Тюрьма. Весенняя боль 2

Тело заскрипело так, словно регенерация вымыла смазку из суставов. Последствия падения с высоты. Последствия падения в руки человека. Май проснулся в машине, почувствовав, что духота воздуха испарилась. Как и исчез озноб. Под ремешком часов краснел прямоугольный след отклеенного пластыря. Он был бордовым, налившимся от крови. Это был вой регенерации. Её сопротивление. Её раздирательная жизнь. К счастью, Найса рядом не оказалось. Рядом не оказалось ни единого повода для тревоги. Впереди оставались еще долгие бессмысленные часы объездных путей. Дороги не пережили многочисленных наводнений, прибрежные территории и связывающие их мосты не были восстановлены. Прифронтовая территория гуляла из человеческих рук в хозяйство талантов. Она отдавалась каждому, кто смел поднять на нее руку. Никакие другие дельные мысли не стреляли по спокойствию. Только физическая боль от незалеченных ран. Май вышел и с упоением вдохнул. Машина стояла возле поля диких зарослей. Наверное, это были молодые побеги тростника. Все прибрежные территории оказались заболоченными. Май закатал штанины и прошел по следу помятой травы вперед, раздвигая метровые колосья. Прохладный ветер остужал все тревожные мысли. Прикосновение пушистых макушек. Пыль взметающихся вверх замёрзших пушинок. Все это должно было пробирать до костей, но не пробирало. Все это было знакомым, но вычеркнутым из жизни. Все это было ненужной тратой. Ступни почувствовали мягкий ворс. На теплом пледе, раскинув руки в стороны, лежал Найс. Он загорал под едва теплыми лучами. — Ты мне солнце загородил, — Найс прищурился, попытавшись открыть глаза. — Мне больше нравился мертвый цвет лица, — Май смахнул с руки прилипшее насекомое. — Однажды мир потонет в твоем эгоизме, — Найс приветливо протянул руку вверх. — Мне нужно выполнить работу. А ты должен искать способы остановить геноцид, пока я не проломил твоей сестрице голову во второй раз, — Май и не подумал принять приглашение. Он начинал сердиться. Нахлынувшее упоение воспламенилось. Затем потухло и дотлело. Они не принадлежали друг другу. Они не имели права друг на друга. И Май был уверен, что рядом с этим ребенком, искажающим всю реальность, он мыслил в верном направлении. — Робби наверняка очнулся и обделался от страха, вернись к нему, — Май укорил Найса его другом. Раненным другом. Или убитым. Здесь и сейчас это не было равнозначным. — С ним Лайэр, — Найс продолжал держать руку протянутой, — он за всеми подотрет. Дружелюбие оказалось крайне навязчивым. — Значит, снова этот Лайэр. Ты доверил дело своей жизни незнакомцу с анкетой соискателя, — Май снова проигнорировал его, и плюхнулся на плед, придавив собой упругую траву. Со стороны разбитой дороги доносилась приглушенная тишина. Стебли тростника со скрежетом перетирались друг о друга. Найс с определенным нежеланием опустил руку и положил ладонь на глаза. Холодное солнце было ослепляющим. Не таким ослепляющим, как розоватые губы забывшегося человека. Май вытянул ноги из-под себя и обнял колени, округлив спину. — Ты не можешь пойти со мной, Найс. И я с тобой идти никуда не собираюсь. — Сколько пустых слов, — в голосе звенела талая грусть. — Куда ты постоянно бежишь? — Подальше от тебя и твоего веселья, — Май не умел лгать этому человеку. Все попытки казались ему наигранными. Обманывая, он чувствовал, что предавал единственного, кто заслуживал правды. Май прекратил зародившийся спор. Дела не терпели отлагательств. — Мы приблизились к границе. Я должен попасть на территорию Военного лагеря талантов. Я должен убить Каида Абу Дахиля. Это важная миссия. Спасибо, что подбросил. — Ты ошибаешься, — Найс резко поднялся. — Ошибаешься в каждом произнесенном слове. Его упоительное терпение быстро растаяло. Помятые каштановые волосы придали его образу заразительной неуклюжести. Мальчишеской, совсем юной и ранящей. Май почувствовал его губы на своем колене. Это был поцелуй. Затем горячий лоб прижался к его коже. Впервые в жизни Май почувствовал себя холоднее человеческого тела. Май хотел взять Найса за перебинтованную руку, но тот лишь болезненно хмыкнул. Скрюченные пальцы робко выглядывали из-под толстого слоя повязки. Мышцы живота свело судорогой неизвестности, и Май почувствовал, будто из его тела высасывали жизнь. Найса лихорадило. Май только заметил едва уловимую дрожь в жилистых плечах, капельки пота, стекающие по вискам, а румянца губам придавали зубы, прикусывающие их в приступах боли. — Думаешь, что мы закончимся вот так просто? — Найс склонил голову набок и улыбнулся. — Что по-твоему сейчас происходит между нами? Меня интересует твое мнение. — Я не продаю его за бесценок, — сосредоточенно ответил Май. Найс пристально посмотрел на него. Между ними снова возникло напряжение. Сейчас Найс выглядел на него так, будто все его ожидания шли прахом. Он хотел развлечься, придумав себе свою доброту. Ему не нравилось, что эту доброту не принимали всерьез. Он прикрыл глаза, его ресницы дернулись, когда он в очередной раз зажмурился от боли и улыбнулся. Здоровой рукой Найс открутил горлышко бутылки и сделал глоток. Горло дрогнуло от прохлады воды. Май отнял бутылку, смял в руке, отчего тончайший пластик лопнул, и отбросил её в сторону. Все разговоры о будущем были пропитаны фальшью. — Зря ты пытаешься меня разозлить, — Найс с усталостью проследил траекторию падения. — Кретин, война мимо нас проходит, — Май снова обхватил руками колени и уткнулся в них лбом. Солнце приятно припекало ему плечи. Где-то в потаенных уголках сознания он понимал легкомысленность их побега. Найс не нежился на солнце. Он умирал во второй раз. Умирал болезненно и мучительно, растягивая и смакуя вкус смерти на влажных губах. Это был отпуск Бубнового Туза. Он зачем-то себя истязал. Май ухмыльнулся безрассудным мыслям. — Неужели ты собираешься помереть здесь? Хочешь, я закопаю тебя на своем кладбище? Шутка вышла дерьмовой. — Хочу, — серые глаза Найса заразительно блеснули, а тонкие губы растянулись в улыбке. Шум воды ощущался еще дерьмовее. — Это океан? — Май удивился. Улыбка Найса стала натянутой и неестественной, словно он собирался захлопнуть капкан. Накал истерических сомнений сжал внутренности. Май встал на ноги и с тоской уставился вперед. Теперь он лучше узнавал эту местность. Знал чертовы холмы. Покосившуюся вышку вдали. Пшеничное поле, заросшее диким тростником, но не переставшее быть чем-то кровным. До раздражения близким. — Я не хотел этого, — Май озвучил укор и пошел вперед, разглаживая перед собой пушистые колосья. — Не хотел. Май ошибся. Они уже доехали до Роанока. — Покажи мне, Май, — со спины раздался дерзкий смешок. — Я хочу вывернуть твою душу. — Моими страданиями ты сегодня не насытишься, — Май не обернулся. Какое-то отягощение окутало его голову. Он всерьез подумал, что пепелище прошлого пробудит в нем что-то бесценное, покинутое, чудовищное. Но этого не произошло. Он погружался в знакомые запахи. В этом месте океан смешался с кровью талантливых детей. Май закрыл глаза, стараясь прочувствовать свой дом. Он не чувствовал. Только горячее прикосновение вспотевшей ладони Найса вызывало в нем внутреннюю дрожь. — Ты уйдешь разочарованным. Мне не больно. Совсем не больно. Кажется, у талантов действительно нет души. — Просто никто не искал её в нужном месте, — рука с хлопком обрушилась на задницу. — Ты не отымеешь меня родительском доме, — Май усмехнулся, оторвав ладонь Найса. Это прозвучало скорее наивной просьбой, чем предупреждением с невыносимыми последствиями. Безумный трах в развалинах мог бы разрушить остатки стен. Здесь они могли потерять друг друга. Слишком широким было поле воображения и безнадежных воспоминаний. Чертова война шла к чертовым чертям. У него не было сил избежать того, что должно было последовать. — Так ты действительно притащился сюда, чтобы просто раздвинуть мне ноги? Должны же быть рамки. — Конечно, должны, — Найс щелкнул его по носу. Ощутимо. — Но не у нас, глазастый. — Душераздирающая философия, — завороженный Май прирос к земле, рискуя остаться в этом поле навсегда. В помутневших от жара серых глазах отражалось его собственное желание. Желание распрощаться с жизнью всего мира. Потому что больнее самих страданий могло быть лишь их отсутствие. Оторванный от дома в возрасте семи лет. Выращенный истребителем собственного вида. Проклятый приемным отцом. Желанный