***
— Ты выглядишь бледным, — заметил Жоли, когда Грантэр спустился на кухню к завтраку. Запах свежей выпечки уже распространился по близлежащим коридорам, но погруженному в свои мысли Грантэру было сложно замечать что-то вокруг себя. И когда он распахнул дверь в подвальные помещения, то вздрогнул от фразы Жоли, которая вырвала его из мыслей в реальность. — Ты будто призрака увидел, mon cher ami, — хмыкнул Боссюэ, лихо перекладывая панкейк со сковородки на стоящую рядом тарелку. — Здесь это уже вышло из моды. Пора придумать новый тренд, — меланхолично ответил Грантэр, садясь на своё привычное место за высоким столом. Разговор с Анжольрасом крутился в его голове отдельными фразами, и циник не мог отделаться от мысли, что в самом Анжольрасе что-то явно поменялось с их последней встречи. — Судя по твоему лицу, у тебя есть все шансы пополнить их ряды, amigo, — невесть откуда появившийся Жеан щёлкнул пальцами перед лицом Грантэра, пытаясь вернуть друга в реальность. — Что произошло с того момента, как мы… Грантэр расширил глаза, выразительно глядя на Жеана. Мог ли он быть так глуп, чтобы нарушить их секретность одной простой фразой? Жеан прикусил язык и тут же невинно улыбнулся. — С того момента, как мы гуляли вчерашней ночью, — выпалил поэт первое, что пришло ему в голову. — Гуляли? — спросил Боссюэ, переставляя тарелку с горой панкейков в середину стола. — После всего, что произошло с нами, у вас есть смелость гулять по особняку ночью? — Не выскочит же на нас тот вежливый джентельмен Мариус со шведским ножом из-за угла, верно? — пожал плечами Жеан, тут же хватая с тарелки пышный панкейк и тянясь к черничному соусу. — Кто знает, что от них ожидать, — прошептал Жоли, скрывая свой нервный смешок за чашкой кофе. — В конце концов, им двести с лишним лет, некоторые призраки сходят с ума. Со временем. Грантэр молча налил себе кофе, лишь отчасти прислушиваясь к разговору друзей. Отчего-то его глаза слезились, и он не мог до конца осознать по какой причине. — Может, ты съешь что-то помимо кофе? — предложил ему Жеан, смотря на него озабоченно с другого конца стола. — Насколько я слышал от Баореля, Вам сегодня предстоит весь день жариться на виноградниках под палящим солнцем… — Я не голоден. — Грантэр… — Со мной всё хорошо, что непонятного? — резко процедил сквозь зубы Грантэр, но кинув взгляд на нахмуренное лицо Жеана, тут же собрался. — Я съем яблоко, — он схватил из корзины с фруктами апельсин. — Или апельсин. Это не важно. Ты мне не мамочка. И прежде, чем кто-то успел что-то сказать и из его глаз хлынула предательски соленая вода, он выскочил за дверь, расплескав по дороге добрую часть своего кофе. — Что это с ним? — прошептал Боссюэ, пристально глядя на Жеана в поиске объяснений. — Я разберусь, — Жеан отодвинул от себя тарелку с завтраком и вышел вслед за Грантэром в холл. Грантэр не знал, куда направлялся быстрым и сбивчивым шагом. Ноги сами вели его по бесконечным коридорам. Кажется, мать окликнула его где-то между холлом и лестницей, но он не слышал её. Единственными звуками, которые улавливало его сознание, были шум крови в ушах и биение сердца в районе висков. Нескончаемые картины, портреты, повороты… Он хотел убежать дальше, чем кто-либо мог его найти, чем мог найти себя он сам. По всему телу, вдоль позвоночника, вниз по рукам, щекотанием под ребрами проходила мелкая дрожь, которая не давала ему сосредоточиться ни на чём другом, кроме себя. Словно его вёл древний инстинкт — убежать, пока тебя не поймали; спрятаться, пока не увидели, что ты — слабый соперник. Рвано вдыхая носом, он всё крепче сжимал пальцы в кулак, отчего сок апельсина уже катился по его ладони, окропляя ковровое покрытие. Он очнулся от своего марафона в состоянии транса только в тот момент, когда его глаза залил солнечный свет. Нелепо остановившись в дверях