США 1897-1903
Чем старше она становилась, тем теснее ей было в Нью-Йорке. Сольвейг опостылел этот железный город. Она, наверное, побывала в каждом его уголке. Даже нашла вход в магическую часть. Это было не так сложно. Если сосредоточиться, то можно увидеть какие предметы и вещи имеют магический фон. Сольвейг, впрочем, не захотела идти в незнакомый для неё мир, когда-то давно притесняющий ее народ и не принявший родителей, бросивший её жестоким магглам, а после безжалостно расправившийся с невинным страдающим ребёнком. Сольвейг как ни старалась не могла освоить перемещение. Даже несколько лет тренировок не смогли исправить эту ситуацию. Она злилась, расстраивалась, акцентировала своё внимание на других вещах, могла сносно колдовать — особенно ей удавались чары и метафизические изменения тела. Ей снились могущественные ритуалы, казни, великие путешествия, демонстрация сил... то, что других подвергло бы в шок и, несомненно, испугало. Она знала это. Но не могла повторить. Луизиану Сольвейг выбрала, потому что эта местность существенно отличалась от каменного Нью-Йорка и потому что там была популярна магия. По крайней мере, мало кто удивился, увидев её или услышав о магии. Там раньше жили колдуньи вуду. Магглы их почему-то почитали. Но мало кто знал, что эти колдуньи были обскурами. Сольвейг отчётливо видела их историю. И отчаянно завидовала их единству. Сольвейг была одиночкой. Беспризорники на улицах знали, что она одна из них, но в тоже время отличная от них. Брошенные дети сбивались в кучки и группы, создавали псевдосемьи, держались вместе. Но не она. Сольвейг могла отомстить, могла убить, могла украсть, могла защитить, но никого не принимала к себе. Веге нравилось её одиночество. Она никого не подпускала близко к себе. Конечно, девочка, росшая без родителей, привыкла жить среди людей. Иначе и быть не могло. Правда, она лишь изображала теплоту и дружелюбие. Внутри себя она ощущала пустой. Никакого сострадания, только небрежность. И так все несколько лет. Просто она была не такая как они. Просто она умела хорошо притворяться. Но Сольвейг не признавалась бы даже себе, что иногда скучала по семье. Нет, по родителям она скучала постоянно. Но сейчас, наблюдая за детьми, ведущими такую же жизнь, как и она, Вега отчаянно жаждала подобия семьи. Может быть, отправляясь в Луизиану, девочка надеялась найти свою семью?! Она не знала. Приспосабливаться к новой местности было трудно. Сольвейг повезло, что было лето. А потом она встретила Виолетту Бове. Вегейрос поняла, что теперь её жизнь изменится, едва взглянула той в глаза. Она была такой же, как Сольвейг. Струны внутри девочки натянулись, стоило ей заметить приближающуюся фигуру. Глаза отливали ярким светом. Её тёмные волосы развивались до талии. Она носила тёмное длинное платье с большим вырезом на груди. Вокруг шеи её свились в кольца змеи. Самая крупная при желании могла задушить. Но Она что-то шептала той, а змея… отвечала. Сольвейг заворожённо рассматривала незнакомку в чёрном. Такой по её мнению должна быть настоящая ведьма. Такой хотела стать она сама. — Моё имя Виолетта Бове. И я помогу тебе. Мы должны держаться вместе, дитя. Не правда ли? Ты пришла сюда в поисках меня? Я знала, что это произойдёт. Нас осталось так мало. Ты не боишься меня? Виолетта говорила грамматически правильно, хотя в её голосе слышался странный акцент. Её улыбка была хищной, а острые скулы выделялись на худом лице. Но Сольвейг не раздумывая шагнула вперёд. Она чувствовала, что делает правильный выбор. — Жизнь всегда такое дерьмо или только в детстве? — это был первый вопрос Вегейрос. — Всегда, — усмехнулась Бове, слегка склонив свою голову набок. А затем протянула ей руку. — Идём. Я научу тебя всему, что знаю сама. Вега довольно скоро привязалась к своей воспитательнице. Виолетта гораздо старше своего возраста, но могла умело это скрывать. Она жила в двух мирах одновременно. Магглы знали её как колдунью вуду. В её домике на краю болота лежали многочисленные заготовки соломенных кукол, какие-то сертификаты, постоянно горели благовония и в огромном количестве кишели земноводные. К ней ходили ради шутки, пощекотать нервы или же в действительности отомстить обидчику. Бове исполняла то, что они хотели, но лишь так, как считала нужным. А магам она была известна своими артефактами — волшебными палочками. Виолетта мастерила то, без чего не могли обходиться волшебники, и брала за это хорошие деньги. Она была уважаема, и считалось, что её палочка приносит магу удачу. — У тебя есть деньги, Сольвейг? — первым