тем, кто мог быть братом. Убивший ту, кого мог называть сестрой. Легендарное имя, пугающее глубиной последствий. Нельзя было перешагнуть через собственную жизнь и с сентиментальной любовью смотреть на свой разрушенный дом. Дом, который не смог постоять за себя. Дом, который позволил себя уничтожить. Дом, который никого не решился защитить. Май сложил руки под грудью, чтобы мальчик не вздумал его коснуться. Чтобы он не посмел дотянуться до его натянутых нервов. — Я покажу тебе душу, Найс. Давай, иди за мной. Они вышли на широкий дикий пляж. Рука об руку. Сопротивление было сломлено быстро. Закат проглотил последние лучи солнца. Проглотил и не подавился его теплотой. — Это прекрасно, глазастый, — Найс не отводил взгляда от полутораметровых волн, пожирающих береговую линию. Черные пенящиеся макушки набирали скорости и разбивались об песок, вымывая его в глубину своего негодующее сердце. На дикой песчаной полосе обжились колючие кусты. Они царапали босые ноги, пока человек и талант не подошли к самой кромке воды. — Я в жизни не видел чего-то более потрясающего, — больше Найс не отпускал руки Мая, лишь сильнее сжимал его ладонь. — Здесь действительно красиво, — сердце кольнуло при виде ребенка, лишенного свободы. — Май, я говорил о тебе, — Найс резко развернулся. Май сглотнул и сделал шаг назад. Он не должен был быть досягаемым. Его тихий тенор. — Рядом со мной ты просто расцветаешь, — Найс с воодушевлением шагнул вперед. — Мне не по плечу твое самомнение, — Май отвернулся к волнам. Сухость глаз. Ветер. — Моя вина, что ты не знал о своей красоте, — Найс не сводил с него глаз. Май отнял свою руку, приложив немалую силу. От этих слов в животе заискрилась какая-то незаживающая досада, разбегаясь по всему телу глубокой скорбью. Если бы Старик не разрушил его жизнь, эта досада бы никогда не пробудилась. Он бы резал людей, как визгливых щенят, слепо следуя за приказами стороны талантов. Он был бы безропотным солдатом и пешкой чужой игры. Он бы прожил жалкую жизнь, или не прожил бы её совсем. Со смертью родителей он потерял значительно меньше, чем приобрел. Это уничтожало его драму. Это давало силы жить, а он желал умереть со всеми. Гнетущая встреча с океаном пробудила в нем ярость. Он хотел избить эти волны за то, что не могли успокоиться. За то, что ему не позволили прожить ни одну из его жизней с достоинством. За то, что он стал чем-то значимым лишь в глазах сумасшедшего мальчишки. Эти волны собирались пожирать песчаный берег, пока не подступятся к останкам его семьи, пока не поглотят его разрушенное прошлое. Май съежился: Найс собирался отнять у него остатки последнего. Остатки здравомыслия. Кусочки самого себя. Ничто не должно было измениться, пока мир не захлебнулся своей кровью. Ничто не должно было измениться до последнего вздоха. — Глазастый, выживи, — Найс толкнул его в океан. От неожиданного толчка Май оступился, запутался в сетях водорослей, намотавшихся на ноги, и рухнул в воду. Его тут же ударило волной. Найс бросился навстречу гребням, сбивающим с ног. Он развернулся к ним спиной, позволив им атаковать сзади. Он никогда не боялся открываться врагам. Май с недовольством поднялся. По его лицу бежали соленые дорожки, глаза неприятно щипало, ноги тонули в вязком песке. Только сейчас он вспомнил свою нелюбовь к воде. Ему не удалось насладиться детством на берегу океана. Их готовили к войне с первых шагов. Май вышел на берег, оставив тюремного ребенка резвиться в волнах. Май смотрел на жилистые руки, подбрасывающие капли воды, и улыбался где-то в глубине черной ненависти. Они не имели права радоваться. Они не имели права приходить сюда вдвоем. Ребенок убитых и ребенок убийцы. Найс выбежал на берег и с упоительным ребячеством плюхнулся в песок. — Твоя мама была красивой женщиной? — он сразу же задрожал от холода. — Я не дам раскопать ни одной могилы. Там лежат одни кости, — предупреждение прозвучало вполне себе будничным. Эта неугомонная мрачная страсть была естественной для их общения. — Малыш Найс, научись распоряжаться свободой. У тебя она есть. А если дашь мне подумать, я могу согласиться провести экскурсию по моему прошлому. — Не дам, — Найс разделся догола, — иначе ты откажешься. — Твоя предсказуемость становится безутешной, — Май циничным взглядом прошелся по выставленному напоказ телу. Скромность не украшала двух бывалых убийц. Впрочем, хамоватая распущенность тоже была лишней. Найс дернулся за ним с намерением схватить, но неуклюже увяз в песке. Он был мятежным совершенством. Бесцеремонным в желаниях нелюдем. Неотразимым в своей чрезвычайной наготе. Май вдавил пальцем расслабленные мышцы предплечья, став препятствием на пути стекающего соленого ручейка. — Тебе холодно. — Мне никогда не бывает по-другому, — это прозвучало раскатом грома. Эти слова заглушили предсмертные вздохи сотен человеческих жизней. Май растерялся. Эта нахальная слабость вводила в заблуждение. Обескураженность быстро смылась водой, стекающей с волос. Найс с присущей ему фамильярностью решил отнять немного тепла. Май ответил на объятие, снисходительно похлопав его по спине. По венам разлилась чудесная свежесть. Май беззвучно хмыкнул, вспомнив желчный взгляд серых глазах. Там, в Примавере, на полу вагона, когда тонкие пальцы проталкивали в его рот чертов окурок. Неприязнь, возросшая до молчаливого понимания друг друга. Они оба испытывали свою свободу на прочность. — Здесь сильный ветер, — Май подтолкнул замерзающего человека в поле тростника. Он прекрасно знал, каким болезненным и беспощадным мог быть холод. Два с половиной года назад он пролежал в канаве множество часов, проткнутый куском ржавой арматуры. Найс послушался. От этого послушания даже мурашки по коже прошли. Жилистые сухие бедра играли мышцами под тонким покровом волос и пупырчатой кожи. Май шел сзади, откровенно наслаждаясь тем, что не должно было приносить наслаждение. За два с половиной он забыл о том, что однажды был человеком. Маю изрядно понравилась позиция лидера. Это было странное ощущение. Видеть гордые перья инквизиторов на стройной крепкой спине. Перья, подчинившиеся его слову. Это была самая красивая спина. Они вернулись к машине, и мальчик достал из багажника рюкзак. Властность и развязность к Найсу вернулась с первой сигаретой. — Укройся, — это был приказ. Май бросил мокрую одежду в черный мусорный мешок. Наверное, привычка заворачивать в них трупы прочно въелась в мальчишку. Другой жизни он просто не знал. Май сложил плед и засунул во второй. Взъерошил соленые слипшиеся волосы Найса и выдернул сигарету. Дьявольский прищур появился так же быстро, как и исчез. Найс снова ничего не сказал. Здоровой рукой он просто грубо расцепил пальцы Мая, и злосчастная сигарета упала в траву, никому не доставшись. Больше не кури. Руки переломаю. Этот вечер значил что-то ценное. Май не мог понять, почему о нем заботились именно сейчас. Он не был калекой с раненной душой. Ему не было больно смотреть на старую жизнь. Найс кивнул головой в сторону деревянных развалин, повесил рюкзак на плечо и в здоровую руку взял оба пакета. Май даже спорить не стал. Он знал, что все это делалось не ради него. Найс пытался найти здесь что-то для себя. Он никогда бы не потратил переломный день в двухсотлетней войне на игры в любовников. Они дошли до военного поселения. Ни одной старой тропинки уже не существовало, дорога исчезла в сотнях метров от сорванных ворот. Старинный бревенчатый забор высотой в три метра обрамлял гигантскую площадь. Вышка, с которой просматривались все землянки, действительно покосилась, но все еще возвышалась над ровной местностью. Низкие крыши подвальных домов. Вытоптанная безжизненная земля. Заросшие колодцы, оборванные шланги заржавевших насосов. Ожившая древность. Долгие годы здесь никого не было. — Хотел бы я родиться в таком кошмарном месте, — романтиком Найс был не просто недалеким. Он был бесстыжим и бесчеловечным. Он подошел к ведру, в котором скопился растаявший снег и зачерпнул рукой воды. Умылся. Чище от этого он не стал. Довольней – определенно. Просто получил какую-то глупую радость. Нищенскую радость. Такую нечаянную, пробирающую до мурашек. — Так в каком крысином уголке ты похоронил маму, глазастый? В какую дыру она зовет тебя? Я собираюсь объяснить ей что к чему. Представь, что завтра меня не станет. — Поищи за спиной, — Май кивнул головой вперед. Он