Дорога в Небесный Вавилон

Отвези меня к морю, пока не наступит зима, Мир не станет похожим на вечное спящее царство. Под ладонями снега застынуть — простое лекарство Тем, кто летом как дети беспечно сходили с ума. Станем молча искать сквозь ресницы вдали горизонт, Тщетно силясь увидеть, как море сливается с небом. Хочешь, я подарю тебе зрелищ и свежего хлеба? Будем чаек кормить и смотреть, как поломанный зонт, Покорившийся ветру, крылом задевает прибой, От земли оторваться пытается раненой птицей. Невозможность взлететь исключает возможность разбиться. Незавидная участь, но нам ли бояться с тобой? Отвези меня к морю, пока этот мир не исчез За слепыми, покрытыми инеем, веками стекол. Он возьмет нас с собой, и мы станем опять одиноки, Обещай мне сейчас — мы навечно останемся здесь. Улыбнется и скроется в ласковом взгляде твоем Заходящее солнце, коснувшись обветренной кожи, В этот миг я пойму, что зима разлучить нас не сможет И что море бескрайне, и мы никогда не умрем… Ирина Голованова

— Джас?.. Джастин дремлет на диване — похоже, прилёг на пару секунд и сам не заметил, как уснул. Он лежит на спине, лицо обращено вверх, и огромные синяки под глазами кажутся почти чёрными на прозрачно-бледной коже. — Джас… Брайан тихо подходит, садится, кладёт руку поверх тонкого запястья Джастина. Может, лучше дать ему поспать?.. Но Джастин уже просыпается. Шевелится, открывает глаза — запавшие, воспалённые, с покрасневшими белками. С трудом садится. — Брай, — он улыбается — устало, но всё равно радостно. — Прости, я уснул… даже не услышал, как ты пришёл… Брайан обнимает Джастина, тянет к себе, прижимается к горячим сухим губам своими. От Джастина исходит кисловатый запах пота — опять побоялся в одиночку идти в душ. — За что извиняешься? — Брайан заставляет себя улыбнуться. Снова целует Джастина, и тот слабо обвивает рукой его шею, приоткрывает губы, отвечая. — Можно подумать, ты меня обязан с тапочками у двери встречать. — А что, я не против, — улыбка Джастина становится шире, он глубоко вздыхает и тут же, поспешно отвернувшись, закашливается. — Брай, прости… я сегодня не рисовал… нашу «Дорогу в Небесный Вавилон»… Я устал, — Джастин взглядывает в лицо Брайана почти просящим взглядом, словно пытаясь убедить его, что это действительно всего лишь усталость. — Немного устал. Я завтра порисую, хорошо? — Я что — твой художественный руководитель? Отругаю тебя за невыполненный дневной план? — Брайан проводит рукой по лбу Джастина, убирая влажные от пота волосы. Ещё пару секунд улыбается, но затем улыбка сползает с его лица, словно карандашный рисунок, стёртый ластиком. — Джас, — тихо говорит Брайан, и Джастин тоже перестаёт улыбаться. — Сильно плохо?.. — Сильно, — губы Джастина вздрагивают, и он вдруг всхлипывает — без слёз, беспомощно и почти виновато. — Сильно плохо, Брай. Прости… — Джастин сгребает рубашку на груди Брайана, наклоняется вперёд и утыкается лбом ему в плечо. — Теперь-то за что?.. — спрашивает Брайан, поглаживая Джастина по спине, и, не получив ответа, добавляет: — Таблетки пил? — Пил, — плечи Джастина снова вздрагивают от сухого всхлипа. — Я не забываю… ну, пару раз забыл… но я стараюсь не забывать, я же хочу подольше… с тобой — подольше… Брай, почему?.. — Джастин внезапно вскидывает голову, обведённые чёрными кругами глаза смотрят лихорадочно и почти моляще. — Брай… я же пью таблетки… я смотрел на Вика, на Бена, на Хантера… я думал… думал… Джастин не договаривает, но Брайан и так знает, что он имеет в виду. Думал — просто придётся всю жизнь пить таблетки. Такая себе хроническая болезнь, в придачу к аллергии. Ну, может, не судьба будет дожить до глубокой старости. Но совсем до глубокой — а надо ли оно. Джастин не думал, что окажется среди тех, кто сгорает за пару лет. Несмотря на лечение. Врачам Брайан задавал тот же вопрос — почему? Он ведь заразился первым — почему на него терапия действует лучше? Почему… …почему на Джастина она действует всё хуже и хуже. Какие бы препараты врачи ни подбирали. Более высокая восприимчивость организма, мистер Кинни. Более слабая сопротивляемость. Вы же понимаете, ВИЧ побеждён далеко не полностью. Впрочем, вы сами сказали, на вас терапия действует лучше, так что вы можете надеяться… Да какая мне разница, рычал в ответ Брайан, как она действует на меня. Какая мне грёбаная разница, когда у меня на глазах угасает мой партнёр? По крайней мере, отвечали ему, вы сможете быть мистеру Тейлору опорой до конца. Конец близок? Скажите, мать вашу, конец близок? Ему долго не хотели отвечать. Но наконец ответили — да, несмотря на периодические улучшения, конец близок. Год-два, от силы. Может, три — если повезёт. Мы пытались сделать всё, что могли, но вы же понимаете, терапия не всесильна. Джастина, разумеется, успокаивали. Правду Брайану сказали только наедине — но Джастин и сам прекрасно всё понимал. Терапия не всесильна. Но, прокалывая тот чёртов презерватив, Джастин понятия не имел, насколько восприимчивым окажется его организм. Врачи предлагали поместить Джастина в хоспис. Дескать, там он будет под постоянным наблюдением, и… Брайан перебил — это поможет? Насколько отсрочит конец? Ему ответили — ненадолго. От силы на несколько месяцев, мистер Кинни. Нет, сказал Джастин. Ни за что. Ради нескольких месяцев — ни за что. Не отдавай меня им, Брай. У них там даже стены смертью пропахли. Стены хосписа пропахли разве что дезрастворами, но Брайан понимал, что Джастин имеет в виду. Не отдам, сказал он. Никогда. Обещаю, Джас. Мы же решили — до конца вместе. Если понадобится, будешь ненадолго ложиться в больницу. А потом буду тебя забирать — при первой же возможности. Сам буду за тобой ухаживать, никому не отдам. В больнице Джастин лежал только один раз — хоть и целый месяц. Врачи предлагали подержать ещё, но Брайан сказал — я его забираю. Вы же видите, ему уже лучше. Спасибо, вы сделали всё, что могли. Спорить с ним не стали. А когда Брайан, обнимая Джастина за плечи, помог ему сесть в свою машину, на заднем сиденье лежала огромная охапка золотых гардений. Тех самых, которыми Джастин когда-то хотел украсить их свадьбу. Их грёбаную несостоявшуюся свадьбу. От которой они сами отказались — по здравом размышлении и после совместного обсуждения. Джастин тихо расплакался, лез благодарить и целовать — и Брайан, обнимая его, пообещал, что закажет ещё. Поставит вазы с цветами по всему лофту. И по полу тоже разбросает. Да, сказал Джастин. Хочу. Розы и золотые гардении; розы лучше красные. Если тебе не жалко денег. Ничего мне не жалко, ответил Брайан. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Чтобы почаще улыбался. Буду улыбаться, Брай, пообещал Джастин. С тобой — буду. — …Я знаю, что ты думал, — тихо говорит Брайан. Обхватывает ладонями лицо Джастина, снова целует в губы. — Я знаю, Джас. — Я не жалею, — теперь голос Джастина звучит тихо, но твёрдо. — Брай, я всё равно не жалею. Я хотел быть с тобой… хотел разделить с тобой всё… но… Прости, — Джастин пытается улыбнуться, но губы снова вздрагивают. — Кажется, придётся тебе какое-то время без меня… а я тебя подожду… в нашем Небесном Вавилоне… — Не буду я без тебя, — так же тихо и твёрдо отвечает Брайан, не отрывая взгляда от лица Джастина. — Но на тебя же терапия действует хорошо, — интересно, Джастин правда не понимает или притворяется? — Ну, лучше, чем на меня… — Иди сюда, Джас… Джастин послушно укладывается головой к Брайану на колени. Смотрит снизу вверх — притихше, доверчиво, любяще. — Я купил кое-что, — Брайан наклоняется к Джастину, гладит его по волосам, касается губами губ. — Отраву… и когда ты… в тот же день наглотаюсь… Как хочешь, но не дам вперёд уйти. Как ты мне не дал уйти одному. Ты не грёбаный асфальтоукладчик, чтобы мне дорогу прокладывать. Две таблетки, аккуратно завёрнутые в простую белую бумажку, лежат в самом дальнем углу аптечки. Должно хватить одной, говорили, что хватит и половины, но Брайан купил две — наверняка. Ему даже не хотели их продавать — несмотря на то, что покупал на чёрном рынке. Парень-дилер заколебался, начал вглядываться в лицо так, словно раздумывал, не хочет ли Брайан отравить президента, — и тогда Брайан сгрёб его за футболку, приблизил лицо к лицу и тихо, но отчётливо процедил сквозь зубы: — Блядь, у меня ВИЧ. Мой партнёр заразился от меня и умирает раньше. Я просто хочу не дать ему уйти в одиночестве. Это моя грёбаная жизнь, и я имею право ей распорядиться. Как Джастин распорядился своей. «Я сделал свой выбор, Брай. И я за него отвечу». Вот только они оба надеялись, что отвечать придётся попозже. Что ж — бывает, переходят улицу и под машину попадают. В этом грёбаном мире никто не вечен. После того, что он сказал, таблетки ему продали сразу же — причём дилер прятал глаза так, как будто ему было стыдно. Похуй. Брайан снова целует Джастина в губы. Чувствует, как смешивается дыхание, чувствует лёгкий запах мятного ополаскивателя для рта и горьковатый привкус — то ли слёз, то ли таблеток. И — сладость самого Джастина. Он не хотел говорить Джастину про таблетки. Прятал их от него. Но пусть Джастин знает, что уйдёт не в одиночестве. Что ему не придётся ждать. В Небесном Вавилоне.  — Ты дорисуешь свою картину, слышишь? — Брайан подсовывает одну руку Джастину под голову, крепко обнимает второй, баюкает, как баюкал в детстве Гаса. — Дорисуешь, успеешь… А одного не пущу. Удержу сколько смогу, друг друга удержим… А потом уйду с тобой. Ты всего на несколько ступеней успеешь подняться, а я уже догоню. Схвачу за руку и не отпущу. И будем в нашем Вавилоне ебаться на виду у всех грёбаных ангелов…  — Я тебя дождусь, — тихо говорит Джастин и улыбается. — И будем на глазах у всех содомских ангелов, да… — Дождёшься, котёнок… Долго ждать не заставлю. Обещаю. — Не заставишь. Даже просить не буду, чтобы здесь остался… знаю, что не останешься… — Брайан снова мягко прижимается губами к губам Джастина, и Джастин приоткрывает губы под поцелуем, тихонько отвечая. — Хорошо, что не просишь. Не останусь без тебя. Ты свой выбор сделал, и я свой сделаю… — Брайан зачёсывает волосы Джастина с покрытого испариной лба и мягко прикусывает ему верхнюю губу. — Сделаешь. Котяра непробиваемый… влюбился в котёнка… — Джастин продолжает улыбаться, и его глаза чуть поблёскивают из-за подступивших от ласковости Брайана слёз. — Влюбился. Чуть поздновато, но влюбился… — Брайан склоняется ниже, касается губами век Джастина, сцеловывая слёзы. — Прости, — снова говорит Джастин; его голос вздрагивает, и Брайан чувствует, что на этот раз не из-за слабости от болезни. — Прости… если бы я не проколол презерватив, ты бы долго жил, на тебя же лекарства хорошо действуют… Мы бы оба долго жили. А из-за меня теперь и ты… Прости, Брай. Это я во всём виноват. — Или я, — мягко отвечает Брайан, прочёсывая пальцами чёлку Джастина. — Это ведь я обдолбался и дал под кайфом какому-то спидознику. — Тоже верно, — соглашается Джастин, и усталая улыбка возвращается на его лицо. «А может, виновата вообще Линдси», — неожиданно думает Брайан. Как-то раз она уговорила их с Джастином пойти на светский раут — какое-то очередное ебучее мероприятие от «Центра геев и лесбиянок». Не замыкайтесь в себе, вдохновенно щебетала она. Не отгораживайтесь от своих друзей, не отгораживайтесь от общества. Жизнь продолжается, вам ещё много чего предстоит от неё взять. Мы с Мелани не сможем пойти, говорила Линдси, но вы же прекрасно справитесь и без нас, верно? Я достала вам два приглашения. Не отказывайтесь, я так старалась. В итоге Брайан согласился. Не в последнюю очередь потому, что знал: Джастину иногда нравится поиграть в «светского гея» и половить восхищённые взгляды мужчин. Не только тех, что вечно пытаются прижаться к нему на танцполе в «Вавилоне», но и благообразных мужчин в смокингах и с бокалами дорогого шампанского в руках, пожирающих взглядом, но не решающихся приблизиться. Развеемся, подумал тогда Брайан. Вместе поржём над светскими мероприятиями. Почему бы и нет. Если бы он только знал… Организаторы этого проклятого раута устроили сюрприз — комнату, все стены которой были завешаны огромными цветными плакатами с изображениями людей, болеющих последней стадией СПИДа. Со всеми сопутствующими заболеваниями. Чтобы не закрывать глаза на ужасы нашего мира, объяснили они. Чтобы понимать, как важен безопасный секс. В клиниках, где они бывали, тоже висели плакаты о необходимости безопасного секса. Но никаких пугалок там не развешивали — напротив, на соседних плакатах писали, что с ВИЧ можно жить долго и вполне счастливо. Что положительный результат теста — не конец жизни. А здесь, на ебанутом рауте, никто никому не сообщал о комнате с плакатами, пока ты сам до неё не доберёшься. Специально. Чтобы шокировать. Устроить грёбаный сюрприз. Соригинальничать. Брайана кто-то отвлёк дурацким разговором — и Джастин вошёл в комнату с плакатами один. Это был первый и последний раз, когда Джастин в открытую проявил испуг. С ним случилась настоящая истерика, и, стремглав вылетев из дверей чёртовой комнаты, он у всех на глазах бросился в объятия Брайана (тот сперва расплескал вино на пиджак, а потом и вовсе выронил и разбил бокал) с криками: «Брай, убей меня, пожалуйста, убей сейчас, Брай, я не хочу, не хочу — так!». Вокруг послышались вскрикивания и охи, а Брайан схватил рыдающего Джастина в охапку и потащил в машину. Оставил там, свернувшегося дрожащим комочком на сиденье, клятвенно пообещал скоро вернуться, прибежал обратно, заглянул в напугавшую Джастина комнату… Позже он не мог вспомнить, что орал, — но, кажется, у него даже слюна изо рта брызгала. Обматерив всех вокруг последними словами, он криво содрал со стены один из плакатов — оставив на нём след пятерни, — и бросился обратно к машине. К Джастину. Обратно за их стеклянную дверь. Он рванул с места, почти не глядя на дорогу. Чудо, что они не попали в аварию… и, возможно, лучше бы попали. Но, видно, разбиться на машине им было не суждено. Джастина колотило весь день. К вечеру поднялась температура. Потом ему стало лучше — после горсти таблеток, — но позже у Брайана не раз мелькала мысль: что, если именно стресс, испытанный в той поганой комнате, спровоцировал… А, не всё ли равно теперь. Линдси тогда звонила весь вечер. Сперва Брайан не брал трубку, уверенный, что она хочет отчитать его за устроенный публичный скандал — как же, это ведь она достала им приглашения! — но когда наконец не выдержал и взял, оказалось, что Линдси рыдает и хлюпает носом не хуже Джастина. Я не знала, всхлипывала она в трубку. Брайан, я не знала. Меня тоже не предупредили. Если бы я знала, я бы никогда. Ты же знаешь, как я к вам отношусь. Ты же знаешь, что я люблю Джастина. Ты правда устроил там настоящий погром? Как жаль, что меня с тобой не было. Я бы помогла. Хотя бы материться и бить посуду. Я им всё высказала, когда они мне позвонили, этим тупым организаторам. Они мне — почему вы не сказали, что они носители ВИЧ? А я — а почему, мать вашу, я должна была хоть кому-то об этом говорить?! Вы с ними не трахаться собирались, а беседовать и пить шампанское!.. Брайан, я не знала, это всё я виновата, лучше бы мы с Мелани вообще не возвращались из Канады… Брайан чуть не бросил трубку, обматерив и Линдси, но в итоге даже сказал ей что-то успокаивающее. Да-да, конечно, ты не знала. Нет, мы на тебя не сердимся. Нет, Джастину уже лучше. Скоро станет лучше. Он просто перенервничал. Нет, Линдс, хватит с нас светских раутов. Вот теперь — точно хватит. Уж лучше выберемся в «Вавилон», там хоть ебанутых плакатов не вешают. Джастин, когда немного успокоился, схватил его за руку и сказал: — Брай, я всё равно не жалею. Я бы всё равно снова… Можно ведь и не ждать самого конца, верно? Хоть с моста броситься… я не хочу такого конца — ни себе, ни тебе… Можно, ответил Брайан, обнимая его. Вдвоём и бросимся. Пока ещё рано. Рано, согласился Джастин и улыбнулся. Мы ещё небо покоптим. — …Никто не виноват, Джас, — твёрдо говорит Брайан. — Никто. Кроме грёбаной болезни. И не жалей о том, что всё равно уже сделано. Забыл мой девиз? — Не забыл, — улыбка Джастина становится чуть шире. — Ни оправданий, ни сожалений, ни извинений. Я… я не жалею, Брай. Нет, жалею, что… что всё так вышло, но… не жалею, что мы теперь в одной лодке. — Да, — подтверждает Брайан. — По одну сторону от грёбаной стеклянной двери. — А картину я дорисую, обещаю, — Джастин обнимает Брайана одной рукой, смотрит снизу вверх доверчиво и устало. — Даже если тебе придётся держать меня, чтобы я мог держать руки… И догони потом на лестнице, хочу, чтобы догнал… Эгоистично, да? Просто если бы был хоть маленький шанс… что ты за мной не побежишь… но ведь его нет, так?.. — Буду держать. Буду держать, если понадобится, сколько сам смогу… — Брайан опять целует Джастина в губы, смотрит ему в лицо, и глаза подозрительно блестят. — Нет. Нет такого шанса, Джас. Побегу, и догоню, так быстро, как только сумею… — Да, Брай, и будем в нашем Вавилоне… И ебаться, и танцевать, и что угодно… вдвоём… — Будем, будем, и танцевать, и ебаться. Вдвоём… а может, и нет. Глянем, вдруг ещё кого туда занесёт… Потанцевать можно не только вдвоём, правда? — Брайан гладит Джастина по взмокшим волосам, смотрит любяще, давая понять — ебаться будем только вдвоём, Джас. Джастин улыбается — широко и почти как раньше, только усталость притаилась в уголках губ. Но как же приятно, как приятно знать, что секс Брайан Кинни не хочет делить ни с кем, кроме него. Их близость. Их любовь. — Правда. Потанцевать можно и втроём. Брай… я люблю тебя. И не ворчи, что признания не любишь, — Джастин протягивает руку, гладит Брайана по щеке, стирает соскользнувшую на ресницы слезинку. — И я… я тоже, Джас, тоже тебя… — у Брайана перехватывает горло, он ласкается щекой о руку Джастина, смотрит в его почти прозрачное от усталости лицо, на глубокие тени, залёгшие под глазами. — Тоже люблю. Как редко он это говорил… — Знаю… Кажется, знал это раньше тебя самого. Что любишь. Я дождусь тебя. Обязательно. — Дождись. Я ждать не заставлю, — повторяет Брайан, берёт руку Джастина, прижимается губами к ладони, скользит по сгибам линий, по голубоватому рисунку вен на внутренней стороне запястья. — Интересно, там правда… алмазная пыль всякая? Может, ей в тамошнем Вавилоне вместо блестящей херни посыпают? Джастин тихо улыбается, смотрит, как Брайан целует его руку, заметно исхудавшую за последнее время. — Может быть… Вот и узнаем. Если правда, то должно быть красиво… — Узнаем… — Брайан едва не говорит «узнаем скоро», но вовремя прикусывает язык. А впрочем — скорее всего, скоро. Чудес не бывает. Им двоим чудо точно не светит — во всяком случае, чудо долгой и счастливой семейной жизни. Ебучей семейной жизни, которой когда-то так боялся Брайан Кинни. — Давай вместе полежим, — Брайан скользит губами по руке Джастина к локтевому сгибу, прижимается к беззащитной ямке и мягко тянет Джастина на диван. — Я тоже… уставший немного. Он и выглядит, и чувствует себя гораздо лучше Джастина, но те времена, когда Брайан Кинни мог ночи напролёт танцевать и трахаться в клубах, в угаре алкоголя и наркотиков, сейчас кажутся безнадёжно далёкими. Джастин послушно увлекается, кладёт голову Брайану на плечо, мажет мягкими волосами по шее. Брайан целует его в висок. — Снова будем танцевать до упаду, — говорит он. — А потом ебаться… И даже не устанем. — Не устанем… Мы всю усталость здесь оставим. А там снова будем прежними. Ведь у нас впереди целая вечность окажется, представляешь? Много-много ночей и дней в Небесном Вавилоне. Там, наверное, звёзды вместо огней. Разноцветные… — Джастин чувствует тёплое плечо Брайана и почти не замечает, как на лбу снова выступает испарина и влага отпечатывается на коже Кинни. — Как думаешь, там будет чем нарисовать всё это? Я бы нарисовал… Он бы нарисовал