делом задала вопрос Виолетта. Она запретила называть себя иначе. — Эти? — Вега протянула смятую горсть бумажек, на которую изредка покупала себе пропитание. — Нет, волшебные. Галлеоны, сикли, кнаты. Родители тебе должны были оставить. — Вы будете заботиться обо мне за деньги? — Сольвейг, послушай внимательно. Золото как никакой другой металл проводит энергию. Мне нужна она для ритуала. Мне не нужны твои деньги. Именно из твоего дома. Там, где жила твоя… мать, я правильно понимаю? — Я… я не помню, Виолетта. Простите. Я не помню, где был мой дом. Память ускользает от меня. Однажды я боюсь, что забуду даже родителей. — Это плохо. Ужасно плохо. Твоя мать умерла слишком рано. Твоя сущность не смогла воспринять её потерю, — принялась бормотать Виолетта, ища какие-то травы. — Ты не до конца приняла своё наследие. Это всегда плохо заканчивалось. Нужен ритуал. Кровавая луна и чёрный козел. Ну, конечно! Виолетта больше не требовала ответов. Она будто знала все наперёд. Сольвейг внимательно следила за ней. На следующую ночь наставница провела над ней ритуал. Девочка не поняла, почему он был необходим, но она изменилась. Тревога, волнение, страх — все исчезло. Во снах больше не было ярости, огня и желания убить. Силуэты родителей стали отчётливыми. Сольвейг помнила все. Виолетта объяснила, что то, что они сделали теперь, поможет ей полностью сосредоточиться на изучении своей сущности, магии, а она ей в этом поможет. Деньги они действительно обнаружили в небольшом тайнике в старом доме, где почему-то уже никто не жил. Сольвейг хотела вручить их Виолетте, но та взяла всего лишь несколько монет, а остальные оставила своей подопечной. Было непривычно и тяжело привыкать доверять кому-то. Сольвейг была осторожна в своих словах и поступках. Но Виолетта просто отдавала, ничего не требуя взамен. Она содержала Сольвейг, кормила её, заставляла читать учебники и книги магии, тренировала её. Взамен девочка день за днём оттаивала. Стремилась избавиться от роли обузы. Они вместе мастерили кукол — Сольвейг была свидетельницей того, как Виолетта продавала свою магию магглам. Юная обскур искала в топях и на болотах ингредиенты для палочек и травы для зелий. Виолетта была непревзойдённым зельеваром. Вегейрос наблюдала, как маленькие беспечные маги выбирают себе свои первые палочки. Даже помогала им в этом. Но Сольвейг никогда не считала её заменой родной матери. Виолетта сразу сказала, что пройдёт несколько лет, и она покинет её. Отправиться дальше. У Сольвейг был свой путь, который она должна была пройти в одиночку. Спустя несколько лет, превратившаяся в юную девушку Сольвейг, периодически уходила от Виолетты жить самостоятельно. Но никогда не забывала её наставления: «Всегда есть люди, которые используют лучшие качества других против них самих. И пока ты позволяешь себе быть лучше, ты становишься уязвимой». Виолетта была странной женщиной. Она предпочитала компанию людей — змеям. Даже учила Сольвейг разговаривать с ними. Девушка освоила данное умение, но редко им пользовалась. Земноводные пресмыкающиеся никогда её не привлекали. Бове родилась на самом-то деле довольно давно. Но она настолько не терпела ограничения своей свободы, что убирала со своего пути все преграды. «Некоторые женщины не созданы для того, чтобы их приручили. Они созданы быть свободными, пока не встретят кого-то похожего, чтобы быть свободными вместе». Виолетта утверждала, что она ещё не встретила. — Знаешь, — говорила она, — я просто живу своей жизнью и делаю лишь то, что хочу делать. Иногда люди называют это бунтом, особенно, когда ты женщина. Виолетта стала её проводником в мир магии. Она научила Сольвейг тому, что не давалось ей на протяжении жизни в Нью-Йорке. Она учила её жизни. Именно от неё Вега узнала, что сказки они на самом деле о том, что долг платежом красен. А все эти истории про «жили они долго и счастливо» — это так, ерунда. И была согласна с этим. Сольвейг Вегейрос превращалась в девушку постепенно, шаг за шагом. Живя на болотах, она не жаловалась на недостаток пищи или воды или солнца. Сольвейг, как и Виолетта была худой и бледной. Обе: и девушка-подросток, и женщина носили платья и длинные тёмные волосы. Только одна была древним существом (на самом деле, по настоящему древним, но Сольвейг узнала об этом гораздо позже), а вторая лишь познавала свой путь. Одна предпочитала змей людям, вторая обожала смерть.***