библиотеки, с чашкой кофе в одной руке и раздавленным апельсином в другой, он пристально всматривался в медленно падающую в лучах солнца пыль, и по щеке скатилась первая предательски мокрая и нежеланная слеза. Он сделал несколько шагов по мягкому ковру вглубь, поднимая лицо в стеклянный купол, расписанный по краям заботливой рукой уже давно ушедшего художника. В сравнении с пустотой, в которой прятались все его внутренние демоны, утренняя библиотека казалась ему чем-то непостижимым. Теперь он редко видел её при свете дня, всё чаще оказываясь здесь ночью, и не мог ответить себе на вопрос, почему. Ведь она была единственным местом из всех многочисленных комнат особняка, которая действительно ему нравилась. Сумбур мыслей не давал думать трезво. Его всё ещё трясло. Мозг будто отключился, передавая права владения бренным телом сердцу и эмоциям. И в случае Грантэра это всегда означало лишь одно — он проиграл свою битву при Ватерлоо против армии под руководством своей психики. За его спиной слегка скрипнула дверь, но он никак не отреагировал на этот звук. — Грантэр, — осторожно позвал Жеан, мягкой поступью приближаясь к нему по ковровому покрытию. — Что случилось? Пальцы друга аккуратно легли ему на плечо, возвращая его к реальности, словно тонкая нить, связывающая его с окружающим миром. Он сделал усилие, чтобы вдохнуть, и тут же выдохнул, выныривая из обжигающих подкорку мозга мыслей. — Мне кажется… — начал он, прочищая горло от хрипоты. Жеан терпеливо ждал, и Грантэр сглотнул, собираясь с силами. — Мне кажется, я не смогу это сделать. — Что сделать? — Жеан аккуратно забрал из его рук чашку, нелепо сжимая её. Как будто не знал, что делать с ней дальше, но точно был уверен в том, что от Грантэра стоит держать сейчас подальше все предметы, которые так или иначе могли превратиться в оружие. — То, что мы хотим сделать с этим поместьем, с этой историей, с этим… этим местом. Мне кажется, мы не в праве. Не в праве решать его судьбу, — он шмыгнул носом и стер тыльной стороной ладони каплю, которая уже достигла ложбинки между его ключицами. Больше всего на свете он ненавидел слабость, но Жеан был единственным человеком, которому было разрешено видеть Грантэра даже в этой его ипостаси. — Ты ошибаешься, — Жеан прошелся пальцами по его плечу, сдувая невидимые пылинки. — Они хотят этого, Грантэр. Им нужно это, и также им нужна наша помощь. Что заставило тебя поменять свое мнение? — Наш разговор с Анжольрасом, — медленно начал Грантэр, будто сам боялся того, что собирался сказать. — Что, если мы сожжем сады, и мои родители всё равно решат остаться? Или что ещё хуже продать особняк Монпарнасам? Виноградники могут их не остановить… Осознание вновь вернулось к нему колким свитером, и он развернулся на каблуках, смотря на Жеана расширенными глазами. — Мне кажется, он это понимает, Жеан, — вдруг перешел он на шёпот, всматриваясь в глаза друга. — Мне кажется, он готов сжечь всё. Даже особняк. Даже библиотеку. Даже… — он сглотнул. — Даже себя. — Он тебе так сказал? — Нет, но у меня возникло такое ощущение, когда он ушел. Я сам сказал ему сдаться, — Грантэр опустил глаза в пол, хмурясь и силясь вспомнить последние минуты их с Анжольрасом разговора. — Я сам ему сказал, что поражение может быть лучше победы. И что если под поражением он мог понять… — Тихо, — пальцы Прувера переметнулись к черным кудрям, и он подошёл на шаг ближе, обнимая друга. Грантэр уткнулся носом ему в плечо, вдыхая аромат лаванды, корицы и мужского одеколона, явно Пруверу не принадлежавшего. — Ты опять себе надумываешь. Твоё сознание опять придумывает возможные исходы событий за тебя. Остановись, — Жеан осторожно погладил шею Грантэра, отчего тот немного выдохнул. — Готов поклясться, ты опять ничего не ел. В тебе нет ничего, кроме никотина, кофеина и тревоги. Они приняли это