и полусветлое, будто в нём рассыпаны тысячи огней, небо, и цвет ритмов музыки, пропитывающей ночь, и причудливые синие растения — отчего-то Джастин представляет их именно такими. И их с Брайаном, двоих, — танцующих, бесшабашных, целующихся, трахающихся, любящих… И ветер, прозрачно-голубой ветер, пронизывающий всё вокруг. А пока что он должен закончить другую картину — высокую лестницу, уводящую в облака, и две тёмные фигуры, что приближаются к ее вершине, рука в руке, как на грёбаных свадьбах натуралов. Завтра… Надо продолжить её завтра, он ведь и не так плохо себя чувствует. Если что, Брайан ему поможет, прислонит спиной к своей груди, поддержит за локоть. Обещал же. Обещаниям Брайана Кинни на самом деле всегда можно было верить, пусть сам Брайан и не особенно любил это признавать. — Будет, конечно, будет… — отвечает Брайан, обнимает Джастина крепче, забирается одной рукой к нему под футболку. Надо бы её снять… И сменить — вся мокрая. И сводить Джастина в душ. В последний раз, когда он пошёл туда один, у него голова закружилась, чуть не упал. — У них там особые краски, — продолжает Брайан, поглаживая Джастина по груди и животу и чувствуя под кожей выступающие острые края рёбер. Джастин так похудел — почему же ему, Брайану, он не кажется лёгким, как пушинка?.. Усталость. Куда меньшая, чем у Джастина, но всё равно — усталость. — Светятся, наверное, — рука скользит по влажной от пота коже, и Джастин слабо, но довольно вздыхает. — И красивые, здесь у тебя таких не было… И ты всё нарисуешь — небо, звёзды, нас… А завтра порисуешь свою картину, я помогу, поддержу… А потом — хочешь, поехали в парк? — Джастин поворачивает голову, и Брайан целует его в губы. — Погуляем немножко, а больше где-нибудь на скамейке посидим… как два старых педика, — Джастин улыбается, и Брайан сцеловывает его улыбку. — Воздухом свежим подышим. Положишь голову мне на колени… буду наклоняться и тебя целовать — и пусть только какой-нибудь гомофоб что-то вякнет… — Светятся… — повторяет Джастин, и на его потрескавшихся губах появляется улыбка. Воображение вмиг рисует искрящуюся разноцветную пыльцу на кисти, совсем как та, что была на крылышках фей в книжках и мультфильмах его детства. Проводишь ею — и остаётся мерцающий след, звёздная пыль. Кажется, скоро им предстоит узнать, какая она на самом деле. — Мне нравится… Я смогу нарисовать много картин, всё-всё нарисую, не то что здесь… вон сколько с одной вожусь… Брайан целует его, и Джастин улыбается шире. Приятно, целоваться по-прежнему приятно им обоим, Кинни не обращает внимания на то, что его губы часто в ранках, целует всё с тем же желанием, только ласковости стало больше. А Джастин не обращает внимание на боль, которой вспыхивают мелкие трещинки от прикосновения. — Да, хочу в парк. Завтра должно хватить сил. Хочу лежать у тебя на коленях. А если кто что скажет, так нахуй его пошлю… — Джастин смеётся, и боли в губах становится больше, но плевать. Они оба всё ещё могут смеяться, целоваться и трахаться. Пусть последнего и меньше, чем раньше. Джастину жарко, и он сбивает к краю дивана укрывающий ноги плед. — А потом нас встретит Вик, да?.. Когда поднимемся по той лестнице. И скажет, что не ждал так рано. Но у него всё равно окажется свежий миндальный торт, вот прямо только утром приготовленный… Там ведь тоже бывают утра, Брай? Должны быть… Мне хочется, чтобы он нас встретил… — Встретит, непременно встретит… кому же встретить, как не ему… — говорит Брайан, продолжая гладить Джастина и чувствуя, как подозрительно щиплет глаза. — И мы попробуем его торта и окончательно поймём, что теперь навсегда там — помнишь, как в детских книжках? Где если что-то съешь — ну, в загробном мире или в какой-нибудь волшебной стране, — то назад уже не вернёшься? А нам и возвращаться будет некуда, так что Вик нам просто немножко поможет… Брайан говорит — и понимает, что сам верит в свои слова. Что это не просто сказка, которую они сочиняют друг для друга и для самих себя. Что они оба верят. Как там — каждому воздастся по вере его? Что ж — Небесный Вавилон и встречу с Виком они точно заслужили. — Погладить тебя там? Просто поглажу… — Джастин слабо кивает, и Брайан просовывает руку в его пижамные штаны, ерошит ладонью волосы в паху. — А завтра пойдём в парк, да… Можем даже булку купить и голубей кормить — помнишь, как два старых педика? Как собирались через кучу лет? Потому что кучи лет не будет и двумя старыми педиками им не стать. Брайан не говорит этого вслух — но они оба и без слов прекрасно всё понимают. Блядь, а ведь когда-то он боялся старости… Член Джастина едва ощутимо напрягается под рукой, с губ снова срывается тихий вздох удовольствия, и Брайан сжимает пальцы чуть плотнее. Целует Джастина в губы, потом за ухом. — А когда окончишь картину… ты ведь скоро её окончишь, я знаю… хочешь, съездим к океану?.. Как в том фильме — помнишь, мы его два раза смотрели? Ну… на небе только и разговоров что о море и о закате… «Достучаться до небес». Они действительно посмотрели этот фильм два раза — в первый раз вдвоём, а во второй вместе с друзьями. Это была идея Дебби — устроить посиделки для всех. В конце фильма Эммет и Линдси разрыдались. Брайан пошутил, что они двое получают почётный титул главной принцесски, Эммет заявил, что не собирается делить титул принцессы даже с Линдси, и тогда Линдси вытерла слёзы и сказала, что удовольствуется должностью старшей фрейлины — потому что в борьбе за корону Эммету она точно не соперница. Брайану фильм показался неплохим — хоть он и ворчал, что во второй раз его смотреть будет скучно, и всё время пытался утащить Джастина «на ряды для поцелуев» (то бишь — в угол комнаты). До этого момента он сам не знал, что и фильм, и фразы из него настолько врезались ему в память. Съездить напоследок к морю. Когда осталось уже совсем мало времени. На небе только и разговоров что о море… — Море, закат… чайки ебучие над головой летают… и срут на голову, — говорит Брайан, и Джастин слабо улыбается. — Я когда-то подростком взялся про викингов читать… мне интересно было — вдруг у них оргии были… Про оргии не нашёл, но вычитал, что у них считалось — если птица на голову нагадила, это милость богов. Хрен его знает, может, враньё… Трахну тебя на песке… А потом вернёмся — и будет уже не страшно, всё успели… В Небесном Вавилоне у нас ведь моря не будет, — добавляет он, и губы кривятся в какой-то беспомощной усмешке. Рука Брайана тихо поглаживает его, и Джастин жмурится от ворошащейся в измученном болезнью теле сладости, приятности, что понемногу растекается под кожей. Наверное, похожее испытывает хворая кошка, когда ей удаётся выбраться из спального места и взобраться на подоконник, где можно погреться на солнышке. В иные дни возбуждение сильнее, они ещё могут заниматься любовью, содрогаться в оргазме в объятиях друг друга, но иногда всё получается как сейчас — совсем лёгкое возбуждение и мягкое тепло от прикосновений. Джастин научился находить в этом удовольствие — ведь в такие моменты Брайан нежен как никогда, и он ухватывается за эту нежность, обнимает её, мурлычет под родной рукой. — Давай… Да, я хочу к океану… Чтобы соль на языке от брызг, и чайки, и закат… И ты. Да, трахнешь меня прямо на пляже… Даже если дохлый буду, как сейчас. Всё равно тебя захочу. Я тебя всегда хочу… — Джастин смотрит на Брайана, запрокинув голову, и у того щемит в груди. — Кто бы знал, что этот фильм про нас?.. — он накрывает локоть Брайана своей рукой. — А даже жаль, что в нашем Небесном Вавилоне моря не будет. Но зато там будут танцы до упаду и звёздная пыль… Буду потом её вычесывать из твоих волос, — Джастин улыбается. — И неоновые огни. И Вик со своими вкусняшками. Нам должно там понравиться, обязательно… — Понравится, котёнок, обязательно понравится… — говорит Брайан и улыбается — хотя в глазах постыдно щиплет от непролитых слёз. — Давай-ка, сними футболку, она вся от пота промокла. Я тебя ещё поглажу, а потом в душ пойдём… только отдохнём немножко, я тоже устал за день… Устал гораздо быстрее, чем уставал раньше. И возбуждение такое же слабое, как у Джастина, — просто приятно вжиматься пахом ему между ягодиц. Ничего больше. Почему — потому что много работал, обеспечивая двоих? Потому что всё чаще, приходя домой, начинает ухаживать за Джастином — помогая сходить в душ, а то и переодеться? Или это та самая «быстрая утомляемость», которой следует опасаться? Похуй. Он справится. Он нужен Джастину, и он справится. Кому-то одному из них нужно быть более сильным… более здоровым. Пока всё не закончится. — Брай… — Джастин медлит, вглядывается в лицо Брайана, — ты ведь поделишься со мной своей отравой, да? Когда придёт время? Поможешь мне? У тебя… у тебя же хватит на двоих? Чтобы… не хочу мучиться, не хочу как на тех плакатах… — Отравой… поделиться?.. — Брайан на секунду закусывает губу, молчит ровно столько, сколько требуется, чтобы стянуть с Джастина футболку, снова уложить его спиной себе на грудь и возобновить поглаживания — правой рукой в трусах, левой по груди. — Да, есть… я две таблетки купил, а мне говорили, что и половинки хватит с лихвой… сам не знаю, зачем купил две — четырёхкратную дозу, получается… Может, понимал уже, что на двоих, — сам себе только не признавался?.. — Брайан глубоко, прерывисто вздыхает, на секунду прижимается щекой к виску Джастина. — Да, Джас, поделюсь. Поделюсь. Кажется, Брайан Кинни снова показал себя грёбаным эгоистом. Хотел уйти красиво и быстро один — предварительно дождавшись медленной и мучительной смерти Джастина. Джастина, который заразился от него, чтобы не дать себя прогнать. Чтобы не дать стеклянной стене их разделить. — Скажешь только, когда, — Брайан говорит тихо, но твёрдо и уверенно. — Сам скажешь. Тебе решать. Когда скажешь, тогда и примем. Мерсикиллинг… Говорят, через пятнадцать минут начинают действовать, — так может, ещё трахнуться успеем? Хотя