***
Николай, высунувшись из люка, смотрел на тихий городок перед ними. Он казался таким мирным, спящим, но его цепкий взгляд уже выхватывал нетипичные для немцев детали — брошенный чемодан, коляску. Он спустился вниз: — Похоже город эвакуировали. Степан, сворачивай в проулок, в обход пойдем. Первая атака не заставила себя ждать. По обшивке танка вскользь прошелся снаряд. — Пантера слева, заряжай осколочный под брюхо! — отрывисто командовал Николай, продолжая движение прямо на врага. Один танк они подбили, но дальше идти наугад было нельзя. — Ждите, осмотрюсь, — Николай спрыгнул на мощеную улицу. Прикидывал расстояние и расположение улиц, слышал по звукам танков, как их окружают. Нет, не даст он фрицам их сцапать так просто. — Что дале скажешь, командир? — спросил Василенок. — Мы в ловушке, пантеры вокруг нас. Нужно отвлечь внимание. Кто у нас самый рисковый? — Ну, я пойду, — вызвался Волчок. — Смотри, — Николай рисовал в планшете схему — этот танк твой, мехвод услышишь выстрел — гони, прямо через стену здесь. — Но там же нет прохода, Микола, — всмотрелся в план Степан. — Значит теперь будет. Русский танк шел напролом, круша стены, сметая все на пути, вывернув за очередной поворот, они наткнулись на поджидавшую их пантеру. — Ионов, заряжай бронебойный! — Николай разворачивал башню наперегонки с вражеским танком. Башни медленно поворачивались, разворачивая дула орудий прямо друг на друга. Сейчас имело значение, кто из них первый успеет выстрелить. — Блядь, — выдохнул Степан, закрывая уши, ожидая в любой момент оглушительного взрыва. Прозвучал взрыв, но ожидаемой волны контузии не последовало. Они пытались разглядеть, что происходит. — Есть, мы успели, еще одна кошка горит, — радовался Ионов. Еще один немецкий танк внезапно вспыхнул, подбитый очередным осколочным. — Это что, Волчара? — Он чо, пантеру захватил? — Микола, гляди тут вон этот, черт с рогами, — Василенок указывал на немецкий танк с до боли знакомой фигурой, маячившей в проеме люка. Коля чувствовал яростную решимость уйти любой ценой, им есть за что сражаться, сейчас жизни дорогих ему людей полностью зависели от его умений, его реакции. Однако Коля не мог не признать, что Ягер — танковый ас, значит надо сейчас буквально влезть в его сущность, стать им, чтобы узнать следующий ход. Коля недобро прищурился, будь он на месте немца, он бы лично хотел схватить врага за горло, решить их противостояние один на один.***
Ягер в ярости хлопнул рукой по панели — вся операция по захвату рассыпалась, как карточный домик. Ивушкин безошибочно обходил его ловушки, и уже подбил пару его танков. Только что они буквально взяли в клещи русский танк, и вот результат — один из танков, опередив буквально на секунды, подожгли русские, а другой горел, подбитый вообще непонятно откуда взявшимся, снарядом. Ягер догадался, что кто-то из русского экипажа сумел захватить их же танк. Он вообще не понимал, почему русские до сих пор не пойманы — они ведь бежали из концлагеря, они ослабшие от пыток, голода и тяжелого труда люди. Как они еще держатся? — Наводчик башню на сто двенадцать, готовьтесь открыть огонь, — он вновь взял себя в руки и ситуацию под контроль. — Я не могу стрелять, там мои товарищи, — возразил солдат. — Твои товарищи мертвы, в танке напротив враг и сейчас он нас размажет, — рявкнул Ягер. Черт возьми, Ивушкин словно считывает все его ходы и планы, чувствует каждое приближение, пора лично положить конец этому затянувшемуся сражению. Он чуть ближе подъехал к русскому танку, вылез из люка, разводя руки в приглашающем жесте: — Теперь только ты и я. Дождался, пока командир выберется из люка, с холодной усмешкой стянул кожаную перчатку и швырнул на мостовую. — Вот так, да? — заорал Ивушкин.- Ну давай, Николаус! Они разъехались на мосту, готовясь идти друг на друга. Клаус прикидывал, что скорее всего снарядов у его противника — максимум один, значит он будет идти на полном ходу и маневрировать — других вариантов здесь не придумаешь. Ягер начал движение вперед, жестко говоря: — Я не буду тебя убивать, заберу твою башню, — его точный выстрел насквозь пробил цель, несмотря на попытки уклониться. — я возьму твой щит, — русский танк уходит влево, но четко выпущенный снаряд летит и сбивает тяжелый металл с танка. — и твои гусеницы — прищурился Ягер, выпуская очередной снаряд в противника. Скрежет металла покореженной гусеницы означал его победу. Вот только одного не учел — что сбитый с хода русский танк несется прямо на него. Ягер почувствовал тряску, удар многотонной машины о металл, и что их несло вбок, ломая ограду моста.***
