Сдержанность в суждениях — залог неиссякаемой надежды. (Скотт Фицджеральд)
— Ничего мне сказать не хочешь? — Хосок не считал нужным повышать голос. Сейчас 3:35 утра, хён застукал Чимина за побегом. Только что Пак услышал, что кухня не пустует и, предпочитая не пересекаться с соседями, быстрым шагом крался обратно в комнату. — Доброе утро, Хосок-хён, — сказал лишь повернув голову в сторону, не ждал, пока старший его догонит. Только тот факт, что Чимин отчаянно избегает разговора с другом, выдает в нем тревожность. Тонкая шея сильно напряглась. — Ты же понимаешь, что рано или поздно нам придется обсудить то, что произошло в мой день рождения. — Хён, мы поговорим, когда я буду готов, — это ложь. Он не будет готов и они не поговорят. Хосок поравнялся с Чимином у лестницы на второй этаж и взял его под руку, накрыв ладонь младшего своей. — Я не люблю вмешиваться в такое, но теперь вы не оставляете мне выбор, — шаг за шагом он намеренно буксовал, когда Чимин старался подниматься быстрее. — Знаешь, я давно подозревал, что между вами опять что-то происходит. Ждал, когда вы сами разберетесь и надеялся, что не станете приплетать остальных. — Может не будем сейчас? — Чимин всем своим видом показывал, как он не хочет происходящего, как ему неудобно и не нравится говорить об этом так — посреди дома, будто это бытовая проблема, что не требует особых эмоциональных затрат. Путающий эмоциональные ударения голос Хосока непрерывно продолжал. Было четко заметно что ему тоже неудобна тема этого разговора, но цель принуждала продолжать. — В прошлый раз ваши… — Чон осекся, отведя взгляд в сторону. — То, что было в прошлый раз, ничем хорошим не закончилось, понимаешь. И сейчас очень поможет ситуации, если ты будешь думать не только о себе. — Повтори, что? Я? — Чимин нервно хмыкнул и дернул руку, крепко зажатую хёном. Пак не понимал, что вообще подразумевают эти его так называемые «мысли о себе», когда Чимин только и делает в последнее время, что думает о кое-ком другом. — Я не совсем понимаю. — У BTS сейчас не лучшие времена. Если ты, или Чонгук, захотите предпринять какие-то…серьезные действия…думайте, в первую очередь, о том, как это может отразиться на остальных. — Хосок, послушай, — Чимин спотыкается и от того теперь говорит быстрее, он первый начинает раздраженно повышать голос, — ты намекаешь на то, что я специально пытаюсь что-то испортить? — Чиминни, мне хочется сказать, что это не так, но происходит многое. И… — Ты думаешь, что это так? — … уже не в первый раз. Не перебивай меня, пожалуйста, — ладонь Хосока сжимается на костяшках Чимина. — Я не хочу тебя ранить тем, что говорю… — Но ты ранишь! — Чимин вскрикнул дрожащим голосом и оттолкнул испуганного Хосока от себя. — Это то, что ты делаешь сейчас — винишь во всем меня и совсем не думаешь, что в этих отношениях есть и было две стороны! — Не правда! Я совсем не… — Нет, слушай! — сердце Чимина подскочило к самому горлу и мешало дышать. -Ты игнорируешь меня и мои чувства, даже когда знаешь, что ты единственный, с кем я мог бы об этом поговорить. Все знают, что что-то не так, да? Его ноздри раздувались от злости, а губы обиженно дрожали. Хосок осторожно протянул руку к плечу Чимина, но тот оттолкнул ее от себя, ожидая другого ответа. — Ты даже не спросил меня, ты ходил и выжидал когда все пойдет по пизде. Я живу здесь, между прочим, на одном этаже с тобой, да. Да, Хосок, я существую, можешь вспоминать обо мне не только когда происходит что-то плохое или когда я перестаю вести себя как шут из сопливой сказки! Чимин не понимает кто теперь лидирует в разговоре, не он это начал и то, что претензии Хосока заставили его оправдываться только сильнее злило. Ему не нравилось ссориться, не нравилось защищать себя, нападая в ответ. Чон не по-доброму смотрит на Чимина, всеми мыслями упрашивая его остановиться. Хосок злится редко, но всерьез. — Пойди, скажи Чонгуку какой он классный, а потом передай заодно привет от меня. Может хоть через тебя он ответит. Чимин прекрасно понимал, что крики могут разбудить всех, заинтересованных и не очень, жителей этого дома. Но ему было просто…плевать? Постепенно одичавший, он совсем перестал контролировать то, что думает и говорит, все лилось непрерывным потоком эмоций — дамбой, не способной сдерживать слишком большое количество темной воды. Пак скривился в болезненной усмешке и зашагал в сторону своей комнаты. Хосок пошел следом, обогнал его и загородил проход. Он уже начал парировать шипящим «значит так», но затем удивленно перефокусировался вдаль. Чимин обернулся. Из комнаты Тэхёна чуть ли не вывалились Чонгук и менеджер Чхве, оба злющие и не замечающие никого, кроме друг друга. Между этими двумя тоже завязался активный спор. По всей видимости в доме уже мало кто спал. — А теперь я скажу, — все-таки начал Хосок, хлопая дверью, которую Чимин попытался открыть. — Первое. Слушай, я серьезно, тебе стоило бы поговорить с Чонгуком без применения экстремальных доз выпивки. Чимин шумно выдохнул, силясь не продолжать свою линию скандала.