бы начнём… и уснёшь с моим членом внутри, ты же любишь так засыпать… А я — в тебе… чем не сладкая смерть — во время траха… Мелькает мысль — кто же их потом найдёт? Уборщица… и кому позвонит — Майклу? Чтобы он потом думал, не ждёт ли подобное Бена… Или, того хуже, матери Джастина? — Позвоним уборщице, чтобы не приходила, — всё увереннее продолжает Брайан. — И… пригласим на обед Мелани и Линдси, — он хмыкает. — Должен же я сделать напоследок хоть какую-то пакость? Не будем запирать дверь, авось до их прихода нас не украдут… И пусть они в похороннное бюро и звонят. Мелани адвокат, разберётся. И завещание оставим… чтобы, блядь, вместе похоронили. И… я же так и не сдал наши обручальные кольца, помнишь?.. Хочешь… — Брайан на секунду закусывает губу, — хочешь, перед смертью их наденем? Никакой грёбаной церемонии, никаких поздравлений от друзей… никаких клятв — дали мы уже, считай, свои клятвы… просто наденем… И чтобы в них и похоронили. Вместе. Так в завещании и напишем. И заодно, думает Брайан про себя, будет маленькая месть Линдси — увидеть их первой. За то, что вытащила на тот ебучий раут, после которого Джастину впервые стало хуже. Даже если она и не хотела ничего плохого — всё равно. Джастин смотрит на Брайана — удивлённо, вспоминающе и наконец растроганно. Прикусывает раненую губу, коротко скользнув по ней зубами, повторяя жест Брайана. — Помню… Я хочу, Брай. Хочу, чтобы ты надел мне это кольцо. Значит, у них всё-таки будет свадьба. Без благословений, цветов и торжественных речей, да и клясться давно не в чем — они поклялись, когда Джастин сделал безвозвратный шаг к Брайану Кинни, когда тот принял его, когда купил смертельные пилюли, когда ухаживал за слабеющим Джастином каждый вечер. А вот кольца они заслужили. Маленький обмен, прикосновения пальцев. Как тогда, когда Джастин вернул Брайану его браслет. Только лучше. Потому что они останутся друг с другом на ночь. Последнюю ночь. Останутся навсегда. — Так и сделаем. Как ты сказал. У нас будет своя церемония. — Будет, котёнок, — тихо, но твёрдо говорит Брайан и улыбается. — Будет… только наша… — он смаргивает, и слёзы наконец проливаются из глаз. Брайан берёт руку Джастина, целует тонкие пальцы, скользит губами по ладони, по внутренней стороне запястья, где под кожей бьются голубоватые жилки. До нелепости романтично. До нелепости, блядь, трагично. — Давай подремлем? — спрашивает Брайан и целует Джастина в губы. — Я тебя в душ хотел отвести… и накормить… но давай чуть попозже, да? Ты же сейчас не голодный? — Джастин мотает головой — конечно, в периоды ухудшения аппетита у него вообще нет, — и Брайан подтягивает поближе плед, укрывает им обоих. — И таблетки пить ещё не пора… поспим час-другой, а потом всё остальное… На секунду Брайан чувствует лёгкую вину — следовало бы потащить Джастина в душ, а потом заставить поесть прямо сейчас, а не засыпать с ним в обнимку на диване, даже не удосужившись дойти до кровати. Но… он правда устал. В конце концов, он ведь работал целый день, верно? Он обеспечивает их обоих, как грёбаный гетеронормативный глава семьи, — чтобы Джастин имел возможность спокойно рисовать и лечиться. Был бы с него ещё толк, с этого проклятого лечения… Но в любом случае — даже Брайан Кинни имеет право устать и захотеть вздремнуть после работы. Даже несмотря на то, что он в хорошей форме. Просто, блядь, в идеальной. Брайан старается не думать, что в последнее время начал уставать слишком быстро. Ему нельзя об этом задумываться. Он должен быть сильным ради Джастина. Ради того, чтобы быть ему поддержкой до того дня, как они решат принять чёртовы таблетки. Джастин прижимается к Брайану. Ему и вправду не хочется есть, а помыться можно и потом. Пот скоро высохнет и может даже начаться озноб, хоть так случалось и не очень часто. Но клонит в сон, и похоже, сейчас у них обоих побеждает это желание. Он ощущает под пальцами рубашку Брайана — сухая и приятная. Утыкается носом в его грудь. Иногда ему так и хочется провести всё оставшееся время до… Лежать в обнимку и никуда не вставать. Но это, конечно, невозможно, непродуктивно, да и глупо. Ещё не все сделано. Ещё рано просто лечь и ждать смерти. Но немного полежать можно. Слышать, как дышит Брайан и бьётся его сердце. И время от времени хрипит в груди. Чувствовать объятия, к которым привык, кажется, с самого первого дня, да так сильно, что решил — они должны всегда быть с ним. Он будет с Брайаном Кинни. Теперь уж точно на веки вечные, как и хотел. Правду мать говорила: желания имеют свойство исполняться самым причудливым образом. И пусть. Джастин хотел этого, сам выбрал своё желание, сам его исполнил. И теперь осталось только жить в нём. Столько, сколько получится. Джастин задрёмывает, сквозь сон ощутив, как Брайан снова скользнул рукой ему в трусы, накрыв пах тёплой ладонью. И улыбается.

***

Брайан стоял на террасе отеля, облокотившись на перила, и курил. Джастин что-то задерживается… Может, сходить проверить?.. Нет, лучше подождать ещё пару минут. А то опять обидится, что Брайан считает его ни на что не способным и скоро, того и гляди, начнёт задницу подтирать. Как бы в итоге не пришлось… подтирать задницу… Нет. Нет. Они решили, что последней стадии ждать не станут. Решили и сделают. Как только вернутся с океана и Джастин допишет свою картину. Картина была почти окончена — осталась буквально пара мазков. Джастин сказал: отложу их до нашего возвращения. Чтобы был стимул вернуться. Помимо картины, стимул был ещё один — Джастин пообещал матери. Сказал: мы только съездим к океану и вернёмся. Обещаю. Честное слово. И пригласим тебя на обед. Разумеется, Дженнифер ничего не знала о двух таблетках, спрятанных в их аптечке. О том, что, скорее всего, сразу после совместного обеда… Что этот обед станет прощальным. Что ж — она тоже знает, что её сыну осталось недолго. И если и не смирилась с этим, то, по крайней мере, умеет делать хорошую мину при плохой игре. И для неё так тоже будет лучше, чем видеть, как Джастин медленно угасает. Держать его за руку на больничной койке, слушать последние хрипы сквозь кислородную маску… Лучше пусть узнает, что они вдвоём приняли яд. Что Брайан не дал Джастину прокладывать себе дорогу на небо. Проклятье, да где же Джастин?.. Сказал, что сегодня в состоянии принять душ один… Не волноваться. Ещё рано. Прошло совсем мало времени. То, что Джастину сегодня получше и он может вымыться сам, не значит, что он сделает это с армейской скоростью. Поверить бы, что эти временные улучшения — всё более короткие — что-то значат. Что им дают отсрочку. Хотя бы небольшую. Брайан глубоко затянулся сигаретой и коротко закашлялся. Блядь, да не обманывай ты себя, Брайан Кинни. Ты видишь Джастина; видишь его каждый день. Ты всё понимаешь. Понимал бы, даже если бы тебе солгали врачи — а они не лгут. Кто-то там, наверху — и совсем не тот, в которого верит мать Брайана, — дал им отсрочку только на то, чтобы съездить к океану. И — чтобы Джастин окончил картину. Только для этого — короткие периоды улучшений, в которые так хочется надеяться. А потом… потом им спустят ту самую лестницу, которую нарисовал Джастин. С широкими белыми ступенями. И наверху будет сиять всеми огнями Небесный Вавилон, и по последним ступеням Джастин, увлекая Брайана за собой, побежит вприпрыжку… с прежней солнечной улыбкой… и в дверях их встретит Вик с миндальным тортом… — Привет. Брайан вздрогнул и обернулся. Окинул беглым взглядом стоящего рядом парня — вполне симпатичного… на его прежний вкус. — Привет, — ответил он и стряхнул пепел за перила. — Я Стив, — парень улыбался, ожидая ответа. — Брайан. — Я тебя видел. Ты вчера вечером приехал. С партнёром, да? — Да, — подтвердил Брайан. В последний раз затянулся, бросил окурок в урну. — Привёз его увидеть океан?.. — совсем тихо спросил Стив, и Брайан снова вздрогнул. — Что?.. — Да брось, — Стив шагнул ближе; Брайан не стал отстраняться. — Я же вижу… ты прости, но я же вижу, что он совсем плох. Сюда многие приезжают… напоследок… Брайан молчал. Но и посылать Стива тоже не стал — возможно, потому, что тот смотрел серьёзно и, как показалось Кинни, сочувственно. — Рак?.. — всё так же тихо спросил Стив. Почему-то захотелось ответить правду. Пару минут поговорить по душам с кем-то, кроме близких друзей — тех немногих, кого они с Джастином пускали за свою стеклянную дверь. — СПИД, — коротко ответил Брайан. Стив ощутимо вздрогнул, но не отошёл. Вгляделся в Брайана чуть пристальнее, словно ища ту же тень смерти, что уже виднелась на лице Джастина, — и не находя. Более высокая сопротивляемость организма. Более успешное действие терапии. Пропади оно всё пропадом. — Ему чертовски повезло, что ты с ним, — сказал Стив. — Мы вместе до конца, — ответил Брайан и мельком бросил взгляд на двери отеля — не идёт ли Джастин. — Наверное, нелегко тебе… — Нелегко?.. Брайан снова повернулся к Стиву — и понял, что тот придвинулся совсем близко. Так близко, что Кинни почти чувствовал его дыхание на своём лице. — Да брось, — повторил Стив. Коснулся пальцами отворота распахнутой на груди рубашки Брайана, провёл по ткани, почти касаясь обнажённой кожи. — Тебе ведь не только сиделкой быть хочется, верно?.. Ты его любишь, я уверен, что он это знает и ценит… но тебе ведь нужен и кто-то, кого можно как следует трахнуть, а? Блядь. Наверно, следовало просто оттолкнуть и обложить матом. Или сказать что-нибудь пафосное, в духе так любимых Тедом классических опер. Что-то про то, что он не станет изменять партнёру, когда за плечом у того уже стоит ангел смерти. Или просто бросить: «Не заинтересован». Так, как отшивал когда-то не зацепивших парней в клубах. Интересно, пошёл ли бы со Стивом прежний Брайан Кинни?.. А если бы Джастину было так же плохо, как сейчас? Брайан сгрёб Стива за ворот. Приблизил лицо к лицу, почти целуя. — Как ты думаешь, от кого он заразился? — ядовито-сладким голосом спросил