***
Лина едва успела дойти до своей комнаты, как дверь с треском впечаталась об стену. На пороге ожидаемо стоял Ягер в распахнутой рубашке, в глазах не то, что ярость — просто адское пламя. Лина замерла, машинально бросив взгляд на его руки, ожидая увидеть все что угодно — от револьвера до плети. Он проследил ее взгляд и хищно улыбнулся: — Мне не нужны наручники, чтобы справиться с тобой. В следующее мгновение девушка ощутила себя вжатой в ближайшую стену, его руки жестко легли на ее запястья, отводя их в стороны, пальцы властно переплели ее. Он врезался в ее губы поцелуем, вовлекающим в сладкое безумие.***
Клаус проснулся от яркого солнечного света, бившего в глаза. Обнаружил что находится в комнате Лины. Очень странно выглядевшей комнате. Повсюду хаотично валялась их одежда, перевернутый стул, все, что обычно аккуратно лежало на полочке перед зеркалом — расчески, флаконы было сметено туда же, на пол. Он вспомнил вчерашний вечер и недоверчиво усмехнулся. Лина отреагировала на последние события абсолютно в своем стиле — вместо слез, надоевших слов о ненависти, действительно удивила его. Клаус привык считать, что имеет понятие о страстном сексе, но оказывается, что прошедшая ночь его полностью изменила — это была просто какая-то потеря реальности, сладкая бездна в которую полетели они оба. Лина, девочка, которую приходилось соблазнять неторопливо-чувственными ласками, которая сдерживала каждое движение, пытаясь уклониться от его рук, каким-то образом превратилась сегодня в дикую кошку. Нет, конечно идея пристегнуть его наручниками к стулу, до сих пор вызывала глухой гнев, но вот остальное… Перед глазами всплыли картинки прошедшей ночи — он сжимает ее бедра, она прижатая его горячим телом, податливо отвечает на его резкие, жадные движения; между их хриплыми вздохами и стонами… ты хочешь этого… да.....; ее руки порывисто обнимают его за шею, цепляются за его плечи, и кстати, глубокие царапины на нем саднили до сих пор. Клаус осторожно привлек спящую девушку к себе, похоже ей тоже досталось — на нежной коже темнели следы от его пальцев, шею украшали характерные красные следы. Нда, это конечно не в его стиле, но так раньше ему и не доводилось испытывать столь сильного, на грани животных инстинктов притяжения к кому-то. В глаза бросились контуры букв на ее тонком предплечье, Клаус невесомо провел по шраму подушечкой пальца. Он чувствовал полное удовлетворение — все именно так, как и должно быть, и больше она не станет отрицать очевидное. Лина болезненно поморщилась и плотнее завернулась в одеяло, пытаясь спрятаться от резкого света. Клаус тихо рассмеялся: — Похоже у кого-то похмелье. — Можешь застрелить меня, — сонно пробормотала Лина.- Только дай сначала поспать. — Спи, конечно, поговорим вечером, — Клаус нагнулся за рубашкой, которая явно знавала лучшие времена. Да уж, придется постараться, чтобы привести себя в надлежащий вид, сегодня предстояло много дел. Вечером за ужином, объявил Лине о переменах в ее жизни. — Ты пока не вернешься к Штраусу, перейдешь работать в Либенсборн. Нации нужны здоровые дети и родители. — Очередной эксперимент? — настороженно спросила Лина. — Если и эксперимент, то гуманный. В клинике подбираются идеальные по чистоте крови родители, с ними проводится работа по подготовке к зачатию детей. За рожденными детьми идет тщательное соблюдение контроля за здоровьем, в дальнейшем проводится работа по моральным установкам. Все это будущие воспитанники Гитлерюнгенда. Во всяком случае ничего ужасного тебе делать не придется, — снисходительно объяснял Ягер. — Ладно, — вздохнула Лина.