решение, и они знают, что делают. Им двести с лишним лет, чёрт возьми. Грантэр прыснул от смеха, зажмурившись. Хотя это больше походило на истерику. Всё его тело содрогнулось, и он откинул голову назад, пряча подступающие слёзы. — Ты бы слышал, как паранормально ты сейчас звучишь, Жеан, — Грантэр захлебнулся собственным смешком и отпрянул от друга, закашлявшись. — Я знаю, — усмехнулся Прувер. Откашлявшись и сделав ещё пару так нужных ему вдохов, Грантэр направился в сторону камина и сам не заметил, как опустился в любимое кресло Анжольраса. То самое, которое по негласному правилу никто и никогда не занимал, кроме него. Жеан присел на ковер, скрещивая ноги в позу лотоса и оставляя чашку на столике. — Мы должны позволить им уйти, если это — то, чего они хотят. — Анжольрас сказал, что они устали, — кивнул Грантэр, ковыряя пальцем апельсиновую корку в задумчивости. — И ещё он сказал, что истории не должны продолжаться, выходить за пределы разумного. — Они имеют на это право, не так ли? — вскинул брови Жеан. — Они уже давно искупили свою вину, если она вообще на них когда-то была. — Что, если я не хочу их отпускать? — Почему? Грантэр поджал губы, будто решая, стоит ли озвучивать вслух мысли, которые крутились в его и без того беспокойной голове уже не первый день. — Иногда ты ведешь себя как ребенок, — прошептал Жеан. И Грантэр горько усмехнулся. — По сравнению с ними, мы действительно дети. И поэтому… — он выдохнул. — Поэтому я не хочу, чтобы они исчезали. Мир настолько погряз в своей мелочности, локальных разборках, грязи и лжи, что увидеть что-то настолько чистое и неиспорченное, как искреннее желание ему помочь, сродни первому взгляду на работы Микеланджело, который просто шёл навстречу искусству и не думал, что через сотни лет он будет назван гением. Понимаешь? — Грантэр, — губы Жеана изогнулись в улыбке. — Грантэр, ты влюбился? В призрака? Щеки Грантэра загорелись бордовым цветом, но он закатил глаза. — Его нельзя любить. Нельзя любить чистое сияние вечного разума, Прувер. — Можно, раз ты это и делаешь. Грантэр фыркнул, толкая Прувера в плечо, отчего тот немного покачнулся и вовремя остановил себя от падения, уперевшись локтем в ковер и рассмеявшись. — Когда-то он был человеком, и остаётся им и по сей день. Не вижу ничего предосудительного, — пожал плечами Жеан. — Зато я вижу, — поджал губы Грантэр. В нём снова что-то закипало, и он сомневался, что может это остановить. — Пусть они делают, что хотят, но я не буду помогать им в этом. Я не собираюсь собственными руками уничтожить всё, что они любили, а заодно и их самих. На последних словах его голос сорвался на высокую ноту, и она разнеслась эхом по длинным рядам книг. Несмотря на погашенный камин, в библиотеке было тепло, но через несколько мгновений оба парня почувствовали резкий порыв холодного воздуха и интуитивно повернулись в сторону его источника. — Ты решил нас предать? — Курфейрак выступил из ближайшей стены. Обычно веселая улыбка, на этот раз, не тронула его губ. Привычная приветливость исчезла, и лицо больше напоминало посмертную маску. Грантэра передернуло от такой резкой перемены, но он слегка выпрямился в кресле. — Если это означает, что Вы ещё раз хорошенько подумаете над своим планом. Да, я решил вас предать. — Мы уже всё обдумали, — появился из другой стены Комбефер, сжимая в руках томик Вольтера. По привычке он поправил свои очки, прежде чем сжать губы в тонкую полоску. — И приняли решение. Ты обещал нам помочь. Неужели мы столкнулись с человеком, который не отвечает за свои слова? — Кажется, в современном мире ни у кого нет понятия чести, — Мариус вышел из-за спины Курфейрака. — Ты вообще в этом не участвовал с самого начала, — вскочил на ноги Грантэр, и Жеан последовал его примеру, оказываясь рядом с ним плечом к плечу. Грантэр был зол— желваки ходили под