***
Лина меланхолично водила рукой по мягкой траве, сидя под тенью старого дерева. Время словно застыло для нее в последние недели. Где-то уже близко шла война, где-то были бомбежки, военные сборы, торопливая эвакуация в тыл мирного населения. Она же погрузилась в какое-то оцепенение, мир сосредоточился до размеров старого особняка и большого парка, окружающего его. И на человеке, по странной прихоти судьбы бывшего ее врагом, причинявшем ей боль - с которым теперь ее связала странная, невозможная прежде близость. В ту ночь, когда Ламмерс чуть не изнасиловал ее, когда она постоянно просыпалась от кошмаров, она не думала больше о том, что Ягер для нее такой же ненавистный враг. Хотелось, чтобы грубые прикосновения чужих рук стерли, уже ставшие ей привычными его руки. Вопреки всей логике, она обрела покой рядом с ним, когда он непривычно осторожными движениями касался ее. В следующие недели она даже не задумывалась, что с ней происходит, что вообще творится с ними обоими. Он не говорил ей пустых слов бессмысленной нежности. Но почему-то, его хладнокровие и сила давали уверенность, что он, словно на танке, размажет все, что может ей угрожать. Он не лез к ней с навязчивыми поцелуями и ласками. Теперь, учитывая ее беременность, его вполне целомудренные объятия давали тепло, прогоняющее отчаяние, которое плескалось в ее душе последние месяцы. Они стали непривычно откровенны друг с другом. В ночной тишине спальни почему-то так легко было говорить о том, что раньше было скрыто. - У тебя же была семья? - Моя мать умерла, когда я был ребенком, я почти не помню ее. Отец покончил с собой, во времена Депрессии, когда обанкротился его банк. - Кем ты был до войны? - Изучал юриспруденцию, так что перед тобой адвокат и вполне успешный. - При этом ты сознательно пошел на то, чтобы нарушать права и границы других людей, государств? - Я предан своему фюреру. Он вывел нашу страну из кризиса, Германия стала сильной и процветающей страной. А на войне нельзя обойтись без жертв. Она не строила больше планов побега, сейчас ее преследовали старые страхи из детства. И именно ему она однажды рассказала, то что не говорила никому раньше: - У меня мог быть брат. Мама с отцом так ждали его, я тоже радовалась. Во время родов что-то пошло не так, даже отец не смог помочь акушерке. Когда малыш родился, он не дышал. Родители так и не узнали, что я спряталась тогда в комнате и все видела. Я и сейчас помню, как отчаянно плакала мама, и отец беспомощно держал маленькое безжизненное тело. Теперь, когда роды близко, я все время боюсь, а если мне тоже придется, как и маме пережить такое? - Не говори глупостей,- строго ответил Ягер, и добавил с привычным снобизмом,- у нас в Германии медицина намного лучше. Тем более, ты будешь рожать не дома с неграмотной повитухой, а в хорошей клинике. Ангелина спрятала улыбку - видимо с ней точно что-то не так, иначе как объяснить, что успокаивали именно такие слова, вместо ласковых утешений? Их близость и странные чувства не были нежным, радостным узнаванием друг друга, как у влюбленных людей. И это не было безусловным доверием, словно у родных по духу любящих супругов. Нет, это больше походило, как если бы старые враги, устав от сражения, в котором не удалось победить ни одному из них, взяли бы паузу, и теперь устало разоблачались от щитов и кольчуг, позволяя увидеть противнику чуть больше необходимого. Сегодня он уехал на фронт, сказав ей по-привычке лаконично: - Если со мной что-то случится, Крузе позаботится о вас. Она прекрасно понимала, что это значит - они с Колей получают желанную свободу. Но почему-то не хотела его смерти, он должен увидеть их ребенка, который уже так скоро родится. Потом, она сможет мыслить без этой ненужной сентиментальности, и найдет выход, как ей оставить его. Ведь она понимала, что ни страсть, ни безмятежное перемирие не заставят ее забыть, кто он и все, что он сделал. Разве может исчезнуть то, что делало его собой - жестокость, беспринципность, безмерная властность?***
