Хороший урок

Ей, по большому счёту, нечего было терять, и, хоть это служило слабым утешением, на Хазан мысль подействовала успокаивающе, помогая взять себя в руки. Девушка смотрела на директора не мигая, но тот не собирался тушеваться под пристальным взглядом учительницы физкультуры. Они были похожи на участников корриды: ловкий, отчаянный матадор и свирепый, безжалостный бык. Хазан тешила себя надеждой, что в их паре матадором, который в итоге и одержит победу, являлась именно она. — Говори, — приказал Эгемен. — Что ты тут устроила? «Мы всё-таки на «ты», — усмехнулась она, и её изменившееся выражение лица плохо подействовало на и без того расшатанные нервы господина директора. — Значит, тебе весело? — протянул он со странной интонацией, в которой смешалась ярость и обида. — Значит, ты забавляешься? Что ж… Собирай свои манатки и проваливай. Я не потерплю подобного балагана в стенах школы. Ты уволена. Госпожа учительница продолжила стоять и тупо пялиться на раскрасневшегося директора. — Назло мне, да? Назло мне устроила дурацкий кружок танцев? Ещё и сестру мою втянула… — резким жестом он взъерошил волосы и стал мерить широкими шагами периметр спортзала, разговаривая сам с собой. — Конечно, решила таким образом мне насолить. Прочь! Убирайся! Проваливай! Завлечь детей в такую… аморальную херню! Правая бровь Хазан сама собой поплыла вверх от новости, что Ягыз Эгемен являлся, оказывается, поборником морали. — Как ты могла вообще? И Селин, и Эдже… Господи, да им по шестнадцать лет! Прерывающийся голос указывал на то, что директор вот-вот сорвётся в истерику. Он продолжал расхаживать по залу, хаотично жестикулируя руками, словно прокурор, распекающий на суде самую распутную блудницу из возможных — Хазан Чамкыран. — Это же просто танцы, — хрипло вымолвила она единственную фразу в свою защиту. — Я видел, — Эгемен сложил руки на груди и исподлобья уставился на девушку. — И мне не понравились ни сами танцы, ни то, что ты проворачивала всё это за моей спиной. Уходи. Хазан опустила голову, но почему-то совсем ничего не почувствовала: ни отчаяния, ни боли, ни обиды, словно её оглушили и отняли все эмоции разом. Она взяла свою сумку, натянула на плечи кофту и направилась к двери. — Документы и расчёт сможешь забрать завтра, я оставлю всё необходимое у Фарах, — быстро выговорил Эгемен, словно боялся, что жертва уйдёт и не узнает об очередной унизительной процедуре, которую для неё подготовили. В ответ Хазан просто кивнула и вышла. Оказавшись на улице, она полной грудью вдохнула прохладный вечерний воздух и вдруг ощутила себя невероятно свободной. Как будто тяжёлый груз упал с плеч, позволяя их расправить, размять — впервые за долгое время. Шаги давались легко, Хазан казалось, что она порхает над землёй. Окрылённая новыми, ранее неизведанными ощущениями, девушка шла по малолюдным улицам, ничего не замечая вокруг. Нежданная, но такая чарующая свобода пьянила мыслью, что не будет больше никакой школы, никаких уроков и никакого Ягыза Эгемена в её жизни. Не будет страшной моральной каторги и ежедневных нечеловеческих мук, заключённых в необходимости видеть перед собой этого человека. Будут другие сложности, и существование вряд ли станет мёдом, но... Облегчение. Невероятное облегчение — вот всё, что она чувствовала в этот момент. Конечно позже, когда эйфория прошла, на Хазан навалилось осознание того, что произошло: её просто вышвырнули за дверь, как ненужный мешок дерьма. Можно было сколько угодно успокаивать себя тем, что директор был не в адеквате, и что бы она ему ни сказала в тот момент — он бы её не послушал. Факт оставался фактом, при первой же возможности от неё избавились, предварительно хорошенько попользовавшись. — Спасибо за урок, господин Эгемен, — сквозь слёзы пробормотала она, подходя к