его кожей словно заведенные, пальцы сжимались в кулак — и Прувер тут же приготовился разбираться с последствиями. Из всего спектра его негативных эмоций злость появлялась в крайних случаях, и неизвестно, к чему могла привести. — Зато ты участвовал, — Анжольрас появился в дверях, четкой поступью приближаясь к каминной зоне. — Мы верили тебе, Грантэр. — Королева драмы собственной персоной, — закатил глаза циник, цедя сквозь зубы. — Что вам с того, что я отказываюсь вам помогать? — он оглядел каждого призрака по очереди, задержав хмурый взгляд на остановившемся посреди библиотеки Анжольрасе. — Если вы уже всё решили на совете своего маленького тайного общества, что вам с того, что какой-то девятнадцатилетний парень отказывает вам в помощи? — Ты заставил нас поверить тебе, — по лицу Анжольраса невозможно было понять, злится ли он, или оставался равнодушным, но голос его вибрировал. И Грантэру показалось, что некоторые ноты отдавались прямо в его груди. — Мы раскрыли тебе большую часть нашей истории. Так, как не раскрывали никому. Потому что мы верили тебе. И сейчас… — Вы и без меня сильны. И если захотите, сделаете так, как собирались, — ответил Грантэр, чувствуя внезапную силу в своих интонациях, которую никогда не слышал прежде. — Однако… — он сделал шаг назад. — Без меня. Призраки переглянулись, и от этих взглядов Грантэру стало не по себе. Будто они безмолвно, прямо сейчас, совместно принимали решение. Связь, всегда чувствовавшаяся между ними, стала в разы сильнее, и Грантэр нашел своими пальцами руку Жеана, сжимая её. Даже всей его злости, в первую очередь на самого себя, ему бы не хватило, чтобы оставаться с призраками лицом к лицу в одиночку. — Твоя воля. Циник, — наконец, произнес Анжольрас. И не успел Грантэр ответить, как все четверо испарились. Ещё несколько долгих секунд библиотека оставалась в мертвой тишине, пока где-то далеко, за толстыми стенами особняка, не раздался душераздирающий женский крик. Прувер и Грантэр переглянулись и моментально бросились в сторону двери. Вновь единственным четким звуком стало биение сердца, но на этот раз Грантэр осознавал, куда бежит. Они минули несколько поворотов, и когда их топот раздался по лестнице главного холла, двери особняка распахнулись, являя ошарашенное лицо Мюзикетты, из корзины на руке которой не переставая сыпался виноград. Её туфли тут же наступали на него, образовывая на идеально сверкающих полах кроваво-черную смесь. — Виноградники… горят… — пытаясь восстановить дыхание, произнесла она. — Чёрт, — выругался Грантэр, тут же направляясь в сторону дверей, при этом стараясь не поскользнуться на раздавленных ягодах. Не отставая, за ним следовал Жеан. — Жеан? — окликнула Прувера девушка, и он остановился на секунду, поворачиваясь к ней. — Там Баорель, — произнесла она, тут же прикрывая рот ладонью, сдерживая слезы. Глаза Жеана расширились в ужасе, и он оттолкнул Грантэра со своего пути, первым бросаясь к плантациям. — Предупреди остальных, Мюзикетта, — сбивчиво произнес Грантэр, смотря в ту сторону, куда убежал его лучший друг. — Мы разберемся, — и тут же ринулся следом.8. Пигмалион;
10 ноября 2019 г. в 18:03
Утренний туман был лучшим другом Грантэра в последние недели. Он никогда не видел Париж окутанным тонкой дымкой таинственности, которая покрывала окрестные территории особняка этим июльским утром. Возможно, по той причине, что он никогда так рано не вставал в городе, который никогда не гасит свои огни. Либо загулявший до поздней ночи и проснувшийся к полудню, либо погруженный в свой собственный вид искусства до тех моментов, когда парижские крыши оказывались подернуты рассветной кромкой, он никогда прежде не замечал густых туманов над городом. Скорее всего, именно поэтому картина, которую природа рисовала сейчас на своих полотнах, вселяла в него смешанные чувства.
