Дикий прапор.
14 января 2019 г. в 15:55
— Товарищи военные! — окликнул я офицера. Тот оглянулся, сердито глядя на меня стеклянными глазами-пуговицами.
— Товарищи военные. — продолжил я, — Мне-то побоку, если вы этого чурбана спеленаете, но он меня и моих корешков в армию сопровождает, для выполнения почетного героического долга. Если вы уведете его, то мы однозначно поменяем явки и разбежимся по району, как крысы. Решать вам. — я с победным видом уставился на офицера.
Немного пошевелив красным подбородком, тот ответил:
— Армии солдаты нужны. В армии без солдат абсурд и коррупция. Щас урегулируем.
С присущей всем армейцам смекалкой майор налил два стакана водки. Один он заставил выпить прапора, а другой стакан офицер употребил сам. Прапор выпил… и опал, как озимые.
Майор же, промакнув платком деревянные усы, удалился вместе с патрулем.
Поскольку прапор находился в состоянии нестояния, на сопроводительные документы нам пришлось смотреть самим. Выяснилось, что отправляют нас в мотострелковую бригаду со сложной цифрой, а если точнее — в ракетный дивизион стратегического назначения.
— Толио, — сказал Пьер, — ты хоть понимаешь, что тебе доверят кнопку, нажав на которую можно пололовину Волшебной Страны размандражить?
— Больно надо. — невозмутимо ответил Толио.
— А я бы бахнул… — задумчиво протянул я.
Прапора тащил на спине Толио — как самый здоровый. И весил прапор явно больше, чем должна весить липовая колода, выдолбленная изнутри. Наши подозрения подтверждались звуками перекатывающихся внутри военного предметов. Тогда мы еще не знали, что для прапорщика это нормально.
У вокзала к нам прилипла какая-то скворечница:
— Мальчики, не желаете продажной любви?
Переложив прапорщика на наши с Пьером плечи, Толио взял скворечницу за плечи и пригрозил ей:
— Я тебе сейчас лицо обстругаю.
Скворечница ретировалась.
Но на этом веселье не закончилось:
— Хочу пи-пи… — промычал прапор.
— Ёлки-палки, военный! -возмутился Пьер, — Тебя в спешке строгали. Вся твоя жизнь — реклама безопасных столярных инструментов.
— Может в кусты его отвести? — предложил я.
— Командиры в кустах не слабятся! — возразил прапор.
— Давайте его на вокзал отведём. Чё ему страдать? Пусть поссыкает… — Толио пресек спор на корню.
Прапорщик вошёл в кабинку и заперся там навсегда.
— Выходи, а? Пароход без нас уйдет! -в нетерпении шептал Пьер.
— Может, ему плохо? — предположил я.
— Хорошо ему! — заявил Толио, как самый высокий, и потому имевший возможность наблюдать за прапором через верх кабинки.
Наконец, наши мольбы были услышаны:
— Смирна-а! Командир выходит! — но едва дверца кабинки приоткрылась, как на лице прапора отразилась смесь удивления, раздражения и еще чего-то совсем уж непонятного:
— Сарынь на кичку! — изрек прапор, вновь запираясь в кабинке.
— Этот прапор глубоко невоспитанный тип. — продолжал возмущаться Пьер, — Да что там невоспитанный! Дикий прапор!
Мы решили прибегнуть к крайним мерам, и стали вытягивать нашего командира из кабинки через низ за ноги.
Пока я его за левую туфлю тащил, то отчего-то представлял, что в этот момент на другом конце города в моей съёмной квартире дико тоскуют по мне Базилио и Элис…
Возле парохода наше следование в часть чуть было не накрылось медным тазом:
— Это не пассажир, а черт-те что.
— Подождите вы, — вступил я в диалог со швейцаром, — Этот прапорщик — герой двух Марранских войн. Ему голову три раза надвое раскалывали — еле починили. Он время от времени вообще ходить не может.
— Точно? — недоверчиво спросил швейцар, глядя на предъявленные мной билеты.
— Чтоб мне пусто было. — я щелкнул большим пальцем по зубу и провел им же по горлу.
Ладно, заноси. — сжалился швейцар, — Но! В коридор героя не пускать — у меня ковры…
…И вот, мы на пароходе. С верхней полки скрипел проказник-прапор, а мы мечтали о подвиге.
— Будешь ты, Толио, Бомбой… — сказал я ему. Тот, в своей манере, помолчал, после чего спросил:
— Почему Бомбой?
— Потому что вспыльчивый… Ты, Пьер, будешь Штык — потому что стройный… — я отпил пива из кружки, и добавил — А я буду Пуля — потому что в цель!..
Когда пиво закончилось, мы вышли на палубу, грустно глядя вслед удаляющейся от нас свободе. Или это мы от неё отдалялись?
— Если в горы Марранов пошлют — мечтал Бомба, — наградят изумрудной звездой, хутор без очереди, и, конечно, везде без очереди.
— А если ногу оторвёт — то мигуны золотую изготовят, и филина-матершинника дадут. — попытался я пошутить.
— А Великанов-из-за-Гор больше нет. — отрезал Бомба.
На верхней палубе слышались песни, мелодии гитар и звуки открываемого шампанского.
— Дружище, кто празднует? — одернули мы пробегавшего мимо официанта.
— Жениться кого-то везут. — охотно ответил служащий, — С болтунами и кордебалетом.
— Обожаю кордебалет… — мечтательно вздохнул Штык.
— А про этого «кого-то» в газете «Изумрудный вестник» писали. Что он «Желтым туманом» торгует через бакалейные лавки.
— Красиво жить не запретишь… — философски заметил я.
Внезапно идиллия была прервана истошными воплями:
— Полундра! Полундра!
В один момент крики морских дуболомов были прерваны зычным басом:
— БЛЯ-ЯДИ!
Оглянувшись, мы втроем сокрушенно вздохнули. Источником паники был наш драгоценный прапор, бежавший по палубе над нами с штурвалом от парохода наперевес.
Внезапно он остановился, оглянулся на бегущих вслед за ним с криками «Полундра!» матросов. С выражением вселенской скорби на лице, он пригрозил им своим здоровенным кулаком и вновь проорал:
— БЛЯ-ЯДИ!
— Дикий прапор. — подытожил Штык.