Три дня назад она повесилась. Вчера её похоронили. А сегодня они видели, как Сольвейг ходит в лесу. Обычное дело, если честно. Её любимым занятием стали игры в смерть-понарошку. Инсценировка самоубийства или убийства были самыми волнующими событиями в её жизни. В дальнейшем это превратилось в её излюбленное хобби. Наравне с этим Вега любила и похороны. Она посещала каждую церемонию, стараясь не пропускать ни одну. Укрывшись темной вуалью, Сольвейг смотрела, как опускают в холодную землю гроб, как тёмная почва поглощает остатки её памяти. Как люди, которые её не знают, говорят о том, что она была подающей надежды молодой леди, прекрасным человеком, ушедшим так рано или же о том, что не подозревали, что в такой юной особе кроется такая жестокость к чужим жизням. На этот раз Сольвейг сознательно выбрала жертву. Она хотела просто его напугать, но в который раз убедилась в том, что люди одни из самых бездушных существ. Она повесилась. Покончила собой из-за любимого, который сначала обещал жениться, а потом бросил всем на посмешище. Ещё и к другой свататься пошёл. Сольвейг была и на этих своих похоронах. Напугать «любимого» не получилось. Он сбежал. Если бы не сделал этого, ему бы местные житья не дали. Они любили Сольвейг. Считали её хорошей, доброй, несчастной девочкой-сиротой. Стоило рассказать им слезливую историю и проявить сочувствие к их детям, она стала одной из них. Вега часто развлекала их, пела им. Голос у неё красивый был. И сейчас красивый. Только теперь Сольвейг поёт холодные песни, странные, не людские. Ощущение от них такое, будто вода по спине льётся. Сольвейг часто попадалась местным ребятам, заходившим глубоко в лес. Они знали, что она терпеть не может солнечного света, прячется от него в глубоких рвах со змеями, на болотах. Она погружается на самое дно, и черные волосы путаются с тиной. Раньше Вегу знали, как ребёнка любящего солнце. Она радовалась каждому его лучу. Теперь она не может выразить свою радость. Только спеть. Но от этих песен солнце скрывается за хмурыми тучами. Некоторые не верят и ходят испытать себя. Сольвейг всегда их встречает. Они знают, что она зла, наверное, даже считают, что она может вцепиться им в шею. Ведь мёртвые всегда злые. Вега их не переубеждает, хотя никогда в жизни бы не стала пить кровь. Виолетта пару раз заставляла её для ритуалов и ничего хорошего в этой красной густой, мутноватой с привкусом железа жидкости Сольвейг не находила. Но это был он. Стоял на краю болота, слушал светлячков и ждал. Сольвейг мало кого любила. Даже не так. Она никого не любила. Считала, что не умеет любить. Её сердце было заковано в броню недоверия и отчуждения. Виолетта была единственной, кто могла находить к ней ключик. Но и она уважала право своей ученицы на личную жизнь, никогда не лезла со своими советами и помощью. Но Роман отличался от других людей. Ему было всего шестнадцать или около того, когда Сольвейг почти семнадцать. Он любил слушать её песни и, наверное, что-то чувствовал к ней. На похоронах девушка ощутила почти благодарность за то, что тот ударил того, кто был «виновен в её смерти». Она запела. Почти красиво. Почти нежно. Почти также как раньше. Почти по-человечески. Каждое утро Роман приходил к этому болоту, закрывал глаза и шептал слова приветствия. Ей. Сольвейг медленно подходит к нему, продолжая напевать почти также как раньше, как он любит. Он боится, но каждый раз приходит. Верит, что она призрак. Хочет понять помнит ли Сольвейг хоть что-нибудь. Она-то помнит. Но ему об этом никогда не скажет. Сольвейг касается его шеи. Он вздрагивает. Люди почему-то считают её нечистью, которая только и жаждет их смерти. Возможно, так и есть. Тихо шелестит подол её рваного платья. Кожа холодна. Она дотронулась до его щеки. Парень стоял, упрямо закрыв глаза. Это последняя их встреча. Если он придёт ещё раз, она затащит его в топи. Это становится опасным. Сольвейг начинала привязываться к нему. Пальцы у Сольвейг холодные, будто мёртвые, будто только что она вынула их из воды. Кожа самоубийцы — вот что думает Роман. Сольвейг придвинулась ещё плотнее и вдруг зачем-то поцеловала его. Губы обожгло. Его тело было горячим и тёплым, как солнце, которое она в последнее время видит очень редко — Виолетта его не любит, перестала любить его и Сольвейг. Он открыл глаза и отскочил. Сольвейг расхохоталась. Зло и обиженно. — Не просыпайся. Это всего лишь кошмар, — шепнули её бледные губы, складываются в тонкую ухмылку. — Вега... — Беги. Беги отсюда. Или оставайся навечно. Он развернулся и побежал обратно. Туда, где ждали его сестры и родители, где наверняка скучала по нему девочка. Людям не место рядом с такими, как она. Рано или