он — и почувствовал истинное наслаждение, увидев, как лицо Стива становится белее бумаги. — Я… я не… — Ты уже не хочешь трахаться со спидозником. Вот и правильно. Брайан с отвращением оттолкнул Стива и почти сразу же услышал за спиной голос Джастина: — Брай?.. У этого парня какие-то проблемы? Джастин подошёл медленно, ощутимо прихрамывая, — и, обвив рукой талию Брайана, прижался к нему всем телом, незаметно опираясь. Но, по крайней мере, помощь с мытьём и одеванием ему сегодня не потребовалась. Похоже, тот, кто наверху, и правда дал им возможность повидать океан. Напоследок. Какую-то долю секунды Брайан помедлил. Коротко сказать «Никаких» и увести Джастина?.. Стив всё ещё не двигался с места и таращил на них глаза. Что-то там мать рассказывала, что-то из Библии… ах, да, про чью-то жену, уставившуюся на то, на что велено было не пялиться, и «обратившуюся в соляной столп». В детстве Брайан всё не мог понять, что такое «соляной столп», — и мать, что примечательно, тоже не смогла ему объяснить. Только сказала, что главное — во всём исполнять волю Божью; об этом, мол, и притча. Впору подумать, что Стив тоже превратился в этот самый столп. Как там — «не возжелай жены ближнего своего»? А впрочем, тому, кто наверху, точно до лампочки, что там люди понаписывали в Библии. Во всяком случае, большая часть написанного. Вот только им с Джастином он дал совсем короткую отсрочку. Должно быть, в Небесном Вавилоне не хватает содомских ангелов. — Хотел, чтобы я его трахнул, — сказал Брайан, в свою очередь обнимая Джастина за талию и переводя взгляд с него на Стива. Джастин тоже посмотрел сперва на Стива, а затем на Брайана. Мгновение помолчал, осмысливая ситуацию, — а потом на его лице расплылась широкая озорная улыбка. Совсем прежняя. Та самая, за которую Дебби прозвала его солнышком. Если не думать о синяках под глазами, обтянувшей скулы коже и покрытых запёкшейся коркой губах… — Без презерватива? — весело уточнил Джастин, и по-прежнему молчавший Стив побелел не хуже него. — Он решил, что мы с тобой маловато трахаемся, — Брайан тоже улыбнулся и сильнее прижался бедром к бедру Джастина. Хорошо, что он сказал. Джастина это, по крайней мере, повеселило. Улыбка Джастина стала ещё шире. — Блядь, да мы с Брайаном ебёмся как два бешеных кролика… объевшихся виагры, — медленно, демонстративно он повернулся к Брайану, зарылся пальцами в волосы на затылке, разворачивая к себе, и поцеловал взасос. Глаза Стива расширились; сдвинуться с места или хотя бы что-то сказать он так и не попытался. На самом деле, конечно, как бешеные кролики они уже давно не ебались, но всё же делали это вполне регулярно. Так часто, как Джастин был в состоянии. Медленные, горькие и сладостные соития. Но Брайан не променял бы их ни на что. — Брай, может, возьмём его третьим? — продолжая дурачиться, Джастин снова взглянул на Стива. — Как раньше, помнишь? — Не пугай парня, — хмыкнул Брайан. Стив действительно выглядел до полусмерти перепуганным и, кажется, реально утратил дар речи. — Нас двоих он точно не выдержит. — Жаль, — картинно вздохнул Джастин. — Но если — как тебя там — вдруг передумаешь… — Он по-кошачьи облизнулся, и это тоже был жест прежнего Джастина Тейлора — несмотря на обложенный белым налётом язык. — Брайан хотел трахнуть меня на берегу. Надумаешь — присоединяйся. Пошли, Брай. Брайан повёл Джастина прочь и даже не обернулся глянуть, отмер ли наконец их соляной столп. — …Надеюсь, я его не слишком напугал, — сказал Джастин, когда они отошли подальше. — А то ещё хватит какой-нибудь инфаркт. — Не хочешь оказаться виновным в его смерти?.. Джас, да обопрись на меня сильнее, не бойся. Выдержу. — Не то чтобы, — ответил Джастин и послушно прижался теснее. — Просто… ну, не хотелось бы его снова встретить. Когда мы… ты понял. В Небесном Вавилоне. — Он туда не доберётся, — уверенно заявил Брайан. — Споткнётся на лестнице. Оба засмеялись. — Брай, — неожиданно тихо и серьёзно проговорил Джастин. — Брай, я бы понял, если бы ты с ним пошёл. Правда. Я… ну, я же в зеркало себя вижу. — Во-первых, нахуй зеркало, — Брайан остановился, резко обернулся к Джастину, обхватил ладонями его лицо. — Самый красивый, слышишь? Помнишь, что я тебе всё время твержу? Для меня — самый красивый… А во-вторых — он и от меня неплохо шарахнулся, когда я сказал ему, что тоже болен. — Мог бы промолчать. По тебе ведь незаметно. Всё равно с резинкой бы трахались. — Я их и не ношу с собой уже давно, — Брайан быстро и крепко поцеловал Джастина в губы, снова обнял за талию и повёл дальше. — Да и умалчивать… Нахуй. А то вдруг тоже на лестнице споткнусь. — Не споткнёшься, — Джастин улыбнулся, но голос по-прежнему звучал серьёзно. — Я поддержу. Как ты меня сейчас… Брай, мне ещё повезло, что ноги до сих пор не отнялись, а?.. Мы же… — голос Джастина вздрогнул, — мы же не будем ждать, пока отнимутся? Пока… пока я совсем… — Не будем, — Брайан повернул голову, мазнул по скуле Джастина губами. — Договорились же — вернёмся, пообедаем с твоей матерью… и всё. Если чуда не случится. Пару секунд оба помолчали. Чёрта с два оно случится, чудо. Интересно, а Крэйг Тейлор захочет увидеться с сыном? Хотя бы один раз… зная, что тот умирает?.. — А если ноги подведут, — добавил Брайан, — понесу на руках. Как грёбаную невесту через порог нового дома. Хочешь? — Понесёт он, — Джастин неожиданно засмеялся — звонко и весело. — У самого вон уже испарина на лбу, — он быстро провёл ладонью по лбу Брайана, не давая увернуться. — А ведь всего каких-то сто метров прошли. — Я просто устал, — Брайан остановился — больше для того, чтобы самому перевести дыхание, чем чтобы дать отдохнуть Джастину. — Вчера долго ехали… — Ага, — Джастин перестал улыбаться; воспалённые глаза смотрели прямо и спокойно. — И кашлял полночи, потому что долго ехали. Брай, ну хоть мне-то не ври, а? На тебя терапия тоже стала хуже действовать… Врачи говорили — поменьше волноваться. Стресс — первый фактор, который может спровоцировать ухудшения. Но как он может не волноваться, видя, что творится с Джастином? Не забывать пить лекарства. Не пропускать ни одного планового осмотра. А он стал забывать — и пропускать. Потому что Джастину всё хуже, и — смысл теперь ему, Брайану, маниакально следить за своим здоровьем? А может, какая-то из болячек, которые цепляет из-за ослабленного иммунитета Джастин, передалась и ему. Может быть, если бы он дождался, пока Джастин угаснет на больничной койке, то на следующий день свалился бы на неё же. Можно было бы даже не дезинфицировать. А может, и правда прожил бы ещё несколько десятков лет — ну, разве что иногда ложась в госпиталь и меняя лекарства. Теперь уже неважно. — Неважно, Джас, — сказал Брайан вслух. Провёл ладонью по щеке Джастина, задержал большой палец в углу рта. — Я справлюсь. Меня хватит. На то, чтобы затрахать тебя на пляже, отвезти домой и… помочь нам обоим. — Да, — Джастин снова улыбнулся солнечной улыбкой. — И трахнуть напоследок. Ты обещал. Чтобы так и уйти… ты — во мне. — Трахну. Непременно. Даже если не успеют кончить. Какая, в сущности, разница. — Пошли на пляж? — улыбка Джастина слепила глаза. — Я уже не дождусь, чтобы ты выебал меня на песке. — Пошли, — согласился Брайан. — Давай, опирайся. Волны с шумом накатывают на берег, разбиваются, оставляя белоснежную пену. Говорят, на воду и огонь можно смотреть бесконечно. Брайан раньше, когда слышал это, всегда отшучивался, что бесконечно он может только трахаться. Кричат чайки. Бриз ерошит волосы, оставляет на губах соль. Джастин стоит на белом океанском песке, смотрит в ожидании. Они зашли за груду валунов, которую хоть и нельзя назвать идеальным укрытием, но от случайных взглядов она всё же должна защитить. А если кто надумает обогнуть её и увидит их — на здоровье. Можно будет поднять голову и спросить, как спрашивал раньше: «Что, никогда не видели, как двое парней трахаются?». Они приехали. Приехали к океану, как и хотели. Почти как в том фильме. Брайан делает шаг вперёд, собираясь обнять Джастина и поцеловать, но внезапно замирает. Жгучая вина — непривычное, противное чувство — сдавливает грудь, не давая дышать. Из-за него. Всё из-за него. Пусть Джастин был тем, кто проколол презерватив, — ничего этого не было бы, если бы Брайан Кинни, обдолбавшись, не дал непонятно кому без резинки. Два года. Два года, чёрт подери, они были счастливы так, что всем вокруг оставалось только обзавидоваться. Если бы не тот поход в бани. Они могли бы сейчас стоять на этом же пляже и тоже собираться трахаться, но это была бы не последняя их поездка к океану. Не как в фильме. Ноги подламываются, и Брайан тяжело падает на колени. Мелькает мысль — да что, блядь, на него нашло? Они ведь уже давно всё обговорили… С нервами, что ли, не в порядке? ВИЧ повлиял на психику? Или не сам ВИЧ, а какая-нибудь оппортунистическая инфекция… — Брай?.. Джастин неуклюже шагает вперёд, сокращая расстояние, и Брайан, обхватив его ноги, прижимается лицом к бедру. — Джас… — горло сжимается, слова выходят с трудом. — Джас, слышишь, прости… Из-за меня, всё из-за меня… Два года, блядь, два года всё было хорошо… Если бы не я… угораздило тебя ко мне вернуться… Брайан умолкает. Кричат чайки, безостановочно шумит прибой. Глаза нестерпимо жжёт, но слёз нет — только сухое, горячее жжение. Наверное, если бы он сейчас посмотрел в зеркало, белки у него были бы такие же красные, как у Джастина. — Брай… — Джастин делает вдох глубже обычного, и Брайан слышит негромкий хрип. Худые пальцы зарываются в волосы. Солёные брызги долетают до них, мелкие, как россыпь мокрых песчинок. Брайан так отчаянно держится за него. Джастин моргает. — Брай, ну что ты… Я ведь говорил, не жалею, что вернулся. Я тебя не виню… Никогда не винил… Нет, так не годится. Проклятое тело отказывает всё чаще, но, по крайней мере, он ещё способен опуститься на колени, а не стоять вот так, глядя на Брайана сверху