Деревянная Мотострелковая Бригада

— Товарищи военные! — окликнул я офицера. Тот оглянулся, сердито глядя на меня стеклянными глазами-пуговицами. — Товарищи военные. — продолжил я, — Мне-то побоку, если вы этого чурбана спеленаете, но он меня и моих корешков в армию сопровождает, для выполнения почетного героического долга. Если вы уведете его, то мы однозначно поменяем явки и разбежимся по району, как крысы. Решать вам. — я с победным видом уставился на офицера. Немного пошевелив красным подбородком, тот ответил: — Армии солдаты нужны. В армии без солдат абсурд и коррупция. Щас урегулируем. С присущей всем армейцам смекалкой майор налил два стакана водки. Один он заставил выпить прапора, а другой стакан офицер употребил сам. Прапор выпил… и опал, как озимые. Майор же, промакнув платком деревянные усы, удалился вместе с патрулем. Поскольку прапор находился в состоянии нестояния, на сопроводительные документы нам пришлось смотреть самим. Выяснилось, что отправляют нас в мотострелковую бригаду со сложной цифрой, а если точнее — в ракетный дивизион стратегического назначения. — Толио, — сказал Пьер, — ты хоть понимаешь, что тебе доверят кнопку, нажав на которую можно пололовину Волшебной Страны размандражить? — Больно надо. — невозмутимо ответил Толио. — А я бы бахнул… — задумчиво протянул я. Прапора тащил на спине Толио — как самый здоровый. И весил прапор явно больше, чем должна весить липовая колода, выдолбленная изнутри. Наши подозрения подтверждались звуками перекатывающихся внутри военного предметов. Тогда мы еще не знали, что для прапорщика это нормально. У вокзала к нам прилипла какая-то скворечница: — Мальчики, не желаете продажной любви? Переложив прапорщика на наши с Пьером плечи, Толио взял скворечницу за плечи и пригрозил ей:  — Я тебе сейчас лицо обстругаю. Скворечница ретировалась. Но на этом веселье не закончилось:  — Хочу пи-пи… — промычал прапор.  — Ёлки-палки, военный! -возмутился Пьер, — Тебя в спешке строгали. Вся твоя жизнь — реклама безопасных столярных инструментов. — Может в кусты его отвести? — предложил я.  — Командиры в кустах не слабятся! — возразил прапор.  — Давайте его на вокзал отведём. Чё ему страдать? Пусть поссыкает… — Толио пресек спор на корню. Прапорщик вошёл в кабинку и заперся там навсегда.  — Выходи, а? Пароход без нас уйдет! -в нетерпении шептал Пьер. — Может, ему плохо? — предположил я.  — Хорошо ему! — заявил Толио, как самый высокий, и потому имевший возможность наблюдать за прапором через верх кабинки. Наконец, наши мольбы были услышаны: — Смирна-а! Командир выходит! — но едва дверца кабинки приоткрылась, как на лице прапора отразилась смесь удивления, раздражения и еще чего-то совсем уж непонятного: — Сарынь на кичку! — изрек прапор, вновь запираясь в кабинке. — Этот прапор глубоко невоспитанный тип. — продолжал возмущаться Пьер, — Да что там невоспитанный! Дикий прапор! Мы решили прибегнуть к крайним мерам, и стали вытягивать нашего командира из кабинки через низ за ноги. Пока я его за левую туфлю тащил, то отчего-то представлял, что в этот момент на другом конце города в моей съёмной квартире дико тоскуют по мне Базилио и Элис… Возле парохода наше следование в часть чуть было не накрылось медным тазом: — Это не пассажир, а черт-те что. — Подождите вы, — вступил я в диалог со швейцаром, — Этот прапорщик — герой двух Марранских войн. Ему голову три раза надвое раскалывали — еле починили. Он время от времени вообще ходить не может. — Точно? — недоверчиво спросил швейцар, глядя на предъявленные мной билеты. — Чтоб мне пусто было. — я щелкнул большим пальцем по зубу и провел им же по горлу. Ладно, заноси. — сжалился швейцар, — Но! В коридор героя не пускать — у меня ковры… …И вот, мы на пароходе. С верхней полки скрипел проказник-прапор, а мы мечтали о подвиге.  — Будешь ты, Толио, Бомбой… — сказал я ему. Тот, в своей манере, помолчал, после чего спросил:  — Почему Бомбой?  — Потому что вспыльчивый… Ты, Пьер, будешь Штык — потому что стройный… — я отпил пива из кружки, и добавил — А я буду Пуля — потому что в цель!.. Когда пиво закончилось, мы вышли на палубу, грустно глядя вслед удаляющейся от нас свободе. Или это мы от неё отдалялись? — Если в горы Марранов пошлют — мечтал Бомба, — наградят изумрудной звездой, хутор без очереди, и, конечно, везде без очереди. — А если ногу оторвёт — то мигуны золотую изготовят, и филина-матершинника дадут. — попытался я пошутить. — А Великанов-из-за-Гор больше нет. — отрезал Бомба. На верхней палубе слышались песни, мелодии гитар и звуки открываемого шампанского. — Дружище, кто празднует? — одернули мы пробегавшего мимо официанта. — Жениться кого-то везут. — охотно ответил служащий, — С болтунами и кордебалетом. — Обожаю кордебалет… — мечтательно вздохнул Штык. — А про этого «кого-то» в газете «Изумрудный вестник» писали. Что он «Желтым туманом» торгует через бакалейные лавки. — Красиво жить не запретишь… — философски заметил я. Внезапно идиллия была прервана истошными воплями: — Полундра! Полундра! В один момент крики морских дуболомов были прерваны зычным басом: — БЛЯ-ЯДИ! Оглянувшись, мы втроем сокрушенно вздохнули. Источником паники был наш драгоценный прапор, бежавший по палубе над нами с штурвалом от парохода наперевес. Внезапно он остановился, оглянулся на бегущих вслед за ним с криками «Полундра!» матросов. С выражением вселенской скорби на лице, он пригрозил им своим здоровенным кулаком и вновь проорал: — БЛЯ-ЯДИ! — Дикий прапор. — подытожил Штык.