Вдали от привычной ему жизни, всё виделось в другом свете. Оттенки и краски были более приглушенными, но от этого не теряли своей прелести в общем натюрморте. Впервые за неделю ему захотелось вернуться в свой привычный образ жизни со скетчбуком в руках. Сейчас он был заброшен в дальний угол его шкафа из-за тех событий, что круговоротом поглощали его время и мысли. Он просто не мог найти и момента для того, чтобы побыть в одиночестве и запечатлеть происходившее на бумаге. Хотя раньше он бы спасался от чрезмерного количества событий именно в этом своём таланте.
Время вдали от Парижа текло иначе, и Грантэр не раз ловил себя на мысли, что несмотря на ночные бдения в библиотеке, его расписание всё ближе приближалось к норме. Он спал всего лишь три-четыре часа и вставал, когда все ещё нежились в своих кроватях. Было ли это следствием того, что он был единственным, кто не нашёл для себя в стенах поместья успокоения в другом человеке? Грантэр предпочитал об этом не задумываться, иначе и так хрупкое состояние его психики могло бы сорваться, а он слишком хорошо был осведомлен о возможных итогах.
Уже спустившись за чашкой кофе в подвальные помещения кухни, он вновь вернулся в свою комнату. Босыми ногами пройдясь по мрамору и распахнув панорамные двери на балкон, он опустился в слегка влажное от росы кресло и подогнул под себя ноги. Чиркнув зажигалкой в виде черепа в цветочном оформлении, что подарил ему Жеан на его восемнадцатый день рождения, он с удовольствием сделал первую затяжку. Дым, вытолкнутый из легких, пересек границу в виде балконных перил и тут же слился с опускающимся всё ниже туманом, превращаясь с ним в единое целое.
Впервые за долгие дни, вместе с сигаретным дымом, в лёгкие Грантэра забралось немного тревожности, тут же оседая под рёбрами, словно вернувшись на своё законное место.
Впервые за долгие дни ему удалось остаться одному. Или хотя бы создать видимость этого. Он всё ещё мог ощущать спиной чьё-то негласное и незваное присутствие за своей спиной, но научившись его игнорировать, он позволил себе расслабиться. И как всегда, в моменты расслабления, в моменты, когда ты остаешься тет-а-тет с самим собой, в груди его неприятно защекотало.
Вглядываясь в молочную дымку, он впервые осознал, что они действительно собираются сделать это — оставить от трехсотлетней истории тлеющие угольки и избежать наказания. И от этого осознания ему некуда было деться. Оно внезапно окружило его, словно теплый шерстяной свитер, надетый впервые и колющийся в самых уязвимых местах.
Грантэр прикрыл глаза. Пальцы, в которых покоилась сигарета, затряслись. И он глотнул свежего утреннего воздуха, разбавляя им ядовитый дым в лёгких.