Он ссорился посреди коридора со своим хёном, в то время как Чонгук у противоположной стены выяснял отношения с менеджером Тэхёна. Что могло быть еще более неуместно-то, почти в 4 часа утра? — Второе. Я настоятельно рекомендую наконец определиться в том, что за хуета происходит между вами. Будто я не пытался. Будто я не делаю что могу, — Чимин открывал и закрывал рот, но не мог никак перебить Хосока. — Третье, и самое, мать твою, главное. То, что тебе лучше понять и больше не обижать меня выражениями об обратном.Ты дорог мне так же, как и он, — после этой фразы Хосок постепенно остывает в голосе, будто вспоминает что-то или видит разговор со стороны. — И все вы. BTS моя единственная настоящая семья и я сохраню ее, даже если придется каждого из вас запирать в клетке без еды и воды, чтоб научились разговаривать и нести ответственность за свои поступки. Чимин виновато рассматривал огуречный узор на воротнике чужого халата. Он вспоминал холодный взгляд отца Хосока, то, каким большим и безликим было семейное поместье Чон, какой пустой казалась тамошняя комната его хёна. Стерильно выстроенный с шиком дворец и люди в нем совсем не подходили молодому чеболю. Хосок обрел семью только здесь. — В тот вечер, пусть и не без последствий, я как-то разобрался. Мне пришлось потрудиться и это все для того, чтоб мы все оставались вместе, — он говорил очень тоскливо. Будто начал оправдываться за то, что уже сказал. — Эй, Хосок, я… — Нет. Не надо. Просто найди способ поговорить с Чонгуком, этого будет достаточно для меня. Может и хорошо, что он не стал слушать Чимина. Тот сам не знал как в одном предложении объяснить все причины своего поведения. Чимин мысленно дал обещание пробовать сколько нужно, пока не добьется желаемого. Он очень сильно устал.***
— Задача: анонимно написать на двух листках бумаги факты о себе, такие, о которых не знает никто из мемберов. Потом я ваши факты смешаю, каждый должен будет тянуть чужой листок и угадывать автора факта. Победит тот, кто первый угадает автора двух фактов, — быстро проинструктировал режиссер и стал ждать вопросов для уточнения. Чимин в тот день был очень тихий, а с ним стали более молчаливыми и остальные. Тихо завтракал, тихо собирался, молча ехал с хёнами в съемочный павильон, спокойно вникал в новости о том, что в комнату к Тэхёну под видом фанатского подарка попала мертвая крыса. Он не был уверен в том, что прокомментировал эту новость вслух, но абсолютно точно сочувствовал макнэ. — Та пиши уже, — шепнул кто-то не ему и Чимин включился. Нужно было придумать неочевидный факт о себе. Скучающий взгляд блуждал по активно строчащим что-то гелиевым ручкам и остановился на паре кистей — абсолютно обездвиженной, с длинными, аккуратно ухоженными пальцами. Чонгук сидел прямо напротив него в этом полукруге. Он уже давно закончил задание и гипнотизирующе крутил ручку между пальцев. Чимин не смог поднять взгляд выше и в итоге придумывать ничего не пришлось. Ну что ж. Сейчас. Он старательно выводит на бумаге то, что должен был сказать уже давно. Получается неопределенное предложение, сложное для понимания даже для самого автора. Чимин пишет и нервничает — это уже нельзя исправить или переделать. Возможно Хосок убьет его. — Я! Можно я первым начну угадывать? — Пак чуть ли не подпрыгивает от энтузиазма и хватает одно из перемешанных откровений айдолов. — «Однажды я постриг свою маму, пока она спала», — все как по команде начинают хихикать, стыдясь собственной реакции на такое странное признание. — Ну и кто этот «Сын года»? Разве так можно? Может это Хосок-хён? — Ай, ну нет же, я не стал бы так поступать с дорогим человеком! Ну разве что с Чонгуком… Начался хаос, подобный моменту, когда воспитательница посреди тихого часа оставляет детей одних. В шуточную драку были втянуты все, кроме Чимина и Тэхёна. Первый, нацепив маску улыбки, немного неестественно выпучил глаза в одну точку, он забыл хоть как-то комментировать происходящее, чтоб выглядеть вовлеченным. Тэхён тоже держался достаточно отстраненно, пытаясь пережить утренний шок. Исключением были только те моменты, когда рядом находился Чонгук. Это отвлекало. Сейчас же Чон в гуще