говорил буквально. — Вы бы поладили. С бесхитростной доверчивостью Найс обернулся через плечо. Присыпанный котлован был глубоким. Глубоким и пугающим даже взрослого. Кое-где оголились кости. — Ну ничего себе кладбище. Вместо могильных плит торчат куски мертвецов. Мне бы и в голову не пришла такая потрясающая идея. Возьму на заметку, — Найс даже подскочил от восторга. Обглоданные временем руки действительно виднелись из-под земли. Просто легкая засыпка просела со временем или была размыта ливнями. Задумкой семилетнего истощенного ребенка это определенно не было. Но для маниакального психопата, разгуливающего голым по кладбищу, погибшее поселение устроило слишком блаженный прием. Найс спрыгнул и прошелся по холмам могил до первого оголенного трупа и схватил кость. Засохшие пальцы отказались игриво развиваться, и с разочарованным вздохом мальчик отбросил затею. Игрушка не сгодилась. Живые замученные тела веселили его гораздо питательней. — Что это за ямы такие? Вряд ли их вырыл ребенок, — он ходил по трупам. — Котлованы для новых землянок, — Май обошел могильник по кромке. — Получилось удобно. — Интересные у вас удобства, — Найс поднял кусок твердой глины. — Но тебе нехило повезло. — У тебя необыкновенное представление о везении. Впрочем, ты прав. Я бы не смог выкопать могилы самостоятельно, — Май оглядел старые дома. У самого дальнего котлована примостилась скривившаяся крыша. Та самая, под которой вырезали его семью. Вся улица принадлежала роду Эбель. Очень сильным талантом. Победоносным. Великолепным и героическим. Возле соседнего дома жила его без вести пропавшая на войне тетя. У самого края, где резвился Найс, жили другие родственники. Наверное, их убили самыми первыми. Их землянка, украшенная разноцветной резьбой, до сих пор выглядела торжественной и богатой. Второй этаж, торчащий над землей на метр даже открывал красивые наличники окон. Не было ощущения, что на улице произошла драма. Здесь жила семья из прямых потомков Эбелей, они считались лучшими солдатами во всем роду. Дом располагался прямо за маленькой площадью у ворот. — Найс, зачем мы здесь? Ты мог приехать и без меня. — Без тебя эта деревня ничего не значит. Я хотел увидеть на твоей сварливой мордашке каплю нуждаемости во мне, — Найс поднялся, вскарабкавшись по траве. Он определенно в чем-то солгал, но в его потоке слов было сложно понять, в чем именно. Он больше не использовал левую руку. Они свисала неподъемной ношей. Но Найс держался и продолжал улыбаться. Он приехал сюда не просто так. Он бы не посмел ворошить мертвых, когда можно было терзать живых. Наверняка все это было частью его безбашенного плана. Он бы не позволил себе умереть настолько беспечно. — Глазастый, без тебя даже моя победа станет ничем. Это были самые страшные слова, которые могли были быть произнесены. — Тогда в чем смысл твоей войны? — Май не отводил глаз от двух камней, размером с мяч. В конце был один победитель. Один выживший. Все остальное было игрой в страсть. — До тебя было лишь желание остановить резню, — Найс проследил за взглядом. — В твоей победе меня не будет, — Май пошел прочь от домов. — Глазастый, ты ошибаешься, — Найс двинулся следом. — Очень сильно ошибаешься. Именно так и звучала та самая навязчивость доброты. Соседская улица была достаточно зажиточной. В том роду жили практически одни девушки, что возвысило их существование. Эти плодовитые убийцы были ценным ресурсом по воспроизводству населения, и в каждой семье рождалось куда больше обязательных троих детей. Май помнил случай, когда они даже продали одного из близнецов в соседнее поселение бесплодной паре. Дети обеспечивали легкую жизнь вне фронта, без сражений и крови. Дети имели большую ценность. Перепрыгнув запертую калитку, Май прошел в узкий двор. Огромная черная чаша наполненная дождевой водой, соединялась со шлангом. Резьба хрупкого краника сорвалась под жесткой рукой Мая. Он отбросил оторвавшийся кусок в сторону и направил забившуюся струю ледяной воды сначала на себя, затем на Найса. Май всегда мечтал помыться под этим душем, где вода почти всегда была теплой. Если можно было сказать так о зимней влаге. Найс смыл с себя песок. Вместе с песком на траву упал размокший бинт. Ладонь мальчика стала темно-фиолетовой, с чернеющей дырой посередине. Найс дотронулся другой рукой до побелевшего пальца и вздрогнул. Перспектива остаться без руки его явно не обрадовала. А перспектива была уверена в себе. Может, этому человеку стоило успокоиться здесь, среди молчания мертвых. Таким было его наследие. Дети были ответственны за поступки родителей. Скупая нежность захлестнула Мая, заставила прикоснуться к каштановой макушке. Если бы война не оказалась на краю геноцида, все было бы по-другому. Человек и талант плели паутину интриг и тайн, чтобы заделать межвидовую пропасть. Чтобы сделать шаг навстречу друг другу. — Не знаю, что именно ты хочешь найти в моем поселении. Все документы были уничтожены твоим отцом или вывезены Каидом Абу Дахилем в архив Военного лагеря талантов, — Май укрыл дрожащего ребенка чистой стороной пледа. В конце концов, время его похорон не настало. Впереди его ждала боль от потери семьи. Смерть Эвелин и Старика. Май не испытал при этой мысли угрызений совести. Совесть была мертва. Как и справедливость. — Найс, заканчивай свои дела. Тебе нужно в больницу. Да и мне здесь не место. — Твое место там, где есть я, — Найс сел на кольцо колодца. — Ты еще сильно пожалеешь об этом, — Май просто посочувствовал его оптимизму. — Так не заставляй меня жалеть, — Найс напряженно улыбнулся. Он как-то слишком внимательно смотрел на красивый резной дом. Может быть, он нашел доказательство тому, что таланты тоже были людьми. Доказательство того, что таланты хотели жить человеческой жизнью. Доказательство было ошибочным. Потому что нож, которым скоблили чугунки, в любой момент мог быть воткнут в любого человека. Найс водил глазами по каждому расписному уголку. Красота умерщвляла. Она скрывала драму. В каждом доме погибли дети. Каждой смерти была одна причина – Старик. Найс как-то понуро повел плечами. — Знаешь, впервые в жизни я думаю, что ты был прав. Нам не стоило приезжать сюда. По крайней мере, мне. Найс заметил что-то. Что-то, чего не хотел бы замечать. Май не стал спрашивать. Не попытался понять. Впрочем, понимать здесь было нечего. Кладбищем был не просто котлован, кладбищем было все погибшее поселение. Май сложил руки в молитвенном жесте и кивнул головой. Он попросил прощения от имени всех людей, которым когда-то служил. Он поклялся, что никому из сторон не сошло бы с рук массовое убийство. Ни подлому трусу Старику, обманом проникшему в военное поселение. Ни жадному таланту Каиду, оставившему их без защиты. Май даже примерно не помнил, скольких он похоронил, скольких растащили звери, скольких закопал Старик, когда вернулся в поселение. Ребенок не должен был пережить этот ужас. Он хотел исчезнуть вместе со всеми, а не разгребать сброшенную на него ответственность. — Малыш Найс, а зачем ты хотел видеть мою маму? — Май глубоко вдохнул и выдохнул. Зацепился за слова. Найс что-то разнюхивал о его семье. — Нужно сказать ей, что ты принадлежишь мне, — поцелуй был жестким и до отвращения показательным. Может быть, он даже служил наказанием за проявленное непослушание. На секунду глаза Найса сузились, как будто он не был уверен, стоило ли что-то объяснять. Наверное, что-то должно было остаться недоговоренным. Поэтому Найс поступил именно наоборот: — Я хотел рассказать твоей маме, что я сын Старика. Что я периодически беру тебя, рву сопротивление в клочья, заставляю кончать подо мной. Впрочем, кончаешь ты намного чаще, чем периодически. Я требую, чтобы она прекратила звать тебя к себе. Твоя религия — я. Наверное, так выглядели комплексы. — Насколько же пошлым ты умеешь быть? — Май почувствовав легкое облегчение. — Безгранично, — Найс смотрел на него пробирающим страстным взглядом. — И как после этих слов ты собрался лежать на моем кладбище? — Май усмехнулся. С каждой секундой мысль умереть здесь, вдвоем, оставив мир самому разбираться со своими проблемами, ему импонировала все больше и больше. Его ноги стали ватными, а в груди запульсировало что-то отмершее. Ничто не могло измениться. Это было лишь небольшое развлечение для обоих. Май не хотел для себя еще одной драмы и отвернулся. — Да кто вообще сможет покоиться