дому. Вот где ещё предстояло разыграться настоящей трагедии — на пустой кухне их неприглядного жилища. Но, к счастью, матери дома не было, сестру встретила взволнованная Эдже. — Что случилось? Ты в порядке? — испуганно спросила она, пока Хазан, покачиваясь, брела в свою комнату. В дверном проёме они остановились, сестрёнка почти повисла у неё на рукаве. Хазан устало посмотрела на девочку. — Если любишь меня... Если хоть каплю любишь меня, Эдже... Ты не станешь вмешиваться! — Он выгнал тебя? — в ужасе пробормотала Эдже. — Выгнал? Из-за этого?.. Из-за нас? — Не станешь! — повторила Хазан громко. — И он сделал это не из-за вас, давно назревало. Так что никакие оправдания не спасут, слышишь? Танцы были просто предлогом, бессмысленно взывать к справедливости. Эдже расплакалась. Она бормотала что-то невнятное, Хазан обняла её, отвела в комнату, налила воды. Приходилось успокаивать младшую сестру, когда у самой была тяжесть на сердце. — Тогда я тоже не пойду туда больше! — закричала Эдже. — Не вернусь в эту чёртову школу, пусть она сгорит! Провалится! Исчезнет с лица земли вместе с директором-шакалом! — Не говори глупостей, Эдже, — нахмурилась Хазан. — Не обесценивай того, что я делала эти полгода, то, ради чего терпела. Тебе осталось доучиться несколько месяцев, о каком уходе ты говоришь? Это ещё мама не знает... Мне и так непросто будет выдержать её недовольство, ты понимаешь? — А я? Как я вернусь туда? Как переступлю порог этого проклятого места? Как буду вести себя, зная, что с тобой так поступили? — Как обычно, Эдже, — строго проговорила Хазан. — Пойдёшь и будешь вести себя как обычно. Будто ничего и не случилось. Не покажешь свои чувства. Он не посмеет тронуть тебя. Но не стоит давать ему в руки оружие и настраивать против себя. Держись отстранённо. — Оружие? — встрепенулась Эдже. — О каком оружии ты говоришь, сестра? — Ни о каком, — отмахнулась Хазан. В дверном замке раздался металлический лязг, сёстры замерли, прислушиваясь. — Мама, — прошептала старшая, вытирая слёзы на лице Эдже. — Послушай, сейчас ты успокоишься, умоешься и не подашь виду, что что-то произошло, поняла? Подари мне ещё хотя бы один день спокойствия, ладно, сестрёнка? Умница моя, иди, иди. В коридоре Хазан столкнулась с матерью. — Девочка? — насторожилась Фазилет. — Что случилось, что такое? На тебе лица нет! — Нет ничего, мама. Устала. Спать пойду. Она проскочила в спальню и осторожно прикрыла за собой двери. — Устала, видите ли, — раздалось бурчание, а затем шаркающие шаги стихли и наступила угнетающая тишина. Хазан осталась наедине с собой и с неприглядной ситуацией, в которую сама себя заманила. Был ли способ выбраться из этой навозной кучи? Существовало ли оружие против Ягыза Эгемена, и могли ли уязвлённая гордость и задетое самолюбие стать тем самым пресловутым оружием? Девушка фыркнула. Эмоции всегда были ей плохими советчиками. Глупо было строить планы мести и надеяться, что это хоть немного облегчит страдания. Как можно отомстить собственной дурости? В который раз она собиралась заставить своё сердце молчать. Проведя полночи без сна и уснув только под утро, после пробуждения Хазан с облегчением обнаружила, что дома никого нет. Она тупо слонялась по пустым комнатам и наконец нашла упокоение на диване перед телевизором с чашкой теплого чая в руках. Дневные шоу бесили её до изнеможения своей тупостью, клишированностью и напускной жизнерадостностью. Девушка мрачно пялилась в экран, с которого пышногрудая блондинка с сочными губами пересказывала желтушные сплетни про звёзд. Хазан с тоской перевела взгляд на свой телефон, тот не подавал признаков жизни со вчерашнего вечера. Чего, собственно, и следовало ожидать. Внезапное воспоминание о том, что сегодня необходимо будет встретиться с Фарах, прорезало её