событий, но Тэхён не сводит глаз с Чимина. Что-то в его виде настораживает и отталкивает. После дня рождения Хосока Тэхён иначе смотрел на Чимина: местами с непониманием, иногда с прямой конфронтацией как в момент, когда Ким увидел на голом теле старшего пиджак Чонгука, или когда… Чон Хосок читает текст записки и мир вокруг приходит к остановке: — «Кажется, у меня есть чувства к одному из мемберов». Он поднимает взгляд от листка и ищет Чимина, находит. Проходит одна, две секунды молчания, потом щеки Хосока объемно надуваются, прежде чем разразиться хохотом, который тут же подхватывают остальные, даже сам Чимин. Вот и случилось. Пак чувствовал облегчение. Он предпринял что-то, еще одну попытку, абсолютно спонтанную и рискованную, но это то, о чем просил его Хосок, так ведь? Найти способ…любой ценой? Чонгук в этот момент нечитаемый. Чимин исследует каждый его вдох, но за ребяческим отыгрышем на камеру нет ничего, что сказало бы о том, что у него на уме. Страх заползает под кожу. Все могло быть зря. — Снято! Смех по инерции еще продолжался, у Чимина он оседает эхом в голове и мешается с шумом гудящих со всех сторон ламп. Пак не перестает быть предметом декорации, даже когда его взгляд немного сдвигается вслед за объектом наблюдения. Первым на ноги подскочил Юнги, особо не изощряясь в поиске повода удрать. — Мне, конечно, очень интересно, кто из вас окажется адреналиновым торчком, написавшим это, но я пошел за кофе. Хосок откашливается для привлечения внимания и дает Чимину холодный, приглашающий кивок в сторону выхода.Пак, поджав губы, кивнул в ответ, но не успел он подняться, как дорогу к хёну перекрыл Чонгук. Он бросил Хосоку пару точных фраз, тот сделал короткий кивок и нехотя побрел в сторону выхода. Без оглядки старший подает рукой знак Чимину. Все отменяется. Пак смиренно опускает взгляд с чужой спины и оглядывается по сторонам. Никого из бантан уже нет на площадке — снова остался один, но снова эти неожиданные спокойствие и принятие. Неизвестно повлияла на то утренняя ссора с Хосоком или Чимин просто эмоционально вымотался, но все, что ему хотелось сейчас это повторять ряд запрограммированных действий пока не получит результат. В полном раздрае Чимин теперь ищет контроля. Пытается определить то, что он хоть немного может контролировать. Чимин представляет, что он — механизм. Расшатанный, вязкий, но механизм, который работает по определенным законам. Дует ветер — поднимается волна. Чимин будет разбивать себя об скалу и собирать заново столько, сколько потребуется. Однако сейчас он не может ни выяснить отношений с Чонгуком, ни как стало привычным, запереться в своей комнате и топить то, что пробудилось в нем от маленькой череды светлых воспоминаний. Там много объятий и звонкого смеха, там секретные махинации, чтоб совпадали расписания, там побег от японских хулиганов и пикник на берегу океана. Чимин сдержан в суждениях, не позволяет себе называть эти чувства громким словом, но раз за разом ловит себя на том что только возвращаясь туда, в самое начало, он ощущает присутствие призрака счастья. Признать чувство значит обречь себя. Он не хотел. Чонгук его макнэ. Только это имеет значение. До утренней ссоры с Хосоком Чимин и сам не понимал, пока не озвучил, что он чертовски одинок. Никто не знал о его боли, никто не замечал этих метаний. Исчезая из жизни близких людей, мы и сами перестаем существовать. Чтоб уберечь хотя бы то, что еще не успел разрушить, Чимину нужно очень сильно постараться. — Алло, мам? — тихо произнесет он в трубку, спускаясь по боковой лестнице к выходу из здания. В его руке одна из записок, оставленных на съемочной площадке: «Мне бы очень хотелось знать, что родители мной гордятся». — Боже мой, Чимин! Что-то случилось, сынок? — с переживанием отозвался голос издалека. — Нет я… — горло и скулы стискивает от напряжения, он останавливается, чтоб присесть на ступеньку и упереться лбом в колени. — Мам, я просто хотел убедиться, что вы там в порядке. Как у вас дела? Может хотя бы так он будет чувствовать, что не исчезает.***