- Действительно, что ужасного работать в элитном питомнике? Мне стоит знать что-то еще? — По моему распоряжению профессор Крузе также направлен в Либенсборн, — Клаус помолчал, — Ивушкин целый-невредимый продолжает делать то, что делал до этого. Больше никого в твоем партизанском отряде нет? — Нет, — растерянно ответила Лина. Все оказалось лучше, чем она могла надеяться. — Ну тогда перейдем к более приятным вещам, — улыбнулся ей Клаус.- Я рассчитываю на продолжение вчерашней ночи. — Такого больше не повторится, — девушка скрестила на груди руки. — Что опять не так? — нахмурился он.- Ты сама вчера говорила, что тебя не устраивает существующее положение. У тебя есть возможность что-то изменить. Объясни мне, какой смысл бороться со своими желаниями? Лина пристально смотрела на него и если бы Клаус не отвлекался на предвкушение ночных удовольствий, он бы многое смог увидеть в ее глазах. И тяжесть принятия неприятной для себя правды, и горечь от потери света в своей душе, и боль от пережитого недавно ужаса, забыть который просто невозможно.***
Прошел месяц, прежде чем Клаус стал понимать, что-то идет не так. Месяц чувственной, тягучей, словно горький шоколад страсти. Месяц, за который ему ни разу не пришло в голову, почему эта связь все еще не надоела ему. Ему, не дававшему труда раньше, даже обзавестись постоянной любовницей и никогда не отличавшемуся моногамностью. Было в Лине что-то мешающее отбросить в сторону, словно завоеванный кубок. Она, несмотря на то, что теперь полностью отвечала на его страсть, умудрилась не стать надоевшей игрушкой. Может быть оттого, что не было в ней того, что всегда начинает раздражать в женщине с которой спишь — навязчивого обожания, требований чего-то от отношений, ревнивого внимания. Не было в ней и того, что быстро бы приелось ему — отупевшей слепой покорности жертвы, которая примет все, что сочтет нужным сделать с ней охотник. Она, несмотря на зависимое от него положение, как-то оставалась верной себе. Она сдалась ему, но при этом почему-то он чувствовал себя, попавшим в зависимость от нее. Было поздно что-то менять, она пробралась под его щиты, и если сравнивать с понятными ему вещами, то его положение чертовски напоминало, что на него в упор навели пушку, заряженную осколочным. Клаусу оставалось только надеяться, что ее ненависть каким-то чудом переросла в другие чувства. И вот тут, похоже, были проблемы. Сначала он пару раз замечал, что она плачет ночами, бормоча сквозь всхлипывания, русские слова. Потом дошло, что несмотря на все их страсти в постели, она не проявляет ни капли нежности. Нет, агрессивно-страстный секс тоже неплох, но все же женщинам более свойственны ласка, мягкость. И вот этого-то и не было. Ее поцелуи больше походили на укусы, царапины на его плечах и спине не успевали заживать. Он-то в долгу не оставался — она тоже скрывала под одеждой следы его бурной страсти, но все же было в этом что-то неправильное. В памяти еще хранилась увиденная давно картина, он знал, что она может быть другой в любви. И однажды он решился проверить свои сомнения.***
В тот день Лина, возвращаясь из клиники, с удивлением увидела, что водитель свернул с привычного маршрута. — Куда мы едем? — настороженно спросила девушка. — Оберфюрер сказал, заехать за ним в танковое училище, — ответил он. Лина почувствовала, как тяжелый толчок отправил ее сердце куда-то вниз. Коля, все это время мысли о нем причиняли боль. Хрупкое равновесие в душе прогнулось и рассыпалось под тяжестью навалившихся воспоминаний. Сколько бед она принесла ему — любовь к ней сделала его слабым, из-за нее он сейчас вынужден подчиняться Ягеру, надежно связанный обстоятельствами. Где-то, словно в другой жизни остались их надежды вырваться из плена, любовь, которую оба нашли в темные времена, обернулась