Николай ошеломленно смотрел на свой экипаж. Все стихло — пантеру Ягера протащило довольно далеко, и наполовину вынесло за мост. Сейчас, пока не появились остальные немцы, самое время было уходить врассыпную. Николай откинул крышку люка, вылез и решительно двинулся к немецкому танку. — Командир, времени нет, танк-то наш того, дальше не поедет, сейчас фрицы набегут, уходим, — крикнул вдогонку Василенок. Но Коля словно не слышал его, он должен убедиться, что полностью раздавил врага. Иначе не будет ему покоя, слишком тесно ходить им по одной земле, слишком многое стояло между ними. Медленно Николай приблизился к танку, отметил открытую крышку люка, крепче сжал пистолет. — Где ты, Николаус? — тихо прошептал он. — Давай, я здесь. Слишком поздно он почувствовал движение позади себя, начиная поворачиваться и ощущая, как его шею обхватывает чужая рука, как другая рука, пользуясь неожиданностью нападения, крепко прижимает его руку с пистолетом к бедру, услышал буквально над ухом резкую немецкую речь: — Du hast verloren, Nikolai. — Ты проиграл, Николай.***
Ягер сидел в штабе, обсуждая с начальником лагеря происшедшее — лагерь до сих пор стоял на ушах. — Я считаю, поскольку вы успешно завершили операцию, то мы можем не сообщать в Берлин о сегодняшнем происшествии, — начальник лагеря предпочитал поддержать штандартенфюрера, ведь пока он сохраняет положение, всегда выгодно иметь в союзниках сильного покровителя. Ягер холодно улыбнулся: — Благодарю, но в этом нет необходимости. Я не стану скрывать ничего от фюрера. В принципе ничего непоправимого не произошло, девчонка поймана. А танкисты. ну что ж, я напишу блестящий рапорт, насколько опасны русские и какие тактики они применяют даже в безвыходной ситуации. Это даст и нам преимущество. Сам в это время вспоминал, как гневно отреагировал рейхсфюрер на его звонок. Ягер решил не делать ошибки, которая могла окончательно погубить его положение, сообщил Гиммлеру лично. Ответ до сих пор звенел металлом в ушах: — Вы должны извлечь максимум пользы для нас из этой позорной ситуации. И если через две недели я не увижу вас в Берлине с готовым лекарством, то больше не смогу защищать. Америка готова предоставить нам пенициллин на своих условиях, и фюрера это не может устраивать. Мы должны сами владеть технологией приготовления. Вы обещали, что уже все готово — исполняйте. — Штандартенфюрер, русский танк уже доставили вместе с экипажем. — Отлично, постройте всех заключенных во дворе. И еще найдите эту русскую переводчицу, я хочу чтобы именно она переводила им, — к нему снова вернулось хорошее настроение. Правда ненадолго. — Но.ее весь день не видно, разве вы сами не дали ей пропуск на свободный выход? Ягер яростно смял бумаги лежащие на столе, не задумываясь о их важности. Теперь он понял, почему в сумке Лины не нашли ничего.***
Лина держалась, стараясь не обращать внимания на боль в вывернутых и растянутых на весу руках, на болезненные голодные спазмы желудка, на уже сильно ощущавшуюся жажду. Она напряженно смотрела в сторону окна, боялась даже гадать, что сейчас происходило в приграничном городке. Уже садилось солнце, а она ничего не знала, удалось ли Коле пробиться. Тревога за любимого человека заставляла сердце сжиматься от страха. Если Ягер его схватит, то им можно только молиться, желая быстрой смерти. Но он еще не знает, что лекарство, надежно спрятанное в сумке Ани Ярцевой, скорее всего попадет на русский фронт. У нее неплохие шансы добраться на Родину — она ушла незамеченной и еще какое-то время переводчицу не хватятся в суматохе, поднятой в лагере, она одета как местная, она знает язык, думала Лина. Дверь скрипнула в камеру, вошел Ягер, холодно посмотрел на нее: — Вот и все, я поймал их. — Надеюсь перед этим он опять перебил все твои танки, — прошипела Лина. Ягер отстегнул из наручников ее руки, девушка не удержалась и упала. — Где она, эта сучка? переводчица-тихоня, ты ей отдала материал? — требовательно спрашивал Ягер. — Она уже успела пересечь границу, ищи ее теперь где хочешь, — злая усмешка скривила ее губы. Он жестко поднял ее рывком, не обращая внимание на болезненное шипение и потащил к окну. — Ну веселись дальше, дрянь. Она с задушенным вскриком увидела стоящий на лагерной площади танк, на башне которого беспомощно раскачивались тела повешенных. Экипаж, рискнувший совершить дерзкий побег, был уничтожен.***