Тэхён сидит у барной стойки кафетерия, бегло пролистывая ленту своего инстаграма. Фисташковый пиджак красиво оттеняет здоровый цвет его лица, проходящие мимо сотрудники здания с интересом рассматривают молодого человека. Многим становится ясно кто он, когда рядом с Тэхёном присаживается известная всем личность. — Хах, теперь всегда только воду будешь пить, да? Чимин, согревает все вокруг своей искренней улыбкой. Сейчас он снова будет хорошим хёном. Сейчас он продолжит собирать по крупицам кусочки себя в других людях. Завязывается неловкий, но достаточно живой разговор. Чимин разряжает обстановку и всячески игнорирует скользящее чувство незаинтересованности, подаваемое Тэхёном в односложных ответах. Пак предпринимает попытку сыграть в подружку-сплетницу: — Как думаешь, кто написал ту фразу? — бездумно скачет на доске у глубокого бассейна, абсолютно не умея плавать. — Я думал это ты, — хмыкает Тэхён и значительно меняется в лице. Он блокирует телефон и активно моргая ресницами, ждет продолжения разговора. Чимин в шоке. Он дергает коленом и отрицательно машет головой, в то время как его мысли пытаются вылезти из наброшенной на них сети-ловушки. Вот так резко и с вызовом, поймался на свой же крючок. Господи, зачем Тэхён так сказал. Они ведь друзья? Так какого? Ким делает большой глоток воды, но наслаждается не жидкостью, а тем, как Чимин начинает выталкивать из себя ответы невпопад, бесконтрольно двигая разными частями тела. — Ваш латте. — Спасибо. Чимин хватает стакан, прикрывает глаза и несколько раз вдыхает сладкий аромат. Ему хотелось бы делать это для наслаждения, но на деле он лишь тянул время, чтоб поменьше говорить. Пак даже издает звук, похожий на наслаждение, а затем, спровоцированный внешним фактором, делает слишком резкий глоток и обжигается. Знакомый силуэт движется прямо к нему, но смотрит куда-то левее. Пак выпрямляет спину, шумно ставит стакан на стол и прикладывает все усилия, чтоб не открыть рот и не начать активно махать руками на свой дымящийся язык. Лицо багровеет, глаза становятся стеклянными. Вот только что он пытался быть милым, хотел наладить отношения с другим человеком, не зацикливаться на одной своей проблеме и… Белая футболка, черная джинсовка, черные штаны. Идет прямо на них и весь мир на фоне становится размытым фильмом плохого качества. — О, Чонгук! Я как раз хотел с тобой поговорить, — не очень внятная речь, обожженный язык печет и неприятно колется во рту. Как стыдно. — Мне американо с собой, пожалуйста, — кладет деньги на барную стойку, опирается рукой на спину макнэ. — Да? О чем? Чимин сглатывает, он переводит взгляд от руки Чонгука и встречается с парой темных глах. Чон мимолетно улыбнулся ему. Вроде и элемент вежливости, но и ничего хорошего в этой улыбке нет. — Тэхён, не хочешь подышать свежим воздухом? Я знаю на заднем дворе очень красивое граффити, ты точно захотел бы сфотографировать. — Мы могли бы поговорить не здесь? — чуть увереннее произносит Чимин и встает со стула вместе с Тэхёном. — Да, но перерыв уже заканчивается, Чимин-щи. — Пошли, — Тэхён кладет руку на плечо Чонгука и круто разворачивает того на выход. Чимин делает два шага следом, готовый наброситься на их спины, а потом его будто бьют по голове чем-то мелким и тяжелым. Он открывает рот в недоумении, пытается переварить только образовавшуюся, странную и неуместную догадку, но… Этот разговор. Выпад Тэхёна. Все события, происходящие вокруг Чонгука. Чонгук. И Тэхён. Чонгук и Тэхён. Нет. — Молодой человек, ваш напиток! — Занесите в павильон «F», пожалуйста, — счастливо пропел Чонгук, распахивая перед собой дверь. У Чимина режет глаза. Тэхён глазами и ушами в его макнэ. — Не надо, я сам отнесу, — мрачно отвечает Пак, берет кофе и возвращается на площадку. Остаток перерыва он общается с Сокджином и играет с прической своего хёна, искренне благодаря его за то, что Ким не оттолкнул чужое внимание. Чимин пластинкой проигрывает в голове страшную мысль и ждет еще несколько часов чтоб предпринять новую попытку поговорить с Чонгуком. — Чонгук, сходишь со мной за кофе? Уходит с небрежной отмазкой, не одаривая и взглядом. Чимин собирает всю свою смелость, преграждает путь и выставляет указательный палец в грудь Чонгука. Он больше не будет просить вежливо. Происходит спор едва слышимых шепотов и никто не отводит глаз в сторону, будто от этого зависит результат. Чонгук сдался. Ряд грязных лавочек у парковки и неприветливое небо. Они идут к самой дальней быстро, подтаявший снег чавкает под ногами. Чимин отстает на полшага и собирается с мыслями, нервно теребя в кармане браслет из бирюзы. Первые несколько фраз не задаются так, как рассчитывал Пак. Сначала он просто задает вопросы, ответы на которые до смешного очевидны. ПотомЧимин, переводя дыхание, засматривается на голую шею, неприкрытую сезонным шарфом не смотря на холод отступающей зимы. — Гук, я плохо помню что было той ночью, но мне правда очень жаль! — Чимин помнил достаточно хорошо и злая его часть эгоистично не хотела забывать, эгоистично не хотела избегать повторов. — Слушай, я последний человек, кому ты должен это говорить. Извиняйся перед