***
— Где вы находились весь сегодняшний день, фройляйн? — Я была в ординаторской, нужно было заполнить карточки, писать заключения. Доктор Раш принес мне довольно большой объем работы. Уже неделю Ангелина не могла спокойно смотреть на пациентов очередной экспериментальной палаты. Им вводили внутривенно все, на что хватало фантазии у Раша и Штрауса — смеси гормонов, различные вещества — хлороформ, фенол. Каждый день люди умирали в ужасных мучениях. К этому невозможно было привыкнуть, но особую боль вызывали два пациента. Лина уже пару дней наблюдала, как в страхе, ожидали смерти женщина и ребенок. Ребенок — маленький ангел в этом аду, исхудавший, голубые глаза с детского личика смотрели усталым взглядом старика, повидавшего многое. Его мать дрожала и прижимала тельце сына к себе, всякий раз, когда по палате проходили врачи или санитары. Неужели только смерть способна остановить это безумие, может быть пара спасенных жизней смогут перекрыть все ужасы, стоявшие перед ее глазами последние месяцы? — тяжелым укором постоянно звучали в голове девушки мысли. — Кто-нибудь может подтвердить, что вы до вечера не покидали ординаторскую? — Я находился вместе с ней практически все время, писал научный проект и выходил только на короткое время отдать необходимые распоряжения персоналу. — Профессор Крузе, во время вашего отсутствия она находилась одна? — Нет, в ординаторскую часто заходили санитары, какое-то время присутствовал доктор Раш. — Что именно вы задумали, Лина? — услышала девушка голос профессора Крузе за спиной. Быстро обернулась, сердито глядя в его невозмутимое лицо: — Вас это не касается. — Если это не очередной акт милосердия, то одна вы не справитесь, — мягко ответил он. — Уж не вы ли собрались мне помочь устроить побег? — девушка боролась с недоверием, глядя в бесстрастное лицо профессора. — Зачем вам делать подобное, если годами до этого вы спокойно калечили этих людей? — У меня дочь вашего возраста, и когда Гитлер пришел к власти, Отто намекнул мне, что происходит с недовольными режимом. Мою дочь, несмотря на арийское происхождение ждал бы концлагерь, — просто ответил Крузе. — Допустим, вы говорите правду, — медленно сказала Лина. — Что же тогда заставляет вас сейчас рисковать вашей безопасностью? — Недавно я узнал, что моя дочь примкнула к группе сопротивления, организованному студентами. Каждый день они рискуют — клеят листовки, проводят тайные митинги, выражая протест столь бесчеловечного истребления людей. Если их раскроют, то их ждут пытки в гестапо и казнь. Как я могу продолжать трусливо сидеть, если даже молодые девушки не боятся бороться с этим злом? Лина довольно долго смотрела ему в глаза и, наконец, решилась: — Мать и ребенок. Я хочу попытаться спасти их. Профессор Крузе молча что-то обдумывал. Лина, не выдержав напряжения, торопливо заговорила: — Одного ребенка спасать не имеет смысла. Он еще маленький, он не выберется отсюда сам. Мужчина вздохнул и ответил: — Вот как мы поступим. — Профессор Крузе, у нас есть данные, что сбежавшие были пациентами восьмой палаты. Женщину с ребенком засекли сбегающими со стороны медблока. По словам санитаров, они были признаны умершими. Как возможна подобная ситуация? Вы констатировали смерть этих пациентов? — Нет, я находился в послеоперационной палате, когда санитары пришли увезти трупы в крематорий. Они погрузили на носилки тех, кого сами сочли мертвыми. — Да, мы проверили эту информацию, это так. Но санитары утверждают, что вы отправили их выполнять другую работу и эту партию трупов им пришлось оставить прямо в коридоре. — Я напомнил им, что в приоритете срочно избавляться от умерших в инфекционной палате в целях эпидемиологической безопасности Это был чудовищно рискованный план, в котором не хватало многих деталей, который мог провалиться в любую минуту. Ранним утром, до работы, Лина незаметно проскользнула в палату, долго объясняла перепуганной женщине, что от нее требуется, рассчитала дозу снотворного. После этого зашла в ординаторскую и знала, что до вечера ей придется все время быть на виду. Теперь