Следующие дни Ягер провел словно в едком тумане. Ему бы срочно заниматься чуть не погубленной карьерой, а он каждый день идет в грязную камеру, пытаясь стереть из памяти стоящую перед глазами сцену, увиденную у озера. Лина — она стала его первым поражением, она умудрилась вызвать в нем эмоции, на которые он неспособен в принципе, она манипулировала им, позволив считать ее побежденной, она бросилась в объятия — и к кому? К его сопернику во всем, что имело для него значение — в мастерстве, в хитрости, в силе. Что ж, слишком она уверена в своей неприкосновенности, она просто не ценила хорошее обращение, забыв, что его не бывает в концлагерях. Он накажет ее унижением. — Здесь в лагере, заключенным полагается выглядеть по-другому, — холодно цедит, глядя в презрительные глаза, висящей в цепях девушки, наблюдает, как солдат неровно срезает рыжие пряди, мягко слетающие на грязный пол. -Ты собственность третьего рейха, тебе не полагается другой одежды, кроме той что выдают здесь, — он с треском, помогая себе ножом, рвет в лохмотья ткань ее рубашки, кромсает брюки. Швыряет под ноги лагерный балахон: — как надоест валяться полуголой — оденешь. Он накажет ее болью. — За побег тебе полагается как минимум тридцать ударов, — к девушке подходит солдат, замахивается стеком.- Считай за мной, собьешься — начинаем сначала. Один, два, три, четыре, пять — она молчит, вздрагивает всем телом, но не звука из прикушенных губ. И Ягер вместо удовлетворения снова чувствует, заставляющий терять контроль, гнев. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, — она молчит, слышны только судорожные вздохи, по подбородку из прокушенной губы течет струйка крови. — Штандартенфюрер, она отключилась, — солдат остановил экзекуцию.- Мне продолжать? — Мы продолжим завтра, — Ягер окидывает взглядом безвольно поникшее тело и резко идет к дверям. Сам чувствует, что надо остановиться, и он прекратит ее наказывать, если она проявит раскаяние, хотя бы заплачет, попросит его остановиться. На следующее утро девушку приводят в сознание, выплеснутым в лицо ведром воды, и снова один, два, три, четыре, пять… На этот раз она отключается на двадцатом ударе. — Ты ее убиваешь, — негромко сказал ему Тиллике.- Посмотри, еще немного и ее руки придется ампутировать, мне сказали девчонка уже не пытается ни есть, ни пить. — Что, решил побыть рыцарем? — резко ответил Ягер.- Забыл уже, что неблагодарная дрянь заслужила все это и даже больше? — Не забыл. А вот ты похоже уже не помнишь, что у кое-кого положение сейчас на волоске от краха. Она нужна тебе, чтобы вернуться в Берлин. Он и сам не понимал, сколько еще боли причинит ей, пока ждет, чтобы исчезла едкая горечь, насквозь пропитавшая душу. Оказалось, что ее боль не в состоянии принести ожидаемого облегчения, все стало еще хуже. Ягер помолчал, затем ответил: — Есть еще кое-что и потом я примусь за работу. Вечером пришел в ее камеру, солдат внес переносную жаровню, железные щипцы. Лина с ужасом смотрела на эти приготовления. — Ты знала, что особо неподдающихся пленников клеймят свастикой, нет? Но тебе я приготовил нечто другое, — он стянул с пальца тяжелое на всю фалангу старинное семейное кольцо. На белом золоте выпукло переплетались его инициалы. Лина поняла, что он задумал и в отчаянии вскрикнула: — Ненавижу тебя. Ягер подошел к ней, резко притянул за волосы, впился злым поцелуем-укусом и выдохнул в ее сжатые губы: — Аналогично. Солдат подал ему раскалившиеся кольцо, Ягер схватил ее руку словно в тиски. Рванул ткань, обнажая предплечье. Лина судорожно пыталась увернуться, но в ее состоянии это было бесполезно. Когда раскаленный металл врезался в ее плоть, она как со стороны услышала свой крик, перед глазами все плыло от слабости и боли. И холодный ненавистный голос обволакивал ее, проникал в уши: — Теперь каждый будет знать, что ты моя собственность. И тебе самой больше не забыть об этом.***