Хосоком, Намджуном и Тэхёном, — Чонгук раздраженно переминался с ноги на ногу, готовясь в любой момент уйти. — А Тэхён здесь при чем? — в голосе Чимина едкое возмущение. — Неважно. Будет интересно — спроси у Хосока. Это все, что ты хотел сказать? — Черт возьми, нет, Чонгук! — Продолжай. Чимин делает шаг и Чонгук останавливает его взглядом. Ближе — нельзя. — Я скучаю по тебе. Чон моргает. На лице неопределенное выражение, но теперь он больше хочет слушать, а не уйти. — Правда скучаю. — Понятно. — Чонгук! –Пак делает еще один шаг и снова остановлен. — Так где ты был эти полгода? И почему ушел, когда я просил тебя остаться? Мозг Чимина становится совершенно пустым, когда он немного покачивается назад от заданного вопроса. Вот и оно. То, о чем Чонгук долго молчал, а Чимин старательно блокировал в памяти. В его голове ранее все делилось на два периода: те дни, когда Чонгуку не хватало кислорода от счастья в любви, и те дни, когда Чимин понял, что ему во что бы то не стало нужно вернуть эту любовь в его глазах. Сейчас грудь Чимина тянет к земле, плечи постепенно вываливаются вперед. Он не хочет существовать, не хочет вообще здесь быть. Он такой глупый. Думал, что может вот так просто игнорировать тот огромный пласт времени в 6 месяцев, в котором его макнэ горел, уничтожался, в то время как Чимин просто жил, натужно отворачиваясь, игнорируя последствия своего ухода. — Ты тоже скучаешь. Ты пришел за мной, — тихо, будто в обвинение. — Не обольщайся, Пак Чимин. Я пришел просто потому, что привык решать проблемы, которые ты несешь за собой. — Где ты пропадал с Тэхёном? — в панике выпаливает Чимин и резко проводит рукой по застилающим глазам. — Мы ездили к реке. Ну конечно же они ездили к реке. Чимин не знает что делать с этим ответом и не понимает зачем спросил. Тэхён абсолютно точно влюблен в Чонгука, а Чонгук проводит с Тэхёном все свободное время. Это нормально. Нормально. Чимин зарывается пальцами в волосы на затылке, а затем сбрасывает руки веревками вниз. Пак дышит быстро и прерывисто. Перед ним Чонгук. Чонгук везде и Чонгук исчезает. Чимин ловит его как снежинку, но она тает на руке, превращается в воду и неизбежно вытекает сквозь пальцы. Чимин плохой человек, в нем нет бескорыстной доброты, нет надежности в голосе, нет творческого азарта и решимости, нет порывов бросить все, чтоб укатить за горизонт без гроша в кармане, нет ничего, что близко Чонгуку, нет ничего, чтобы…что? — Я думаю, нам стоит попробовать еще раз. Чтобы снова быть вместе. Это же на самой поверхности было, Пак Чимин. Вот ты и определился. — Что? — Чонгук показал реакцию как на бред сумасшедшего, а у самого челюсть от напряжения свело. — Ладно, я понял, поговорим потом. Чон решил, что самое время уйти. Убежать куда подальше, не слышать, не позволить снова затянуть себя в эту воронку, перемалывающую все без остатка. Он уже ошибся, когда пошел на зов голоса в темный подвал. Этого достаточно. — Если ты сейчас уйдешь, я…не знаю, просто…давай попробуем, Гукки? Этот вариант обращения так неуместно вертелся на языке Чимина. Ему хотелось быть ласковым, хотелось ласки. Пак обнял себя двумя руками и отпустил слезы. Чонгук должен видеть, что ему не все равно. Чонгук видит. Он пристально всматривается в искаженное страхом лицом. Это страх перед ним. Все происходило будто не в первый раз, но раньше было иначе. Раньше плакал Чонгук, раньше он боялся. — Нет. Как пощечиной. Чимин поджал губы и зажмурил глаза, чтоб не разразиться рвущимися наружу рыданиями. Чем больше он желает, тем меньше получает. Браслет в кармане весит 10 тон, но Пак удерживает его одной только своей горечью. Это значит, что тебя любили, Чимин. Он любил тебя. Даже такого. Лучше бы Чонгуку это не видеть. Пак закидывает голову назад, закрывает лицо ладонями и мычит, не разжимая губ, а затем чувствует руку на своем плече. — Чонгук, пожалуйста, — он не хотел быть утешенным любимым и не хотел быть брошенным после сказанных слов. Чимин вероломно решился на признание, но не был готов столкнуться с последствиями. Как и всегда. — Прошло полгода, Чимин, — голос Чонгука утешает. Макнэ подходит и обнимает старшего практически невесомо, будто Чимин облако или дикий звереныш с непредсказуемой реакцией. — Я прошу, прошу тебя, — исчезает в мягких тканях черной куртки. — Чимин, — спустя несколько крошечных минут. Пак в момент прекращает вой и пытается перестать дрожать, но не может. Чонгук так знакомо пахнет, так бережно обнимает. — Нам пора возвращаться. — Чонгук… — Нет. Спокойные, но строгие слова втекают в ухо накаленным воском. Чонгук тает, тает в его руках. Чимин сейчас умрет. Он думает, что умрет. Чимин умирает. — Чонгук, пообещай мне, — вздрагивает Пак и отстраняет лицо от чужого плеча, чтоб посмотреть в глаза. Его встречает молчаливо выжидающий взгляд. — Чонгук, — голос становится тверже. — Я знаю, что нам пора идти, но…пообещай мне кое-что, хорошо? Пообещай, что мы вернемся к этому разговору. Он просил слишком много. Им есть о чем поговорить, много что нужно достать из самой глубины и отдать друг другу на суд, нужно принимать решения и нести за них ответственность. Чимин не правильно поступил раньше, Чонгук неправильно поступает сейчас? Неизвестно обоим. Это больно. Чимин просит слишком много. — Обещаю.***