поздно любая привязанность либо обретёт форму любви, либо обернётся предательством. А Сольвейг не могла прощать предательства. Она вернулась к Виолетте на следующий день. С их прошедшей встречи прошло несколько месяцев. Вега всегда знала, где Бове. Была ли в курсе та, где Сольвейг, девушка не знала. Наверное, да. Они были довольно близки. Виолетта была чем-то опечалена. Анаконда больше не лежала на её плечах. Дом как-то странно опустел. Было ощущение того, что Виолетта собралась покинуть его. Покинуть её. — Подойди ко мне, моя ученица. Нам пришла пора поговорить, — медленно произнесла Виолетта, продолжая своё монотонное занятие. — Ты поняла, что я хочу тебе сказать? — Сольвейг кивнула. — Я знаю тебя несколько лет. Увидела тебя впервые малышкой в своих видениях, а наша встреча была предрешена после твоего представления в Нью-Йорке. Я знаю тебя очень хорошо. Ты обидчива, тщеславна, упряма, недоверчива и скрытна. Ты не любишь, чтобы тебе говорили правду и легко предаёшь людей, как только они делают тебе больно. Ты ревнива. Той детской ревностью, когда хотела, чтобы все внимание твоих родных принадлежало тебе. Но ты такая, какая есть. У тебя много положительных качеств, упоминать которые сейчас я не стану. Ты и сама знаешь о них. — Мне нравится моё одиночество, Виолетта. Я никогда никого не подпускала к себе близко. Даже если приходилось изображать теплоту и участие, внутри я всегда была холодна. Я никого никогда не жалела — это правда. И я никогда не смогу стать такой, как они. Потому что поняла уже давно — если хочу выжить в этом мире, то должна, пусть ненамного, но стать сильнее. А для этого нужно уметь притворяться. — Ты знаешь мою любовь к литературе, — мелодично протянула Виолетта. Да, Сольвейг это было известно. Бове не только учила её как быть настоящим обскуром, но и как стать настоящей ведьмой. Такой, чтобы её не отличили сами маги. Поэтому-то Вега умела делать волшебные палочки, умела колдовать с их помощью и даже старалась делать это вербально, хотя очень часто забывалась и творила чары мысленно. Маги почему-то не старались развивать в себе это умение, опираясь только на проводник собственной силы. Сольвейг знала многое о школьной программе, потому что когда-то Виолетта преподавала в Ильверморни и знала, как строится обучение колдунов. Юная Вегейрос варила лечебные зелья и яды, обрабатывала дерево для будущей палочки, лечила животных, травила аллигаторов слишком близко забравшихся к дому. В конце концов, девушка просто читала книги, потому что Виолетта настаивала на том, что она обязана быть образованной, и смогла ужиться в двух мирах одновременно: это было очень важно для обскуров. — Кто-то из классиков сказал: человек рождается и умирает в одиночестве. Может, нет ничего страшного в том, что он живёт один? Я не обвиняю тебя в том, что ты стремишься к уединению и спокойствию. Я лишь хочу сказать… — Виолетта, куда ты уходишь? Мне нельзя отправиться с тобой? — теребя край платья, перебила её девушка. — Вечность — это утомительно. Особенно под конец. Мне пора уходить. И ты знала это всегда. В конце концов, ты была всегда привязана ко мне больше, чем я к тебе. Я живу уже очень много лет. Я испытала всё, что только могла. Сольвейг предпочитала этого никогда не замечать. Но в глазах Виолетты Бове было столько тоски, что ею можно было бы отравить всех людей мира. — Ты росла на моих глазах, Сольвейг Вегейрос. И я почти начала считать тебя своим ребёнком. Взбалмошным, эгоистичным, иногда жестоким, себялюбивым, но ребёнком. Я знаю, что никогда не смогла бы заменить тебе мать. Я и не стремилась к этому. Я до сих пор помню свою — они покинули меня уже очень давно. Иди сюда... Сольвейг подошла ближе и уткнулась Виолетте в шею. Её руки обняли девушку, в после начали поглаживать тёмные пряди. — Никогда не становись сокрушённой, лишь сокрушением. Лжецам нужна хорошая память. Твой урок будет повторяться... пока ты его не усвоишь. Сольвейг всхлипнула, услышав знакомые слова. Виолетта любила заставлять её много раз повторять прошедший урок. Она была строгой наставницей. Строгой, но мудрой. — Прощай, Виолетта. Я не забуду тебя. Обещаю. Вега отстранилась и направилась в дом. Её здесь больше ничего не держало. В конце концов, она была почти совершеннолетней по меркам магов и достаточно взрослой для обскуров. Если бы не смерть родителей, то в это время Сольвейг бы обрела свои силы. Виолетта приняла своё решение. Она не станет её останавливать. Она отправится дальше. Перед ней лежит целый мир, который не заканчивается Луизианой.