все зависело от профессора, который, рассчитывая время действия снотворного, должен был именно на фазе глубокого сна направить санитаров в палату. После того, как те сочли их пациентов мертвыми, требовалось отвлечь их внимание, допустим, срочно отправив в палату к умирающим от тифа. После этого Крузе подменил оставленные тела на уже настоящие трупы, которых в избытке было в палатах лагерного госпиталя, спрятав в пустой кладовке мать с ребенком. Дождавшись вечерних сумерек, осторожно выпустил проснувшихся пациентов — дальше им предстояло действовать самим, укрыться на территории лагеря и пробовать уйти дальше. Они рассчитывали, что уже никто не станет искать женщину и ребенка, если утром их погрузили на носилки для отправки в крематорий. — Профессор Крузе, как вы считаете возможной такую ошибку, что людей посчитали умершими, а они чудесным образом воскресают и больше того, бегут из лагеря? Это похоже, по-вашему, на случайность? — Почему нет, Отто? Этим подопытным ты лично вводил смесь гормонов, вытяжки из мозга животных. Подобные вещества у ослабленных людей вполне могли вызвать замедленное сердцебиение, угнетенность дыхания, нечто вроде комы. — Да, но была констатирована смерть, это все же вряд ли можно перепутать с обмороком или комой. — Ну что я могу сказать? Возможно нам стоит пересмотреть нормы спирта для санитаров, еще лучше запретить во время смены употреблять его вообще. От них уже с утра перегаром разит, и заметь, именно они осматривали пациентов. Лина вышла из ординаторской, ее нервировало присутствие доктора Штрауса и Раша, который периодически смотрел на нее, словно прикидывая, с чего начать очередной опыт. Повинуясь интуиции, девушка вернулась к дверям и услышала: — Вы уверены, Отто, что девчонка попадется? — Конечно, Макс. Я ни на минуту не поверил в историю о разбитых ампулах. — Почему тогда она еще не поймана? — Русская хитра, она потихоньку избавляется от особо тяжелых подопытных, но попробуйте это доказать — ведь их смерть вполне естественна в этих условиях. — Но тогда как вы собираетесь ее поймать? Она должна совершить нечто такое, чтобы Ягер не смог ее вытащить. — И она совершит, не сомневайтесь, Макс. Я давно за ней наблюдаю, она, как и многие русские, подвержена этой глупой жалости, которая рано или поздно заставит совершить необдуманный поступок. Например, спасти ребенка — я уверен, она не просто напоит его снотворным. Нет, ради ребенка уже можно пойти на подвиг. — Не могу дождаться, когда она попадет ко мне в руки, знаете, здесь все труднее найти девку, которая не выглядит, как ходячий скелет. — Макс, я конечно не против ваших развлечений, но помните, что она нужна мне живой… Лина отшатнулась, зажав ладонью рвущийся крик — тяжелые волны ужаса буквально парализовали ее, скручивая внутренности в беспорядочный узел, не давая дышать. Все это время проклятый доктор Штраус оказывается, как паук оплетал ее своей паутиной, загоняя в ловушку, специально подводил ее к грани срыва. От его слов веяло каким-то жутким чувством безысходности — если ей были хотя бы понятны мотивы Раша, то причины заинтересованности Штрауса даже не хотелось выяснять. На ватных ногах Лина отошла подальше от ординаторской, остановилась у ближайшего окна, пытаясь открыть его и вдохнуть немного свежего воздуха. Долго стояла, вглядываясь в вечерние сумерки и обреченно думала, что вряд ли она выйдет живой из этих стен. Что ж, ей остается только с мужеством принять последствия своих действий. Почувствовала, как ее плеча коснулся солдат: — Ты идешь со мной, в штабе срочное собрание.***