В непроходимых лесах Белоруссии их настиг настоящий ад. Красноармейцы, сосредоточив все силы, ожесточенно разбивали одну за другой их дивизии. Мир снова наполнился для Ягера запахами гари, крови, раскаленного металла. Казалось, гул от взрывов снарядов, пулеметных очередей, криков раненых будет преследовать его вечно. Они теряли свои позиции, и никакое военное мастерство не могло уже остановить смертельный вихрь численного превосходства противника. Им пришлось отступать, теряя людей, технику, территории. Среди этого бешеного смерча, пришло сообщение от Гиммлера, отзывающего его в Берлин - на Гитлера было совершено покушение. Был раскрыт заговор, в котором участвовали свои же генералы, и теперь нужны были надежные люди, для устранения последствий. Вернувшись в Берлин, он сразу попал на собрание Вермахта. Разъяренный фюрер раздавал приказы срочно навести порядок - СС должно было провести сотни арестов и найти каждого заговорщика. Было приказано провести казни и репрессии с особой жестокостью - виновных перед повешением, безжалостно пытало гестапо. Военным начальникам предстояло ужесточить дисциплину, Гитлер требовал, чтобы съемки сделанные во время казней заговорщиков, демонстрировались в целях профилактики курсантам военных училищ. Атмосфера подозрительности и недоверия казалось пропитала само здание рейхстага. Когда Ягер, наконец, добрался домой, сумеречное небо взорвал оглушительный вой сирены, предупреждающий о налете авиации. Он должен был ехать в училище, ведь в первую очередь под обстрел попадали военные объекты. Пока он делал необходимые звонки по телефону, в холл спустилась встревоженная фрау Лизер. - Герр Ягер, я не могу нигде найти вашего доктора. У Лины с утра схватки, еще днем отошли воды. Конечно роды дело не быстрое, но, по-моему, тут нужно вмешательство врача. Ягер резко ответил Тилике: - Отводи курсантов в бомбоубежище! Я приеду позже! Быстро отправил водителя с приказом где угодно найти профессора Крузе. Без колебаний прошел к спальне Лины, чувствуя, как что-то обрывается внутри от звуков ее приглушенных стонов. - Герр Ягер, вам сюда нельзя,- испуганно пискнула фрау Лизер,- роды это не для мужских глаз. - Оставьте ваши деревенские бабские предубеждения,- отрезал Клаус.- Вы что, полагаете я буду сидеть на диване и пить шнапс, пока здесь происходит черт знает что? Он прошел ближе к кровати, оценивая увиденное. Лина лежала неестественно бледная, губы искусаны в кровь, волосы влажные от пота, тяжелой волной рассыпаны в беспорядке по подушке. Воспаленными от боли глазами, она посмотрела на него, даже не найдя сил возразить против его присутствия. - Почему вы сразу не поехали в клинику? - Клаус в бешенстве смотрел на фрау Лизер. - Она не хотела, боялась чужих врачей, - оправдывалась та. - Сказала, что доверяет только профессору Крузе, а его-то я и не могу найти. А сейчас ехать куда-то слишком поздно. - У вас есть хоть какой-то опыт в акушерстве? - прошипел перепуганной женщине Клаус. - Я принимала роды у своей дочери, еще у племянницы, соседок - стала перечислять фрау Лизер.