Хосок нашел его сидящим на подоконнике Комнаты. Давно стемнело, но Чимин довольствовался светом уличного фонаря, падающим на хлопковую пижаму светло-синего цвета. Сейчас около шести вечера, после тяжелого съемочного дня ему стоило бы поужинать и пойти отдыхать, но Пак прятался тут, окруженный мутными воспоминаниями шестимесячной давности. Здесь он разрушил все. Тогда тоже было сумрачно, но день только начинался. Что чувствовал Чонгук все это время, почти еженедельно оказываясь в этих стенах после того случая? Чимин упирается макушкой в прохладное окно. В его руках — бокал красного вина, полупрозрачный напиток скатывается потеками по стеклу, пока Пак играет им. В мыслях обнадеживающее, единственное значимое слово этого дня: «Обещаю». Дверь гулко закрывается. Хосок выглядит ужасно когда злится. Все его лицо меняется до неузнаваемости, не оставляет ничего, что могло бы пощадить или прислушаться, понять. — Мне казалось, что я высказался предельно ясно. Чимин поднимает на него взгляд. Растерянно, будто с запозданием осознает собственную ошибку. По правде говоря, он сомневался, что его будут искать здесь, потому и спрятался в Комнате. — Но видимо ты в конец, блять, перестал соображать, Пак Чимин. Он в три шага подскакивает к подоконнику, сдвигает прозрачную штору в сторону и тянет из слабой хватки маленьких ладошек бокал. — Сколько можно пить? За последние три недели это который уже раз? — Третий, — недоверчиво к себе отвечает Чимин. — Что с тобой, а? Что? — голос срывается на крик, а затем падает к низкому шипению. — Скажи, тебе так нравится страдать, м? Тебе нравится ходить в ваши места по типу этого, нравится провоцировать Чонгука творить какую-то хуйню, когда он только-только оклемался после тебя? Нравится когда у него проблемы? Или когда остальным неловко? Чимин, у тебя ни души, ни сердца, если ты правда такой. Последнюю фразу он произносит для усиленного давления. Конечно же Хосок не считал Чимина вселенским злом. Более того, он ни за что бы не поверил, что Пак вредил намеренно. Чон злится, но злится потому, что безуспешно хочет все наладить, в том числе для Чимина. — Хосок, — Чимин смотрит в злющие глаза и медленно моргает, — кажется, я люблю его. Чон щурится, будто вычитывая в чужих мыслях доказательства. Пак отчаянно ищет в старшем поддержку, а тот враз теряет все давно заготовленные фразы для укора. Он серьезно? Да, Чимин серьезно. Рецидив у человека, который не знал чем он болен — вот его диагноз. — Почему ты так с ним поступаешь, если любишь? — голос Хосока сильно смягчился. Он понимает, что не сможет здесь помочь. — Я… — Чимин осекся. В этом емком «так» было много поступков. Много дерьмовых поступков и если ту часть из них, что подразумевали вычеркивание себя из жизни Чонгука можно списать на попытку дать макнэ повод ненавидеть Чимина, то то, что он делает сейчас…не поддается оправданиям. Чонгуку больно. А Чимин только расшатывает эту лодку. Потому что там, где мертво — болеть не может. — Ты сказал ему «Не надо меня любить», Чимин. Я знаю это, потому что был с Чонгуком и помогал ему собраться заново. И знаешь что, я не осуждал тебя, даже когда очень хотелось. Находил оправдания всему, что заставляло Чонгука кричать ночами в подушку. Но то, что происходит сейчас… Чимин чувствует, как его легкие усыхают до размеров крыльев бабочки. Он хочет провалиться сквозь это окно и отдать себя ветру. Хосок все правильно говорит, так и было. Чимин плохой. Его вообще не волновало что чувствует другой человек. — Это, мать твою, ни в какие ворота уже не лезет. Происходит ужасный для Чимина момент. Хосок начинает разворачиваться чтоб уйти. Эти темы — слишком для него. Он не справляется. — Стой, нет! Пак хватает хёна за рукав. Чон не должен уйти, не так, не второй человек за этот день, таящий в руках. — Что мне делать? Что мне делать? — Чимин соскакивает с подоконника и держит ладони Хосока в своих руках. Пусть ему скажут как