сознание. Естественно, Эгемен знал, куда ударить так, чтобы было больнее всего. Очень живо, в ярких красках, Хазан представила, как заходит в здание школы, с понурой головой стучит в приёмную и получает на голову ушат ароматных, настоявшихся помоев. Неужели она стерпит ещё и это? Неужели позволит бледной моли потоптаться по своей и без того израненной самооценке? Или всё-таки как можно громче хлопнет дверью на прощание? Хазан пришло в голову отказаться от причитающихся ей денег и забить на поход в школу. Пусть директор и его секретарша на двоих поделят бумажки о расторжении трудового договора с учительницей физкультуры и запихнут их в свои задницы. Потом она представила, как гордо швыряет деньги в лицо Эгемену, но запоздало сообразила, что его может не быть на рабочем месте, а бросок купюрами в мерзкое обличье Фарах будет выглядеть менее эффектно, даже, скорее, жалко. Да и мать, рано или поздно узнавшая, что дочь уволена, обязательно поинтересуется, где причитающееся ей жалованье. А узнав, что его нет, ещё, чего доброго, пойдёт к господину Хазыму в поисках справедливости — с неё станется. Всё шло к тому, что Хазан, так или иначе, вынуждена нанести школе Ягыза Эгемена визит вежливости. А раз уж от этой почётной обязанности не отвертеться, нужно было подготовиться к ней со всей старательностью. Хазан встала и поплелась в туалет, чтобы критически осмотреть своё отражение в мутном зеркальце над раковиной. Увиденное, конечно же, не порадовало: тусклый цвет лица, синяки под глазами, опухшие веки и выражение глаз такое, что хоть ложись и помирай. — Страшила ты, Чамкыран, — сообщила она помятой жизнью особе напротив. В иной ситуации она никогда бы не запустила лапу в вещи сестры, но сегодня не видела другого выхода. Воровато оглядываясь по сторонам, Хазан пробралась в комнату Эдже и принялась рыться в комоде, где хранились копеечные побрякушки, купленные в бижутерных лавках, дешёвая косметика с рынка и прочие сокровища шестнадцатилетки. Стыдно было признать, но девушка, никогда прежде по собственной воле не пользовавшаяся ни румянами, ни тушью, решила не покидать пределы дома без боевого раскраса. Ей отчего-то хотелось предстать перед ощипанной секретуткой директора во всей своей ослепительной красе. И хотя Хазан отчаянно краснела при мысли, насколько типично бабской выглядела эта затея, она ничего не могла с собой поделать. Ей пришлось вытащить весь верхний ящик комода и вывалить его содержимое на кровать. За полгода учительской карьеры девушка напрочь забыла для чего нужны все эти бесчисленные тюбики, кисточки, баночки. Откуда-то из подсознания всплыла неопровержимая истина о том, что для того, чтобы добиться хотя бы ровного цвета лица, руки мейкапера должны расти не из задницы. У неё же наблюдалась совсем иная ситуация. В кармане домашних штанов ожил телефон. Сердце Хазан предательски ухнуло и продолжило трепыхаться даже тогда, когда выяснилось, что звонок всего лишь от Эдже. Сестра словно почувствовала, что её сокровищница разграблена, и решила спросить с наглого вора по полной. — Эдже? — вопросительно мяукнула Хазан в трубку. — Сестра? — послышался тонкий голосок. — Ты дома? Ничего не изменилось? — А что должно измениться? Эдже... — Что должно измениться?! — возмущённо перебила она. — Перед тобой должны извиниться! Тебя должны попросить вернуться на работу, вот что должно измениться! — Послушай меня, сестрёнка, — Хазан старалась говорить как можно спокойнее, хоть это давалось ей нелегко. — Не расстраивай меня, я не вернусь туда, пусть хоть передо мной встанут на колени! — Значит, тебя запугали, да? — грозно спросила Эдже и тут же сама ответила на свой вопрос. — Конечно, запугали! Тогда я буду действовать сама и решать эту проблему по-своему, так, как я её понимаю! — Эдже! Эдже! — вызов прекратился, и