- Но я привыкла иметь дело с обычными родами, без осложнений. Здесь что-то не так, слишком давно отошли воды, это вредно для ребенка. Схватки идут, но она быстро теряет силы, если она потеряет сознание, все может кончиться плохо. Клаус напряженно смотрел, как искажается лицо девушки в очередной судороге, ее взгляд был затуманен болью. - Я сейчас вернусь,- он вновь спустился к телефону. Пытался дозвониться в училище, в клинику, но видимо где-то произошел обрыв линии. Он чувствовал, как хладнокровие трещит по швам - он должен был уезжать проверить училище, и не мог оставить Лину. Если сейчас не приедет врач, он может потерять и ее, и ребенка. А небо по-прежнему гудело от рокота самолетов, он только сейчас вспомнил, что над ними, помимо всего, еще нависла угроза сброшенной бомбы. Клаус тяжело вздохнул - придется ему взять себя в руки и вернуться наверх. Он пока не знал, что будет делать - в медицине, а тем более в акушерстве он не разбирался вообще, но бросить Лину одну с ее страхами и болью, он точно не сможет. В дверях услышал ее хриплый крик и мягкие уговаривания фрау Лизер: - Лина, деточка, попытайся еще раз, сейчас дыши глубже, когда я скажу, ты должна вытолкнуть ребенка, понимаешь? - Не могу...- срывающимся голосом ответила Лина.- Я...не могу...возможно ребенок лежит неправильно.... Клаус решительно шагнул к ней, присел рядом на кровать. - Профессор пока не приедет, но мы сами справимся. Слушай, что тебе говорит фрау Лизер,- он перехватил ее ладони, заметив, что она судорожно сжала простыню. - Можешь хоть сломать мне руки, если тебе это поможет, но ты должна справиться, слышишь? - Клаус, я примерно знаю, как проходят нормальные роды,- Лина измученно посмотрела ему в глаза,- у меня ребенок неправильно лежит, или запутался в пуповине. Без врача это все бесполезно, если роды затянутся еще, малыш не выживет... Она судорожно всхлипнула, вновь выгнувшись от режущей боли, Клаус ощутил как ее пальцы с необычной силой впились в его ладони. Никогда еще он не чувствовал себя настолько беспомощным, не испытывал такого страха за чью-то жизнь. Он представил своего ребенка, который возможно сейчас умрет, так и не открыв глаза. - Ну нет,- вырвалось у него,- ты сейчас сделаешь все возможное и невозможное, слышишь? - он грубо встряхнул девушку.- Где упертость, с которой ты обычно идешь против всего? Неужели твоей силы воли хватило только на то, чтобы дурачить врачей в концлагере? - Лина, сейчас будет схватка, сделайте глубокий вдох и напрягите все силы. Девушка вновь закричала от боли, Клаус чувствовал, как буквально трещат его многострадальные пальцы, но ничего не произошло, наоборот, она стала терять сознание. - Нет-нет, нельзя, Лина, слышишь, не теряй сознание, - встревоженно заговорила фрау Лизер. Клаус снова встряхнул ее, уже не заботясь о своей речи: - Не смей отключаться, слабовольная дура! Если ты не родишь этого ребенка, я тебя задушу! На меня смотри, давай! Уловил в приоткрытых глазах проблеск узнавания, уже мягче продолжил, вновь хватая ее руки: - Все получится, ты не можешь так быстро сдаться. Лина, ты в ответе за ребенка, только от тебя все зависит сейчас. Давай, делай вдох и что там надо дальше. Он снова ощутил, как ее пальцы сжали его руки, ногти глубоко впились в кожу, оставляя кровавые полумесяцы, снова ее хриплый крик, рвущий ему душу. - Герр Ягер, не знаю уж как у вас получается, но продолжайте, я вижу головку ребенка,- услышал он голос фрау Лизер.- Когда я скажу, заставьте ее снова напрячься. - Если выживу, я убью тебя, нет, сначала оторву кое-что,- устало пообещала Лина. - Если все пройдет хорошо, я даже разрешу тебе попытаться это сделать,- улыбнулся Ягер, массируя ее сведенные от боли пальцы.