***
— Что? — недоверчиво повернулась Лина к сидящему рядом с ней Ягеру. Только что, прямо в машине он сообщил ей, что с завтрашнего дня она будет ездить в клинику доктора Штрауса.- Чем я ему могу быть полезна? В лаборатории я по крайней мере делаю то, что хорошо умею. А что мне делать там? Я не такой уж блестящий врач, сомневаюсь, что у него нехватка светил медицины. — Милая ему виднее, чем ты можешь быть полезна Германии — а именно за этим ты здесь и находишься, — Ягер говорил скучающим тоном, его рука в это время медленно скользила по бедру девушки. Лина яростно отстранилась: — Нет, я и близко не подойду к этому мяснику. Одно дело работать на изобретение лекарства, другое… — Ты кажется забыла, что права выбора у тебя в этом случае нет, — Ягер жестко привлек ее к себе, сжимая талию девушки и вновь накрывая ее бедро ладонью. — Как и в этом. Он и сам удивлялся, как быстро ее протесты будят в нем желание немедленно доказать ей, насколько беспомощны ее попытки, что рано или поздно она подчиняется его страсти, что ненависть не мешает ей по ночам сгорать в чувственном водовороте. — В чем дело, ангелочек? Мне казалось ты научилась терпеть мои поцелуи. — К этому невозможно привыкнуть, — Лина отвела глаза от его насмешливого, привычно-холодного взгляда. Последние месяцы это разрывало ей душу, обжигало чувством вины, бессилия, ненависти к нему, к себе. Она чувствовала себя ничтожно слабой, списывала реакцию своего тела на гормоны и физиологию, но факт оставался фактом — все ее грандиозные планы испортить удовольствие от физической близости рассыпались, словно пепел на ветру. Она уклонялась как могла, но прекрасно осознавала еще со времен лагеря, что при всей ее ненависти, почему-то именно физического отвращения Ягер у нее не вызывал, что всегда между ними было это, пугающее ее, притяжение на физическом уровне. И все же это было неестественно, он был и остается для нее врагом, он причинил ей боль, она вообще любила другого мужчину. С Колей она узнала и настоящую нежность и силу боли, рвущей душу на части от боли родного человека, и силу любви, способной на любые жертвы. Было тяжело переносить обстоятельства, разделяющие их, но еще тяжелее выносить, то, что Ягер бесцеремонно своими прикосновениями пытается уничтожить любую память о нем.***
С первого дня, как Ангелина переступила порог клиники Штрауса, она поняла, что до этого все что она считала человеческим адом — это очень слабая формулировка. Именно здесь царил настоящий ад на земле — на людях испытывали препараты, их травили разнообразными ядами, делали самые мерзкие, калечащие операции. В палатах царила атмосфера бесконечной боли, ужаса умирающих людей. Кроме Штрауса, был еще доктор Раш — настоящий маньяк, проводил все операции без наркоза, имел неиссякаемый источник новых извращенных предложений, по проведению опытов. Третий доктор — физиолог профессор Крузе, говорили был учителем самого Штрауса, молчаливый тихий человек, державшийся всегда в стороне от коллег. Еще были санитары, выполняющую грязную работу — по большей части их набирали из концлагерей, позволяя жить чуть лучше, чем остальным жертвам, и заменяли через три-четыре месяца новыми. Первым же заданием, которое ей дал доктор Штраус заключалось в приготовлении смешанных штаммов разных бактерий, которые затем предстояло вживить в открытые раны подопытным. — Простите, но я не понимаю смысла данной процедуры, — осмелилась возразить Лина. — Я хочу сказать, стоит ли тратить время и средства на то, что понятно и так? Они естественно заразятся и. — Мы будем испытывать препарат сульфаниламид, — вежливо ответил доктор. — Уж вы-то должны понять, вы только что сами изучали действие пенициллина. — Когда мы работали над ним, мы тестировали на мышах, — глухо сказала Лина. — Дорогая, физиологию человека нужно изучать не на мышах и морских свинках, а на человеке, иначе не будет нужного результата. И больше не задавайте подобных вопросов. Приступайте к своей работе.***