вниз. Сейчас это совсем не уместная поза. Джастин подгибает одну ногу, затем вторую, опускается на песок рядом с Кинни, неловко и пошатнувшись, так что приходится опереться одной рукой. Но теперь они на одном уровне, да и Брайан тут же обхватывает его за талию, не давая упасть. — Брай… Брай, посмотри на меня, — он касается щеки Брайана ладонью, второй рукой держась за плечо. — Я же правда не виню тебя. Ты не мог знать. И никто не мог. Это могли быть не бани, а что-то ещё… да неважно. Я бы всё равно вернулся, даже если бы ты уже заразился к тому времени. И всё равно проколол бы тот презерватив. Да, мы были счастливы два года, но блядь, я и сейчас с тобой счастлив, понимаешь? Возможно, это большее, о чём я когда-либо мог мечтать. Ну, то есть, не то что бы мне очень хотелось свалиться от СПИДа во цвете лет, — Джастин улыбается почти прежней своей улыбкой, даже не поморщившись от саднящей ранки на губе, — я правда думал, что это будет дольше… как у Вика или Бена… но я хотел быть с тобой. Всегда хотел, с самой первой встречи. И желание сбылось. Блин, да у нас и вышло всё, как в клятвах этих у натуралов — в болезни и здравии, всё такое… Не так важно, что мы не стали старыми педиками. Хотя, может, это было бы и неплохо… Но ведь это всё равно не получится. Ты не дашь мне превратиться в такого, как на тех картинках. И я до смерти хочу тебя поцеловать. И это всё, всё, что у нас есть теперь. Ну и пусть, к чёрту. Зато никто не отберёт. Никто такое отобрать не захочет… — Джастин чувствует, как глаза щиплет, и замолкает. — Брай… ну иди ко мне… — просит он как-то беспомощно и тихо добавляет: — Мне тяжело так стоять… — Прости, — так же тихо произносит Брайан. Обнимает Джастина крепче, сперва удерживает, помогая опереться на себя, а потом, на всякий случай придерживая рукой под голову, мягко опрокидывает на белый песок, увлекаясь следом. — Так легче? Лежать — легче? — Джастин согласно мотает головой по песку, и Брайан осторожно ложится на него сверху, рискнув опереться локтём о грудь. Нависать на руках ему тоже тяжело. — К чёрту старых педиков, Джас, — говорит Брайан, и улыбка на покрытых коркой губах Джастина становится чуть шире. — Не для нас это, с самого начала было не для нас, я как чувствовал… Это для Майкла и Бена — совместная старость и кормление голубей в парке. И пусть Бену повезёт больше. Должно же хоть кому-то немного повезти с этой ебучей болезнью. Бен всегда заботился о своём здоровье куда тщательнее, чем они с Джастином, ведь так? — Хоть я уже и готов был — к совместной старости… — Нет, ни слова об этом, Брайан Кинни не позволит себе заплакать. — Но к чёрту. Уйдём во цвете лет… как Курт Кобейн, как прочие знаменитости… тоже станем легендой, вечно живой легендой… Вряд ли их сделает легендой то, что они предпочтут уйти сами, чтобы избежать медленного подыхания от СПИДа. Но похуй, главное — сказать. — Не жалеешь… знаю, знаю, что не жалеешь… — Брайан поднимает вторую руку, гладит Джастина по запавшей щеке и видит, что пальцы дрожат. — Ты бы вернулся, я знаю… даже если позже — всё равно бы вернулся… подлез бы под меня, даже если бы я был… «Таким, как ты сейчас». Нет, этого он не скажет. — И пусть, — с внезапной горячностью добавляет Брайан. — Пусть — как в клятвах натуралов. Пусть все удивляются и говорят, что не ожидали такого от Брайана Кинни. Иди сюда, Джас… давай, я же обещал… Он крепко целует Джастина в губы, тянет вверх футболку и берётся за ремень джинс. Джастин обнимает Брайана, обхватывает руками, пусть не такими сильными, как раньше, но пылкости им точно не занимать, — и Брайан чувствует в объятии какое-то облегчение. — Даже если бы ты был… — согласно выдыхает Джастин, он всё понимает, но тоже недоговаривает, только крепче сцепляет руки. — Обещал, да. Возьми меня, хочу тебя чувствовать… Песок прохладный, Джастин даже слегка ёжится, когда ложится на него голой спиной. Кажется, в последнее время он стал чаще мёрзнуть, но тем приятнее прильнуть к Брайану, к его тёплому телу, укрывающему своей тяжестью от всех невзгод. Каких только возможно. Джастин откидывает голову, подставляется поцелуям, слушая шорох, мерный шум волн и то, как по телу разливается желание. Оно напоминает тёплую карамель, тягучее, обволакивающее. Не такое острое, как раньше, и всё же оно есть, их тела ещё слышат друга друга и себя. — Брайан… — Джастин поднимает руку, чтобы зачесать волосы со лба Кинни, на пальцы попадают мелкие солёные брызги. — И пусть хоть кто увидит, плевать, да?.. Как раньше. Пусть океан видит… — Да, пусть кто угодно… и океан… — откликается Брайан, трётся щекой о ладонь Джастина, чуть шершавую от налипших песчинок. — Помнишь, как мы раньше… в банях, в задних комнатах «Вавилона»… везде?.. Про бани, где он подцепил заразу, возможно, лучше было бы не упоминать, но Джастин счастливо улыбается, вспоминая, и Брайан улыбается тоже. Сплёвывает на ладонь, растирает слюну Джастину между ягодиц; тот охает, подаётся навстречу прикосновению, слабая хватка на плечах становится чуть сильнее. Шумит океан, кричат чайки, на губах солоно то ли от незаметно пролившихся слёз, то ли от бриза… Брайан подхватывает Джастина под колени, прижимается головкой члена к влажному от слюны входу. Не самая лучшая смазка, но — похуй, в последний раз они трахались не так давно, Джастин должен ещё не полностью закрыться… И не хочется преграды даже в виде смазки. Им обоим, Брайан в этом уверен. Он толкается внутрь, в горячую тесноту, и Джастин, выдохнув, на секунду прикусывает израненную губу. Брайан поспешно склоняется к нему, целует; замирает, давая привыкнуть, совершает на пробу пару осторожных толчков… Внезапный приступ кашля заставляет его упасть на Джастина, не успев даже выматериться. Мысленно проклиная всё на свете, он мучительно кашляет, уткнувшись лицом в худое плечо Джастина и чувствуя, как тот гладит по волосам и спине. Грудь горит огнём; кажется, ещё секунда, и выкашляешь кусок лёгкого. Брайан Кинни трахал своего партнёра и вынужден был прерваться, потому что взялся выхаркивать собственные лёгкие. Да, такого он себе точно никогда не прогнозировал. Наконец кашель стихает, и Брайан обессиленно ложится на Джастина. Как ни странно, он всё ещё наполовину возбуждён — немного поёрзать, и… — Прости, — хрипло выдыхает Брайан. — Джас, прости… — Он приподнимает голову и заставляет себя ухмыльнуться — фирменной ухмылкой Брайана Кинни. — Хочешь продолжить? Джастин принимает Брайана, смыкается на нём, заключив в замок из своего тела, похудевших рук и ног, — и держит в объятиях, пока тот захлёбывается кашлем, потрясающим, кажется, их обоих и даже песок, на котором они лежат. Тёплая ладонь на загривке ощущает, как раздирает горло, как мучительные спазмы мешают дышать. Ладонь гладит, ерошит спутанные ветром волосы, перебирается на спину, скользит по выпуклостям позвонков. — Брай… Ничего, Брай… Дыши, дыши… — шепчет Джастин куда-то за плечо Кинни, к той кромке, где вода лижет песок, уже занимается с ним любовью, наказывает и отступает, оставляет белую пену. Песчинки попадают на спину Брайана, и Джастин стирает их рукой. Наконец приступ проходит, и отросшая чёлка Брайана почти касается его лица. Улыбка в ответ. — Конечно, хочу… — нет, ему совсем не нравится кашель Брайана, эти хрипы в лёгких могут напугать, и раньше такого не было, так сильно и довольно продолжительно, но ведь они оба это понимают, понимают, что время ускользает теперь явственнее, чем прежде, оно впитывается в них, как вода в сухую землю. Поэтому Джастин не спрашивает ни о чём, всё позже, уж на несколько слов времени должно хватить. — Ты же ещё во мне… Во мне… — он плавно сжимает Брайана внутри себя, и ещё раз, и ещё, до тех пор, пока не ощущает, что тот снова твёрдый. Целует солоноватые губы. — Я тебя всегда хочу, слышишь? Всегда буду хотеть… — И я тебя, — хрипло и твёрдо отвечает Брайан, чувствуя, как понемногу утихает жжение в лёгких. Не до конца — но неважно; он снова возбуждён и снова может трахать Джастина. — Всегда… всегда, любого… самый красивый, самый, блядь, сексуальный… — он гладит лицо Джастина, впалые щёки, проступившие линии скул, оставляя на них прилипшие к ладоням песчинки. Двигается раз, другой, третий; сладость скапливается в паху, растекается по телу, как растеклась когда-то по ним обоим зараза. Как растекается по песку солёная океанская вода — впитываясь в него, увлажняя, оставаясь внутри. Он не врёт. Момент, когда ему стал нужен только Джастин, наступил уже давно — и то, как Джастин выглядит сейчас, этого не изменило. Пусть такие, как Стив, шарахаются от Джастина… шарахаются от них обоих. Пусть они больше не развлекаются, приглашая время от времени третьего, а то и четвёртого. Это неважно. Ничто неважно, кроме того, что Брайану Кинни нужен Джастин Тейлор. Что Брайан Кинни не хочет без Джастина жить. Как Джастин не захотел жить без него. Брайан проводит ладонями по груди Джастина, сжимает соски, гладит бёдра, плотнее прижимая ноги Джастина к своим. Слегка убыстряет темп, впечатывая Джастина при каждом толчке в песок; Джастин стонет от удовольствия, пытается обхватить его руками и ногами крепче, и Брайан подсовывает руки ему под спину, обнимая. Слиться. Слиться воедино. До нелепости романтичный трах на песке… — Я люблю тебя, — шепчет Брайан, касаясь губами мокрого виска Джастина. — Люблю, слышишь? Джастин улыбается. Теперь Брайан всё чаще говорит ему эти слова, признаётся в любви, признаёт, что любит. Когда-то так сложно было этого добиться… Всё поменялось, очень многое, кроме самой их любви. Она выдержала разлуки и расстояния, а теперь стойко переносит заполоняющий всё больше пространства вирус, оказалась единственным противоядием — не вылечивающим, но исцеляющим. — Слышу. Я тоже тебя люблю… — Джастин трётся о лицо Кинни, словно котёнок, Брайан приятно колется щетиной. Движения становятся более частыми, и кажется, волны тоже чаще плескаются