Мне нравятся свитера с широким горлом

      Генри знал, что, как только он войдет в двери школы имени Сальваторе, на него повесят ярлык "чудо ребенок". И он станет новой диковиной и причиной для перешептываний. Первую неделю каждый коридор гудел новой сплетней - одна была бредовее другой: от усыновления до кражи, от выращенного в пробирке до продажи души дьяволу - и это только то, о чем он знал. Впрочем, когда все поняли, что он не кидает машины, не дышит огнем и не обращается в мантикору, когда заходит солнце, от него отстали и жизнь пошла своим чередом. — Рога или клыки? — Хвост, вообще-то. — Тогда понятно зачем ты носишь такие огромные свитера. — Так в его жизни появился Диего Гилмор. Настолько наглый, насколько красивый. Диего был первым, кто узнал "тайну" его рождения, и, на удивление, на следующий день вся школа не шуршала нижним бельем семьи Майклсон. Генри нечего было скрывать, но, он знал, как и Хоуп знала, что их происхождение противоестественно. Пускай, в отличие от Хоуп в нем текла человеческая кровь и у него в запасе была всего одна жизнь, с ним все было гораздо сложнее, а он и не был уверен, что родители сказали ему правду, возможно часть, но отнюдь не всю. Генри видел их глаза и, по правде говоря, не горел желанием узнать, что эти двое скрывают. Они подарили ему жизнь - существенная плата за молчание , не правда ли?        Те пару месяцев, что Кол был Калебом, те пары месяцев, за которые Давина бесповоротно влюбилась в его отца, в те пару месяцев внутри неё зародилась жизнь. А потом Калеб исчез, а Кол Майклсон вернулся к любимой девушке и будущей матери своего сына. Когда Давина возвращала Кола к жизни, она и понятия не имела, что беременна. Генри любил эту историю в детстве...       Тонкая струйка крови скатилась к ее губам, нос неприятно защипало из-за лопнувшей сетки капилляров, она стояла, крепко зажмурив глаза, и считала.       Раз       Два       Три       Сейчас или никогда.       У нее либо вышло, либо... — Давина... — держать глаза закрытыми страшно, открыть её страшнее, так она хотя бы не знает правда это или сон. — Давина, прошу тебя, открой глаза...посмотри на меня, — теплые ладони ложатся на её щеки и лоб ко лбу прижимается. — Мне страшно, — она глотает редкие слезы и душит всхлипы, — Мне так страшно. — её губы опаляет чужое дыхание. — Здесь никого нет, кроме нас. — Я не хочу видеть этот мир без тебя, - чужие ладони мокрые от слез, на губах солоноватый привкус. — Простой_открой_глаза_Давина. И я покажу тебе целый мир, — и она открыла, и он стоял перед ней. Живой и теплый и сердце билось. И она сломалась, поддалась губами навстречу, треснула по швам её защита, потому что он был здесь.       Кол       Был       Здесь       Прямо перед ней.       А потом произошло это, произошел он. Генри — Ты слышишь это? — Кол посмотрел на Давину, крепко держа за плечи, — Бьется...сердце бьется...— Кол мотает головой в разные стороны, отрицая, отвергая, а потом кладет руку на её живот и смотрит...       Глаза в глаза — Кол, я... — она растерялась, не нашла ответа, а он и не требовал.       Кол не солгал, когда сказал, что покажет ей мир. Барселона. Аргентина. Рио. Осло. Неаполь. Флоренция. И далее, без конца, путешествие с ограничительным сроком в восемь месяцев. А потом Генри, а потом программа удочерения и Эрика. Семья, которой у Давины никогда не было, семья, которая была ей так нужна.       Маленький мир из четырех человек: Кол, Давина, Генри и Эрика.       Генри должен был вернуться, вернуться обратно к ним, вернуться к своей семье. — Так ты хочешь сказать, что ты мой внук? И я должна в это поверить? — Она жива. — О ком ты? — Твоя дочь. — Конечно, жива, ты ведь только сейчас говорил с ней. — Я говорю не о Ребекке. Фрея. Она жива. Мы оба это знаем.