Хазан тупо уставилась на экран телефона. Что мог натворить вспыльчивый подросток в таком состоянии, страшно было даже представить. Хазан попробовала дозвониться до Эдже ещё несколько раз, но безуспешно — никто не отвечал. — Ах, Эдже, — пробормотала Хазан. Весь её настрой мигом улетучился, стало страшно — и за себя, и за сестрёнку. Захотелось забраться под толстое одеяло, спрятавшись от всего мира, и просто переждать плохие времена, авось как-нибудь всё само рассосётся. — Трусиха ты, Чамкыран, — вспомнила она ещё одну свою характеристику, в довершении к «страшиле». Кое-как приведя лицо в порядок, Хазан в растерянности застыла перед зеркалом. Ей не хотелось снова надевать спортивную одежду, которая теперь ассоциировалась у неё с ненавистной работой в проклятой школе Эгемена. Но и женственных, элегантных нарядов у девушки не имелось, за исключением пресной униформы с последнего места работы. Невольно вспомнилась их первая встреча с директором и то, как Хазан выглядела после неё. Словно наказывая себя, она вытащила из шкафа вешалку с юбкой и белой блузкой, аналогичные тем, что были на ней тогда, а также сваленный грудой в углу бежевый тренч, похищенный из директорской приёмной. Выглядел он ужасно, и заставлял сгорать от стыда за тот день, когда ей пришлось его надеть. Но про отступление речи уже не шло, Хазан словно сорвало тормоза, и она твёрдо решила отыграть причитающуюся ей роль в этой комедии. Тренч был кое-как зачищен и отглажен, юбка и блузка приведены в порядок, но подходящей обуви не нашлось — чёрные туфли на каблуке канули в Лету. Кто знает, что сделал с ними этот ненормальный после их чересчур бурного знакомства, вероятно, просто приказал выбросить на помойку. Получившийся комплект смотрелся с кроссовками более чем странно. Хазан стала похожа на начинающего инста-стилиста, однако делать было нечего, не идти же сразу босиком, в самом деле. Лёгкий макияж и распущенные волосы преобразили девушку, а её глаза горели огнём, отвлекая практически всё внимание от выреза блузки, который скромняга-тренч прикрыть был не способен. Решительным шагом Хазан вошла в здание школы около пяти часов вечера и сразу же направилась мимо поста охраны на второй этаж, в приёмную директора. Долбанув ради приличия кулаком в дверь, исторгая из мягкой обивки жалобный глухой звук, она ворвалась в секретарский закуток, оказываясь нос к носу с опешившей Фарах. — Ты? — вырвалось у напрочь забывшей об элементарных нормах приличия рыжей моли. — Я пришла за документами, — тоже решила не здороваться бывшая учительница физкультуры. — И за расчётом. Выражение лица Фарах быстро переменилось, однако раздражающий вечно раскрытый рот не захлопнулся, а вот взгляд стал хищно-ехидным. — Ах, да… — протянула секретарша. — Тебя же уволили! «Хронический гайморит у неё, что ли», — Хазан зло изучала желтовато-мерзкие, блестящие от слюны, зубы соперницы. Фарах насмешливо скользнула глазами по причёске посетительницы, затем опустила взгляд, и в её бесцветных глазах зажглась настороженность. Медленно, но верно происходило опознание бежевого тренча. Рот секретарши раскрылся уже до смешных широт, она нахмурила брови и захлопала подкрашенными ресницами. — Не уволили, а расторгли договор, — быстро выговорила Хазан, отвлекая её внимание. — Так что давай причитающиеся мне бумажки, да я пойду. — О, конечно, — каждое слово секретарши было пропитано ехидством, но её беспокойство по поводу верхней одежды Хазан никуда не делось. — Не могу отказать себе в удовольствии распрощаться с таким ценным сотрудником от имени школы. — Вот и пошевеливайся, а то вдруг я передумаю уходить. Фарах натужно засмеялась тоненьким смехом и помахала перед посетительницей пухлым конвертом. — Можно подумать, у тебя есть такая возможность. По состоянию господина Ягыза