с миром рядом с человеком, который член в штанах удержать не можешь? — Это какая-то претензия? — Найс довольно ухмыльнулся. — Слушай только мое слово. Он снова спрыгнул вниз. Привычного скрипа кроссовок не последовало. Он уехал босиком. Ты станешь стандартным набором дырок и конечностей. — Стоун рассказал, что между войной и поеданием моего самообладания ты находишь время трахать кого-то еще, — Май со смешком отступил, разрядив атмосферу. Ему не нужно было убегать, чтобы удержать обстановку. Сейчас он особенно остро почувствовал опыт пережитых дней. — Если меня не волнует то, что прямо сейчас ты выплясываешь на могиле моих родителей, то твои мерзкие похождения — подавно. Просто не влезть в меня глубже, чем это делает твой член. Нам не нужно более тесное общение. Найс с изумлением перевел взгляд под ноги. — Так это булыжники — надгробия? Тогда зачем ты оставил торчать руки из некоторых могил? — Найс немного смутился и вернул сдвинутый камень на место. Он реально не понимал. Принудительное образование не могло восполнить пробелы жизненной практики. Он не представлял, что земля действительно могла просто оголить трупы. Или не хотел признавать, что ужасающие руки, протянутые к небу, не были художественной затеей. Что-то под его ногой громко хрустнуло. Мальчик замер и виновато сжался, боясь сделать шаг в сторону. Наверное, он хотел познакомиться с родителями любимой жертвы немного в другой обстановке. Их кости трещали под его немалым весом. Найс поднял страдальчески-язвительный взгляд вверх. — Не мог бы ты закопать меня немного глубже? Неудобно получилось с твоей мамой. Она так и лезет из-под земли. Даже мне становится жутко. Найс слишком сильно акцентировал акцент на матери. Он ни разу не спросил об отце. Любопытство начинало съедать. Найс приехал в мертвое поселение по какой-то причине. Стоило бы её откопать. Причину, а не мать. Май вздрогнул. Адекватность его мыслей прежде не требовала уточнений. Май покачал головой и протянул руку, вытащив Найса из котлована. В этот раз все пакеты он взял на себя. Найс не сопротивлялся. Его наигранная учтивость растаяла в смятении. Он получил какие-то новые эмоции. Наверное, это был стыд. Дверь родного дома открылась свободно. Иссушенное дерево поднялось над порогом на несколько сантиметров. Сразу от двери шла длинная прямая лестница. Фактически, она вела в яму. Верхний этаж был очень низким, буквально полтора метра, из которых лишь пятьдесят сантиметров торчали над землей. Его использовали для хранения продуктов. Найс с удовольствием осмотрелся внизу. Май лег на детскую кровать и уставился в почерневший от копоти потолок. Родной потолок. В другом углу комнаты стояла полутораспальная лежанка родителей. Расправленная. На серых влажных простынях чернела высохшая кровь отца. Найс сел рядом с крупным пятном и дотронулся до него рукой с полным пониманием. Его раненная ладонь легла поверх раны вымершего поселения. Они одновременно прошли глазами по кровавому следу в центр крохотной комнаты. Здесь люди поставили на колени женщину. Мать двоих детей. Этот след перетекал в другую иссохшую лужу. Младший ребенок семьи Эбель. Убитый ребенок. Химера поглотил его регенерацию. Химера забрал его талант. Найс осмотрел взглядом кухонную тумбу и заглянул внутрь. Из нее он извлек стеклянную бутыль белой пахучей жидкости. Старая разбитая горелка заполыхала теплым светом. Здесь ничего не изменилось. Май провел рукой по кровати, где спал вместе с братом. Она кололась размякшей соломой. Убогость. Таланты приходили в мир ни с чем. Они умирали ни за что. Вирус диктовал им условия жизни. Найс сдернул солому и окровавленную простынь на пол, и расстелил по неровным доскам кровати свой толстый плед. Люди умели приспосабливаться. Люди всегда загаживали пространство своим уютом. Холод становился невыносимым. — Что в холодильнике? — Найс даже не задал вопрос о том, зачем нужен был холодильник деревне, не имеющей электрических сетей. Наверное, он даже не представлял себе, что в этом поселении не было никаких бытовых удобств. — Здесь какая-то жижа растеклась. Растеклась и засохла. — Это не жижа, это мой младший брат, — Май вздрогнул. Ему было семь, когда он впервые испугался. Ему было семь, когда талант Химеры пробудился. Именно в этом месте он впервые скрылся от рук палачей. Именно на этом месте он совершил свое первое убийство. Грудной смех отца. Мягкая улыбка мамы. Ночь. Люди. Смерть. Много крови. Семилетний ребенок прикручивал тела к железному барабану колодца и вытягивал их из домов. Таланты тоже умели выживать в любых условиях. — Найс, пожалуйста, не открывай дверцу. Пусть братишка останется там. Потому что ты сомневаешься. Значит, ищешь оправдание извращённому убийству. — Не ревнуй, не уединюсь я с ним, — в голосе Найса прозвучал восторг. — Я заинтригован. — Мерзость, — Май презрительно скривился. — Там его голова. — Хочешь посмотреть ему в глаза? — Найс резко дернул дверь и с полки что-то выкатилось. Выкатилось и упало на пол жестким хлопком. Май вскочил с места и бросился к лестнице. Чертов извращенец мог делать с отрезанной головой все, что ему бы пришло в голову. За спиной раздался заразительный мальчишеский хохот. Искушенный хохот. Май выбежал из дома и едва-едва подавил рвоту. Он прошел по улочке вперед. Погулял ар заросшему поселению. Вернулся. Остановился напротив красивого расписного дома. За годы дождей он побледнел. Перед ним на двух бревнах стояла крепкая толстая скамейка, на которой уже давно никогда не сидел. Май вошел в дом. Пыли и грязи было гораздо меньше, чем в землянке его родителей. Здесь даже не было крови. Отсыревшие каминные спички едва горели. Наверное, этих родственников убили где-то снаружи. Май даже не помнил, кто здесь жил. Неуютный уют раздражал. Слишком много лет прошло. Трагедия забывалась. Оставалась лишь жизнь, полная возмездия и стремления к власти. Май вышел наружу и сел на скамейку. Деревушка больше не казалась ему мрачной. Наверное, даже со смертью здесь мало что изменилось. Нищета была вечна. Нищету нельзя было стереть. — Я печь растопил и сунул в нее голову твоего брата, — Найс вышел из соседнего дома. Запертого дома. Из дома его пропавшей на войне тети. Он немного отогрелся. Замотался в простыню. — Кстати, я постирал наши соленые вещи. К утру они будут уже сухими. — Ты что, взломал чужой дом? — Май удивился этому выбору. — Впрочем, мне без разницы. — Не в твоей же хижине мне устраивать крематорий, не люблю грязь, — мысль звучала здраво. В такие моменты Найс действительно подавал надежды на зрелое мышление. — Кстати, в том доме было много детских вещей. Очень старых детских вещей. Где твоя родня? Почему никто не пытался вернуть тебя на родину? Почему только Каид Абу Дахиль вспомнил о тебе? — Загадка, — Май без интереса пожал плечами, перебирая в пальцах травинку. — У любой загадки есть условия, — Найс плюхнулся рядом. — Тяжело ничего не знать о семье. — В доме, где ты устроил крематорий, когда-то жила моя тетя. Я никогда её не видел, помню только по рассказам мамы. Её пара погибла на войне. Она сбежала с ребенком в поисках лучшей жизни для себя и сына. Для нас считалась пропавшей, — Май с особым усердием вспоминал забытое прошлое. Регенерация, впитываясь в его детское болезненное тело, перетрясла множество деталей. Впрочем, практически все свое детство Май умирал. Была лишь бесконечная неугасимая боль. Неизлечимый пожар, от которого спасла его кровь брата. — Два с половиной года назад, когда я ушел от Старика, я действительно попытался найти информацию о родне. Апокалипсис во многом помог, их связи проникали во все сферы жизни Старика. Мне стало известно только то, что незадолго до падения нашего поселения она пересекла границу и забрала сына к людям. Они были пойманы пограничниками и расстреляны на месте. Остальных искать не было смысла. Все они мертвы благодаря Старику. Если кто выжил, вряд ли они смогли бы гордиться родством с Химерой. Я слишком долго служил людям. — Значит, были пойманы и убиты, говоришь? Значит, Апокалипсис тебе отрыл подобную информацию, — Найс недоверчиво вникал в рассказ. — Как хорошо, что ты встретил их на своем пути, — сыронизировал он и с усталостью вздохнул. Найс совсем не спал в дороге. Он совсем не спал в трущобах. Нагнулся, взял соломинку и начал ковыряться в трещинах скамьи. — Наверняка же остался еще кто-то. Давай поищем остатки