— Почему ты не ешь? — требовательно спросил Ягер. — При твоих условиях работы ты должна полноценно питаться. — Аппетита нет, — пробормотала Лина, откладывая вилку в сторону. — Ты в последнее время вообще ничего не хочешь, — Ягер изучающе смотрел на девушку. — Надо же, какой ты заботливый, — взвилась Лина.- А то, что я хочу последнее время пустить себе пулю в лоб, тебя не беспокоит? — Мы оба знаем почему ты этого делать не станешь, правда? — Ягер говорил с ней спокойно-снисходительно, словно с ребенком, которого не воспринимают всерьез, и это окончательно взбесило Лину. — Ягер, я серьезно, есть предел всему, но то, что я вижу последнее время — это за гранью зла вообще. Так извращенно, омерзительно использовать самую благородную профессию, растереть все принципы медицины! Ты сам варишься в этом адовом котле, теперь и меня макнул по самую макушку. — она измученно посмотрела ему в глаза.- Я никогда тебя не просила, но сейчас готова умолять, не заставляй меня настолько кромсать душу. Ты пойми, ведь кровь и смерти невинных людей теперь и на моих руках. Я не вынесу этого, пожалуйста… — Лина, теперь уже ничего не изменишь, просто делай свою работу, — бесстрастно ответил Ягер.- Вполне вероятно, ты скоро вернешься в лабораторию, генерал Штраус часто уезжает в концлагеря, за пополнением материала. На самом деле до спокойствия ему сейчас было далеко — он прекрасно понимал, если девушка хоть раз поддастся на порывы своей совести, ее ждет смерть, от которой даже он не сможет спасти. Он проклинал на все лады и генерала Штрауса, и себя за то, что не спрятал ее вовремя. Он ведь считал, что она будет работать в гуманных условиях, пусть и с неохотой отдавая свои знания, но все же без риска, и не будучи зависимой от кого-то помимо него. Сейчас же ситуация выходила из-под контроля, причем его самого уже начинали беспокоить причины которые могли побудить кровавого доктора так вцепиться в девушку. Через несколько дней он решил поговорить с доктором, пытаясь узнать сколько времени он еще будет нуждаться в услугах Лины. И услышал очень вежливый, но не предполагающий спора ответ, что безусловно русская очень разносторонне талантливый врач, и он какое-то время еще продержит ее в клинике, где так много работы, на благо фюреру и стране. И что оберфюрер может не беспокоиться — девушку будут беречь от всяческих опасных факторов, для грязной работы у них есть санитары. Ягеру только оставалось согласиться.***
Лина поставила в термостат колбы с колониями бактерий и устало присела на стул. Она сжала руками виски — голова буквально раскалывалась от боли. Последние несколько часов из ближайшей палаты непрерывным потоком неслись стоны, мольбы о помощи — там находились подопытные люди, которых Штаус поил морской водой в целях приобретения опыта, что будут происходить с человеческим организмом. Ничего хорошего, естественно, не происходило — люди страдали от обезвоживания, галлюцинаций, умирали в мучениях. Лина решительно взяла со стола графин с водой, стакан и зашагала в коридор. Неожиданно она почувствовала на своем плече твердую руку — ее остановил профессор Крузе. — Вам не стоит делать то, что вы задумали, фройляйн, — тихо сказал он. — Санитары ушли получать норму спирта, сейчас тут никого нет, — Лина отодвинулась.- Я не могу слышать эти крики о помощи, я лучше рискну. Она пораженно замолчала, глядя как из палаты выходит Штраус собственной персоной в сопровождении медсестры. Профессор мягко подтолкнул ее обратно и сказал: — Теперь вы видите? Здесь невозможно ничего скрыть. Здесь просто нужно делать свою работу с удовольствием или без, но другого выхода нет. — Позиция труса, — Лина презрительно посмотрела на него.- Да, может вы чуть лучше них, может вам не доставляют удовольствия садистские опыты, но вы на одной стороне с ними. А уж у вас-то выбор был, вы не пленный из концлагеря!***
— Влево, уходи! — Николай отрывисто отдавал команды.- Гони, мехвод, давай! — Но по этой траектории скорость рассчитана… — Тебе сказано, гони на полную! — рявкнул Николай.- И макет стены ты тоже снесешь, приказ слушать своего командира! Он был близок к отчаянию — экипаж из вчерашних мальчишек, воспитанных на строгих правилах вермахта, которыми в полной мере он вроде как не имел права командовать, которым сложно было объяснить, что иногда нужно действовать далеко не по уставу. Он прильнул к смотровому окну — мехвод все же пробил деревянный макет и они вышли к танку оберфюрера, так как он хотел — неожиданно и сзади. — Башню на сто двенадцать, быстро, заряжай осколочный! — Николай напряженно смотрел, как танк Ягера тоже разворачивает башню. — Быстро, шевелитесь, представьте, если не успеете, враг размажет нас сейчас бронебойным! Николай понимал, что возможно это последний шанс, ведь это не первая попытка, они сходились на полигоне с Ягером уже много раз. И пока что победа была не за ним. Коля опасался, что Ягеру просто наскучит эта новая игра. — Осколочный попал, полное поражение противника! — услышал он сзади удивленные голоса.