сегодня утром было абсолютно ясно, что это тебя с треском выперли отсюда, а не ты сама ушла. — Ладно, — осклабилась Хазан и вспомнила красивую фразу, которую сказала Эдже накануне, — утешу тебя — я не вернусь в вашу распрекрасную школу, даже если директор Эгемен встанет передо мной на колени. Дверь приёмной со стороны коридора резко распахнулась, в проёме возникла растрёпанная и помятая директорская фигура. Хазан поперхнулась воздухом, стремительно вырвала конверт из рук Фарах и направилась к выходу, стараясь избежать столкновения с Эгеменом телом и взглядом. Мужчина молча отступил, пропуская её. Не произнося ни слова, они разошлись, и каждый отправился своей дорогой. *** Оставалось объясниться с матерью, но шумящий в ушах адреналин шептал Хазан, что это дело плёвое. После того, как она заявилась в школу и имела честь лично лицезреть директора и его секретутку, разговор с госпожой Фазилет должен был пройти не без драматичных ноток, однако и без больших человеческих жертв. Оказавшись дома, Хазан первым делом сняла с себя шмотку Фарах и сожгла её на заднем дворе в железной бочке. Пламя жадно сжирало дешёвую синтетическую ткань тренча, пока от неё не осталась лишь кучка пепла. Это полностью удовлетворило поджигательницу. С чувством выполненного долга Хазан вернулась в непривычно пустой дом. Эдже всё ещё не вернулась из школы, да и на звонки всё так же не отвечала. — Где носит эту бедовую? — прошептала уже начавшая изрядно волноваться девушка. Матери тоже не было. Все, словно сговорившись, решили разом оставить её в покое, и непривычное уединение выбивало из колеи даже больше, чем привычные шум и гам семейства Чамкыран. Наедине же с собой Хазан делалось страшно. Она переоделась в домашнее и села на постель, не зная, чем себя занять. Глаза не смотрели ни на книги, ни на иные развлечения, душа металась, не находя покоя. За окном стемнело, и тишина играла на натянутых нервах монотонную, терзающую сердце мелодию. Но когда тишина внезапно закончилась, Хазан очень сильно пожалела, что не ценила её должным образом. Первой вернулась с работы мать. Она бросила беглый взгляд на старшую дочь, и её лицо странным образом разгладилось. — Что случилось? — ровным, безжизненным тоном поинтересовалась госпожа Фазилет, уже наверняка нарисовав в своём воображении самую страшную картину, которая могла приключиться с непутёвой дочуркой. Только Хазан вознамерилась открыть рот, чтобы рассказать всю правду в тех пределах, в которых её следовало рассказывать матери, как в дом ворвалась Эдже. Сверкая грозным взглядом, она с вызовом, словно вступила в радикальную ячейку партии борцов со здравым смыслом, уставилась на домашних. Апофеозом же балагана стало громкое шуршание покрышек авто в непосредственной близости от чамкырановского домишки. Сквозь толстое матовое стекло входной двери пробился яркий свет фар. Хазан бросилась к окну, мать и сестра отстали от неё всего на секунду. Возле дома, красуясь плавными изгибами, стояла тёмная иномарка. Спустя мгновение из машины лениво, словно откормленный питон, выполз Ягыз Эгемен. Он вальяжно осмотрелся по сторонам и вдруг повернулся к заветному окну. Словно ошпаренная, Хазан отскочила назад, сметая на своём пути и мать, и сестру. — Что ты наделала, Эдже? — завопила она, в панике бегая от стены к стене. — Ты ходила к директору? Что ты ему сказала? Фазилет молча изучала обеих дочерей, словно записывая в невидимую тетрадь потенциальные грехи обеих. — Я не разговаривала с директором! — взвизгнула Эдже. — Зато я разговаривала с Селин! Ты не должна нести наказание за то, чего не совершала! Грохот ударов обрушился на входную дверь. Все разом замолчали и обернулись на стук. — Госпожа Хазан! — раздался властный, не терпящий возражений голос. — Это директор Эгемен. Нам нужно поговорить.