твоей семьи, глазастый. Найдем фотографии твоей мамы. Хотелось бы все-таки взглянуть на женщину, родившую мне такую красоту. Найс определенно что-то разнюхивал. — Снова ты за свое, — Май закатил глаза. Эта тема начинала всерьёз напрягать. Если Найс тратил переломные дни войны на раскопки прошлого, то у него были какие-то зацепки. И Май ни за что на свете не хотел узнать, что именно доктор Бейкер мог рассказать о той страшной ночи. Май не хотел, чтобы его прошлое изменилось. Не хотел изменять своей ненависти. Играть в загадки надоело. — Почему ты так прицепился к моей маме? Я похоронил её собственными руками. Ты топтал её могилу. Она мертва, Найс. Но тебе бы она определенно понравилась. У нее были грубые черты лица. Она была колючей, властной и не терпела возражений. Она была отличным солдатом, неумолимым и беспощадным, и она учила… — Резать людей, как визгливых щенят. Я это запомнил еще в Примавере, — Найс усмехнулся, прервав поток ядовитых слов. — Брось, глазастый. Не усложняй мой искренний интерес к твоей драме своим стереотипным мышлением. Мне искренне плевать на твое прошлое. Даже настоящее меня не так сильно интересует. От тебя мне нужно только наше совместное будущее. И в нашем будущем твой мертвый дом сидит занозой. Хочу вытащить её. Вытащить тебя на свет. — Что ты хочешь знать? — Май посмотрел разбитым взглядом в глаза Найса. — Давай честно. Взгляд Найса стал бесстрастным. Мальчик слабо кивнул — Кости в твоем могильники в основном были детскими. Я сжег голову твоего братишки. И я хочу знать, насколько мой отец был виновен в гибели этих детей, — голос Найс стал жестким, со стальными нотками. Это был голос Бубнового Туза, который пытался узнать степень своего греха. Узнав о военных экспериментах и биологическом оружии, разработанном мамой, он сомневался в отце. Он приехал в это разрушенное поселение за правдой. — Он не мог, Май. Ты же лучше всех знаешь, что детские жизни значат для людей. Старик не мог отдать приказ. — Но отдал, — Май поставил точку в его сомнениях. — Старик признался, что отдал приказ. Знаешь, мне нравится ковыряться в твоих ранах. Я всё думаю об истории про Старика. Удивительно, с каким сложным лицемерием ему приходилось мириться каждый день. Он убил твою семью и стал ею. Он был двумя разными людьми ради тебя. Найс пришел в это поселение, чтобы вытащить занозу из своей жизни. Май усмехнулся. Все это было не ради него. Все это было фальшивой заботой. Потому что Найс снова уклонился от ответа. Он не ответил на поставленный вопрос о маме. Он снова увиливал. Май решил не давить. Однажды этот интерес всплыл бы. Однажды все мотивы открывались миру. Найс не скрывал, что у него были тайны. Он снова повзрослел. — Все это блажь редкостная, — Найс с поднял камень и бросил его перед собой. — Май, все эти заносчивые признания и без вины виноватые идиоты только запутали всю войну. В мире нет ничего однозначного, а я хочу называть вещи своими именами. Мне нужно отличать хорошее от правильного, чтобы двигаться дальше. Мою маму таланты едва ли не святой считали. Но она помогала им, потому что боялась их силы. Она хотела защититься, сделав талантов обязанными людям. Она даже Стоуна мне в защитники навязала. Первая леди миротворцев вбила ему в голову, что он ничто без меня, — Найс закурил, вытащив сигарету из-за уха. Конечно, без нее ему было невмоготу. Он считал, что недостаточно отравлял свою жизнь, поэтому вдыхал смрад дыма. Жалил легкие. Иссушал губы. Найс откинулся спиной об доски дома. — Я знаю, почему моя мама ставила на тебе эксперименты по подавлению способностей талантов. Она искала лекарство, но случайно открыла биологическое оружие. Она закрыла опыт по приказу отца, но не уничтожила результаты. Забавно, первая леди миротворцев просто отложила геноцид. Словно уже тогда решила, что перемирие невозможно. Май, я воюю не с Эвелин и новыми миротворцами. Я воюю против ошибок моей семьи, а их становится все больше и больше. Одно Старик сделал правильно: он вырастил тебя. Он променял семью на Химеру, потому что был бесконечно тебе должен. За все эти могильники, которые ты сделал совсем ребенком. Поверь мне, его убивает эта трагедия. Он бы никогда не пошел войной на детей. Найс говорил страшные вещи. Страшные тем, что были слишком мудрыми и правильными. — Ты ищешь оправдание своему отцу, — Май перехватил сигарету и затянулся. Легкие обожгло, словно он залил в дыхательные пути кислоту. Чертова регенерация. — Доктор Бейкер сказал, что ваше поселение было хорошо укрепленным и военным. Но в тот же час добавил, что там жили лишь мирные таланты, дети и женщины, — Найс вернул сигарету себе. — Ответь мне, Май. Как в военном укрепленном поселении могли оказаться только мирные таланты? Что это за чушь такая? Каким образом мой отец вообще узнал, что вы ждете врача? Что за разведка такая? Как он завоевал доверие твоих родителей, опытных военных талантов? И почему дом за моей спиной выглядит таким богатым? Красивый расписной дом. Родственники, о которых он ничего не помнил. Память ожила. Тени заиграли в голове. Этот дом был самым зажиточным. Эти представители семьи Эбель были редкостными мразями. С ними были связаны многочисленные скандалы и интриги. Мама запрещала даже приближаться к этому чудесному дому. Май резко поднялся на ноги. Догадка Найса рушила все его представления о прошлом. Новые вопросы вдребезги разбивали тонкое стекло воспоминаний. Правда треснула по швам. Май с ужасом обернулся на разрисованные наличники. В этом доме не была пролита кровь. Не была, потому что никого из этого дома не убили. Этот дом был ближе всех к воротам. — Они нас предали? — в груди что-то сжалось. — Они привели Старика в поселение? Они считались лидерами рода Эбель. Истинные потомки. Сильные таланты. — Не торопись с выводами, глазастый. Я думаю, что пятнадцать лет назад на этой земле произошла чудовищная ошибка. Только Старик сможет рассказать тебе правду о гибели поселения. Если ты убьешь его, ты потеряешься в своем гневе навсегда, — Найс докурил и бросил сигарету в сухую траву. — Впрочем, я согласен с твоими подозрениями. Возможно, именно твои родственники продали Старику ложные сведения. Мой отец был военным человеком, а не убийцей. Если бы он знал, что внутри были одни лишь дети, он бы просто развернулся и ушел. Ты лучше всех это знаешь. Лучше всех его понимаешь, Май. Пожалуйста, разберись с этим. Химера был к Старику ближе всех. — Не хочу, — Май сплюнул горькую слюну. — Я больше ничего не хочу слышать о Старике. Они забирали его смысл жизнь. Забирали его понятия о мире. — Глазастый, — Найс подошел со спины и обнял, — нам нужна эта правда. — Давай я расскажу тебе свою правду. Твой отец вместе с твоей сестрой охотятся на мою кровь. Потому что твоя мамаша оставила инструкцию для геноцида талантов, — Май резко отстранился. Он застыл, потрясенный болью, прозвучавшей в голосе этого человека. Но эту боль они придумали себе сами. Настоящая правда всегда была у них под носом. — Два с половиной года назад я узнал, что это Старик уничтожил мое поселение. Это Старик отдал приказ убить моих родителей. В ту ночь я пришел в резиденцию, я хотел знать причину. Но он уже был готов к нашей встрече достаточно, чтобы нанять лучшего убийцу всех времен. Вместо разговора со мной он просто отдал приказ о моей ликвидации. Старик приказал Шраге убить меня, глядя мне в глаза. А потом хлопнул дверью и ушел. Вот правда, которую ты ищешь. Старик — убийца детей. Своих собственных детей. — Скольких людей твои родители убили на войне? — Найс оборвал себя. — Глазастый. — Они убили многих. И этих многих было бы гораздо больше, — Май развернулся к нему лицом и улыбнулся. Он постарался быть убедительным, ведь у него был огромный повод для гордости. — Мои родители были очень сильными талантами. До последнего вздоха они были верны друг другу. Они сражались за семью. За наше будущее. Мама улыбалась, чтобы мне не было страшно смотреть на то, как ей резали горло. Твой отец проник в поселение ночью, когда все спали. Если бы он пришел днем, он был бы в числе трофеев моей семьи. Мы бы его голову на кол посадили. Мой отец в одиночку мог перебить весь его чертов отряд. — Хочешь, я возьму тебя прямо здесь? — Найс обхватил его шею рукой. Очень мягко. — Да, — в ответ процедил Май, вздернув подбородок. Наверное, Найс рассчитывал на любой другой ответ. В его глазах снова