Подарит ли такой радикальный исход долгожданную свободу тем, кто так отчаянно её жаждал? Осознают ли сами призраки, на что толкают ныне живущих? Или история, происходившая в этом особняке, достойна того, чтобы закончиться в одночасье и уйти в небытие более нетронутой?
Свобода. Что он, вечно сопротивляющийся циник, мог о ней знать? Что он, не способный справиться со своими внутренними демонами, мог о ней объяснять Анжольрасу, чей жизненный и посмертный опыт никогда бы не сравнился с его собственным?
Всё его существо рвалось ответить на все эти вопросы, и только сейчас он осознал, насколько большой ящик Пандоры оказался вскрыт их любопытством и желанием разгадать тайну особняка.
Грудь его сжалась, что-то внутри словно оборвалось, и он выронил сигарету, прикладывая ладонь к ребрам. Вдох. Один. Два. Выдох. Один. Два. Вдох. Один. Два. Три. Выдох. Один. Два. Три. Вдох… Выдох… Вдох…
Он откинулся в глубокую спинку кресла, прислушиваясь к биению собственного сердца, и вжался ногтями в подлокотник.
Впервые за долгие дни он позволил себе забыть о тех, кто мучился в этих стенах веками, и вспомнить о собственном самочувствии.
Стоят ли его собственные чувства и мысли того, чтобы их принимали в расчёт? Он не знал. Его проблемы казались ему мелочными и жалкими на фоне тех, с которыми было суждено справляться юным революционерам. Мир изменился, да. Он больше не требует решительности и самоотверженности в своём спасении. Всё уже давно решилось, и хоть и поверхностно, но успокоилось. Теперь другие нравы, другие проблемы и другие задачи. Однако, он чувствовал себя ничтожным по сравнению с тем, что происходило задолго до его рождения. И если бы он родился в другой эпохе, смог бы он встать с ними в один ряд? Пожать им руку как равный и ринуться с головой в неизвестный им путь, который сулил лишь смерть? Или в каждом веке, каждой эпохе он оставался бы человеком, которому суждено смотреть на ход событий, и никогда не принимать в нём участие, ссылаясь на бесполезность и тщетность происходящего, скрывая за своими мыслями трусость и недостаток силы.
— Ты никогда бы этого не сделал, признайся самому себе, — прошептал Грантэр, наблюдая за тем, как дымчатые волокна тумана медленно проплывают над его головой. Липкая масса эмоций в груди вздернулась и немного подступила к горлу, когда он накрыл лицо руками, чтобы немного успокоить собственные мысли, мухами бьющиеся об его черепную коробку, и без того болезненную. Вспомнив про тлеющую возле ножки кресла сигарету, он нашел её носком ботинка и потушил одним поворотом. Немного раздвинув халат на груди, он вновь втянул носом воздух и подался вперед, проводя ладонями по спутанным волосам.
«Говорил тебе Жеан о кофе и сигаретах сразу после сна,» — нашло оправдание сознание, и он сразу же представил перед глазами сжатые тонкие губы Прувера и его озабоченный, хоть и наигранно суровый, взгляд. По неизвестной ему причине это действовало на него лучше, чем тирады родителей. Однако, не сейчас — он вновь потянулся за чашкой кофе.
Его взгляд задел движение в дальней части балкона, и по телу невольно пробежала дрожь, тут же усиленная глотком горьковатого на вкус эспрессо.
— Мне пора бы не удивляться твоим резким появлениям, — хмыкнул Грантэр, не поворачивая головы в сторону незваного гостя. Тремор в груди не отступал, но он никогда не прощал себе проявление слабости на глазах у других. Он уже знал, что не удостоится и секунды одиночества, пока не покинет пределы особняка. И вряд ли был готов это изменить.
— Я был здесь всё это время. Кто и прервал моё спокойствие, так это ты.
Грантэр иронично поднял бровь и чуть качнул головой, отчего несколько кудрей упало ему на лоб.