поступить, пусть укажут на единственно верный путь, дорога по которому все исправит. Как сделать так, чтоб все было в порядке, чтоб всем было хорошо? — Ничего не делай. Не делай ничего, что причинит боль Чонгуку. Заслужи прощение в его глазах, а затем постарайся расставить все по местам. Потому что я, блять, уже не представляю как это сделать. Хосок вкладывает в свои слова всю обреченность и разочарование. Уходит, уходит. Чимин выдыхает через рот, задирая подбородок, чтоб не пропустить подступающие слезы. Он возвращается в свою комнату, откупоривает новую бутылку вина и включает телевизор на фоне, чтоб надеть наушники для просмотра видео с ноутбука. Три видео. Три ключа. Может они помогут ему все исправить.***
Уважения к личному пространству у Ким Сокджина всегда хватало с лихвой. То, как долго он шел к признанию Намджуну, как втайне от Тэхёна опекал младшего, но стеснялся в общении — много говорило о том, что значат для Сокджина чувства других. Когда Чимин пришел за общением и тактильностью именно к нему, Ким почувствовал неладное. Вечером он не мог найти себе на что отвлечься. Что-то не так с Чимином. /телефон Чимина/ [18:11] ты тут? я вчера записал кое-что в студии. так, для себя. но хочу услышать твое мнение[18:27] хён, немного занят завтра послушаю
[18:32] прости
[18:40] ничего. ты ужинал?[19:18] да
[19:22] ты был очень тихий сегодня утром и днем[20:00] да
[20:05] все в порядке?[20:14] да
[20:22] точно? [20:50] эй [20:57] могу побыть с тобой [21:03] Чимин? Прислонившись к дверям, Сокджин расслышал только знакомую мелодию: — Понятно. Фрэнк Синатра у нас тут. На момент ему стало обидно за то, что Чимин определенно не спит, слушает музыку, но игнорирует сообщения. — Strumming my pain with her fingers Singing my life with her words Killing me softly with her song Killing me softly with her song Telling my whole life with her words Killing me softly with her song...* Может у него просто сплин, может он не хотел общаться, а назойливый хён только зря наседает? Распахивая дверь, Сокджин жалеет, что не пришел сюда раньше. У Чимина опухшее от слез лицо. Худой как призрак, раздетый по пояс, он сидит на полу возле своей кровати и что-то произносит с большим усилием над собой. Бутылка, горлышко которой он так крепко держит, пошатывается из стороны в сторону. — Чимин? Твою мать…господи… Чимин? Лицо Пака в теплых ладонях старшего. Сокджин отодвигается в сторону, чтоб свет ванной упал на лицо Чимина и можно было как следует рассмотреть все. Ким нервничая проверяет глаза, затем руки. Нет. Чимин всего лишь пьян. — Все прав…ильно. Я заслужил. Все правильно, — хрипит напоследок, крупная слеза скатывается по его щеке. Бывший староста общежития выключает шумный телевизор и приступает к опеке над Чимином. Ким никогда не расскажет об этой ночи, а Чимин почти две недели не будет попадаться на глаза ни Хосоку, ни Чонгуку.***
Tori Kelly — Paper Hearts (cover by Jungkook)
Второе видео. На экране видны только руки и футболка Чонгука. Макнэ секунд с 20 что-то копошится, настраивая камеру, а затем плюхается на стул и рывками подскакивает, чтоб быть ближе к монитору. Теперь его сосредоточенное лицо прямо на весь экран. Чистая кожа, небольшой шрам, глаза что-то беспорядочно ищут на рабочем столе — он продолжает настраивать связь. — Ой, уже записывает? — охает и смущенно отодвигается от камеры. — Прости, хён, тут…оборвалось, в общем. Не знаю. Но я еще не все рассказал! Ты помнишь того доброго аджосси, который владеет домиками у косы**? Менеджер Намджуна еще договаривался с ним, чтоб мы после этого тура там отдохнули, — Чонгук очень быстро тараторит, будто хочет скорее пропустить скучную, но важную историю и начать говорить о том, ради чего на самом деле продолжает записывать видео. — Так вот, я общался с ним, чтоб побольше узнать об этом месте. Я еще никогда не был на пляжах США, представляешь! И аджосси сказал, что эту косу постепенно размывает водой, через пару лет ее не станет. Боюсь, что мне не хватит одного раза и я захочу побывать там еще. Надеюсь, косу не смоет еще хотя бы год после нашего тура. Ну или придется искать новую…да… — неловкая заминка. В комнате макнэ опять что-то бахает и он, громко цыкая, накланяется чтоб поднять упавший предмет и кинуть на стол. Чон замирает и моргает в камеру, кусая верхнюю губу. — Забыл…а, нет! Хён, ты ведь знаешь, что в памятные дни принято дарить подарки и все такое и если мы вдруг будем все-таки праздновать день, когда открыли друг друга… — щеки немного одернул румянец, глаза смущенно опущены вниз. — Так вот, если ты вдруг решишь поздравить меня с этой