would you like to stay forever?

— Положи это яблоко, я его облизал, оно теперь мое! — с этих слов началась самая тяжелая неделя в жизни Питера Паркера. В противовес здравомыслию Питера встало полное отсутствие брезгливости со стороны Уилсона. Облизать сэндвич? Карандаш? Ручку двери? Пульт от телевизора? Запросто. Особенно, если речь идет о выборе между четвертьфиналом Супер Боула и — прости господи — документалкой о Хокинге. — У меня от этой документальной херни несварение желудка! — У тебя несварение, потому что ты тащишь в рот все подряд. Кто тебя просил лизать мои пять баксов? Они же просто лежали на столе! Паркер до сих пор вздрагивает от мысли, сколько людей могли лизать деньги, которые он держал в руках. Четыре дня он терпит это безобразие, обкладываясь со всех сторон влажными салфетками и чашками ромашкового чая, чтобы ненароком не прибить Уэйда под впечатлением от его выходок. Он говорит себе, что слишком взрослый для этого ребячества, хотя и сам понимает — все дело в том, что с Уилсона станется облизать что-нибудь после Питера. Уэйд облизывает пачку влажных салфеток на пятый день. На пятый день Питер теряет терпение. Пока Уилсон лениво таращится в холодильник, а потом неспешно тянет руку к последнему банану, Паркер успевает встать из-за стола, перехватить несчастный фрукт и демонстративно провести по нему языком под очень странным взглядом Уэйда. — Я облизал его, теперь он мой. Уилсон, не моргая, забирает банан обратно, с совершенно непроницаемым лицом снимает кожуру и за один раз откусывает от него половину, после чего выходит из кухни. Но возвращается буквально через пару секунд, спешно проглатывая недожеванный кусок банана. — Подожди, кажется, я кое-что забыл. Ничего не понимающий Паркер не шевелится, когда Уэйд подходит к нему, и даже перестает дышать, когда Уилсон, смачно причмокнув и оставив липкий след, облизывает его щеку. — Я тебя лизнул, так что теперь ты мой.