против них. Возможно ли для них быть снова вместе? Любила она его еще? Конечно, да — этот, и никакой другой человек, ее вторая половинка, тот, с которым, она хотела прожить жизнь, родить детей. Но это не мешает тебе каждую ночь ложиться в постель с врагом, который вас и разлучил, — ехидно возник голосок в ее голове. Что ж, это правда. Потому что лучше так, чем терпеть изощренное вроде-как-не-насилие над своим телом. Потому что иначе все образы в ее памяти, принесенные из концлагеря, просто бы свели с ума. Потому, чтобы почувствовать, что она еще жива, и что в мире есть что-то кроме войны, жестокости концлагерей и господства черной свастики. К тому же это была великолепная возможность хоть как-то достать Ягера — ведь вместо ласковой и нежной любовницы он получил фурию, все ее негативные эмоции оказывается прекрасно выражались через довольно-таки агрессивный секс. Хотя пока не было похоже, что ему что-то не нравится. Ягер, тут все тоже было непросто, ее дикая ненависть после того, как он спас ее в концлагере, слегка поутихла, да и в постели она не притворялась — их страсть была, к ее сожалению взаимна. Но она не могла себе позволить забыть, что он был и остается ее врагом. Врагом, который в любой момент способен растоптать ее, и от которого ей любом случае придется бежать.***
Лина отстраненно наблюдала, как к машине приближается Тилике. — Оберфюрер передал, чтобы ты ждала его в кабинете. Он сейчас на полигоне наблюдает учения. Лина пошла к зданию, чувствуя настоящее отчаяние — если на полигоне учения, скорее всего и Коля там же. А значит она его не увидит, и возможности следующей встречи уже может и не быть. Зайдя в холл, поднялась по лестнице к нужной комнате и неожиданно услышала за спиной знакомый голос: — Лина? Это ты? Медленно обернулась, встречая взглядом волевое лицо, такие родные глаза. Она недоверчиво улыбнулась: — Ты здесь? Не на учениях? — Ягер сегодня сам наблюдает за ними, — пожал плечами Коля.- Я пришел взять чертежи танка. — Мы должны поговорить, — Лина осмотрела пустой коридор.- Черт, я не знаю сколько у нас времени. — Лина, я слышал, что произошло в лагере, — Коля серьезно смотрел на нее.- Я понимаю, что ты не можешь иначе, но нельзя так рисковать. Одно дело ты споришь с Ягером, но ты же понимаешь, другие не будут такое прощать. Ты не должна погибнуть под пытками, не смей больше ничего делать. — Я все поняла, — вздохнула девушка.- Даже вспоминать не хочу, чем все закончилось. — Лина, я не уверен теперь, что у нас получится сбежать, — медленно сказал Коля.- Здесь намного сложнее уйти от этих тварей, чем в лагере. И я не могу рисковать тобой. — Нам нужна помощь, — Лина в отчаянии смотрела на него, — я слышала у них есть местное сопротивление, они помогают скрываться евреям, не все здесь довольны фюрером, поверь, я знаю. — Да, я тоже бывал в городе, — Николай безнадежно вздохнул, — этот гад забрал мой пропуск без всяких объяснений. Сказал отдаст, если понравится, как сегодня выступят курсанты, которых я обучал. Но дело даже не в этом. Как мы сможем здесь кому-то довериться? — Сможем, — уверенно ответила Лина.- В лагере один врач помогал мне, он не выдал меня. И он знает как выйти на сопротивление. — Ты доверишься кому-то из приспешников этого усатого? — удивленно спросил он. — Ты сам говорил, что не все довольны. Везде есть люди. У нас, знаешь ли, тоже не все сплошные патриоты. — А если твой врач пострадает, когда Ягер вычислит, что он нам помог? — Коля строго смотрел на девушку.- Ты сможешь потом жить с тем, что по твоей вине погиб кто-то еще? Мы с тобой и так, по-моему, в этом уже увязли. Лина сразу помрачнела, вспомнив концлагерь. — Что же, так и будем жить дальше, продолжая каждый день множить свои предательства, да? — тихо спросила она. — Я уверен Рейху скоро конец, — убежденно заговорил Коля.