— Заключенные пойманы и доставлены, — резкий голос оберфюрера, прервал тягостное молчание в лагерном штабе.- Доктор Штраус, вы закончили допрос? — В общем да, но некоторые детали остались еще невыясненными, — медленно ответил Штраус. — У вас есть конкретные доказательства ее вины? — Нет, но повторяю… — Я останусь и мы выясним детали, — Ягер, не сводя с Штрауса взгляда, который не предусматривал возражений, кивнул Ангелине, — идем. Она торопливо вышла за ним на крыльцо, следуя к машине и успела увидеть, как возвращаются солдаты с собаками, и что возле крыльца небрежно брошены два изувеченных, окровавленных тела. Едва не закричав, она остановилась, чувствуя что сейчас лишится сознания, спазм перехватил грудную клетку. Ягер железной хваткой подхватил ее за локоть, встряхнул хорошенько и яростно прошипел на ухо: — Возьми себя в руки, маленькая идиотка. Если бы их взяли живыми и они заговорили, на их месте была бы сейчас ты. Дотащив ее к машине, развернул к себе и спросил: — Быстро говори, ты одна это сделала? От твоего ответа зависит, доживешь ли ты до утра или нет. Лина в отчаянии смотрела в его, давящие гневом глаза, раздумывать о том можно ли довериться, времени не было. Нетрудно было решиться умереть, но ведь она теперь знала, что Штраус приготовил для нее вещи похуже смерти. Едва понимая, что делает девушка медленно покачала головой.***
Ягер возвращался домой в смешанных чувствах. Этот долгий день казался бесконечным. С того момента, как он приехал в лагерь за Линой, напряжение не отпускало, волны гнева мешали мыслить хладнокровно. Чего ему стоило взять на себя операцию по поимке заключенных, даже не хотелось вспоминать. Нетрудно догадаться, кто помог сбежать из медблока несчастным узникам, сложность состояла в том, чтобы успеть самому перехватить их и заставить молчать. Ему пришлось вспомнить давно забытые навыки охоты, правда последний раз он ходил на охоту еще с отцом, будучи мальчиком, и охотились они не на людей. Когда собаки взяли след, Ягер, стараясь не привлекать внимание остальных солдат, быстро ушел в сторону. Пробираясь между деревьями, прислушивался в какой стороне еще идут поиски, прикидывал, как скоро обнаружат сбежавших другие, его цепкое внимание отмечало каждый шорох. Неожиданно остановился, услышав глухое рычание, почувствовал, рывки поводка — с дерева на него смотрели две пары испуганных глаз. Женщина, дрожа прижимала к себе ребенка — сейчас нужно было действовать быстро, пока не прибежали остальные. Еще никогда ему не приходилось делать подобное тому, что он собирался сделать сейчас. По крайней мере стрелять в упор, глядя в детские глаза, точно. Ягер вздохнул, щелкнул взведенным курком, целясь прямо между испуганных маленьких глаз и кивнул женщине: — Runter oder ich schieße. — Слезай, или я выстрелю. Женщина поняла его, даже не без перевода, поняла по глазам, по не дрогнувшей руке, которая удерживала на прицеле ее ребенка. Медленно стала спускаться, помогая сыну, смотря на Ягера в немой мольбе: — Пожалуйста..... Ягер услышал приближающийся лай собак, топот сапог по земле и отпустил поводок, удерживающий овчарок: — Nehmen. Он чувствовал к себе почти отвращение, все-таки война для него — это нечто другое, чем бессмысленный садизм. Душу рвало осознание, что он пошел наперекор своему долгу, да что там, просто послал к черту военный устав. Укрывательство преступления, совершенного Линой — он даже не рассматривал возможность выдачи ее Штраусу, а сейчас только что уничтожил доказательства ее вины. Уже не первый раз проклятая девчонка как-то умудрилась стать между ним и его долгом, и это не могло закончиться для него ничем хорошим. Вернувшись в лагерь, он буквально за руку вытащил ее из тесной комнатки штаба, понимая что еще не все кончено, что даже без прямых улик дело придется как-то заминать. А эта идиотка чуть ли не в обморок стала падать, при виде тел, которые солдаты приволокли в лагерь. Черт с ней, колебался Ягер, если сейчас выдаст себя, значит так тому и быть, неизвестно еще, кто помогал ей проворачивать эти аферы. Ивушкин? Глядя в бледное лицо Лины, распахнутые в отчаянии глаза, резко спросил: — Говори, ты это сделала одна? Если сейчас начнет юлить и, как всегда, лепетать пламенные речи о своей ненависти к нему, просто бросит ее здесь, и пусть Штраус доводит допрос до конца. В глазах Лины паника понемногу сменилась странным выражением, которое он уже видел однажды — борьба с недоверием, мольба о помощи и, наконец, она покачала головой, доверяясь ему. Глядя на нее и понимая уже, что сейчас сделает все для того, чтобы вытащить ее