— Право частной собственности уже было прописано в некоторых европейских законах, когда ты родился.
— Во Франции оно было задекларировано в 1793 году. И де-факто эта собственность на тот момент принадлежала семье Курфейраков.
— Однако, де-юро она принадлежит мне сейчас, — Грантэр всё-таки обратил свой взгляд исподлобья на призрака, будто говоря, что не настроен сейчас спорить.
Анжольрас закатил глаза, грациозно приближаясь к свободному креслу и опускаясь в него. В его внешности ничего не изменилось с последней их встречи, и Грантэру пришлось себе напомнить, что скорее всего, это невозможно. Меняется ли что-то во внешности призраков с течением времени? Было легко забыть, что возраст Анжольраса насчитывал уже несколько веков, когда он сам выглядел не старше двадцати.
— Я думал, что ты уже признал это право за нами, — произнес призрак, с видным желанием смотря на чашку кофе.
— Ты очень много думаешь, данный факт уже известен всем.
— Как и ты.
Между ними повисла тишина. Грантэр зажег очередную сигарету и протянул Анжольрасу свою чашку. Тот сделал глоток, чуть поморщившись, и поставил её обратно на законное место. Грантэр усмехнулся, отчего несколько клубов дыма вспорхнули и затерялись в локонах призрака.
— Мне хотелось бы рассказать о нашем плане другим, — задумчиво произнес Грантэр после небольшой паузы, рассматривая ровные линии высаженных вдоль озера кедров. — Хотя бы Баорелю. Он больше всех вложил в эти виноградники душу.
— Чем меньше людей знает о том, что мы собираемся совершить, тем безопаснее, — Анжольрас встал, медленной походкой направляясь к краю балкона. — Доверять едва знакомым людям — не лучшее решение на пороге преступления.
— Всё-таки ты считаешь это преступлением.
— Да, но не против чести. Этот особняк хранит в себе много историй, и ни одна из них недостойна жить дальше.
Грантэр удивленно вскинул брови, смотря на Анжольраса с недоверие. Тот лишь повёл плечом, аккуратно поглаживая мертвенно-бледными пальцами скользкие перила.
— Почему ты считаешь эти истории или себя недостойными продолжения?
— Они закончились. Нет в них толка выходить за пределы разумного. Что же касается нас, — он сделал акцент на множественном числе, кинув взгляд в сторону мансардных помещений. — Возможно, мы просто устали наблюдать за ходом истории, в котором не участвуем.
Грантэр задумчиво поджал губы, сдерживая себя от дальнейших наводящих вопросов. В конце концов, он уже оценил настроение и намерения призраков, чтобы углубляться в них ещё дальше. И также в нём присутствовал страх: если копнуть ещё глубже, окружающий Анжольраса и его друзей ореол святости развеется. Интуитивно он не хотел столкнуться с ещё одним разочарованием в своей жизни.
— Знаешь, это — первый наш разговор, в котором есть смысл, — произнес он после очередной недолгой паузы. Анжольрас решил проигнорировать и это его высказывание, поворачиваясь к собеседнику спиной.
— Я не знаю, о чём мне говорить с людьми нынешней эпохи. Пустые оболочки, напичканные информацией. Применяете величайшие достижения для всего, до чего дотянутся Ваши жадные руки, но только не для вечной цели. Перестали верить в то, что сможете её достичь. Это вас убивает и хоронит заживо.
Анжольрас выдохнул, проводя быстрыми пальцами по золотистым локонам, которые даже не поменяли положение. Грантэр хмыкнул, погасив сигарету.
— Все цели, которые Вы преследовали, так или иначе уже были достигнуты. Испробованы. Провалены, — произнёс циник, вставая из кресла.
Игнорируя направленный на него прищуренный взгляд, он подошёл к небольшому вазону и вспрыгнул на перила, облокачиваясь на него спиной.