- Мы попали в танк оберфюрера! — Сука, я достал тебя, — неверяще засмеялся Николай и оглядел свой, ошалевший от неожиданности экипаж.- Курсанты, вы небезнадежны! Ягер не выглядел ни раздосадованным, ни удивленным, когда Коля вошел в его кабинет — лишь холодные глаза чуть блестели знакомым насмешливым выражением. — Ну что ж, Николай, поздравляю с победой. Я, как и обещал, выполню одну твою просьбу., — Клаус вновь лучился добродушием.- Надеюсь ты не будешь требовать от меня заведомо невыполнимых вещей? — Пропуск на свободный выход включен в этот список? — Николай в упор смотрел в насмешливые глаза. — Ты же помнишь причины, по которым до сих пор не планировал побег? — Помню, помню. Ягер развернул к себе пропуск, подписывая и заговорил уже другим тоном, холодным, жестким: — Каждое воскресенье у тебя свободный выход в город, если ты не возвращаешься к назначенному времени, это расценивается как попытка побега и карается соответственно. Если ты что-либо осмелишься затеять в городе, ты попадешь в руки гестапо, и все, что с тобой происходило до этого, покажется просто курортом. Ты меня понял?***
— Эй, ты, русская иди сюда, будешь мне ассистировать, — Лина вздрогнула от резкого окрика доктора Раша. Ее наметанный глаз не мог не отметить неестественно блестевших глаз немца, зрачки сузившиеся — скорее всего он опять под морфином, — поняла девушка. Она боялась этого неуравновешенного морфиниста, стараясь лишний раз не попадаться ему на глаза. — Но ведь я не хирург, — спокойно ответила Лина, отводя глаза. — Для того, чтобы оттяпать руку с гангреной, сойдешь, — Раш грубо торопил ее — шевелись, вы русские, все ленивые свиньи. Девушка послушно подавала инструменты, выполняла хорошо знакомые манипуляции, собрав все моральные силы в узел — приходилось работать под хриплые крики человека, которого кромсали на живую. Раш сделав операцию, оставил ей всю грязную работу — Лина, не жалея антисептика, обработала культю и теперь старательно зашивала мышцы. Она выдержит и это испытание, ведь благодаря ему, она получила неожиданный подарок — сейчас она одна в операционной и буквально в двух шагах шкафчик с лекарствами. Она решительно сжала в кармане халата две пробирки с водой и шагнула к шкафчику. — Что за грохот? Эта дрянь что, заснула на ходу? — доктор Раш ворвался в операционную, позади него маячил Штраус и профессор. — Простите меня, я разбила… — Лина в страхе смотрела на вошедших мужчин. — Что ты вообще делала у шкафа с лекарствами? — орал Раш, — тебе было сказано привести в порядок руку этой мрази, а не бродить по операционной. — У меня нитки кончились, я отошла взять и вот задела, — у девушки под ногами в лужице блестели крошечные стеклянные осколки. — Что именно вы разбили? — мягко спросил доктор Штраус, его глаза сверлили Лину, казалось проникая рентгеновскими лучами в голову. — Ампулы со снотворным кажется, — испуганно ответила девушка.- Я потянулась вот на эту полку, где материалы для операций и рукавом смахнула вот здесь. Штраус проследил траекторию ее движения, продолжая невозмутимо спрашивать: — Сколько ампул вы уничтожили своей неуклюжестью? — Шесть…да шесть, — Лина еще раз вгляделась в осколки на полу. — Вы внесете в журнал списания препаратов эти ампулы, и укажете причину, все как есть распишите, — Штраус говорил тоном, в котором сквозь показную мягкость пробивались железные ноты.- И если подобное повторится, буду вынужден серьезно поговорить с обрефюрером. Для врача вы позволяете недопустимый непрофессионализм. — Конечно, герр Штраус, — Лина торопливо собирала в кусок марли осколки стекла. Она слышала, как Раш и Штраус вышли в коридор, как они все еще ругали на все лады тупость и неуклюжесть русских и только выдохнула, ничего, пусть. С недоверчивой улыбкой вытряхнула из контейнера для использованных материалов пять ампул снотворного. Ее расчет был прост — брезгливые немцы в последнюю очередь стали бы рыться в окровавленных бинтах. Еще одна ампула затерялась где-то, пока она второпях одной рукой прятала снотворное, другой — показательно изображала разгром на полу. И только тут поняла, что в операционной по-прежнему находится еще один человек. Она медленно подняла голову и встретилась глазами с профессором Крузе, который весь этот разговор молча простоял на одном месте. Он нагнулся, вытащил из-за ботинка шестую ампулу снотворного и протянул ее Лине: — Кажется это ваше, фройляйн.