захотел уйти. Протрезветь ему помог только горький поцелуй Чона, окончательно расставивший все на свои места. Выпросил. Выпросил? Он не знал наверняка. Формально, Чимин добился того, чего хотел (но не признал это перед собой). Фактически, Чонгук вложил в его губы только нескрываемую боль, чувство, которое ему надо было немедленно выплеснуть, передать кому-то. За сильным поцелуем последовала череда мелких: в глаза, лоб, щеки, а Чимин так и стоял, как избиваемый. Зачем он так горько целует? Почему в этом нет ни капли удовольствия и счастья? Вот же он стоит напротив, позволяет себя целовать. Почему Чонгук не светится? Где-то тепло, что исходило от него на том треклятом видео? Чимин прождал еще немого, а затем освободил свою шею от дрожащих рук, сказал что-то дежурное напоследок и вышел, сжимаясь от яркого коридорного света, освещающего, наверное, и его мысли, что Чимин предпочел бы оставить в темной комнате позади себя. На следующее утро, оказавшись у всю ночь проработавшего ноутбука, он снова получит сообщение от незамысловатого сайта по отправке сообщений «с задержкой».***
Наверняка Пак уже начал плакать, спустя неровных вдохов. В кармане толстовки Чонгука завибрировал телефон, но тот не стал проверять звонящего, медленно перевел взгляд на Чимина. Младший не решился надавить, требуя ответа на свой единственный вопрос. Рядом с ним сидела маленькая вибрирующая фигура, впервые решившая открыть ему все, что на сердце, не прибегая к помощи алкоголя. — Как бы там ни было, я люблю Намджуна. Он же наш хён. Я никогда бы не стал…черт знает, что там было в моей голове, Гукки. Я правда не хотел его подсиживать или как-то обидеть. Слова все больше теряли очертания, сплетаясь с тихим воем. Чонгук неуверенно слез с барного стула и сделал шаг к трясущемуся комочку, что еле держался на возвышенности. Чонгук обнял Чимина. Это не имело для него такого значения, какое было для Чимина, и Чон это знал. Чон сделал это для него и Чимин постепенно стал растекаться по объятиям, превращаясь из забитого нерва в мягкую глину, что тянется к теплу, принимает его форму. — Пр-ости, — икая пытался продолжить, но не знал чего хочет больше: выговориться или насладиться моментом. Растянутая кофта была тонкой и совсем не грела Чимина, но зато давала возможность быть ближе к Чонгуку. Чонгук тоже был теплым. Чонгук рядом. Его Чонгук так близко. Надолго? — Перед тем вечером в Комнате мы с Юнги выпивали. Это была годовщина с нашей японской вылазки, помнишь? А потом Намджун сообщил новость. И я пришел к тебе в комнату, но я не знал, что ты еще что-то чувствуешь, Чонгук! Я узнал это когда… Оба дернулись с разной амплитудой — по полу резко потянул сквозняк и рявкнул дверью. Чимин поежился, в то время как стоящий над ним Чонгук уже стоял непреклонной горой. Перед его глазами вновь проносилась череда событий последних месяцев. Теперь все выглядело абсолютно иначе, но как и прежде, Чимин круто швырял разговор об стену, вбрасывая все новые и новые провокации? Нет, Пак не играл. Он был так серьезен, что говорил исключительно только то, что думает и в том порядке, в котором мысли посещали голову. — Ты нравишься Тэхёну. Рыдания прекратились. — А он тебе? Нет. Не отвечай. Чимин нехотя отстранился, но только для того, чтоб поднять опухший от слез взгляд на Чонгука. Он увидел лишь острый подбородок и нечитаемый взгляд прямо. — Не отвечай мне сейчас. Ты просто знай, что я знаю кто я и что сделал. Теперь я помню все. И понял все. Я самое жалкое создание на этой планете. И я люблю тебя. И всегда любил. И знаю, что ты тоже меня любишь, пижама. Тогда, в доме Хосока, только ты знал, что меня надо спасать. И ты пришел за мной. — Это ничего не… — Нет, пожалуйста. Прошу тебя, не говори ничего. Я знаю, что сейчас не время. Но времени никогда не будет, так? Я знаю, что ты помнишь многое. И я тоже не могу забыть! Давай ты подумаешь обо всем? Послезавтра вылет в США. Я отправлюсь сегодня, чтоб не попадаться тебе на глаза, а послезавтра…после концерта мы вернемся в то место, где все тогда закончилось. И ты скажешь, хотел бы ты вернуть все или нет, — Чимин на секунду задумался, а затем соскочил со стула, вырвался из объятий Чонгука и взял его лицо в свои ладони, — Чонгук, ты не будешь мне врать. Послезавтра ты, не смотря на всю ту ужасную боль, что я причинил тебе, скажешь любишь ли ты меня. Когда Чонгук встретился взглядом с Чимином, тот молниеносно убрал руки и без колебаний пошел к выходу из кухни, будто и не было этого талого объятия, а их разговор был чем-то деловым и максимально конечным. Чимин уходил первым чаще, и почти никогда не позволял уйти Чонгуку. — Чонгук? Когда тот уже не ждал ничего услышать. — Я не стал просить прощения, потому что сперва хочу его заслужить.