на берег, шурша, шелестя, шипя пеной. Солёный ветер, солёные поцелуи, солёное соединение. — Я счастлив с тобой… — И я с тобой, — Брайан тоже отвечает улыбкой, ведёт бёдрами по кругу, и Джастин снова стонет, мотая светловолосой головой по белому песку. Когда-то они любили трахаться на виду у всех… Может, и сейчас кто-то — тот же Стив — вышел из-за камней и пялится на них, не в силах ни пошевелиться, ни уйти? И если так — интересно, кажутся ли они и сейчас сексуальными… они оба? На самом деле Брайан знает: никто их сейчас не видит. Здесь только они и океан; голубая вода и голубое небо, белый песок и белые чайки. Бледная, почти белая кожа Джастина, белокурые волосы и голубые глаза. И сладкая дрожь, пробегающая по его телу при каждом толчке Брайана — словно рябь на влажном от воды песке. Их трах на прибрежном песке стал бы отличным сюжетом для ещё одной картины Джастина. Возможно, абстракции — лазурь, белила и немного золота. Вот только вряд ли Джастин успеет ещё хоть что-то, кроме как дописать «Дорогу в Небесный Вавилон». Они решили — главное, чтобы успел дописать её. Остальное неважно. И всё же надо подбросить ему идею синевы, белизны и золота. Может, у него хватит сил хотя бы на небольшой этюд; может, пока они отдыхают здесь, у океана, Джастину сейчас не так плохо… — Нарисуй это, — выдыхает Брайан Джастину в губы, и тот непонимающе хлопает слипшимися от соли ресницами. — Сегодня… если будешь хорошо себя чувствовать… — ещё одно круговое движение бёдрами, Джастин снова захлёбывается стоном, — как мы трахаемся здесь… голубое, белое и золотое… — Да?.. — Джастин отдаётся движению внутри себя, доказывающему, что он ещё способен чувствовать, способен откликаться на прикосновения, проникновение Брайана, обхватывает худыми пальцами лопатки Кинни. Но идея нравится. И правда, можно написать абстракцию — он сразу представляет картину именно такой, хотя Брайан и не говорит ни слова о стиле. Незамысловатые вихри трёх основных оттенков, переплетающихся между собой, становясь единым целым. Они сами, сплетённые друг с другом, перемешанные с водой и песком, и крикливыми чайками, и бликами солнца. Должно хорошо получиться. Да и времени займёт немного. — Хорошо…. Я нарисую, Брай. Думаю, что смогу… Просто линии и вихри, и цвет, да? Сегодня же и начну… Как в номер вернёмся. Поможешь мне? — Джастин ловит поцелуи Брайана, подставляет подбородок, шею. — Поможешь… — Брайан ненадолго останавливается, и Джастин сжимает его внутри, гладит спину, прижав к себе. — Ещё… Двигайся ещё… Мне нравится, как ты… сейчас особенно… — И мне нравится… с тобой… всегда… и сейчас… особенно сейчас, да… — Брайан двигается резче — не так резко, как раньше, но всё же достаточно для того, чтобы Джастин сладко простонал. — Да, просто линии и вихри… и цвет… я помогу, помогу, буду тебя держать… Будет держать. Обнимать поперёк груди, тихонько целовать волосы и шею. Если понадобится, разотрёт больную руку — сейчас она дрожит гораздо чаще, чем раньше. Зацелует поочерёдно все пальцы. Они успеют. Они успеют всё, что собирались. Обязательно. — Поласкать тебя?.. — Брайан проводит ладонью по впалому животу Джастина, накрывает возбуждённый член, несильно и ритмично сжимает в такт своим толчкам. — Подрочить? Джастин… котёнок, чёртов котёнок… мой, только мой… Он снова накрывает губы Джастина своими и пьёт его следующий стон — как глоток исцеляющего бальзама. Глоток самого чистого и самого сладкого воздуха. — Поласкай… — выдыхает Джастин в поцелуй. Прикосновения Брайана всё такие же родные, такие же желанные, он так же их любит. С готовностью толкается бёдрами вверх, к руке. — Подрочи, да… Люблю, когда ты меня касаешься… Даёшь понять, что я ещё живой… и ты меня хочешь… Останусь твоим котёнком, навсегда… — от собственных слов вдруг щиплет глаза, и Джастин смаргивает солёную влагу — вокруг и так достаточно соли и влаги, огромный океан плещется возле их тел. Рука Брайана ласкает, как ласкала много раз, и всё же сейчас это ощущается много более интимным, чем раньше. Принятие друг друга, принятие себя, того, что с ними стало. И ещё будет. Джастин стонет, потирается о плечо Кинни, влажные губы оставляют на коже след, метят дымкой дыхания. — Ещё, да… Я скоро, Брай… Уже скоро… — Давай… давай, мой хороший… Джастин… — Брайан сжимает пальцы плотнее, ласкает член Джастина по всей длине. Выпускает его, переходит к яичкам, слегка сминает их, перекатывает в ладони, трёт. Снова возвращается к члену, нажимает большим пальцем на головку, раскрывая сочащуюся предъэякулятом щель. Океан дышит размеренно и тяжело, смачивает прибрежный песок влагой и солью. Его дыхание смешивается с дыханием Джастина — рваным, жарким, неглубоким. Брайан беспорядочно касается лица Джастина губами, слизывает соль — пот, слёзы, долетевшие капли прибоя. Всё вместе. Хорошо, что они сюда приехали. Хорошо, что доверились напоследок океану. — Давай… — снова шепчет Брайан, продолжая вонзаться в Джастина и чувствуя, что и сам близок к оргазму. — Давай вместе… как всё — вместе… — Давай… давай… — Джастин отзывается, будто делает вдох, глоток кислорода — лёгким, слова — Брайану, ветерку, что тут же их уносит. Они и правда вместе, сейчас как никогда чувствуется это единое целое, сплавленнное, влитое одно в другое, как океан и песок. Толчок, ещё толчок, рука Брайана ласкает умело, любяще, а волны плескаются о берег, расползаются ручейками. Когда Кинни целует его запёкшиеся губы, Джастин начинает дрожать, изгибается в его руках исхудавшим зверьком, зарывается пяткой в песок, второй чиркает по ягодице Брайана. На губах соль и поцелуй, а внутри пульсирует, пульсирует человеческая версия вулкана, готовая исторгнуть живую лаву. — Брайан… Брайан… — шепчет Джастин имя любимого, чувствуя, как тот тоже начинает выплёскиваться в него, как он сам — на пальцы Брайана, на их животы и белый песок. Брайан сдавленно охает, подсовывает одну руку Джастину под спину, крепче прижимая его к себе, зарывается лицом в худое плечо. Густое и горячее течёт внутрь Джастина, течёт по пальцам — белое, как океанский песок. Джастин повторяет его имя, обнимает слабыми руками, хватает ртом воздух, выгибаясь в сладкой судороге оргазма. Синева, белизна и золото. Белая сперма, белизна кожи Джастина, потускневшее золото его волос. Какое-то время Брайан лежит неподвижно, переводя дыхание, возвращаясь из сине-бело-золотой мешанины красок в реальный мир. Наконец приподнимается, целует Джастина в растрескавшиеся солёные губы, медленно выскальзывает из него, помогает встать. Они сделали это. Сделали то, что запланировали. У них получилось. Как получалось всё… почти всё, кроме лечения. Как получится и то, что осталось из запланированного. — Я сейчас, хорошо? — говорит Брайан, касаясь ладонью щеки Джастина. — Одевайся пока потихоньку. Отдыхай. Джастин кивает, начинает одеваться — медленно и привалившись к валуну, но, похоже, помощи ему сегодня не требуется. Брайан натягивает джинсы на влажную кожу, подходит босиком к кромке воды, позволяет ей смочить ступни приятной прохладой. Может, им ещё не придётся, мелькает в голове. Не придётся умирать. Джастину сейчас лучше — может, больше ухудшений и не будет? Медицина не стоит на месте… они вернутся в Питтсбург, а врачи предложат новую терапию… Брайан невольно улыбается. Подставляет лицо бризу, глубоко вдыхает солёный океанский воздух — и жестокий приступ кашля сгибает его пополам. Блядь. Блядь. Он кашляет долго и мучительно. Зажимает ладонью рот. Блядь. Стоило ему подумать, что это ещё не конец… — Брай?.. Ты как? Брайан наконец отнимает руку ото рта, с трудом разгибает спину. Оборачивается, смотрит на Джастина, всё ещё опирающегося о валун, — и понимает, что чуда не свершится. Не для них. Не для Джастина. И если ждать ещё, можно прождать слишком долго. Он обещал Джастину, что тот не будет мучиться. И обещал, что не отпустит одного. — Я в порядке, Джас, — говорит Брайан и заставляет себя снова улыбнуться. Поворачивается обратно к океану — взглянуть напоследок на водную гладь, на синие волны с белыми барашками пены, — и мельком смотрит на руку, которой зажимал рот во время кашля. На пальцах красные следы. Говорят, порой поездка к морю обостряет… провоцирует… Что ж — они ведь уже всё решили, верно? Хотя чертовски жаль, что не случилось чуда. — Я в порядке, — повторяет Брайан. — Иду, Джас. Он наклоняется и окунает руку в набегающий прибой, смывая кровь. Джастин ловит руку Брайана — мокрую от морской воды, прохладную, — когда тот подходит. Заглядывает в глаза. Им обоим не нравится этот кашель, как и нарастающая из недели в неделю слабость Джастина, но тут уж ничего не поделаешь. Зато съездили к океану, занялись любовью на берегу, на это они ещё способны. После оргазма тоже слабость, но приятная и даже дышать легче. — Пойдём?.. — Джастин обвивает рукой талию Брайана — когда объятие успело стать опорой? — и они неспешно идут вдвоём вдоль кромки воды. Иногда волны задевают босые ступни, оставляя на них пенящиеся пузырьки, но чаще те просто утопают в песке. Это правда стоит нарисовать. Совсем и нетрудно, несколько мазков здесь, несколько там, и ещё длинные штрихи — и более детально, но всё равно с размытыми очертаниями две фигуры у края воды. Опрокинутые и тронутые светом от переливающейся океанской глади и клонящегося к закату солнца. Должно хорошо получиться. Джастин смотрит на Брайана, на его растрёпанные каштановые пряди, не такие блестящие, как раньше, и думает, что на полотно надо добавить немного тёмной охры. Волосы Брайана и отголосок осени, до которой ещё далеко. Кто знает, что будет осенью?.. Неважно, но картине определённо пойдёт этот цвет. За ними остаются дорожки следов, маленькие лужицы, полные тени. Их сопровождают отпечатки лап чаек, как развилка из трёх дорог. Они свою уже выбрали. И не собьются с пути. Осталась пара картин и столько-то тихих вечеров. И можно отправляться в дорогу.