отсюда, Ягер вновь вернул хладнокровие и развернулся к зданию. На крыльце стояли комендант, доктора, солдаты. Штраус с легкой издевкой спросил: — Это вы называете пойманы и доставлены? Здесь лежат два трупа. — Они бежали, причем решили разделиться, я должен был как-то задержать их, — Ягер небрежно пожал плечами. — Мать в последний момент проявила агрессию, пытаясь защитить ребенка, собак было уже не остановить. К тому моменту, когда я оттащил их, было поздно. — Похоже, Отто, мы только что видели великолепный пример материнского инстинкта. Женщина воспользовалась ошибкой санитаров и пряталась в кладовке, там уже обнаружены пустые носилки. Трупов было много, естественно никто пересчитывать не стал. Дождавшись темноты, они пытались бежать и, как видишь, она до последнего защищала свое дитя, — голос профессора Крузе звучал убежденно-размеренно. Ягер присмотрелся к нему, вспомнил что ходили слухи, что поначалу профессор категорически не одобрял идею опытов над людьми. Скорее всего, именно он и помогал Лине, больше здесь просто некому. Прекрасно, теперь он вынужден каким-то образом спасать и шкуру этого старого дурака, оставлять его на Штрауса, который скорее всего не верит им, нельзя. Если профессор причастен к побегу, Штраус рано или поздно может заставить его говорить.***
И даже в конце этого поистине бесконечного дня Клаус не чувствовал спокойствия. Покидая лагерь, он понял, что нажил в лице Отто Штрауса врага, а это значило не расслабляться в дальнейшем. С личным врачом и другом Гиммлера, хочешь-не хочешь, придется считаться. Он поехал в училище, все еще подозревая Ивушкина в причастии к сегодняшним событиям. После их короткой ожесточенной стычки понял, что Николай возможно и ни при чем. Если он действительно любит Лину, было бы полным идиотизмом позволить ей так рисковать собой. Ягер ограничился тем, что временно забрал его пропуск — пусть посидит пока, а он еще подумает стоит ли его возвращать. Лина — как же он зол на нее, упрямую девчонку хотелось придушить голыми руками, а кстати, как он с ней поступит? Клаус озадаченно подумал, что действительно не знает как поступить. Отчасти была его вина, что она оказалась в непереносимых для нее условиях работы, он не сможет опять избить или калечить ее, теперь нет. Выполнить свою давнюю угрозу и расправиться с Николаем? Тоже нет — во-первых, с ее характером еще хватит ума отравиться или еще как-то уйти вслед за ним, во-вторых, что-то мешало позволить умереть под пытками его лучшему врагу. Ивушкин был для него олицетворением той силы, мастерства, с которым нужно постоянно соревноваться, чтобы не терять форму, держаться на завоеванном давно и прочно, уровне. В конце концов решил действовать по ситуации, для начала нужно вытрясти из Лины все, что она скрывала от него последние недели. Пройдя в гостиную, застыл в немом удивлении — девушка сидела, небрежно устроившись перед камином, держа в руках бокал коньяка и гипнотизируя взглядом горевший огонь. Стоявший рядом почти пустой графин красноречиво говорил о том, чем она занималась последние пару часов. — Только не говори, что ты напилась, — Ягер устало присел на стул. — У тебя прекрасный коньяк, надеюсь ты не слишком разозлился на то, что я уничтожила твои запасы? — усмехнулась Лина. — Что ты милая, так даже лучше, надо же тебе как-то пережить мой гнев. И зол я, как ты понимаешь, не из-за коньяка, — Ягер принял ее насмешливый тон. — Налить? — Лина бесшабашно потрясла графином. — Понимаю твою злость, — поднялась, взяла еще один бокал, продолжая говорить.- Прошу, не надо твоих грязных методов, я сама все расскажу. Подходя к нему, девушка споткнулась и янтарная жидкость выплеснулась Ягеру на китель. Он только вздохнул: — Нет, ты издеваешься, сядь уже, на ногах не стоишь. — Подожди, я все исправлю, давай помогу, — Лина уже стягивала с его плеч китель, Ягер подался руками назад, помогая ей, и вдруг услышал сухой щелчок. Недоверчиво понял, что его руки надежно зафиксированы позади спинки стула наручниками и услышал спокойный, почти трезвый голос Лины: — А вот теперь поговорим.