- Англия периодически бомбит их. Наши отбили Сталинград, скоро погонят их сюда. Нам помогут ускользнуть только военные действия здесь. Тогда можно будет как-то прорваться. — Коля, мы не знаем сколько еще продлится война, — истерика потихоньку накрывала Лину.- Ты разве не видишь, что мы с тобой все дальше и дальше друг от друга? Знаешь, чем все закончится? Через год ты равнодушно будешь делать свою работу и ждать освобождения от Красной армии, и даже если они придут сюда, тебя расстреляют вместе с этими мальчишками. — А ты видимо будешь жить с Ягером долго и счастливо, и родишь ему парочку будущих нацистов, так, да? — в злом отчаянии бросил ей Коля. Она занесла руку для пощечины, но вместо удара остановилась, ее глаза недоверчиво смотрели на него, она словно онемела. Это было настолько больно, настолько жестоко в правдивой реальности для них. Коля побледнел, шагнул к ней, порывисто взял ее руки в свои и прижал к губам. — Лина, прости я полный идиот. Все, слышишь, не плачь, можешь врезать мне, заслужил. Ты права, мы попытаемся еще раз. Не молчи, скажи, что ты придумала, я все для нас сделаю. Какое-то время она не могла ответить ему — тщательно сдерживаемые в последнее время темные, тяжелые эмоции, наконец прорвались очищающими слезами. Николай прижал ее к себе, и Лина вновь ощутила как он, словно стеной стал между ней и миром, давая защиту. Всхлипнув, она тихо сказала: — Я поговорю с профессором, он будет оставаться по воскресеньям в клинике, как только у тебя будет пропуск, вам нужно встретиться. По-другому мы с тобой не сможем поддерживать связь. — Ты же помнишь, я буду любить тебя всегда, — Коля отстранился, глядя в ее заплаканные глаза. — Просто тяжело знать, что ты сейчас в его руках. — Я и сейчас, и завтра, и через месяц буду хотеть одного — оказаться отсюда как можно дальше вместе с тобой, пойми это, — твердо ответила Лина, и на ее лице появилась первая искренняя за последнее время улыбка, теперь у них есть надежда, что еще можно что-то сделать с их разбитой жизнью.***
Ягер медленно вышел из пустой комнаты, которая служила курсантам лекционным залом, и прошел к окну, наблюдая, как Николай спускается с крыльца, идет к ангару. Он не понимал пока, что происходит. Довольно легко было столкнуть его с Линой, также как и зайти в пустую аудиторию до этого. Он хотел посмотреть ее реакцию на Ивушкина, в принципе ожидая и того, что они опять бросятся в объятия друг друга. Еще был вариант, что время и разлука остудили их неземную любовь и они довольно равнодушно отреагируют на встречу. Но все оказалось далеко не так. Он не понял, конечно, о чем они говорили, но их интонации указывали на то, что не все гладко. Ягер видел, что они ссорились, Лина чуть не ударила его, Николай, конечно, сразу сгреб ее в охапку, успокаивая истерику. Ягер хищно прищурился, глядя на них — нет, в этот раз он не будет реагировать сразу, словно ревнивый мальчишка. Возможно до них наконец-то дошло, что их любви пришел конец. Он понаблюдает за Линой, сколько еще ей потребуется времени, чтобы выбросить из головы русского танкиста. А что касается Ивушкина, то он ничем не выдаст, что только что видел, нет, он даже вернет ему пропуск. И посмотрит угомонился ли он, нетрудно ведь приказать следить за ним во время выходов в город. И если окажется, что они опять будут за его спиной планировать побег, либо еще что-то, тогда… Тогда он просто избавится от них. Он не хотел больше проходить через болезненную ревность, испытывать эмоции, рвущие его бесстрастность и самообладание. То, что его разрушает, должно подлежать ликвидации.