Больно, Господи есть ли в ее измученном теле хотя бы один нерв, не прошивающий током боли, Лина не знала. Как не знала и того, сколько уже дней прошло после их побега. Избитая спина не давала найти ни одного положения на деревянных досках, чтобы не впиваться болью в ее мышцы. Ожог на плече вызывал озноб и горячо пульсировал. Про свои руки вывихнутые в суставах, израненные в запястьях и посиневшие, Лина старалась не думать. Она не могла без болезненного стона даже пальцем пошевелить. Ее всего на несколько часов короткого сна высвобождали из тяжело звякавших цепей. Лина как в тумане увидела, что в очередной раз ей оставили на полу железную кружку с водой и кусок хлеба. Слабая усмешка скользнула по губам — будто она в состоянии подняться и взять что-то отекшими, не слушающимися ее, руками. Ничего, скоро все закончится, ее мозг медика анализировал состояние тела, скоро она сможет уйти туда, где уже никто не причинит ей боль. Память вернула образ Коли, крепко сжимавшего ее в объятии -Я к тебе вернусь. Она закрыла глаза, Коля, его не было среди повешенных, а это означало, что его убили раньше, пока шел бой. Она прошептала: — Это я к тебе вернусь, ты меня дождись.***
Ягер тихо вошел в камеру, подошел к девушке. По ее позе он видел, что ей больно, он нахмурился увидев нетронутую еду, валяющееся рядом с койкой потрепанное одеяло. Он увидел вблизи результат своей ярости — через разорванную ткань были хорошо видны синяки на белоснежной когда-то коже, кисти ее рук представляли собой сплошную гематому, кожа ни запястьях изрезана металлом наручников. Пожалуй на этом он и остановится, Тиллике прав, девчонка нужна им. К тому же теперь узнав, что такое боль, вряд ли она осмелится еще на какие-либо выходки. Он отошел к двери, приказывая нести аптечку, еду. Бесстрастными ловкими движениями стал стягивать с девушки изорванную одежду, подобрал, так и валявшееся на полу темное платье. Быстро одел ее, стараясь не задевать багрово пламенеющую корочку недавнего ожога. Лина открыла глаза, зашипев от боли, напряженно следя за каждым его движением. Ягер в это время обрабатывал спиртом ее раны, приподнял ее, усаживая, затем взял принесенную тарелку с супом: — Ешь. Лина покачала головой. Он вспомнил про поврежденные руки девушки, чертыхнулся, присел рядом, поднося ложку к ее губам: — Давай, не испытывай мое терпение, ты же понимаешь, если я начну заставлять, то тебе вряд ли это понравится. Лина подумала, что нет смысла провоцировать его на новые унижения, она догадывалась о его методах. Позволила ему кормить себя, вопросительно посмотрела в бесстрастное лицо: — Что дальше? — Дальше ты приходишь пару дней в себя и отравляешься в лабораторию, — ровно ответил он. — Нет, больше ты не загонишь меня в угол, — Лина спокойно смотрела на него.- Я больше не стану ничего делать. Оказывается с болью тоже можно жить. А твой грязный шантаж больше не сработает, мне все равно скольких ты убьешь, они уже обречены, все эти люди здесь — вы убиваете каждый день. Ягер ответил ей нечитаемым взглядом. Он думал, что меньше всего даже сейчас она похожа на униженную, сломленную жертву. Внутренняя сила и достоинство по-прежнему читались в зеленых глазах. Он вдруг ощутил, что желание ее сломать, причинять боль схлынуло, словно волна. Осталось сожаление и понимание того, что она никогда не будет принадлежать ему, несмотря на то, что находилась сейчас полностью в его власти. Неожиданно для себя, у него вырвалось: — Почему? — Почему — что? — Почему именно он? Почему ты убежала, заведомо зная, что я уничтожу вас обоих? — Потому что не могла иначе. Возможно повстречайся мы раньше, ты получил бы меня. Я всегда была слабой, я боюсь жестокости, я скорее всего бы уже сдалась, — Лина теперь перед ожиданием смерти могла говорить искренне.- А любовь — это сила, она способна на многое. Никому не дано измерить ее силу. И теперь, когда он мертв, для меня больше ничего не имеет значения. Тебе придется меня убить, в этом я пойду до конца. Ягер стиснул челюсть, испытывая злое бессилие перед ее словами. Он верил, что она не изменит решение по-хорошему, а это означало, что придется и дальше ломать ее. И он вынужден хладнокровно действовать, следуя избранной тактике, и при этом рисковать ее потерять. Он тихо поднялся с койки, бросив на нее почти сожалеющий взгляд: — Я ведь тоже пойду до конца.