вспыхнуло пламя. Май чувствовал жажду. Жажду властелина. Хозяина положения. Жар человеческого тела мгновенно передался. Простыни были сброшены. Кожа коснулась белоснежного торса. Его безграничного тепла. Но чертов садист потащил его в сторону самого чахлого старого дома. Он действительно хотел сделать это там, где были убиты самые близкие Маю таланты. Волнение прошло по груди. Он почувствовал себя совсем беззащитным. Паника сковала его ноги. Найс протянул руки вверх, сняв его с лестницы. Родная землянка. — Я всегда буду рядом, — шепот прошел мурашками по коже. — Не порть настроение угрозами, — прошипел Май. Он поцеловал первым. Он тоже умел быть обжигающим зверем. Это была его территория. Ни одна гиена не имела права показывать свой оскал здесь. Он чуть не задохнулся от возмущения, когда чужой язык грубо раздвинул его губы и вторгся к нему в рот. Май слегка прикусил его. Во рту повис вкус крови. Крови больного извращенца. Найс сглотнул её вместе со слюной. Он схватил Мая за лицо, больно раздвинул ему челюсти, как тогда, когда заставил проглотить чертов окурок. Он придавил Мая к дверце холодильника и снова поцеловал. Развратно и слишком откровенно. С чудовищным напором. С опасным нетерпением. Он терял контроль над нахлынувшей страстью. Языки сплелись. Май обнял его за шею, притягивая голову ближе к себе. Найс гладил его спину, рассыпаясь в хаотичных комплиментах. Неразборчивость его слов тонула в могильной тишине. Они упали на жесткие доски, Найс навис над Маем, припечатав к кровати поджарым телом. Ладонь сильным шлепком обрушилась на бедро, заставив зажмуриться. Поцелуи спустились ниже, по груди к шраму, оставшемуся от пулевого ранения. Подарок Бубнового Туза исчезал. Растворялся в ровной коже. Найс потянул мокрые штаны вниз, вместе с резинкой трусов. Раздвинул ноги Мая и согнул их в коленях. Снова лег сверху. — Как ты хочешь? — это была бесконечная череда томлений. Май приподнялся на локтях, на этот раз лишь слегка прикусив губу: — Чтобы ты запомнил меня. Найс медленно отстранился, не сводя с него неподвижного взгляда. Из кармашка рюкзака вылез охотничий нож с множеством разных лезвий. Май усмехнулся. Не с досадой, с чем-то более устрашающим и болезненным. Найс торжествовал, вновь и вновь доказывая, что ситуация всецело принадлежала ему. Ситуацией был талант, который даже не думал свести колени. Между ними не существовало стеснения. И уж точно они не могли терять время на такую чушь, как колебания и нерешительность. Май вздрогнул. Изнурительная судорога пронзила мышцы живота и бедер. Ноги выпрямились, пальцы поджались и тут же расслабился. Первый толчок был всегда болезненным. Найс опустился на бедра Мая и положил руку на живот. Бледная ладонь с растопыренными пальцами и аккуратно спиленными ногтями контрастировала со смуглой кожей. Нож порезал кожу, болезненными спазмами вычертив символ инквизиторов. V и I. — Я никогда не буду принадлежать тебе, — Май зарылся руками в светлые волосы. — Ты постоянно ошибаешься, — глаза Найс теряли последние капли рассудка. — И ты с любовью сжимаешь меня каждый раз, как я прикасаюсь к тебе ножом. Горячий аромат жасмина становился ярче. Ни одна капля соленой воды не посмела бы смыть его. Найс обвел надпись языком, слизывая кровь. Впитывая в себя регенерацию. Наверняка он ощущал её согревающее тепло и боль. Она сводила с ума. Эта кровь билась в теле, желая прижиться и убить человека, но была вынуждена лечить. Найс покрывал набухающие царапины поцелуями, горячими, влажными, жесткими. Он присасывался к коже, оставляя темные следы. Руки переплелись. Он стиснул зубы от нестерпимой боли и медленно вошел. Май сжал его раненую ладонь. Ему была нужна эта поддержка. Кровь, перемешанная со слюной, была самой отвратительной смазкой. Найс потянулся к рюкзаку. — Пусть снова будет больно, — Май остановил его, схватив за предплечье, не позволив выйти. — Конечно, — Найс немного скованно улыбнулся. — Когда ты действительно этого захочешь. Май со стоном впустил его глубже, задержал дыхание на пике сил, когда был готов вырваться. Каждый момент был в их жизни самым первым. Регенерация восстанавливала каждую клеточку. Ей не была известна страсть, с которой её талант отдавался человеку. Кровь вскипела нарастающим остервенением. Найс медленно вышел, оставив внутри Мая свой горящий след. Обжигающий человек сиял. Он перевернул Мая на бок, сунул свое бедро между его ног и коротко поцеловал в открытую шею. Голова опрокинулась на доски. Пальцы легко медленно вошли внутрь, снова смазанные слюной. Май прерывисто выдохнул. — Я научу тебя принимать мужчину, — Найс немного скованно улыбнулся. — Принимать меня. Май смял в руке кусок пледа и зажал его в зубах. Мягкие круговые движения казались слегка болезненными. Найс массировал его изнутри, каждый сантиметр, каждую чувствительную клеточку. Май сжал его запястье рукой, но палец, властвующий внутри, не остановился. Жаркий смешок из человеческих губ ударился ему в затылок. Вторая рука проползла под боком и больно сжала член. Май снова содрогнулся, на этот раз выгнулся, прижавшись спиной к груди Найса. Удовольствие было запредельным. Может, оно было запретным. Колено сползло вперед. Предоргазменное состояние заставляло биться и кусать губы, но разрядка не наступала. Пульсирующие толчки все усиливались. Найс вдавливал подушечкой пальцев простату, словно втирал масло в раскалённую сковороду. Ему было тяжело. Май чувствовал, как зажал его своим напряжением, но Найс терпел боль. Май попробовал расслабиться. Сильный толчок скользкого пальца вызывал потрясающую дрожь. Все стало слишком чувствительным. Он подался назад, ловя ускользнувшее ощущение. Найс даже как-то сгруппировался, вцепился зубами в его плечо и интенсивней задвигал рукой. Теперь он не гладил, он буквально трахал напряженным пальцем пульсирующий анус. Он резко поднялся, прижал бедро Мая своим весом, в второе, согнутое в колене, раненой рукой, сплюнул на ладонь, растер слюну по ложбинке. — Мне нравится твоя отзывчивость, — усмехнулся Найс, с силой вогнав два пальца до упора. Май почувствовал, как увлажнились его глаза. Нереальные ощущения полностью лишили его сил. Пустота. Резкая пустота. Ненасытная. Звонкий шлепок оставил жжение на заднице. Найс плевал на свою боль. Он смял ягодицу, открыв себе обзор. Ладонь сжимала мышцы, к ней присоединилась вторая, большие пальцы массировали дорожку от мошонки до ануса. Найс резко вошел, вогнав член до упора. Он не проскользил плавно, он просто ворвался. Найс не остановился. Всего несколько фрикций, беспощадных и вероломных, довели его до кульминации. Рука силой выдавила из Мая судорожный оргазм. Он снова подался назад, насадив себя еще глубже, в попытке ускользнуть от пальцев, так больно сдавивших на член. Спина выгнулась дугой. Губы, обильно покрытые растёкшейся слюной, издали болезненный крик. Он дрожал. Дрожал сильно. Он даже не был уверен, что еще дышал. Он не узнавал поплывшие перед глазами стены. Только запах пота, смешанный с жасмином, говорил, что он очень близко к дому. Этим домом был чертов человек, покрывающий его шею поцелуями. Этим домом был его насмешливый самодовольный шепот. Этим домом были беспардонные руки, вытворяющие с чужим телом все самое распутное, неприличное, непристойное. — Пусть это место запомнится иными воспоминаниями, — Найс укрыл его вторым слоем пледа и плотно прижал к себе. Наверняка он и сам мерз. Фактически, они были глубоко под землей, как в большой могиле. Но он не позволял себе слабостей. Он был тем, кто правил обстановкой. Его настойчивые поглаживания сквозь плед убаюкивали. Если самый опасный в мире человек был настолько теплым и прекрасным, то человечеству было суждено проиграть. Май сжал губы, подавив истерический всхлип. Только сейчас его настоящая боль начала пробуждаться. Таланты не рождались одинокими. Такими их делали люди. ***

13 апреля 2315 года.