— Не будет никогда Вашего светлого и справедливого будущего, понимаешь? — Грантэр устало прикрыл глаза, чувствуя затылком ледяной мрамор вазона, чей холод принёс ему немного облегчения. — Человечество уже пыталось построить коммунизм, и эта затея проваливалась раз за разом. Равноправие? Да, мы этого достигли, но поверхностно. В чём смысл, что сын повара и дочь генерального менеджера ходят в одну школу? Они всё равно находятся в разных социальных слоях. Она поступит в Сорбонну, а он продолжит дело своего отца, постоянно задаваясь вопросом, почему не может перейти невидимую грань, «стеклянный потолок», который установили задолго до его рождения. И этого не изменить. Отменили смертную казнь и стали выдавать пособия на жизнь? Так страна всё равно тонет в криминале и нищете. Никогда человечеству не достигнуть утопии. И даже Франция с её правосознанием и гражданской ответственностью не добьется того, чтобы каждый человек, живущий на её территории, чувствовал себя королем этой жизни. Всегда будут обстоятельства и те, кто не упустит возможность ткнуть тебя в них носом. Я не так глуп, чтобы не понимать — каждая революция начинается с благими целями. Однако, ни одна из них не закончилась в тех же руках. Словно стервятники, парящие над мертвой тушей, лицемеры и ищущие наживы кидаются на новое государство, подменяя понятия и используя дивный новый мир в своих меркантильных целях. Естественный ход вещей можно улучшить. К нему можно приспособиться. Но изменить? Никогда.
Грантэр настолько увлёкся своей импровизированной речью, что не заметил, как Анжольрас стал к нему на несколько метров ближе. Прислонившись к перилам одним бедром, он задумчиво смотрел на циника.
— Мне кажется, что так может говорить только глубоко разочаровавшийся человек, — произнес он, с прищуром глядя в лицо Грантэра. — Только тот, кто раньше верил в утопию, но равнодушие и злость других перевесила его уверенность в собственных силах.
Грантэра передернуло. Подкативший к гортани ком не дал ответить так, как того бы хотел циник, но он скрыл это за язвительной усмешкой, открывая глаза и встречаясь взглядом с «двухсотлетним идеалистом», который отказывался меняться.
— Он хотя бы выбрался из этого живым, Аполлон.
— Я не вижу жизни в оболочке, наполненной ядом и скорбью.
Грантэр ожидал, что от подкола внутри его что-то перевернется, но с удивлением заметил, что существо его осталось равнодушным. Всё, что говорил Анжольрас, в конце концов оказывалось правдой, а на правду Грантэр реагировал менее живо, чем на собственную внутреннюю борьбу с подменой понятий.
— Согласен, — спокойно кивнул Грантэр. — Иногда в погибшем огня и страсти больше, чем в отчаявшемся живом.
Анжольрас отпрянул, переводя взгляд на чашку остывшего кофе, будто подбирая слова. И Грантэру на миг показалось, что он видит в этом взгляде немой вопрос. Возможно, на секунду в его циничном сердце даже проснулось давно забытое чувство жалости, даже если бы Анжольрасу не понравилось, что его жалели.
— Не мне говорить тебе о свободе, Анжольрас, — прохрипел он тихо, вынимая из пачки очередную сигарету. — Однако, если бы ты освободил себя от того долга, что ты сам возложил на свои плечи, тебе бы стало намного легче.
— Ты предлагаешь сдаться? — тихо спросил призрак, невидящим взглядом упираясь в каменную кладку особняка.
— Иногда принять поражение является более достойным, чем веками искать победы, пытаясь взять идеально выстроенную крепость. У каждого есть своя битва за Ватерлоо, которую ему предначертано проиграть.
Анжольрас бесшумно выдохнул, перебирая пальцами по мраморным перилам.
— Давай сделаем это сегодня.
Грантэр лишь выпустил в уже ушедший туман струю дыма, краем глаза наблюдая за призраком. В конце концов, судьба уже давно решила всё за них, к чему её менять?