- Ну вот, давай еще раз, делаешь вдох.... На этот раз, он стойко выдержал и ее замученный стон, и крепко сжимающую хватку ее пальцев. - У ребенка шея обмотана пуповиной,- запричитала фрау Лизер, - вот почему так все затянулось. Женщина проводила необходимые манипуляции, звонко шлепнула ребенка по ягодицам, но он молчал. - Он не дышит,- испуганно вскрикнула она. Ягер почувствовал, как внутри разливается мертвая пустота. От него больше ничего не зависело и это осознание ударило его вспышкой боли. - Клаус, - Лина настойчиво тормошила его,- ты должен быстро сделать искусственное дыхание. Я скажу, что надо делать. Это несложно, главное не дави сильно на грудь малышу. Ягер отреагировал быстро, послушно выполняя ее указания. Положив ребенка на одеяло, осторожно надавил двумя пальцами на хрупкую грудь, наклонился, вдыхая воздух в крошечный ротик. После нескольких повторений, увидел, что грудь поднимается от дыхания, а посиневшая кожа начинает понемногу розоветь. Напряженную тишину прорезал сначала слабый, затем более уверенный крик новой жизни. Он поднял голову и встретился взглядом с глазами Лины, в которых читалось то же, что испытывал он сам - испуг, отблески пережитой боли, эйфория от их общей победы. Он переплел их измученные пальцы, слегка сжимая и улыбнулся ей: - Кажется у нас все получилось. - Герр Ягер, позвольте дальше я сама,- подошла ближе фрау Лизер с пеленками в руках.- Ребенка нужно согреть. Бедный маленький боец, он стойко перенес эти испытания. - Это мальчик? - слабо улыбнулась Лина. - Прекрасный мальчик,- заворковала фрау Лизер, туго пеленая маленькое тельце. - Роды были сложные, но думаю дальше с ним все будет в порядке. Сейчас я отдам ребенка отцу и займусь вами. Пока она помогала Лине переодеться в чистую ночную рубашку, Ягер держал на руках ребенка, неверяще разглядывая крошечное личико. Это казалось невероятным - после перенесенного, малыш на удивление безмятежно спал. А за окном все еще продолжали гудеть сирены, напоминая о продолжающимся налете английской авиации. Он бережно положил ребенка возле Лины, наклонился к ней, со сдержанной нежностью провел ладонью по щеке, и тихо сказал: -Теперь все хорошо, отдыхай.***
Ягер сидел в кабинете училища, медленно цедил коньяк, отпивая прямо из горлышка бутылки. Сегодня ночью пусть катится к черту вся педантичная аккуратность, ему банально лень искать где-то бокал. Теперь, когда наступило подобие порядка, можно и расслабиться. Воздушный налет прекратился, пострадал только полигон, все люди были вовремя эвакуированы. Когда он уезжал, Лина с малышом мирно спали, под надежным присмотром фрау Лизер. Напряжение последних суток потихоньку отпускало, завтра он подумает обо всем, что продолжало требовать его внимания. Но, как известно, все хорошее имеет свойство быстро заканчиваться - его уединение нарушил скрип двери. Клаус удивленно подумал, кто же из его подчиненных настолько забыл Устав, что врывается в кабинет оберфюрера без стука и должного почтения. Ну понятно кто,- усмехнулся он, разглядев маячившую в полутьме фигуру. К нему, с уверенностью на грани наглости, приближался Ивушкин. - Ну, говори зачем пришел,- беззлобно кивнул Клаус. У него сейчас не осталось сил на более сильные эмоции. - То, что ты вернулся, означает, что дело совсем плохо для вас, так? - Ивушкин прямо смотрел ему в глаза. - И налеты теперь постоянно, заметил? - Война, она такая, приносит и победы и поражения,- уклончиво ответил Клаус,- да ты присаживайся, будешь? - протянул Коле бутылку. - Чего это ты с горла пьешь? - скривился Коля.