Май проснулся, великолепно выспавшись. Он с разочарованием открыл глаза. В маленькой землянке было слишком светло. Перед смертью отец снова разобрал часть перегородки, разделяющую чердак и подвал. Уютная комната больше не казалась ему нищей. Здесь они были сыты и счастливы. Май подошел к холодильнику, вымытому мамой до блеска. По крайней мере, ему так казалось. Внутри хранилась посуда, скудная аптечка и самодельный фотоальбом. Май протянул руку, чтобы достать его, но ощутил на затылке чужой взгляд. Мама смотрела на него жестко, с угрозой. В её руке была лопата. Она снова звала его. Это снова был паршивый сон. Май почувствовал падение и проснулся второй раз. Проснулся на родительской кровати. В холоде и темноте. Плед пропитался его потом. Май пошарил вокруг рукой, но Найса рядом не было. Лишь кромешная тьма и мертвая тишина. Он был в могиле. Его похоронили заживо. Он не выжил и не похоронил всех своих врагов. Паника. Май вскочил, сунулся в холодильник, из которого на него выдохнула сама смерть. Май бросился прочь. Он потерял ориентацию. Где-то должен был быть выход. Он хотел проснуться третий раз, лишь бы кошмар закончился. Но этим кошмаром была реальность. Чертовы ветхие простыни скрипнули под ногами, запутавшись, Май полетел вниз и ударил кого-то по лицу. — Да что ты за катастрофа такая, — смеющийся голос Найса подействовал детонатором. — Мы уходим отсюда, — Май замер на месте, подавляя неконтролируемую дрожь. Злился. Ему помогли подняться. — И не мечтай об этом, — горелка зажглась, тускло осветив комнату. — Мы уходим отсюда, — с угрозой процедил Май. — Сейчас же уходим. Химера не шутил. Напуганный хищник был опаснее любых монстров. — Какой дьявол в тебе пробудился? — Найс поднял плед, развернул его сухой стороной и накинул на Мая. Затем он взял рюкзак и горелку в руки. — Хорошо, я отвезу тебя домой. Солнце еще не встало. Найс слишком быстро и легко согласился. Значит, он нашел для себя все, что хотел найти. Оделись в сухую одежду и ушли, не оглядываясь. Стоило вернуться в машину, и обжигающее тепло повалило из всех щелей. Найс ничего не сказал, просто протянул пачку сэндвичей и бутылку воды. Он был недоволен ранней дорогой и не сильно это скрывал. Но он уступил. Это было взрослое решение. Май протянул еду Найсу, но тот мотнул головой и дал по газам. Машина попятилась, прыгая на ухабах. Найс был чертовски обижен. Он как-то слишком трогательно поджимал губы. А еще он был обессилен. Май вытащил из его кармана нож, отчего Найс заерзал по сидению, и снова порезал себе руку. Сильно. Было больно. Кровь закапала в бутылку воды. — Мне это не нужно, — Найс скосил взгляд и ударил по тормозам. — Больше так не делай. — Это нужно мне, Найс, — Май преподнёс горлышко к его губам. — Порадуй мой эгоизм. В мыслях не было сквернее ситуации, чем отключившийся на трассе водитель. — Какое же ты у меня солнышко. Спасаешь меня, чтобы позже убить. Неужели ты надеешься, что приказ на мою ликвидацию отдадут тебе? Ты столько раз уже облажался, — Найс повеселел, когда отхлебнул окрашенной воды. С удовольствием сглотнул. Наверное, ему действительно нравился вкус крови. Это счастье не могло быть наигранным. Этот человек поражал своей непосредственностью и искренностью. — Мое маленькое наивное чудовище. Как ты собираешься потратить гонорар за мое убийство? Там хотя бы крупная сумма? — на ровной местности он развернулся. Впрочем, местность было сложно назвать ровной. Ухабы взболтали в желудке только что съеденный сэндвич. — Гонорар пожертвую психиатрической клинике, чтобы подобных тебе лечили получше, — Май снова настойчиво протянул бутылку. — Или хотя бы не выпускали всяких идиотов на волю. — Ты гениален, — Найс выпил остатки залпом. — Жаль, что тебе не видать этих денег. Черная трубка завибрировала на панели. Флирт был окончен. Найс проигнорировал звонок. — Я не приезжал сюда, — Май прижался виском к окну. — Думал, что будет больно. — С чего бы? — Найс реально не понимал. — Я хорошо тебя утешал тебя последние месяцы. — Никакого утешения здесь не хватит, — Май с усталостью зевнул. — Разбуди, когда приедем. — Чертов эгоист, — усмехнулся Найс. — Ты хоть понимаешь, насколько зациклен на себе? — Сложно не быть зацикленным на себе, занимая вторую строчку среди врагов мира. Май позволил себе маленькое хвастовство. Найс поднял трубку. С ним связался Лайэр, доложив какие-то неинтересные новости. Найс не спросил про самочувствие Стоуна. Ни одного вопроса. Оставалось лишь гадать, какие изменения произошли за прошедшие сутки. Найс рассмеялся, услышав что-то забавное. Затем он сообщил о конвертах с приказами, которые оставил на столе. Значит, в его планах не изменилось ничего после убийства всех наемников и уничтожения целого лабораторного бункера. Май скосил взгляд. Курносый нос забавно морщился, когда Найс чему-то беззаботно радовался. Либо он понятия не имел, что делал. Либо понимал слишком хорошо. Для человека, делившего мир на черные и белые перья золотой середины не существовало. Лайэр подкрался к Найсу слишком близко. Нужно было устранить подонка. — Последние новости из первых рук войны. Эвелин не сдалась талантам в обмен на заложников. Дурочка даже не прокомментировала ситуацию, — Найс отложил трубку и со смешком отчитался перед Маем. Его определенно позабавило то, что именно этот исход он предполагал. — Пару часов назад Микки казнил первого человека в Примавере и выложил это в сеть. Он убил одного из офицеров. Начал давить людей сразу с верхов. Каков же проказник. Нам остается лишь подождать, пока репутация Эвелин сгниет. Найс воевал, не предпринимая никаких действий. Май поднял часы к потолку автомобиля, пытаясь поймать сеть и включил трансляцию самой популярной новостной ленты. Это была насмешливая пародия. Микки тоже умел цепляться к мелочам. На экране на фоне истинного флага военного лагеря талантов мерцали искры, испепеляющие корчащегося от боли человека. Казнь офицера Примаверы была весьма показательной. Беднягу скручивало в узелок. И проводил эту казнь Шаин. Живой электрогенератор. Найс увеличил громкость и судорожные крики наполнили весь автомобиль. У Шаина талант. Психика убийцы. Май лишь победоносно усмехнулся. Помилованный ублюдок нашел себе нового Туза. Шаин теперь служил Микки. «Правительство людей отказало особо опасному заключенному Майклу Таскиллу в выдаче леди миротворцев Элеонор Гуд. Человеческая сторона ждет объяснений от Военного лагеря талантов за видеозапись и требует призвать захватчика Примаверы террористом. На местном уровне разрабатывается план силового освобождения заложников. Официальных комментариев из резиденции получить не удалось. Спасательную операцию по освобождению людей возглавит лидер армии сопротивления Техаса Эдвис Гуд». Май не сводил взгляда от спокойного лица Найса. Предугадал ли мальчишка этот ход? — Отец идет войной на Микки, — Найс практически зевнул. — Сплошная предсказуемость. Он словно мысли читал. — Только что на глазах всего мира твоя сестра оценила свою жизнь дороже пленных людей Примаверы. Вот это бы я назвал предсказуемостью, — Май выключил трансляцию, когда от остросюжетных новостей сюжет перешел к скоплению талантов на границе Каньона Лейк. Война в чистом поле его интересовала меньше всего. Его сражения велись в тайных слоях. Таланты и люди сотнями тысяч гибли по желанию маленькой горстки правителей. Идеалы демократии давно утонули в пролитой крови. Май снова скосил взгляд на Найса. Мальчик ни капли не беспокоился, хотя знал, с кем Старику пришлось бы столкнуться в Примавере. Микки был серьезным противником. — Таланты всерьез намерены отомстить миротворцам. Ноах Шрага выглядел убедительно, когда приходил ко мне. Они не признают Микки террористом. Они не откажутся от мести. Им важно, чтобы все знали, что Эвелин Гуд наказана. Вопрос в том, пострадает Эвелин Гуд одна, или утянет всех за собой на дно. — Глазастый, когда это Ноах Шрага выглядел убедительно? Когда исподтишка размазывал кишки всякого сброда по улочкам Криминального квартала? — Найс недовольно поморщился. Разговоры мешали ему думать, а он любил думать и работать в полном одиночестве. — Брось, Май, — он уверенным движением свернул на трассу. — Ноах Шрага запнется о шнурки своих же ботинок. Даю голову на отсечение, таланты струсят и оставят Микки одного разгребать заваренное дерьмо. Старик возьмет Примаверу штурмом. Микки будет вынужден бежать. И бежать он будет так, что всем нам мало не покажется. Ему просто нужен хороший пинок, чтобы вырваться из тени. Надеюсь, пинок будет достаточным. Май рассмеялся. Упрямство Найса было неисправимым. Он уже распланировал войну. — Мне нравится твой смех, — мальчик перестал хмуриться. — Ты тоже вполне нормальный, когда не режешь людей, — Май кинул пустую бутыль назад. — Я режу людей гораздо чаще, чем ты себе представляешь, — на этом Найс улыбнулся. — Высади меня