***

Брайан услышал голоса, едва открыв дверь квартиры. Слабый голос Джастина — и другой, мужской, вроде бы смутно знакомый, но точно не принадлежащий никому из их друзей. Кого ещё принесло?.. Сделать хотя бы шаг от двери и увидеть, с кем говорит Джастин, Брайан не успел — приступ жестокого мучительного кашля согнул пополам. Блядь. Блядь. Блядь, почему хотя бы не в подъезде… почему Джастин должен слышать… Брайан попытался напомнить себе, что им в любом случае осталось терпеть совсем немного — Джастин окончил свою картину, они позавчера отобедали с Дженнифер, все бумаги приведены в порядок… …и улучшения у Джастина так и не наступило. Более того — становится хуже с каждым днём. Похоже, Вик уже печёт для них миндальный торт… Но всё равно — уж лучше бы пускай Джастин думал, что он, Брайан, уходит только ради него. Что не им обоим пришлось помучаться напоследок. Кашель не прекращался. Лёгкие горели огнём, и Брайан, уже зная, что сейчас будет, выдернул из кармана пачку бумажных платков, кое-как достал трясущимися пальцами один и прижал к губам. Разумеется, вернувшись с океана, он не пошёл к врачу. Может, и вылечили бы — по крайней мере, подлечили, — но зачем. Зачем, если они не смогли вылечить Джастина. Со времени их поездки пошла уже третья неделя — и здоровье ухудшалось не только у Джастина. Брайан старался кашлять не рядом с ним, чтобы меньше волновать, тайком выбрасывал окровавленные платки… Может, про кровь Джастин не знает до сих пор?.. А просто кашель — да с кем не бывает. И вообще — это от сигарет. От чего же ещё, Джас. Возможно, надо было сразу, как приехали… Но дело было не только в неоконченной картине, обеде с матерью Джастина и завещаниях — дело было в том, что им обоим отчаянно хотелось задержаться ещё хотя бы на пару дней. Ещё ведь не совсем плохо. Ещё можно подождать. Сходить в парк, увидеться с кем-то из друзей… медленно трахнуться — или хотя бы просто подрочить друг другу перед сном… …Наконец приступ кашля закончился, и Брайан, вытирая рот и медленно выпрямляясь, только сейчас понял, что рядом с ним кто-то стоит… и что этот кто-то — не Джастин. Перед ним стоял Крэйг Тейлор. Грёбаный отец Джастина, не увидевшийся с сыном ни разу с тех пор, как тот сообщил ему, что заразился, — хоть и регулярно передававший приветы через мать. А может, Дженнифер сама это выдумывала? Брайан с Джастином не удивились бы. И как говорил Джастин, ему было горько, но, в конце концов, он принял решение, о котором не жалел, которое повторил бы снова, и не его вина, что отец не желает видеть своего медленно-или-не-слишком умирающего сына и не хочет воспользоваться ускользающим временем. Что бы им ни двигало — стыд, страх или чувство вины. А сейчас Крэйг стоял перед Брайаном и смотрел не на него, а на развернувшийся платок в его руке — белый с ярко-красными пятнами. И выглядел потрясённым до глубины души. — Джастин сказал… Джастин сказал, что ты чувствуешь себя хорошо, — наконец выдавил он вместо приветствия — и вместо обвинений с оскорблениями. — Лучше… лучше, чем он. Брайан молчал. Даже не потому, что не хотелось ничего говорить Крэйгу, — просто потому, что никак не мог восстановить дыхание. — Значит, соврал, — совсем тихо подытожил Крэйг, продолжая смотреть на платок. — Не ожидал вас увидеть, — наконец произнёс Брайан. Холодно и зло улыбнулся, смял платок в руке. — Я зашёл увидеть Джастина, — Крэйг говорил всё тем же тихим голосом, но, похоже, наконец овладел собой. — Я уже ухожу. — Странно, что вы так и не сказали мне, что это из-за меня ваш сын умирает от СПИДа, — не удержался Брайан, отступая в сторону и пропуская Крэйга к двери. Крэйг сжал губы, отодвинул дверь, шагнул в проём. Обернулся, наконец посмотрел Брайану в глаза. — А зачем? — спросил он, и в его голосе и лице не было злости — только бесконечная усталость. — Ты тоже умираешь. — Да, — спокойно согласился Брайан. Крэйг едва заметно вздрогнул, словно не ожидал такого ответа, а затем повернулся и молча пошёл к лифту. Брайан закрыл дверь, перевёл дыхание. Обернулся — и увидел, что к нему, прихрамывая, идёт Джастин. — Я боялся, что он скажет тебе что-нибудь похуже, — Джастин неловко растянул покрытые частично полопавшимися волдырями губы в улыбке. — Тогда бы я не выдержал… а мне не хотелось с ним снова ругаться — наконец-то поговорили нормально, попрощались… — Я понимаю, Джас, — Брайан обнял его одной рукой за талию, всё ещё сжимая в другой окровавленный платок, притянул к себе. — Удивительно, что он вообще решился прийти. — Мать настояла, не иначе, — осторожная улыбка Джастина стала чуть шире. — Небось как увидела меня позавчера, так и начала в тот же вечер ему названивать — дескать, поговори с сыном хотя бы перед смертью… Вообще, я сначала попытался его прогнать. Он увидел меня, остолбенел и с порога выпалил — я думал, твоя мать преувеличила… Я — насчёт чего, что я умираю? Он замялся, стало ясно, что я угадал… ну, я хотел ему сказать, чтобы нахуй шёл, и без него подохну, но тут у меня голова закружилась, чуть не упал… он подхватил, потащил к дивану — ну, и… не прогнал я его, в общем. Говорили мы мало, но, по крайней мере, я так и не услышал, что этого и следовало ожидать. Сказал ему, чтобы виски себе налил. И что, дескать, не обессудь, что сам тебе не наливаю, — видишь, ноги не держат. А он — да, да, конечно, я понимаю… и всё глаза отводит, боится смотреть… на то, каким я стал… Спросил, хватает ли у тебя сил за мной ухаживать, — ну, я и сказал, что тебе намного лучше, что ты справляешься… И что провожать к двери не пойду. Всё равно уже обо всём поговорили… а чего ему лишнее на меня смотреть. — Что ж, может, он и не такой мудак, каким мы его считали, — Брайан улыбнулся и хотел поднять свободную руку, чтобы коснуться щеки Джастина, но снова вспомнил про треклятый платок. — Брай, — Джастин неожиданно ловко поймал его за запястье, сжал — едва ощутимо, но пальцы всё же раскрылись. — Я тебе что говорил, чтобы ты мне не врал? Хватит уже от меня свои грёбаные туберкулёзные платки прятать, а? И вообще хватит. По-моему, все уже знают. — Все — это кто? — спросил Брайан, чтобы хоть что-то сказать. Платок выскользнул из пальцев и упал на пол. — Да хоть моя мать. Я же ваш разговор подслушал — или вы думаете, что мне уже и слух отказывает? Она тебе говорила — сходи к врачу, ты не должен лишать себя надежды, даже если для Джастина её не осталось. А ты — да, конечно, я уже записался… Но ты ведь не пойдёшь, а? — Джастин улыбался — всё тот же Джастин-солнышко, несмотря ни на что. — Мы всё решили, да… но врать-то зачем? Платки эти сраные тайком выбрасывать? — Да хотя бы чтобы ты не боялся, что я не смогу быть тебе опорой, — Брайан наконец-то погладил Джастина по щеке, коснулся волос. — Ну, или, — он ухмыльнулся, — потому что Брайан Кинни всегда на коне, и его не может победить даже СПИД.  — А ты и так на коне, — Джастин обвил его шею руками, прильнул всем телом, почти повисая, — то ли просто потому, что хотелось, то ли и впрямь не держали ноги. — Мой победитель. Похуй, кто что скажет. Иди сюда. — Джас… — Брайан попытался увернуться от поцелуя, и шершавые губы Джастина вскользь мазнули по губам. — Блядь, Джас, дай хоть рот прополоскать… я же только что… Там кровь ещё небось… — Похуй, — повторил Джастин. Голубовато-серые глаза горели всё более жадным огнём; худое тело, льнущее к Брайану сквозь тонкую ткань одежды, тоже было горячим. — Всё равно обоим крышка. И пусть… не жаль… ни о чём не жалею… — И я, — выдохнул Брайан. Джастин наконец прижался к нему горячечным поцелуем, просунул язык глубоко в рот — вылизывая, практически трахая. — Сладкий… солёный и сладкий… Сладко с тобой, Брай… — И с тобой, — Брайан задрал рубашку Джастина, скользнул ладонями по спине, вжимая в себя ещё сильнее. — Жить было сладко… и умирать сладко будет… Хочешь?.. Хочешь, Джас? — Хочу, — Джастин в доказательство прижался пахом к его бедру, и на какое-то время забылось даже мучительное жжение в груди. Хотелось донести Джастина до кровати на руках, но Брайан на секунду представил, как захлёбывается кашлем и роняет его на пол, — и в итоге они дошли, не выпуская друг друга из объятий, подталкивая и вместе спотыкаясь. Наспех содрали одежду, Джастин откинулся на спину, утянул Брайана на себя… Получилось почти как раньше. Брайан вбивался в тело Джастина, забыв об осторожности, а тот сперва обнимал его и пытался гладить по волосам, а потом просто раскинулся на кровати, отдаваясь, с подёрнутыми дымкой наслаждения глазами. Брайан закашлялся, только когда они оба уже кончили. Джастин не дал ему отстраниться, прижал к себе — и вместо платка зажал рот своей ладонью, которую потом вытер о бедро Брайана, как если бы на ней была сперма. — Блядь, — блаженно выдохнул Джастин, когда Брайан наконец скатился с него и тоже упал на спину. — Давно ты меня так не трахал. — Как там оно называется… возрождение сексуальной жизни в семейной паре, мать его, — сказал Брайан, и оба засмеялись. — Иди сюда. Он обнял Джастина, притянул ближе, и тот положил голову ему на грудь. Волосы приятно щекотали кожу, прохладный воздух осушал выступивший пот. — Брай, — тихо пробормотал Джастин. Обвил Брайана руками, потёрся лицом о грудь. — Брай, я устал. — Тогда спи, — Брайан взъерошил ему волосы и улыбнулся. — И я подремлю. — Я не о том, — Джастин приподнял голову, заглянул ему в лицо. — Я устал, понимаешь? — Понимаю, — тихо ответил Брайан. — Давай сюда, поближе. Джастин не без труда подтянулся, прижался губами к губам. Снова лёг, устроив голову у Брайана на плече. — Совсем устал, — сказал он, и голос прозвучал почти виновато. — Я не могу уже… каждый день всё труднее… И за тебя боюсь, слышу твой кашель, проверяю, сколько платков в мусоре… ты уйдёшь один из дома, а я думаю — вот заберёт тебя скорая откуда-нибудь с улицы, и всё… и будем врозь, а потом и меня заберут, и будем в клинике подыхать, долго, медленно… сначала один, потом другой, не сможем вместе по нашей лестнице подняться… а я не хочу без тебя, не хочу один, страшно… Я дурак, да? — Джастин снова вскинул голову, вымученно улыбнулся. — Слезливый маленький педик? — Нет, Джас, — Брайан усмехнулся, провёл пальцем по нижней губе Джастина, стараясь не задеть волдыри. — Ты храбрый маленький котёнок. Храбрый и ебучий. — Который больше не может забраться на штору, — Джастин высунул кончик языка, лизнул палец Брайана. — Да, — подхватил ставшую привычной шутку Брайан. — Поэтому когтит её только внизу. «А я больше не могу тебя на штору подсадить». — Я держался, — улыбка сбежала с лица Джастина, он судорожно всхлипнул без слёз, вздрогнул всем телом, и Брайан обнял его крепче. — Я старался… я помню, ты сказал — как только решишь, в любой день… но мне хотелось подольше, сколько получится, хоть пару дней ещё, хоть один… Мама заходила, друзья, хотелось увидеться — лишний раз… Брайан молчал. Джастин и так знал, что он чувствует то же самое. Что он прятал окровавленные платки, стараясь показать, что готов держаться ещё. Хоть пару дней, хоть один. Хоть и не готов лечиться — потому что Джастина уже не вылечить. — Но я устал, — снова сказал Джастин. — Правда. Я больше не могу. И сегодня даже отец пришёл — всё, теперь точно нечего ждать… Брай, — он сглотнул и провёл языком по губам, — давай сегодня?.. На какую-то долю секунды Брайан позволил себе прислушаться к собственным ощущениям. Жалеет? Снова хочет отложить хоть на день? Нет. Джастин внимательно смотрел ему в лицо — исхудавший, бледный, с ввалившимися щеками. Пытался прочесть мысли, уловить малейшие колебания настроения. Он правда устал. Они оба устали. — Давай, — сказал Брайан и внезапно почувствовал невероятное облегчение. Такое, что едва не рассмеялся, словно под кайфом. Наконец-то можно больше не цепляться за жизнь, с кровью выдирая у неё каждый день. С той самой кровью, которую он выхаркивает из лёгких. Он улыбнулся, и Джастин ответил такой же улыбкой — широкой, беспечной. — Вот так вот просто? — А ты думал, я скажу, что ещё не все упаковки платков в доме кровью заблевал? — Брайан усмехнулся, погладил Джастина по спине и мягко добавил: — Я тоже устал, Джас. И знаешь… Вик уже, наверное, торт глазурью покрывает. И в Небесном Вавилоне огни зажглись, не хватает только двух лучших танцоров… Я сегодня об этом думал, когда у двери от ебучего кашля чуть не окочурился. — Да, — Джастин улыбался, и усталость словно уходила из его глаз, вытесняемая отблесками далёких разноцветных огней. — И трахнешь меня напоследок ещё раз? Как обещал? После того, как таблетки примем? — Трахну. И усну в тебе. А ты — подо мной. И кольца наденем, приготовил уже всё — и таблетки, и кольца, и завещание… Джастин потянулся за поцелуем, и Брайан жадно поймал губами его губы.