датой, то не стоит. Мне ничего от тебя не нужно, хён, — голова уверенно качается из стороны в сторону, руками он показывает знак «Х» перед камерой, будто это поможет в убеждении. — Но если тебе захочется обрадовать меня, давай, может, сделаем какое-то хорошее дело вместе? Пожертвуем деньги или вещи нуждающимся? Взгляд полный радости за свою чистую идею, зубы по-кроличьи выпирают вперед, когда он широко улыбается и продолжает молчать, будто ждет ответ. Затем Чонгук закрывает глаза, издает звук, похожий на наслаждение любимой сладостью и начинает кружится на стуле вокруг себя. — Чимин-щиии, я так счастлив. Кажется, я летаю, — теперь он говорит эти слова с мягким прищуром, подперев ладонями щеки и тепло улыбаясь человеку из будущего. –Думаю, если мы своей любовью принесем добро этому миру, оно к нам обязательно вернется однажды. Я бы очень хотел, чтоб все добро, которое ты делаешь для меня и остальных всегда возвращалось к тебе. Чонгук смотрит в камеру так, будто действительно видит по ту сторону человека, в которого по уши влюблен, будто он только это и видит перед собой и ему не нужно больше говорить, он хочет смотреть, смотреть столько, сколько отведено. Видео обрывается. Время записи ограничено. Время ограничено. Третье видео. Видео записано в дождливый, но не особо мрачный день. Все самые темные тучи чудом обошли город и за окном достаточно светло. Чонгук одет в темно-серую толстовку с капюшоном, из-под которого торчит синяя шапка. Заметив, что на записи его лицо засвечено, Чон закрывает шторы и садится обратно на стул. Да, теперь видно лучше. Его серьезное бледное лицо и раскрасневшиеся от недавних слез глаза. Расстроенный и мрачный, Чонгук ставит локти на стол и прикрывает ладонями рот, выдыхая в них. Он стягивает шапку через лицо и убирает ее в сторону, поправляет взлохмаченные под капюшоном волосы. — Тебе, наверное, не стоит это видеть, — Чон говорит совсем серьезно. Он все тот же парень годичной давности, но с какой-то тяжестью в душе. — Не знаю, не знаю зачем пишу это. Хён, я…прости меня. Сегодня, — закусывает губы и щурится, а затем отворачивается чтоб сесть боком к камере и закинуть подбородок выше. Чонгук бесшумно выдыхает через рот и трет переносицу. — Сегодня может просто не мой день. Мы поссорились, Чимин, — он поворачивается в камеру и уверенно ждет реакции на признание, а затем сгибается пополам и упирается локтями в колени, закрывая лицо в ладонях. Не плачет, собирается с мыслями. Так проходит еще около минуты. Отношения втайне это тяжело и каждый справляется как может. Чонгук не справился, но это ведь только их начало. Если Чон не выпустит эту боль из себя, она постепенно сожрет его и он больше не осмелится строить что-то с Чимином. — Поссорились, потому что я едва не выдал нас Хосок-хёну по неосторожности. Не знаю проживет ли наша тайна год, будет ли это важно в тот день, когда ты посмотришь видео…но сейчас ты не хочешь, чтоб кто-то узнал сейчас, а я…я чуть не испортил все, — Чонгук говорит, глядя на темные шторы, не решаясь повернуть голову к монитору. Он шмыгает носом и трет глаза. — Я записываю это сейчас, чтоб напомнить тебе и себе через год о важном. Чон разворачивается лицом к столу и подъезжает к глазку монитора так близко, чтоб это еще не выглядело комично, но полностью оставляло за кадром мешающий фон. — Отношения… — нет, неправильно начал. — Любовь — это очень сложно, — создавалось впечатление, что Чонгук это хён, который чему-то учит своего младшего брата, дает ему важный жизненный урок. Он строг и решителен, четко выговаривает слова, убеждает чуть ли не навязыванием. Где-то в душе уже посеяно зернышко страха. Чон не уверен кому посылает эти слова: себе или Чимину, но ему важно. Важно это сказать. — И ты никогда не знаешь…то есть…понимаешь, боли не избежать, — голос немного подскочил и тут же выровнялся. Чонгук хотел объяснить. — Я очень сильно испугался, когда ты накричал на меня. Я… — Чонгук на момент сжимает зубы и жмурит глаза, а затем продолжает. — Я подумал, что вот так все может закончиться, только начавшись… Чимин, прошу. Запомни это. Запомни. Боли не избежать. Но даже не смотря на это, не смотря на то, что любящий человек обречен не раз сталкиваться с болью…нельзя переставать любить. Нужно любить изо всех сил. Любить изо всех сил. Чонгук задумывается над тем, все ли сказал. Тянется к камере, чтоб отключить ее. Выражение лица у него будто разочарованное в чем-то или ком-то. — Я люблю тебя. Он отправит это видео в будущее сразу же, не пересматривая, а затем даст себе еще попытку и будет стараться. Чонгук будет любить изо всех сил.