в Виктории, — Май посмотрел на часы. — Хочу наведаться в штаб Ти-Эль. — Хотя бы пластырь наклей, — Найс проигнорировал его слова и глубже нажал на педаль. Май сполз ниже, решив сделать вывод о сегодняшнем дне в полусонном состоянии. Вывод был один: в трагедии поселении были виноваты не только Старик и Каид Абу Дахиль. Собственная родня что-то скрывала. Нужно было найти каждого, кто должен был умереть в ту ночь, но не умер. Каждого, чьи дети погибли в том поселении. Каждого, кто хоть что-то знал о семье из красивого разрезного дома. Нужно было отомстить всем и за всех. Май собирался найти и наказать каждого виновного. И искать он собирался очень-очень глубоко. Охотничий нож с разными лезвиями остался у него в руке. Как шнурок удавки, намотанный на запястье. Сожалениям был предел. Через один хлопок ресниц Май дернулся и понял, что его тело затекло в неудобной позе. Дорогу он благополучно проспал. Впрочем, проснулся он резкого торможения и удара виском об стекло. Найс с деловым видом убрал документы. Значит, они проехали все посты без происшествий. Май даже не знал своего фальшивого имени в карточке. Он выглянул в окно и не узнал местности. Впрочем, кое-что было ему знакомо. Вдалеке сияло множество огней, оплетающих высокую телевышку. Это был центр Сан-Антонио, на холме которого располагалась резиденция главнокомандующего всего Техаса. Однажды Май гордился этим домом. Домом Старика. — Выходи, — Найс не терпел возражения. — Всю войну проспишь. Найс снова втягивал его в какую-то ситуацию. Это была окраина Сан-Антонио, мерзкий жилой район. Самый недорогой. Было странно находиться здесь. Май выполз и пошел следом, к железной двери в кирпичной полуразрушенной стене. За этой дверью проходил целый коридор, похожий на локацию старинных фильмов ужаса. Впрочем, ужаснуться Май мог только сырости, темноте и запаху от тела, лежащему в углу в пьяном угаре. Значит, Каид Абу Дахиль действительно обложил человеческую территорию наркотой. И сделал её еще более доступной. Такой щедрости можно было только восхититься. Найс всегда знал, в какие местах стоило назначать свидания, чтобы произвести впечатление. Май прошел следом в ближайшую комнату. Внутри она выглядела менее печально. Маленькая холодильная камера, столик, узкая кровать, душевая с дыркой в полу и унитаз. Здесь хотя бы убрались. Май с недоумением уставился на Найса. — Это место — наша с тобой нейтральная территория, о нем никто не будет знать, — Найс быстро показал, что в холодильнике были припасены продукты. Было похоже, что он куда-то спешил. Значит, в вечернем Сан-Антонио у него были дела. Дела, связанные с Бубновым Тузом. Мрачные. Опасные. Результативные. Найс взял одежду со спинки кровати. Он уже жил здесь однажды. — Если что-то случится, здесь ты будешь в безопасности. Даже от меня, Май. Что бы ты ни натворил, здесь я тебя не трону. Больше не шныряй по Криминальному кварталу. Найс только что предложил им съехаться. Их мимолетное знакомство как-то неприятно затягивалось. Более того, оно углублялось и формировалось в то, что люди называли отношениями. — Ты действительно не понимаешь, о ком говоришь, малыш Найс, — Май замер. Он почувствовал, что настало время поставить точку и исчезнуть навсегда из его жизни. Это был грандиозный перебор. Химеру словно пытались посадить на цепь возле конуры. Впрочем, он считал этот вечер красивым жестом прощания. Они должны были уйти на войну по разные стороны. И встретиться после этого им было просто не суждено. По крайней мере, они бы не смогли удержать хрупкое доверие. — Как долго ты надеешься унижать меня безнаказанно? — Что не так? Глазастый, люди называют это учтивостью, — Найс выглядел уязвленным. Более того, он нервно облизнул губы и хлопнул в ладони. — Я просто пытался за тобой поухаживать. — Люди называют это дурными манерами, — Май не собирался разуваться. — Май, тебя же не трахали до меня? — Найс прищурился, скрестив руки груди. Он сел на кровать, не сводя выжидающего взгляда с лица Мая. — Скажи, что мужчины у тебя не было. — Хочешь потешить свое самолюбие? — Май открыл дверь и указал Найсу на выход. — Уже не раз потешил, — тот не двинулся с места. — У тебя были серьезные отношения? — Была девушка, — Май со вздохом закрыл дверь. — Когда-то нас выбрали парой. — Вот бедолага, — Найс тут же подписал ей приговор. — Как она выглядела? — Она выглядела Сиеррой Гуд. Знаешь её? — Май все-таки разулся и прошел внутрь. Здесь едва можно было развернуться, поэтому он сел на другой конец кровати и подтянул под себя ноги. Найс никуда уходить не собирался. Его спешность куда-то испарилась. — Личная помощница Старика? — Найс подвинулся ближе. — Она же старше тебя. — Просто тогда у меня не было привычки флиртовать с детьми, — Май выставил руку вперед. — Тогда позволь узнать восемнадцатилетнему детине-психопату причину вашего разрыва, — это был очередной приказ, высказанный таким грозным тоном, на который только был спокоен мелодичный тенор. Найс намеренно указал свой возраст, с гордостью раздув ноздри. Найс действительно ждал ответа. Впрочем, он никогда не сомневался в том, что получит его. Но сейчас его волновало то, какие слова прозвучат в этой комнате. — Май, мне нужна причина твоего разрыва с Сиеррой Гуд. Разве обещание, данное паре, можно нарушить? Найс ревновал. — Твой отец объявил меня врагом человечества, — Май хмыкнул, выдержав трагичную паузу. — Всего одна мелочь, и эта девчонка разорвала с тобой помолвку? — Найс буквально всплеснул руками. Он не поверил. Человеку, у которого не было рамок, было сложно понять, что два представителя одного вида разошлись из-за политической игры. Но это не было просто игрой. Найс склонил голову набок, словно примерив узкое мышление к Маю и понял, что его ответ мог быть правдой. Это его немного смутило. Наверное, сейчас до него дошло, что Май действительно не разделял его амбиций о совместном будущем. Он понял, что он него могли легко отказаться и из-за этого заметно расстроился. — Глазастый, заметь меня. Я ради тебя свою войну перекроил, едва не умер, подвергся ментальным пыткам, вышел на свободу, вырезал трущобы, сжег убитый тобой лабораторный материал, создал прекрасную пыточную, снял эту комнату. — Не все способны на подобную глубину чувств, — Май остался непоколебим. Ему нравилась растерянность некогда напыщенного лица. — Почему ты не рассказывал мне о Сиерре Гуд? — Найс передумал расстраиваться. Май пододвинулся к его лицу и взял мальчика за подбородок. Прошептал ему прямо в губы: — Просто не хотел давать тебе повод перерезать ей горло. — Каким же умным мальчиком я тебя воспитал, — взгляд Найса даже загорелся. Май резко отодвинулся и встал с кровати: — Ложись, давай, я сообщу Лайэру, чтобы он отвез тебя в больницу. Твою руку нужно показать врачу, — Май открыл дверь, с удовольствием заметив, что она не была капканам. Здесь действительно зарождалась его свобода от контроля Бубнового Туза. Май видел, как брови Найса нахмурились. Он не любил повторять свои слова дважды. Он жаждал, чтобы его принимали всерьез. Поэтому Май с удовольствием продолжил глумление. Глумление, чреватое последствиями. — Ты ведь понимаешь, что я не проведу войну в твоей постели. Найс приложил палец к его губам. — Никогда не говори со мной таким тоном, — сказал он тихим и ровным голосом. — Никогда не угрожай мне, — процедил Май с неожиданной злостью. — А с тобой нельзя по-хорошему, правда? — Найс улыбнулся убийственным оскалом. Эти острые зубы могли перегрызть любому врагу горло. Но вместо этого они сияли ровным рядом жемчужин. Он приподнял одну бровь от удивления, когда в ответ на свой вопрос услышал тишину. Найс по-своему понял молчание. Наверное, ему показалось, что его услышали. Впервые за долгое время. — Будем считать, что последних двух минут не было. Глазастый, если ты не изменишь свое поведение, мне придется хорошенько припугнуть твою смелость и перевоспитать дурной эгоизм. Будешь тихо-тихо поскуливать у меня в ногах. Впрочем, — он вдруг усмехнулся. Усмехнулся с еще большим напряжением и остервенением. — Уверен, ты не позволишь мне такие вольности. Ты постараешься стать самой покладистой и беспроблемной девочкой. Май почувствовал себя голым под этим взглядом. Найс снова щелкнул ему по носу, развернулся и хлопнул за собой дверью. Только после этого Май смог разжать кулак. У него не нашлось слов парировать эту атаку.