- Вы же даже в окопах не расстаетесь с накрахмаленными салфеточками. Видать совсем тебя приперло. - Можешь поздравить меня,- вызывающе улыбнулся Клаус.- У меня родился сын. Коля с минуту молчал, глядя в пол, что-то обдумывая, затем неожиданно перехватил у него из пальцев бутылку, одним глотком отпил из нее почти треть янтарной жидкости, и с какой-то отчаянной улыбкой сказал: - И поздравлю! Дети - это ж цветы жизни, как у нас говорят. - Ты чего? - удивленно поднял брови Ягер.- Опять что-то задумал? - Да нет, Николаус, это ты теперь должен думать,- Коля снова сделал глоток обжигающей жидкости.- Если хочешь подольше наслаждаться отцовством, валить отсюда надо. И не смотри на меня так, слышал я от профессора, как ваши пачками бегут в Штаты. Если уж Красная армия начала вас гнать, они дойдут сюда, поверь я знаю, что говорю. - Даже если и так, тогда я буду сражаться здесь,- Ягер насмешливо посмотрел на Колю,- не один ты умеешь защищать родную землю. Они помолчали, затем Николай почему-то без привычной злобы сказал: - Странно, но я понимаю тебя. Я ведь такой же, меня воспитывали в железных принципах преданности своему вождю и стране. Я готов был до последнего стоять на этом. Вот только не получилось у меня ничего, помнишь ведь почему я здесь оказался? Клаус кивнул,пока не понимая к чему он ведет разговор, лениво отпил коньяк. - Вот и тебе, если ты хочешь уберечь Лину, придется стать предателем, Николаус. Хочешь досидеться, пока она погибнет здесь во время бомбежки? - Ты очень странный враг, Николай,- прищурился Клаус.- Знаешь, ведь если бы тогда ты не потащил за собой Лину, я бы дал тебе уйти. Ты достойно сражаешься, я не хотел ломать твою волю. Но как известно, в любви и на войне все средства хороши. - Наверное так и есть,- тоже хитро прищурил глаза Коля. - И все же, я не понимаю, зачем ты мне предлагаешь бежать? - задумчиво спросил Клаус.- По всей логике тебе выгоднее, чтобы я героически погиб, если сюда придут союзные войска. Вы будете освобождены, как и остальные пленные. - Слишком далеко все зашло, Ягер,- жестко ответил Николай.- Мы с Линой, благодаря тебе, не невинные жертвы упырей-нацистов. И я, и она засветились, пока на вас работали. Для своих мы теперь вне закона. Ты сломал мои принципы верности Родине, но я остаюсь верным своей любви. Теперь я просто хочу, чтобы Лина выжила любой ценой. Когда он ушел, Клаус, не торопясь, допил коньяк, размышляя над их разговором. Отчасти Николай был прав - его самого уже беспокоило перераспределение сил в ходе войны. Но бежать, и потом скрываться всю жизнь? Нет, о таком он не думал. Преданный долгу, он готов был умереть, защищая свою страну. Впервые задумался, насколько сильно пришлось Ивушкину ломать себя, чтобы предать самого себя, быть вынужденным служить врагу. А сможет ли он так, ради любви послать к черту преданность Родине? Вспомнил, что в последнее время, в глазах Лины больше не читалась ненависть, вперемешку с ледяным презрением, как она доверчиво обнимала его. А теперь есть еще его сын, Клаус не успел еще в полной мере проникнуться отцовскими чувствами, но уже во время его рождения принял безоговорочную ответственность за его жизнь. В любом случае, время подумать над происходящем у него есть. Кроме того, где-то в глубине сознания, ему не давало покоя, пока слабое предчувствие, что Николай опять что-то задумал. Ну не верил Клаус в его показное смирение и добрые советы, вот совсем не верил. Если Ивушкин опять попытается вмешаться и вновь забивать Лине голову сопливыми речами о любви, это будет его последняя попытка.